команду, чтоб ей пусто было.
     Да, именно так бы он и сделал. Просто срубил бы эти кусты,  а  газон,
который они некогда украшали, засеял бы заново  и  расставил  бы  по  нему
полдюжины  столиков  под  яркими  зонтиками.  Постояльцы  могли  бы   пить
коктейли, нежась в лучах летнего солнышка на  лужайке  перед  "Оверлуком".
Шипучку с джином, "маргариту", "розовую леди" и прочие сладкие напитки для
туристов. Может быть, еще ром и тоник. Вытащив из заднего кармана  носовой
платок, Джек медленно обтер губы.
     - Ладно, ладно, - тихо сказал он. Тут думать было нечего.
     Он собрался было пойти обратно, как вдруг, повинуясь некому импульсу,
передумал и вместо этого отправился на детскую площадку. "Забавно,  как  с
детьми никогда не угадаешь", - подумал Джек.  Они  с  Венди  ожидали,  что
Дэнни просто  влюбится  в  площадку,  где  было  все,  чего  только  можно
пожелать.  Но,  по  мнению  Джека,  мальчик  приходил  туда  от  силы  раз
пять-шесть. Будь здесь другой малыш,  с  которым  можно  было  бы  играть,
считал Джек, все было бы иначе.
     Когда Джек  зашел,  калитка  слабо  скрипнула,  а  потом  под  ногами
захрустел дробленый гравий. Сперва он  подошел  к  домику  -  превосходной
уменьшенной копии "Оверлука". Дом доходил Джеку  до  бедер,  то  есть  был
высотой с выпрямившегося во весь рост Дэнни. Джек пригнулся и  заглянул  в
окна четвертого этажа.
     - Вот идет великан, он всех вас съест, пока  вы  спите,  -  дурачась,
сказал он. - Ну-ка, деликатесы, поцелуйтесь на прощанье!
     Но смешно не было. Домик можно было просто  разнять  на  части  -  он
открывался потайной пружиной. Интерьер разочаровывал. "Но, конечно, так  и
должно быть, - сказал он себе, - иначе как  дети  забирались  бы  внутрь?"
Несмотря на покрашенные стены, в доме царила почти полная пустота. Мебели,
которая летом, возможно, заполняла домик, не было - вероятно, ее убрали  в
сарай. Джек закрыл домик и, когда замок захлопнулся, услышал тихий щелчок.
     Джек отошел к горке, положил ножницы на землю и оглянулся на  дорогу,
чтобы удостовериться: Венди  и  Дэнни  не  возвращались.  После  этого  он
взобрался на горку и уселся там. Горку делали в расчете на больших  ребят,
но его взрослой заднице все равно было неудобно и тесно. Сколько лет назад
он последний раз катался с  горки?  Лет  двадцать?  Казалось  невероятным,
чтобы прошло столько времени, Джек не чувствовал этого - но иначе быть  не
могло; не исключено, что он ошибался в меньшую сторону. Он не  забыл,  как
его старик ходил с ним в Берлине в парк (Джеку тогда было столько, сколько
сейчас Дэнни) - вот там-то он испробовал все-все: и  горку,  и  качели,  и
перекидную доску. На ленч они с папашей съели по сосиске, а потом купили у
человека с тележкой арахиса. Они сидели на скамейке, ели орехи,  а  у  них
под ногами темным облаком сгрудились голуби.
     - Проклятые помойные птицы, - сказал папаша, - не вздумай кормить их,
Джек.
     Но в конце концов они оба принялись кормить птиц,  хихикая  над  тем,
как голуби гоняются за орешками. Джек  сомневался,  что  старик  хоть  раз
водил в парк его братьев.  Правда,  несмотря  на  то,  что  Джек  был  его
любимчиком, когда папаша напивался (случай вовсе не редкий), ему все равно
доставалось. Однако за тот день в парке Джек, пока мог, любил  отца,  хотя
прочие члены семьи давным-давно могли лишь бояться его и ненавидеть.
     Оттолкнувшись  ладонями,  он  съехал  вниз,  но   это   не   принесло
удовлетворения. Горка, которой не пользовались,  стала  слишком  шершавой,
так что действительно приятную скорость было не развить. Его ноги  -  ноги
взрослого - ткнулись в ямку у подножия спуска, куда до  него  приземлялись
тысячи ребячьих рук и ног. Он поднялся, отряхнул сзади брюки и взглянул на
ножницы. Но вместо того, чтобы вернуться к ним, Джек направился к качелям.
Они тоже разочаровали его. После закрытия сезона цепи проржавели, так  что
качели пронзительно скрипели, словно им было больно.  Джек  пообещал  себе
весной смазать их.
     Лучше перестань, посоветовал он себе. Ты уже не  ребенок.  Это  можно
доказать себе и без площадки.
     Однако он отправился  дальше,  к  цементным  кольцам  (они  оказались
маловаты Джеку,  и  он  прошел  мимо),  а  потом  -  к  границе  площадки,
обозначенной натянутой между  столбиками  металлической  сеткой.  Просунув
пальцы  в  ячейки,  он  посмотрел  сквозь  нее:  в  солнечном  свете  тени
расчертили лицо Джека клеточками, словно он  сидел  за  решеткой.  Осознав
это,  он  потряс  сетку,  придал  лицу  загнанное  выражение  и  зашептал:
"Выпустите меня отсюдова! Выпустите меня отсюдова!" И в третий раз  смешно
не получилось. Пора было возвращаться к работе.
     Тут-то Джек и услышал позади себя какой-то звук.
     Он быстро обернулся, смущенно хмурясь - вдруг кто-нибудь  видел,  как
он валяет дурака тут, в ребячьем царстве. Он окинул  взглядом  горку,  оба
конца перекидной доски, качели - там сидел только ветер. Взгляд  скользнул
дальше, к калитке с изгородью, отделяющей детскую площадку от газона, и  к
садовым  скульптурам:  собравшимся  у  тропинки,  охраняющим   ее   львам,
нагнувшемуся пощипать травку кролику; буйволу, готовому атаковать; готовой
прыгнуть, припавшей к земле собаке. Дальше до отеля простиралось небольшое
поле для гольфа. С того места, где Джек стоял, видна была западная сторона
"Оверлука" и даже приподнятый край площадки для роке.
     Ничто не изменилось. Почему же по рукам и лицу Джека пошли мурашки, а
волоски сзади на шее стали дыбом, как будто вдруг стянуло кожу на затылке?
     Он снова покосился на отель, но ответа  не  получил.  Дом  стоял  как
стоял, света в окнах не было, из трубы тоненькой струйкой  вился  дымок  -
это топился камин в вестибюле.
     (Шевелись-ка, приятель, не то они заявятся обратно и спросят: чем  ты
занимался все это время?)
     За работу, за работу. Ведь на носу - снегопад, а ему  надо  подстричь
проклятые кусты. Это входит в контракт. Вдобавок они не посмеют...
     (Кто не посмеет? Что не посмеет? Не решатся... что?)
     Джек зашагал обратно, к лежащим у подножия горки  для  больших  ребят
садовым ножницам, и  хруст  подошв  по  дробленому  гравию  показался  ему
неестественно громким. Теперь гусиной кожей покрылась и мошонка, а ягодицы
стали тяжелыми и твердыми, как камень.
     (Иисусе, да что же это?)
     Он остановился возле ножниц, но не сделал движения, чтобы поднять их.
Да, кое-что изменилось. Кусты. Заметить это было так просто, что Джек даже
не сообразил, в чем дело. Ну, выругал он  себя,  ты  только  что  подстриг
этого долбаного кролика, так какого...
     (того самого)
     Он перестал дышать.
     Кролик,  опустившись  на  все  четыре  точки,  щипал  траву,   брюхом
прижимаясь к земле. Но каких-нибудь десять минут назад он сидел на  задних
лапах - а как же иначе, Джек подстригал ему уши... и брюхо.
     Джек быстро взглянул на собаку. Когда он шел по дорожке  к  площадке,
она служила, словно выпрашивая конфетку. Теперь собака  припала  к  земле,
откинув голову, из выстриженной пасти, казалось, несется тихое рычание.  А
львы...
     (ох, нет, детка, ох, нет, м-м, только не это)
     расстояние между львами и тропинкой сократилось.  Те  два,  что  были
справа от Джека, оба чуть изменили положение, придвинувшись поближе. Хвост
льва, по левую руку от Джека, вылез на  тропинку,  почти  перегородив  ее.
Когда Джек миновал их  и  зашел  в  калитку,  этот  лев  сидел,  обвившись
хвостом, справа - Джек был в этом абсолютно уверен.
     Львы перестали защищать дорожку. Они перекрыли ее.
     Джек  вдруг  прикрыл  глаза  рукой,  потом  отнял  ее.   Картина   не
изменилась. У  него  вырвался  тихий  вздох  -  слишком  спокойный,  чтобы
походить на стон. В дни своего непомерного увлечения спиртным Джек  всегда
опасался, что случится нечто подобное. Но если ты - запойный пьяница,  это
называется белой  горячкой,  как  у  старины  Рэя  Милланда  в  "Пропавших
выходных", где ему представлялось, что из стен лезут тараканы.
     А как это называется, если ты трезв, как стеклышко?
     Вопрос был задуман, как риторический, однако рассудок  Джека  тем  не
менее
     (безумием, вот как)
     ответил на него.
     Пристально глядя на подстриженные в форме зверей кусты он понял, что,
пока ладонь лежала на  глазах,  что-то  действительно  изменилось.  Собака
пододвинулась поближе. Она больше не прижималась  к  земле,  а  словно  бы
застыла на бегу -  задние  ноги  согнуты,  одна  передняя  лапа  опережает
другую. Древесная пасть раскрылась еще шире, торчащие прутики  производили
впечатление острых и не сулили ничего хорошего. Теперь ему  представилось,
что в зелени виднеются глубоко посаженные глазки, наблюдающие за ним.
     - Зачем их подстригать? - истерично подумал Джек. -  Они  в  отличной
форме.
     Еще один тихий звук. Взглянув на  львов,  Джек  невольно  сделал  шаг
назад. Справа от него  один  лев,  похоже,  немножко  обогнал  прочих.  Он
пригнул голову. Одна лапа почти касалась низкой изгороди. Боже милостивый,
а дальше-то что?
     (Дальше лев перепрыгнет через  нее  и  проглотит  тебя,  как  в  злой
детской сказке)
     Это напоминало игру, в которую они  играли  детьми,  "красный  свет".
Кого-нибудь выбирали "существом" и, пока он, повернувшись  спиной,  считал
до десяти, остальные игроки  ползли  вперед.  Когда  "существо"  объявляло
"Десять!", оно оборачивалось и тот, кого оно заставало в движении, выбывал
из  игры.  Остальные  замирали,  как  статуи,  пока  "существо"  снова  не
поворачивалось спиной, чтобы считать. Они подкрадывались ближе,  ближе  и,
наконец, где-то между пятью и десятью, ты чувствовал на спине руку...
     На дорожке хрустнул гравий.
     Джек резко оглянулся, чтобы посмотреть на собаку. Ее широко раскрытая
пасть зияла на середине тропинки, прямо за львами. Прежде  это  был  всего
лишь куст, подстриженный так, чтобы походить на собаку -  нечто,  теряющее
все отличительные черты, если подойти поближе. Но теперь Джек  понял,  что
куст подстрижен под немецкую овчарку, а овчарки бывают  злобными.  Овчарку
можно натаскать убивать людей.
     Низкий рыкающий звук.
     Слева от него лев уже полностью  преодолел  расстояние  до  изгороди;
морда касалась сетки. Он как будто насмешливо улыбался Джеку. Тот отступил
еще на пару шагов. В голове бешено стучало,  в  горле  пересохло,  дыхание
стало хриплым. Теперь переместился и буйвол; подавшись вправо, он по  дуге
обошел кролика сзади. Пригнув голову, он нацелился рогами в  Джека.  Штука
была  в  том,  что  за  всеми  приглядывать  было  невозможно.  За   всеми
одновременно.
     Джек так сосредоточился на этом, что даже не заметил,  как  заскулил.
Взгляд метался от одного древесного изваяния к  другому,  пытаясь  засечь,
как они движутся. От налетавших порывов ветра  в  густых  ветвях  возникал
голодный шорох.  Какой  звук  раздастся,  когда  они  доберутся  до  него?
Конечно, Джек знал это. Треск. Хруст. Звук раздираемой плоти. Это будет...
     (нет, нет, НЕТ, НЕТ, НЕ ПОВЕРЮ НИКОГДА!)
     Он  прижал  ладони  к  глазам,  впиваясь  пальцами  в  лоб,   волосы,
пульсирующие виски. Так он простоял долго, а страх все  рос,  рос,  и  вот
Джек, не в силах дальше выносить это, с криком оторвал руки от лица.
     Возле  поля  для  гольфа  собака  сидела  так,   словно   выпрашивала
что-нибудь из объедков. Буйвол снова равнодушно  глядел  на  площадку  для
роке - так же, как когда Джек шел сюда с ножницами. Кролик стоял на задних
лапах,   навострив   уши,   чтоб   уловить   малейший    шум,    показывая
свежеподстриженное брюхо. Львы приросли к месту возле тропинки.
     Оцепенев,  Джек  долго  не  двигался  с  места,  пока,  наконец,   не
замедлилось хриплое дыхание. Он полез за сигаретами и  выронил  на  гравий
четыре штуки - руки дрожали. Нагнувшись  за  ними,  он  ни  на  минуту  не
отрывал глаз от фигурных кустов, опасаясь, что они снова зашевелятся. Джек
подобрал сигареты, три кое-как запихал обратно, а четвертую закурил. После
двух глубоких затяжек он  бросил  ее  и  придавил.  Вернувшись  к  садовым
ножницам, он поднял их.
     - Я слишком устал, - сказал он и теперь то, что он говорил вслух,  не
казалось ненормальным. Ничего безумного в этом не было. - Я  перенапрягся.
Осы... пьеса... с Элом так поговорили... Но ничего.
     Он потащился обратно к дому. Частичка рассудка испуганно подталкивала
Джека к тому, чтобы обойти фигуры  зверей,  но  он  прошел  по  посыпанной
гравием дорожке прямо мимо них. В кустах шелестел слабый ветерок -  вот  и
все. Он все выдумал. Он здорово испугался, но это уже прошло.
     В кухне "Оверлука" Джек задержался, принял пару таблеток экседрина, а
потом спустился вниз и просматривал газеты, пока издалека не  донесся  шум
гостиничного грузовичка, который тарахтел по подъездной дороге. Джек пошел
встречать. Чувствовал он себя нормально. И не видел нужды  рассказывать  о
своих галлюцинациях. Он здорово испугался, но все уже прошло.



                                 24. СНЕГ

     Смеркалось.
     В тающем свете дня они стояли на крыльце -  Джек  в  середине,  левой
рукой он обнимал за плечи Дэнни, а правой - Венди за талию. Они все вместе
наблюдали, как альтернатива ускользает у них из рук.
     В половине третьего небо сплошь затянули тучи, а  часом  позже  пошел
снег, и теперь не требовался синоптик, чтобы сказать - это не  тот  легкий
снежок, что вскоре растает  или  улетит,  стоит  подуть  вечернему  ветру.
Сперва снежные хлопья падали совершенно отвесно, укрывая все ровным слоем,
но от начала снегопада прошел целый час, и  вот  с  севера-запада  налетел
ветер, который понес снег на  крыльцо  и  по  обочинам  подъездной  дороги
"Оверлука". Шоссе за территорией отеля исчезло под  ровным  белым  снежным
покрывалом. Исчезли и кусты  живой  изгороди,  но,  когда  Венди  с  Дэнни
добрались домой, она похвалила  мужа  за  хорошую  работу.  "Вот  как?"  -
спросил он, а больше не сказал ничего. Сейчас живая изгородь была закутана
в бесформенный белый плащ.
     Странное дело: думая о разном, все трое ощущали  одно  -  облегчение.
Мосты были сожжены.
     - Будет когда-нибудь весна или нет? - пробормотала Венди.
     Джек покрепче обнял ее.
     - Не успеешь оглянуться. Как думаешь, может, пойдем в дом, поужинаем?
Тут холодно.
     Она улыбнулась. Джек весь день казался таким далеким  и...  странным,
что ли. Сейчас, судя по голосу, он более или менее пришел в себя.
     - По-моему, отличная мысль. Что ты на это скажешь, Дэнни?
     - Ага.
     Поэтому все вместе они зашли в дом, а ветер  остался  творить  низкий
пронзительный вой, который не умолкнет всю ночь -  звук  этот  еще  станет
привычным  для  них.  Хлопья  снега  плясали  и  крутились  над  крыльцом.
"Оверлук" подставил метели фасад, как делал почти три  четверти  века,  на
слепые окна уже намело снега. Он был совершенно  равнодушен  к  тому,  что
оказался отрезанным от всего мира. А может  быть,  он  был  доволен  такой
перспективой. Семья Торрансов внутри раковины "Оверлука" занялась  обычной
вечерней рутиной -  ни  дать,  ни  взять  микробы,  пойманные  в  кишечник
чудовища.



                           25. В ДВЕСТИ СЕМНАДЦАТОМ

     Через полторы  недели  белый  искрящийся  снег  лежал  на  территории
"Оверлука" ровным слоем высотой два фута. Древесный зверинец  завалило  по
самые маковки - застывший на  задних  лапах  кролик  будто  поднимался  из
белого водоема. Некоторые сугробы  были  едва  ли  не  больше  пяти  футов
глубиной.  Ветер  постоянно  изменял   их,   вылепливал   сложные   формы,
напоминающие дюны. Джек дважды неуклюже ходил на снегоступах  к  сараю  за
лопатой, чтобы расчистить крыльцо; на третий раз он пожал плечами,  просто
прокопал в выросшем перед дверью сугробе проход и дал  Дэнни  поразвлечься
катанием со  склонов  справа  и  слева  от  дорожки.  С  запада  "Оверлук"
подпирали воистину титанические сугробы; некоторые возвышались на двадцать
футов, а дальше лежала земля, обнажившаяся от непрекращающегося  ветра  до
самой травы. Окна второго этажа загородил снег и вид из окна столовой, так
восхитивший Джека в день закрытия, теперь  волновал  не  больше,  чем  вид
пустого  киноэкрана.  Телефон  последние  восемь  дней   не   работал,   и
единственной связью с внешним миром оставался приемник в конторке Уллмана.
     Теперь ни один день не обходился без снегопада. Иногда  падал  только
легкий снежок, который быстро прекращался,  припудрив  сверкающую  снежную
корку. Иногда дело принимало серьезный оборот: тихий свист  ветра  взлетал
до пронзительного женского вопля, заставляя старый  дом  даже  в  глубокой
снежной колыбели покачиваться и  стонать,  рождая  тревогу  у  обитателей.
Ночью не бывало теплее десяти градусов и, хотя в первой половине дня ртуть
градусника у черного хода в кухню  иногда  добиралась  до  двадцати  пяти,
из-за постоянного, как ножом  режущего,  ветра  появляться  на  улице  без
лыжной маски было крайне неприятно. Но в солнечные дни все они  выбирались
из дома, обычно натянув по два комплекта одежки и митенки поверх перчаток.
Правда, крайне неохотно.  Отель  дважды  охватывал  кольцом  след  гибкого
флаера Дэнни. Тут перестановкам не было конца: Дэнни  катался  -  родители
тащили; папа, смеясь, катался, а  Венди  с  Дэнни  тем  временем  пытались
тащить (они запросто катали Джека по ледяной корке, но на рыхлом снегу это
становилось невозможно); Дэнни катался с мамой; Венди каталась одна, а  ее
мужички, пыхтя белыми облачками пара,  тянули,  как  битюги,  притворяясь,
будто она тяжелей, чем на самом деле.  Во  время  таких  вылазок,  катаясь
вокруг  дома,  они  много  смеялись,   но   из-за   громкого,   безликого,
по-настоящему голодного воя ветра смех казался тоненьким и принужденным.
     На снегу им попались следы карибу, а однажды они видели и  их  самих:
пять  карибу  группкой  неподвижно  застыли  за  сетчатой  оградой.  Чтобы
разглядеть их получше, все по очереди воспользовались цейссовким  биноклем
Джека.  При  взгляде  на  животных  Венди  испытала  странное,  нереальное
чувство: олени стояли по брюхо в снегу, завалившем шоссе, и  ей  пришло  в
голову, что до весенних оттепелей дорога принадлежит не столько их троице,
сколько карибу. Сейчас дела рук человеческих сошли на нет. Венди  считала,
что олени это понимают. Опустив бинокль,  она  сказала  что-то  вроде  "не
пообедать ли нам", а на кухне всплакнула, пытаясь избавиться  от  ужасного
ощущения что отбывает срок, которое  иногда  сжимало  ей  сердце  огромной
ладонью. Она подумала про ос, которых Джек под огнеупорной миской вынес на
черный ход, чтоб те померзли.
     В сарае с крюков свисало множество снегоступов, так что Джек  каждому
подобрал пару. Правда, та, что досталась Дэнни, оказалась изрядно  велика.
У Джека получалось хорошо. Хотя он не ходил на снегоступах с тех пор,  как
мальчишкой жил в нью-хэмпширском Берлине,  он  быстро  вспомнил,  как  это
делается. Венди снегоступы понравились не слишком  -  хотя  бы  пятнадцать
минут прошлепав на подвязанных к ногам шнурками пластинах, которые были ей
велики, она мучилась сильнейшими  болями  в  икрах  и  голенях,  но  Дэнни
увлекся и изо всех сил старался научиться. Он все еще частенько падал,  но
отец был доволен его успехами. По словам Джека, к февралю Дэнни должен был
закладывать виражи вокруг обоих родителей.


     День был  облачным,  к  полудню  с  неба  посыпался  снег.  По  радио
пообещали еще восемь-двенадцать дюймов, распевая осанну Осадкам,  великому
божеству местных лыжников. Сидя в спальне за  вязанием  шарфа,  Венди  про
себя подумала, что точно  знает,  как  лыжникам  поступить  со  всем  этим
снегом. Куда его себе засунуть.
     Джек был в подвале. Он спустился проверить топку и котел (с тех  пор,
как снег запер их в отеле, такие проверки превратились у него в ритуал) и,
убедившись, что все в порядке, прошел  под  аркой,  по