утреннего мирка слышен приглушенный шум. Он бросил  взгляд
через комнату - Дэнни снова воевал в постели, крутился,  сминая  простыни.
Из глубины гортани несся стон - тихий, сдавленный звук.  Какой-то  кошмар?
Лиловая,  давно  умершая  женщина  шаркает  ему  вдогонку  по   извилистым
коридорам отеля? Джек отчего-то думал, что это не так.  За  Дэнни  во  сне
гналось что-то другое. Пострашнее.
     Горькую плотину эмоций прорвало. Он вылез  из  кровати  и  подошел  к
мальчику, чувствуя дурноту и стыд за себя. Надо было думать о Дэнни - не о
Венди, не о себе. Только о Дэнни. Неважно, в какую форму Джек загнал факты
- в глубине души он  знал,  что  Дэнни  увезти  необходимо.  Он  расправил
простыни и закрыл мальчика пледом, лежавшим в изножье кровати.  Дэнни  уже
опять успокоился. Джек дотронулся до лба спящего
     (что за чудовища беснуются прямо под костной перегородкой?)
     и нашел его теплым, но в меру. К тому же, мальчик снова  мирно  спал.
Странно.
     Он забрался обратно в постель и попытался уснуть. Безуспешно.
     Как несправедливо, что дела приняли такой  оборот  -  похоже,  к  ним
подкралось невезение. Переехав сюда, они в конечном  счете  не  сумели  от
него  отделаться.  К  тому  времени,  как  завтра  днем  они  прибудут   в
Сайдвиндер, золотой шанс уже улетучится. Уйдет за синим замшевым ботинком,
как имел обыкновение выражаться давний  однокашник  Джека,  с  которым  он
делил комнату.  Подумать  только,  если  они  не  уедут,  если  как-нибудь
продержаться, все будет совсем иначе. Он, не одним, так  другим  способом,
закончит  пьесу.  Приделает  какую-нибудь  концовку.   Может   быть,   его
неуверенность относительно героев придаст первоначальному варианту  финала
заманчивый оттенок неопределенности. Вполне вероятно, ему удастся на  этом
подзаработать.  Но  и  без  пьесы  Эл  отличным  образом   может   убедить
стовингтонский совет снова взять Джека на работу.  Разумеется,  целых  три
года ему придется оттрубить в  качестве  профессионала-преподавателя,  но,
если ему удастся воздерживаться от спиртного и не бросать творчество,  то,
вероятно, весь этот срок оставаться в Стовингтоне  не  придется.  Конечно,
раньше он за Стовингтон и гроша ломаного не дал  бы,  он  чувствовал,  что
задыхается, что похоронен заживо. Но то была незрелая реакция. Более  того
- как может человеку нравиться преподавать, если  каждые  два-три  дня  на
первых трех уроках череп разрывает похмельная головная боль? Такого больше
не будет. Джек был уверен, что сумеет  куда  лучше  справиться  со  своими
обязанностями.
     Где-то на середине этой мысли все стало рассыпаться на кусочки и Джек
уплыл в царство сна.  Вслед  ему  колокольным  звоном  полетела  последняя
мысль:
     Похоже, здесь мне удастся обрести покой. Наконец-то. Если только  мне
позволят.


     Когда Джек проснулся, он стоял в ванной комнате номера 217.
     (Снова бродил во сне? - почему? - здесь нет радиопередатчика, который
можно разбить.)
     В ванной горел свет, комната за спиной тонула во мраке. Длинная ванна
на львиных лапах была затянута занавеской. Коврик для ног возле нее смялся
и отсырел.
     Ему стало страшно, но страх  был  призрачным,  как  во  сне,  и  Джек
догадался, что все это - не наяву. В "Оверлуке" призрачным казалось  очень
многое.
     Он подошел к ванне, не желая лишить себя возможности ретироваться.
     И откинул занавеску.
     В ванне лежал совершенно голый  Джордж  Хэтфилд.  Он  покачивался  на
воде, словно ничего не весил, и в груди  у  него  торчал  нож.  Сама  вода
окрасилась в ярко-розовый цвет. Глаза Джорджа были закрыты. Вяло плавающий
член напоминал водоросль.
     Джек услышал собственный голос:
     - Джордж...
     При этих словах Джордж медленно раскрыл глаза. Серебряные. В  них  не
было ничего человеческого. Белые, как рыбье брюшко, руки Джорджа  нащупали
края ванны, он подтянулся и сел. Воткнутый точно между сосками нож  торчал
в груди. Края раны уже стянулись.
     - Ты переставил таймер вперед, - сказал Джордж с серебряными глазами.
     - Нет, Джордж, нет. Я...
     - Я не заикаюсь.
     Теперь  Джордж  поднялся  на  ноги,  по-прежнему  не  сводя  с  Джека
серебряных   нечеловеческих   глаз,   а   его   рот   растянула    мертвая
улыбка-гримаса. Он перекинул через фарфоровый бортик  ванны  ногу.  Белая,
сморщенная ступня оказалась на коврике.
     - Сперва ты пытался переехать меня, когда я катался на велосипеде,  а
потом перевел вперед таймер, а потом пытался насмерть заколоть меня, но  я
все равно не заикаюсь, -  Джордж  шел  к  нему,  вытянув  руки  со  слегка
скрюченными пальцами. От него пахло сыростью и плесенью, как  от  попавших
под дождь листьев.
     - Ради твоей же пользы, - выговорил Джек, пятясь.  -  Я  перевел  его
вперед  для  твоей  же  пользы.  Более  того,  я  случайно  знаю,  что  ты
смошенничал с итоговым сочинением.
     - Я не мошенник... и не заика.
     Руки Джорджа коснулись его шеи.
     Джек развернулся и кинулся бежать, но вместо этого, словно сделавшись
невесомым, медленно поплыл, как частенько бывает во сне.
     - Нет,  ты  мошенник!  -  в  страхе  и  ярости  выкрикнул  он,  минуя
неосвещенную спальню-гостиную. - Я докажу!
     Руки Джорджа снова оказались на его шее. Страх заполнял сердце Джека,
пока тот не уверился, что сейчас оно лопнет. А потом,  наконец,  его  рука
ухватила дверную ручку, та повернулась и Джек распахнул дверь настежь.  Он
вынырнул из комнаты, но не в коридор третьего этажа,  а  в  подвал  позади
арки. Горела затянутая паутиной лампочка. Под ней стоял его складной  стул
- застывшая геометрическая форма.  Вокруг,  куда  ни  глянь,  громоздились
миниатюрные  горные  хребты  из  коробок  и  ящиков,  перевязанных   пачек
накладных и Бог знает чего еще. Джека пронизало облегчение.
     - Я найду его! - услышал он собственный крик. Он схватил  отсыревшую,
заплесневелую картонную коробку, та развалилась у него в руках,  выплеснув
водопад желтых тоненьких листков. - Оно  где-то  здесь!  Я  найду  его!  -
Погрузив руки вглубь бумаг, он одной вытащил  высохшее,  словно  бумажное,
осиное гнездо, а другой - таймер. Таймер тикал. От его задней  стенки  шел
длинный провод, к другому концу которого был прикреплен заряд динамита.  -
Вот! - взвизгнул Джек. - Вот, получи!
     Облегчение превратилось в полное торжество. Он не  просто  убежал  от
Джорджа - он победил. Пока у него в руках такие талисманы, Джордж  никогда
не тронет его снова! Джордж в ужасе обратится в бегство.
     Он начал оборачиваться,  чтоб  можно  было  встретить  преследователя
лицом к лицу - и тут-то на  шее  Джека  сомкнулись  руки  Джорджа.  Пальцы
стиснули горло, перекрыли кислород. Он в последний  раз  судорожно  втянул
воздух, широко разевая рот, и перестал дышать.
     - Я не заика, - донесся из-за спины шепот Джорджа.
     Джек выронил осиное гнездо и оттуда яростной желто-коричневой  волной
хлынули осы. Легкие горели. Перед глазами все колыхалось, но взгляд  Джека
упал на таймер, и чувство торжества вернулось, а с ним -  вздыбленный  вал
праведного гнева. Вместо того, чтобы соединять таймер с динамитом,  провод
тянулся к  золотому  набалдашнику  массивной  черной  трости,  вроде  той,
которую завел себе отец Джека, попав в аварию с молоковозом.
     Джек ухватил ее и провод отделился. Руки  ощутили  тяжесть  трости  -
здесь она казалась на своем месте. Он широко размахнулся. На обратном пути
трость зацепила провод, с которого свисала лампочка, и  та  закачалась  из
стороны в сторону, отчего тени, окутывающие комнату, пустились отплясывать
на полу и стенах какой-то чудовищный танец. Опускаясь палка ударила что-то
очень твердое. Джордж завизжал. Пальцы, сжимавшие горло Джека, ослабли.
     Вырвавшись на свободу из рук Джорджа, Джек быстро  обернулся.  Джордж
стоял на коленях, пригнув голову,  обеими  руками  закрывая  макушку.  Под
пальцами проступала кровь.
     - Пожалуйста, - робко прошептал  Джордж,  -  отпустите  меня,  мистер
Торранс.
     - Сейчас ты свое получишь, - прорычал Джек. - Клянусь  Богом.  Щенок.
Никчемная шавка. Сейчас, клянусь Богом. До  капли.  До  последней  поганой
капли!
     Над головой покачивалась лампочка,  плясали  тени.  Джек  замахивался
вновь и вновь, нанося удар за ударом, поднимая и опуская руку, как  робот.
Окровавленные пальцы Джорджа, защищавшие голову, соскользнули, но Джек все
опускал и опускал трость - на шею, на плечи, на спину с руками. Вот только
трость перестала быть тростью и превратилась в молоток с  яркой  полосатой
ручкой. В молоток, у которого одна сторона помягче, а другая  -  потверже.
Рабочий  конец  был  выпачкан  кровью,  на  него  налипли  волосы.   Потом
монотонные  размеренные  шлепки,  с  которыми  молоток  врезался  в  тело,
сменились гулким стуком, раскаты которого эхом гуляли  по  подвалу.  Да  и
голос самого Джека стал таким же - гулким, бестелесным.  Но  одновременно.
как это ни парадоксально, он зазвучал слабее, невнятно, обиженно...  будто
Джек был пьян.
     Коленопреклоненная   фигура   медленно,   умоляюще   подняла    лицо.
Собственно, лица уже не было - лишь кровавая маска, из которой выглядывали
глаза. Размахнувшись  для  последнего  свистящего  удара,  Джек  полностью
разогнал молоток и только потом заметил, что полное мольбы лицо у его  ног
принадлежит не Джорджу, а Дэнни. Это было лицо его сына.
     - Папочка...
     И тут молоток врезался в мишень, он ударил Дэнни  прямо  между  глаз,
закрывая   их   навсегда.   Джеку   почудилось,    будто   где-то   кто-то
расхохотался...
     (Нет!)
     Когда он очнулся, он голышом стоял  над  кроваткой  Дэнни  с  пустыми
руками,  обливаясь  потом.  Последний  крик  Джека  раздался  лишь  в  его
воображении. Он снова повторил, на этот раз шепотом:
     - Нет. Нет, Дэнни. Никогда.
     На подгибающихся, будто резиновых, ногах  Джек  вернулся  в  постель.
Венди спала глубоким сном. Часы на ночном столике показывали без  четверти
пять. Он лежал без сна до семи, а когда зашевелился  просыпающийся  Дэнни,
перекинул ноги через край кровати и начал одеваться. Пора было  идти  вниз
проверять котел.



                                 33. СНЕГОХОД

     Вскоре  после  полуночи,  пока  все  спали  беспокойным  сном,   снег
прекратился, насыпав на старую корку еще восемь  дюймов.  Тучи  разошлись,
свежий ветер  унес  их  прочь,  и  теперь  Джек  стоял  в  пыльном  слитке
солнечного света, пробивающегося сквозь грязное окошко в  восточной  стене
сарая.
     Помещение было длиной почти с товарный вагон и  не  уступало  ему  по
высоте.  Пахло  машинным  маслом,  бензином  и  смазкой,  а  еще  (слабый,
вызывающий ностальгию, запах) - прелой  травой.  Вдоль  южной  стены,  как
солдаты на смотре, выстроились в ряд четыре мощные газонокосилки. Те  две,
на  которых   можно   ездить,   напоминали   маленькие   трактора.   Слева
расположились: бур-машина; закругленные лопаты, которыми подравнивают поле
для гольфа; цепная пила; электрическая машинка для стрижки живой  изгороди
и длинный тонкий стальной шест с красным  флажком  на  макушке.  "Мальчик,
чтоб через десять секунд мой мяч был тут. Получишь четвертак". "Да, сэр".
     У  восточной  стены,  особенно  ярко  освещенной  утренним   солнцем,
громоздились один на другом три стола для  пинг-понга.  В  углу  -  грудой
сваленные грузики для шаффлборда ["Шаффлборд" - игра, где игроки  с  силой
ударяют по диску и тот должен проскользнуть через игровую площадку (обычно
45 футов) на одну из пяти отметок, за которые начисляются очки] и комплект
для игры в роке  -  скрученные  вместе  проволокой  воротца,  яркие  шары,
уложенные во что-то наподобие картонки для яиц (ну и странные же у вас тут
куры, Уотсон... да, а видели б вы тех зверюшек на  газоне  перед  фасадом,
хе-хе) и два набора молотков в стойках.
     Джек подошел к  ним,  для  чего  пришлось  перешагнуть  через  старый
восьмигнездный аккумулятор (несомненно,  когда-то  он  сидел  под  капотом
тутошнего грузовичка), устройство для подзарядки и пару лежащих между ними
мотков кабеля с разъемами Дж.К.Пенни. Вытащив  из  той  стойки,  что  была
ближе, молоток  с  короткой  ручкой,  Джек  отсалютовал  им,  как  рыцарь,
приветствующий перед битвой своего короля.
     На ум опять пришли кусочки сна (который  уже  спутался  и  поблек)  -
что-то про Джорджа Хэтфилда и отцовскую трость. Этого хватило, чтобы Джеку
стало не по себе от того, что его рука сжимает молоток  -  обычный  старый
молоток для игры в роке на свежем  воздухе.  Довольно  абсурдно,  но  Джек
почувствовал себя немного виноватым.  Не  то,  чтобы  роке  был  такой  уж
распространенной игрой для улицы, сейчас куда популярнее  крокет  -  более
современный родственник... и, уж если на то пошло,  детский  вариант  этой
игры. Внизу, в подвале, Джек обнаружил заплесневелый сборник правил  роке,
напечатанный  в  начале  двадцатых  годов,  когда  в   "Оверлуке"   прошел
Североамериканский турнир по этой игре. Да, игра что надо.
     (ошизительная)
     Джек легонько нахмурился, потом улыбнулся. Да,  честно  говоря,  игра
безумная. Что прекрасно выражал молоток. Мягкая сторона и твердая сторона.
Тонкая, требующая зоркости игра... но одновременно игра, требующая грубых,
мощных ударов.
     Джек взмахнул молотком... УУУУУУУУУУПП!... и чуть улыбнулся, услышав,
с каким мощным свистом тот рассекает воздух. Потом вернул его в  стойку  и
развернулся влево. То, что Джек там увидел, заставило его сдвинуть брови.
     Почти посреди сарая стоял снегоход, довольно  новый,  но  Джеку  было
абсолютно наплевать, как эта штука  выглядит.  Сбоку  на  обтекателе  было
написано "Бомбардир Скиду", на Джека взглянули черные  буквы,  наклоненные
назад - вероятно, чтобы подчеркнуть скорость. Черными  были  и  выдающиеся
вперед полозья. Справа и слева от обтекателя расположились черные трубки -
в спортивных машинах они называются  направляющими.  Но  все  прочее  было
выкрашено в яркий глумливый желтый цвет - он-то  и  не  понравился  Джеку.
Сидящий в квадрате утреннего солнца снегоход  с  желтым  телом  и  черными
направляющими, полозьями и обивкой открытой  кабины  напоминал  чудовищную
механическую осу. Должно быть, при движении он и звук производил такой  же
- зудел и жужжал, готовый ужалить. Но тогда на что ж еще ему быть похожим?
По крайней мере, он не притворялся. Ведь когда он сделает  свое  дело,  им
станет очень больно. Всем. К весне семейство Торрансов погрузится в  такую
боль, что то, что  осы  сделали  с  рукой  Дэнни,  покажется  материнскими
поцелуями.
     Он вытащил из заднего кармана носовой платок, обтер губы и подошел  к
"Скиду". Он остановился, глядя на снегоход сверху вниз и заталкивая платок
обратно в карман. Морщина на лбу  углубилась.  Снаружи  в  стену  внезапно
ударил порыв ветра, и сарай закачался и заскрипел. Джек выглянул в  окошко
и увидел, как ветер несет пелену сверкающих снежных кристалликов в сторону
занесенного тыла отеля, высоко крутя их в пронзительно синем небе.
     Ветер так же неожиданно улегся, и Джек вернулся к созерцанию  машины.
Честное слово, она внушала отвращение. Того гляди, сзади высунется длинное
проворное жало.  Проклятые  снегоходы  никогда  не  нравились  Джеку.  Они
разрывали соборную тишину зимы на  миллион  дребезжащих  осколков,  пугали
дикую природу. Загрязняя  воздух,  выпускали  густые  колышущиеся  облачка
голубоватого бензинового перегара - кха,  кха,  э-э,  дайте  подышать.  Не
исключено, что снегоходы -  последняя  нелепая  игрушка  раскручивающегося
допотопного бензинового века, которую получают на Рождество десятилетки.
     Он вспомнил, как в  стовингтонской  газете  прочел  статью,  действие
разворачивалось где-то в  штате  Мэн.  Ребенок,  не  обращая  внимания  на
окружающее, гонял по  совершенно  незнакомой  дороге  со  скоростью  более
тридцати миль в час. Ночью. Фары не горели. Между  двумя  столбиками  была
натянута тяжелая  цепь,  посередине  висела  табличка:  "ПОСТОРОННИМ  ВХОД
ВОСПРЕЩЕН". Должно быть, луна зашла за тучу. Парнишка при всем желании  не
смог бы увидеть ограду. Цепью ему снесло голову. Тогда, читая эту историю,
Джек испытывал чуть ли не радость,  и  теперь,  при  виде  снегохода,  это
чувство вернулось.
     (Если бы не Дэнни, я бы  с  большим  удовольствием  схватил  молоток,
открыл капот и лупил бы до тех пор, пока)
     Джек медленно, длинно выдохнул  томившийся  в  легких  воздух.  Венди
права.  Пусть  потоп,  благотворительная  очередь,  пусть  все  валится  в
тартарары - Венди права. Забить машину до смерти было бы  верхом  безумия;
неважно, насколько такое безумие приятно. Это было  бы  равносильно  тому,
что забить до смерти собственного сына.
     - Луддит, мать твою, - сказал он вслух.
     Он обошел машину сзади и отвинтил крышку  бензобака.  Вдоль  стен  на
уровне груди шли полки, на одной Джек отыскал измеритель глубины и сунул в
бак. Обратно мокрой вылезла последняя восьмушка дюйма. Не очень много,  но
достаточно, чтоб проверить, заведется ли проклятая штуковина. Потом  можно
откачать горючее из фольксвагена и тутошнего грузовичка.
     Он  снова  завинтил  колпачок  и  открыл   капот.   Ни   свечей,   ни
аккумулятора. Вернувшись к полке, Джек принялся шарить по ней, отпихивая в
сторону гаечные и разводные ключи, однокамерный карбюратор, извлеченный из
старой газонокосилки, и  пластиковые  коробочки  с  шурупами,  гвоздями  и
болтами разных размеров.  Полка  потемнела  от  толстого  слоя  застарелой
грязи, к которой,  словно  мех,  прилипла  копившаяся  долгие  годы  пыль.
Дотрагиваться до этого было противно.
     Он  нашел  маленькую,  запачканную  маслом  коробочку  с   лаконичной
карандашной пометкой "Скид". Джек встряхнул ее, внутри  что-то  загремело.
Свечи.  Одну  из  них  он  поднес  к  свету,  пытаясь  без  штангенциркуля
определить зазор. Мать ее, обиженно подумал  он,  кидая  свечу  обратно  в
коробочку. Если зазор неподходящий, хуже и быть  не  может,  черт  побери.
Круто, мать их так.
     За дверью стояла табуретка. Джек подтащил  ее  к  снегоходу,  уселся,
вставил  четыре  свечи  зажигания,  потом  навинтил  на  каждую  крошечный
резиновый колпачок. Проделав это, он позволил пальцам быстро пробежать  по
магнето. Когда я садился к пианино, все смеялись.
     Назад к полкам. На этот раз он не мог найти то, что хотел - маленький
аккумулятор. Трех - или четырехгнездный. Там были торцевые ключи,  ящик  с
дрелями и сверлами, мешочки удобрений для газона и "вигоро" для клумб,  но
никакого аккумулятора для снегохода. Однако Джека это нимало не тревожило.
У него гора с  плеч  свалилась.  "Капитан,  я  сделал  все,  что  мог,  но
закончить не удалось". "Отлично, сынок. Я  собираюсь  представить  тебя  к
Серебряной звезде и Пурпурному снегоходу. Ты делаешь честь своему  полку".
"Спасибо, сэр. Видит бог, я старался".
     Лазая по оставшимся двум или трем  футам  полки,  Джек  в  ускоренном
темпе засвистел "Долину Красной реки". Ноты вырывались  маленькими  белыми
облачками пара. Он сделал вдоль полки  полный  круг,  но  аккумулятора  не
оказалось. Может, кто-нибудь его  свистнул.  Может,  Уотсон.  Джек  громко
рассмеялся. Старый контрабандный трюк. Немного бумажных обрезков,  парочка
пачек  бумаг...  кто  хватится  скатерти  или  столового  прибора  "Голден
Ригал"... а как насчет аккумулятора к снегоходу? Штука-то полезная. Сунуть
в мешок. Интеллигентское преступление, Детка. У  всех  липнет  к  пальцам.
Когда мы были ребятишками, то называли это "приделать ноги".
     Джек вернулся к снегоходу и, проходя мимо, от души пнул  его  в  бок.
Ну, вот и все. Надо только сказать Венди: извини, детка, но...
     В углу у двери притаилась коробка. Прямо под табуреткой. На крышке  -
карандашное сокращение: "Скид".
     При взгляде на нее улыбка на губах Джека усохла. "Смотрите, сэр,  вот
и кавалерия". "Похоже, ваши дымовые сигналы в конце концов сработали".
     Так нечестно.
     Черт поб