ока  рассудок  не
угомонится и не оставит его в покое, Дэнни удавалось  уловить  тоже  почти
всегда.
     Но сегодня днем маме не стоило волноваться. Дэнни жалел,  что  нельзя
пойти к ней и рассказать об этом. "Жук"  не  сломался,  папа  не  Поступил
Плохо, а ехал  домой.  Сейчас  он  тарахтел  по  шоссе  между  Лайонсом  и
Боулдером, откуда до дома рукой подать, и о Плохом Поступке даже не думал.
Он думал про... про...
     Дэнни  украдкой  оглянулся  на  кухонное  окно.  Иногда  от   слишком
напряженных раздумий с ним что-то случалось.  Окружающее  -  реальность  -
куда-то пропадало, тогда он видел такое,  чего  там  не  было.  Один  раз,
вскоре после того, как ему загипсовали  руку,  это  случилось  за  столом,
когда все ужинали. Родители тогда не очень-то много разговаривали  друг  с
другом. Но они думали. О да. Мысли о РАЗВОДЕ нависли над кухонным  столом,
как набрякшая черным дождем туча, готовая  разразиться  ливнем.  Было  так
плохо, что ему кусок не шел в горло. Когда вокруг клубился черный  РАЗВОД,
мысль о еде вызывала желание стошнить. Он полностью сосредоточился -  ведь
это казалось отчаянно важным - и тогда-то что-то произошло.  В  реальность
он вернулся, лежа на полу, картошка с бобами оказалась у него на  коленях,
мамочка, обняв его плакала, а папа звонил по телефону. Дэнни был  напуган,
он попытался объяснить, что ничего такого  в  этом  нет,  что  иногда  это
бывает с ним, если сосредоточиться, чтобы понять больше, чем ему  доступно
обычно. Он попытался объяснить насчет  Тони,  которого  они  прозвали  его
"невидимым приятелем".
     Папа тогда сказал: "У него была  Га  Лу  Син  Нация.  С  виду  все  в
порядке, но все равно я хочу, чтобы доктор его посмотрел".
     После ухода доктора мамочка заставила Дэнни пообещать, что он  больше
никогда так не сделает, что  он  НИКОГДА  их  так  не  напугает,  и  Дэнни
согласился. Он и сам перепугался. Потому, что,  когда  он  сосредоточился,
его сознание поплыло к папе, и всего на миг  -  перед  тем,  как  появился
Тони, далеко-далеко, как всегда, и позвал оттуда, а что-то странное стерло
кухню и жареный ростбиф на синей тарелке, - всего на миг сознание мальчика
прорвалось сквозь папину угрюмость к  непонятному  слову,  пугавшему  куда
сильнее, чем РАЗВОД, и слово это было  -  САМОУБИЙСТВО.  Оно  ни  разу  не
попадалось Дэнни в отцовских мыслях прежде и, конечно, выискивать  его  он
не стал. Ему было все равно, узнает он когда-нибудь точно, что значит  это
слово, или нет.
     Но ему очень нравилось сосредотачиваться, потому что время от времени
появлялся  Тони.  Не  каждый  раз.  Иногда  окружающее  просто   ненадолго
становилось нечетким, плывущим, а потом прояснялось - честно говоря,  чаще
всего так и бывало, но иной раз у самой границы  видения  появлялся  Тони,
манящий к себе издалека, зовущий...
     В первый раз  он  гулял  на  заднем  дворе  и  ничего  особенного  не
случилось. Просто Тони поманил его, потом стало темно, а  несколько  минут
спустя он вернулся в реальность с несколькими обрывками воспоминаний,  как
после путаного сна, Во второй раз, две недели назад, было интереснее. Стоя
в  четырех  ярдах  от  Дэнни,  Тони  манил  его,  звал:   "Дэнни...   Иди,
посмотри..." Дэнни словно бы поднялся, а потом  начал  падать  в  глубокую
нору, как Алиса в Страну Чудес. Он оказался в подвале дома,  а  рядом  был
Тони, показывающий в тень, на чемодан, в котором папа  держал  все  важные
бумаги, особенно "ПЬЕСУ".
     - Видишь?  -  сказал  Тони  далеким  мелодичным  голосом.  -  Он  под
лестницей. Прямо  под  лестницей.  Грузчики  сунули  его  прямо...  под...
лестницу...
     Дэнни шагнул вперед, рассмотреть это  диво  поближе,  а  в  следующее
мгновение опять началось падение - на этот раз с качелей на заднем  дворе,
где он просидел все это время. Стукнулся он, кстати, так, что дух вон.
     Три или четыре дня спустя  папа  рыскал  по  всему  дому,  с  яростью
сообщая маме, что облазил весь проклятый подвал, чемодана там  нет,  и  он
собирается подать в суд на  проклятых  грузчиков,  потерявших  его  где-то
между  Вермонтом  и  Колорадо.  Как,  интересно,  он  должен   исхитриться
закончить "ПЬЕСУ", если внезапно обнаруживаются такие вещи?
     Дэнни сказал: "Нет, пап. Он под  лестницей.  Грузчики  поставили  его
прямо под лестницу".
     Папа странно взглянул на него и спустился посмотреть. Именно  на  том
месте, которое показал Тони мальчику, чемодан и оказался. Папа отвел Дэнни
в сторонку, посадил на колени и спросил, кто пускал его в  подвал.  Том  с
верхнего этажа? В подвале опасно, сказал папа. Потому-то хозяин  и  держит
его на замке. Может, кто-то оставил дверь незапертой, вот что хотел  знать
папа. "Я рад, что документы и пьеса нашлись, но они не стоят  того,  чтобы
тебе, Дэнни, - сказал папа, - падать с лестницы и ломать...  ноги".  Дэнни
честно ответил, что в подвал не ходил. Эта дверь всегда  заперта.  Мамочка
подтвердила. Дэнни ни разу не спускался туда, потому что там темно, сыро и
полно пауков. К тому же у него нет привычки врать.
     - Тогда, как же ты узнал, док?
     - Тони показал.
     Отец с матерью переглянулись поверх  головы  Дэнни.  Такое  время  от
времени случалось и раньше. Пугаясь, они быстро выбрасывали это из головы.
Но Дэнни знал, что Тони их тревожит, особенно мамочку, и  очень  старался,
чтобы его мысли не заставили Тони появиться там,  где  она  могла  бы  его
увидеть. Но сейчас он счел, что она еще не встала и не начала суетиться  в
кухне, поэтому сосредоточился изо всех сил - проверить, может ли понять, о
чем думает папа.
     Он нахмурился и  сжал  лежавшие  на  джинсах  грязноватые  ладошки  в
кулаки. Глаза закрывать он не стал - это было ни к  чему  -  но  сощурился
так, что они превратились в щелки, и вообразил папин голос,  голос  Джека,
голос  Джона  Дэниэла  Торранса,  сильный  и   спокойный,   то   изумленно
повышающийся, то становящийся еще ниже от гнева, то  остающийся  неизменно
ровным, потому что папа думал... Думал про... Думал насчет... Думал...
     (думал)
     Дэнни тихо вздохнул, его тело осело  на  край  тротуара,  словно  все
мышцы из него исчезли. Он был в полном сознании, видел и улицу, и парня  с
девушкой, которые шагали по другому тротуару, держась за руки, потому  что
были...
     (?влюблены?)
     счастливы сегодняшним днем и тем, что этим днем они вместе. Он  видел
осенние листья, желтые колесики неправильной  формы,  которые  ветер  гнал
вдоль канавы. Он видел дом, мимо которого проходили влюбленные и  заметил,
что на крыше
     (ЧЕРЕПИЦА. ЕСЛИ АРМАТУРА В ПОРЯДКЕ, ПРОБЛЕМЫ ПО-МОЕМУ, НЕ БУДЕТ.  ДА,
ВЕРНО, ВСЕ БУДЕТ В ПОРЯДКЕ. ЭТОТ УОТСОН. БОЖЕ,  ЧТО  ЗА  СУБЪЕКТ!  ВОТ  БЫ
НАЙТИ ЕМУ МЕСТО в "ПЬЕСЕ". Е-МОЕ, ЕСЛИ Я НЕ  ПООСТЕРЕГУСЬ,  КОНЧИТСЯ  ТЕМ,
ЧТО Я ВПИХНУ В НЕЕ ВСЕ ЧЕЛОВЕЧЕСТВО. АГА. ЧЕРЕПИЦА. А ГВОЗДИ ТУТ ЕСТЬ?  А,
ЧЕРТ, ЗАБЫЛ СПРОСИТЬ  ЕГО,  ЛАДНО,  ИХ  ДОСТАТЬ  НЕТРУДНО.  В  САЙДВИНДЕРЕ
МАГАЗИН СКОБЯНЫХ ТОВАРОВ. ОСЫ. В ЭТО ВРЕМЯ ГОДА ОНИ СТРОЯТ ГНЕЗДА.  МОЖЕТ,
ПРИДЕТСЯ ПРИХВАТИТЬ ОДНУ ИЗ ЭТИХ БОМБОЧЕК НА  СЛУЧАЙ,  ЕСЛИ  ОНИ  ОКАЖУТСЯ
ТАМ, КОГДА Я БУДУ ОТДИРАТЬ СТАРУЮ ЧЕРЕПИЦУ. НОВАЯ ЧЕРЕПИЦА. СТАРАЯ)
     черепица. Значит, вот о чем он думает. Он получил работу и думает про
черепицу. Дэнни не знал, кто  такой  Уотсон,  но  все  остальное  казалось
достаточно понятным. Может, ему даже удастся посмотреть осиное гнездо.  Не
будь он
     - Дэнни... Дэнни - и...
     Он посмотрел на дорогу и там, поодаль,  оказался  Тони,  он  стоял  у
знака "стоп" и махал рукой. Как всегда при виде  старого  друга  на  Дэнни
теплой волной нахлынула радость, но на этот раз вместе  с  ней  он  ощутил
словно бы укол страха - как будто за спиной  появившегося  Тони  пряталось
что-то мрачное, темное. Гнездо, полное  ос,  которые,  вырвавшись,  больно
жалят.
     Но не идти нечего было и думать.
     Он еще больше осел на кромку тротуара, руки вяло соскользнули с колен
и свесились между расставленных вилкой ног. Подбородок опустился на грудь.
Потом часть существа Дэнни, несильно и не больно дернувшись, отделилась  и
побежала следом за Тони в воронку тьмы.
     - Дэнни - и...
     Вот тьму пронзили белые крутящиеся вихри. Кашляющий, надсадный  звук,
гнущиеся, изломанные тени, они превратились в ночные  ели,  мотающиеся  на
резком воющем ветру. Танцевал, крутился снег. Снег был повсюду.
     - Слишком  глубокий,  -  сказал  из  темноты  Тони  и  в  его  голосе
прозвучала печаль, которая привела Дэнни в ужас. - Слишком глубокий, чтобы
выбраться отсюда.
     Надвинулся, навис новый силуэт.  Огромный  и  прямоугольный.  Покатая
крыша, неясным пятном белеющая в беснующейся тьме. Множество окон. Длинное
здание с черепичной крышей. Часть черепицы была более новой и зеленой.  Ее
клал папа. Гвозди он покупал в Сайдвиндере. В магазине  скобяных  товаров.
Сейчас черепицу засыпал снег. Снег засыпал все.
     Вынырнув из небытия, на  фасаде  здания  засветился  зеленый  ведьмин
огонек, он мигнул и  превратился  в  ухмыляющийся  над  двумя  скрещенными
костями гигантский череп.
     - Яд, - сообщил из наплывающей темноты Тони. - Яд.
     Перед глазами Дэнни промелькнули другие надписи, некоторые - зелеными
буквами, некоторые - на дощечках, под разными углами воткнутых в  сугробы.
КУПАТЬСЯ ЗАПРЕЩЕНО. ОПАСНО! ПРОВОД ПОД ТОКОМ. СОБСТВЕННОСТЬ  КОНФИСКОВАНА.
ВЫСОКОЕ НАПРЯЖЕНИЕ. ТРЕТИЙ  ПУТЬ.  ОПАСНО  ДЛЯ  ЖИЗНИ.  НЕ  ПОДХОДИТЬ.  НЕ
ТРОГАТЬ.  ПОСТОРОННИМ  ВХОД  ВОСПРЕЩЕН.   В   НАРУШИТЕЛЕЙ   СТРЕЛЯЕМ   БЕЗ
ПРЕДУПРЕЖДЕНИЯ. Он не понимал до конца ни  одной  надписи  -  он  не  умел
читать! - но уловил общий смысл всех, и в черные пустоты  его  тела  начал
наплывать смутный ужас, подобный легким коричневым  спорам,  гибнущим  при
свете солнца.
     Надписи растаяли. Теперь Дэнни находился в комнате, полной незнакомой
мебели, в комнате, где было темно. В окна, словно  песок,  билась  снежная
крупа. Во рту пересохло,  глаза  походили  на  горячие  мраморные  шарики,
сердце молотом стучало в груди. Снаружи что-то  глухо  бухало,  как  будто
настежь распахивали какую-то жуткую дверь. Шаги. На другой стороне комнаты
было зеркало, в его дутой серебряной  глубине  зеленым  пламенем  запылало
одно-единственное слово, и слово это было - ТРЕМС.
     Комната растаяла. Другая комната. Эту он
     (узнает)
     знал. Перевернутый стул. В разбитое окно, крутясь,  летел  снег,  уже
припорошив край  ковра.  Раздернутые  шторы  вкривь  и  вкось  свисали  со
сломанного карниза. Низкий шкафчик лежал ящиками в пол.
     Снова глухой стук,  ровный,  ритмичный,  страшный.  Бьющееся  стекло.
Надвигающееся разрушение. Хриплый голос, голос безумца, еще более страшный
от того, что знаком:
     - ВЫХОДИ! ВЫХОДИ, ГОВНЮК МАЛЕНЬКИЙ! ПОЛУЧАЙ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ!
     Хрясь. Хрясь. Хрясь. Разлетающееся в щепки дерево. Зычный крик ярости
и довольства. ТРЕМС. Все ближе.
     Он поплыл через комнату. Картины сорваны со стен. Проигрыватель.
     (?мамин проигрыватель?)
     перевернут, лежит на полу. Ее пластинки - Григ, Гендель, "Битлз", Арт
Гарфункель, Бах, Лист -  раскиданы  повсюду.  Зазубренные  черные  осколки
похожи на  куски  пирога.  Из  соседней  комнаты,  ванной,  сноп  света  -
жесткого, белого света и мигающее красным глазком в глубине  зеркальца  на
дверце аптечки слово: ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС...
     - Нет, - прошептал он. - Нет, Тони, пожалуйста...
     И свешивающаяся через  белый  край  фарфоровой  ванны  рука.  Мягкая,
безвольная. Вниз по пальцу - среднему пальцу -  медленно  стекает  струйка
крови, капает на пол; ноготь аккуратный, ухоженный...
     Нет, нет, нет, нет...
     (ну, пожалуйста, Тони, ты меня пугаешь)
     ТРЕМС, ТРЕМС, ТРЕМС
     (перестань, Тони, перестань)
     Все тает.
     Стук в темноте становится громче, еще громче, отдается эхом  повсюду,
со всех сторон.
     Теперь он в темном  коридоре,  в  страхе  вжимается  в  синий  ковер,
громада которого сплошь  заткана  буйными  зарослями  извивающихся  черных
силуэтов, прислушивается к  приближающемуся  стуку,  и  вот  уже  Некто  -
неясный силуэт - сворачивает за угол и начинает подходить к  Дэнни  шаткой
походкой, от него пахнет кровью и гибелью. В одной руке он раскачивает  из
стороны в сторону деревянный молоток (ТРЕМС), описывая не  сулящие  ничего
хорошего дуги, вбивая его в стены, разрывая шелковистые обои и выколачивая
призрачные облачка известковой пыли:
     - ВЫХОДИ-КА, ПОЛУЧИ, ЧТО ЗАСЛУЖИЛ! КАК НАСТОЯЩИЙ МУЖЧИНА!
     Силуэт приближается, от него резко пахнет  чем-то  кисло-сладким,  он
огромен; молоток со злобным свистом рассекает  головкой  воздух,  а  потом
врезается  в  стену,  так,  что  вылетает  облако   пыли   -   при   вдохе
обнаруживается, какая она сухая и колючая, - и  раздается  глухое  громкое
"бумм!". Крошечные красные глазки горят в темноте. Чудовище идет  за  ним,
оно обнаружило его, зажало здесь спиной к голой стене. А люк на потолке на
замке.
     Темнота. Ощущение, будто он плывет.
     - Тони, пожалуйста, забери меня назад, пожалуйста...
     И он вернулся, он, весь  в  поту,  опять  сидел  на  кромке  тротуара
Арапаго-стрит, взмокшая рубашка прилипла к спине. В ушах еще стоял  глухой
стук и пахло мочой, его собственной - в предельном ужасе он обмочил штаны.
Перед глазами стояла безвольная рука,  перевесившаяся  через  край  ванны;
кровь, сбегающая вниз по среднему пальцу и то  непонятное  слово,  которое
было куда страшнее любого другого: ТРЕМС.
     И вот - солнечный свет. Все реально. Кроме Тони,  стоявшего  на  углу
шестью домами дальше, превратившегося в пятнышко,  голос  его  был  тихим,
тонким и приятным.
     - "Осторожнее, док..."
     Миг - и Тони исчез, а за угол завернул  папин  видавший  виды  "жук",
тарахтя, он проехал по улице, выбрасывая назад облака синего  дыма.  Дэнни
медленно вскочил на ноги с тротуара, размахивая руками, приплясывая с ноги
на ногу, вопя: "Пап! Эй, пап! Эй! Привет!"
     Папа завернул фольксваген на тротуар, вырубил мотор и открыл  дверцу.
Дэнни помчался к нему - и прирос к месту,  широко  распахнув  глаза.  Душа
мальчика ушла в пятки, он закаменел. Рядом с  папой  на  переднем  сиденье
лежал молоток с короткой ручкой,  к  покрытой  запекшейся  кровью  головке
прилипли волосы.
     В следующую минуту на этом месте оказалась сумка с продуктами.
     - Дэнни... док, с тобой все в порядке?
     - Угу. Все о'кей. - Он подошел к папе и зарылся  лицом  в  отделанную
овечьей кожей вареную  куртку,  крепко-крепко-крепко  обхватив  его.  Джек
обнял малыша в ответ, слегка недоумевая.
     - Эй, док, не сиди столько на солнце. Ты весь потный, с  тебя  просто
капает.
     - Кажется, я немного поспал. Пап, я люблю тебя. Я ждал.
     - Я тоже люблю тебя, Дэн. Вот, привез вам кое-что.  Как  думаешь,  ты
уже достаточно большой, чтобы отнести это наверх?
     - А то!
     - Док Торранс, самый сильный человек в мире, - сказал Джек, взъерошив
ему волосы. - Хобби которого - засыпать на углах улиц.
     Потом они пошли к дверям, а мама уже спустилась на крыльцо  встретить
их, и Дэнни стал на вторую ступеньку и смотрел, как они целуются. Они были
рады видеть друг друга. Они источали любовь - как  источали  ее  парень  с
девушкой, что прошли по улице, держась за руки. Дэнни обрадовался.
     Сумка с продуктами, всего лишь сумка с  едой,  которую  он  держал  в
охапке, захрустела. Все было в порядке. Папа дома. Мама его любит.  Ничего
плохого. А потом, не все, что Тони показывает, непременно сбывается.
     Но в сердце Дэнни поселился страх, глубокий, леденящий, он  гнездился
вокруг сердца и того неподдающегося расшифровке слова, которое он увидел в
зеркале своего духа.



                             5. ТЕЛЕФОННАЯ БУДКА

     Поставив фольксваген перед универмагом "Тейбл-Меса", Джек дал  мотору
заглохнуть.  Он  снова  задумался,  не  стоит  ли  съездить   и   поменять
бензонасос, и снова  сказал  себе,  что  им  это  не  по  средствам.  Если
автомобильчик сумеет добегать до ноября, можно будет  со  всеми  почестями
отправить его на покой. К ноябрю здесь, в горах, будет столько снега,  что
"жук" утонет целиком... а может, утонут и три "жука", поставленные друг на
дружку.
     - Я хочу, чтоб ты остался в машине, док. А я принесу тебе конфету.
     - А почему мне нельзя с тобой?
     - Мне надо позвонить по личному делу.
     - Поэтому ты не позвонил из дома?
     - Точно.
     Несмотря на их тающие финансы, Венди настояла на том,  чтобы  телефон
был. Она доказывала, что с маленьким ребенком - особенно с таким  малышом,
как Дэнни, который иногда страдает обмороками - нельзя позволить  себе  не
иметь  телефона.  Поэтому  Джек  раскошелился  на  тридцать  долларов   за
установку аппарата - уже скверно, -  и  на  девяносто  за  страховку,  что
нанесло по бюджету действительно ощутимый удар.  Но  до  сих  пор  телефон
молчал, как рыба, не считая двух раз, когда ошибались номером.
     - Пап, а можно мне "Бэби Рут"?
     - Можно. Сиди спокойно и не балуйся с переключением передач. Ладно?
     - Ладно. Я карты посмотрю.
     - Давай.
     Джек вылез из машины, а Дэнни открыл бардачок "жука" и  вытащил  пять
потрепанных  карт  расположения  бензоколонок:  Колорадо,  Небраска,  Юта,
Вайоминг и Нью-Мексико. Он обожал дорожные карты,  обожал  водить  пальцем
вдоль трасс. По мнению Дэнни, в переезде на Запад самым хорошим были новые
карты.
     Джек сходил к аптечному прилавку, купил Дэнни конфету, а себе  газету
и экземпляр октябрьского "Писательского дайджеста". Дав  девушке  пятерку,
он попросил сдачу четвертаками. Зажав серебро  в  руке,  он  направился  к
стоявшей  возле  изготовляющего  ключи   автомата   телефонной   будке   и
протиснулся внутрь. Отсюда через  три  стекла  был  виден  сидящий  внутри
"жука" Дэнни.  Голова  мальчика  прилежно  склонилась  над  картами.  Джек
чувствовал, как его захлестнула  волна  граничащей  с  отчаянием  любви  к
мальчугану, отчего лицо приняло каменно-угрюмое выражение.
     Он полагал, что выразить Элу обязательную благодарность  можно  и  из
дома - разумеется, он не собирался говорить то, что могло вызвать у  Венди
возражения. Но  гордость  Джека  сказала:  нет.  Теперь  он  почти  всегда
прислушивался к тому, что подсказывала ему гордость,  ведь  кроме  жены  с
сыном, шестисот долларов на текущем счету и потрепанного  фольксвагена  68
года у него осталась только гордость. Да и счет-то был  объединенным.  Год
назад он преподавал английский  в  одной  из  лучших  частных  школ  Новой
Англии. И друзья там были - правда,  не  совсем  такие,  с  которыми  Джек
знался до того, как бросил пить, но посмеяться было с кем; были приятели -
коллеги по факультету, восхищавшиеся его искусным обращением с  классом  и
личным пристрастием к писательскому ремеслу. Шесть месяцев назад дела  шли
очень хорошо. Вдруг оказалось, что каждые две недели от жалованья остается
достаточно денег, чтобы начать делать небольшие сбережения. В  дни,  когда
Джек пил, ни разу не удавалось  отложить  ни  гроша,  хотя  выпивку  почти
всегда ставил Эл Шокли. Джек с Венди  начали  осторожно  поговаривать,  не
поискать ли дом и не выплатить ли примерно в течение  года  первый  взнос.
Ферма в деревне. Шесть или восемь лет на то, чтоб полностью ее обновить  -
да черт возьми, они были молоды, у них было время.
     Потом он вышел из себя.
     Джордж Хэтфилд.
     Запах надежды обернулся запахом старой кожи в кабинете Кроммерта, все
вместе напоминало одну из сцен его собственной пьесы: на стенах  -  старые
портреты прежних директоров Стовингтона,  чеканки  с  изображением  школы,
какой та была в 1879 году, когда ее только  построили,  и  в  1895,  когда
деньги Вандербильда позволили выстроить закрытый манеж -  он  до  сих  пор
стоял на западном краю футбольного поля, приземистый,  необъятный,  одетый
плющом. Апрельский плющ шелестел за  приоткрытым  окном  у  Кроммерта,  из
радиатора шел навевающий дремоту шум парового  отопления.  Джек  вспомнил,
что