агнулся за ним, из внутреннего  кармана  что-то  вывалилось  и  упало  на
площадку третьего этажа с печальным "тук". Мысли  Дика  настолько  занимал
голос, вдребезги разнесший его  голову,  что  в  первую  секунду  он  лишь
равнодушно взглянул на синий конверт, не понимая, что это.
     Потом Холлоранн перевернул конверт. Прямо на него уставились  черные,
похожие на пауков, буквы: ЗАВЕЩАНИЕ.
     (О Господи, неужто так оно и бывает?)
     Он не знал. Может  быть.  Всю  неделю  мысль  о  собственной  кончине
крутилась в голове, как... ну, как
     (давай, давай, скажи)
     как предупреждение.
     Смерть?  За  какую-то  долю  секунды  перед  ним  в  единой   вспышке
промелькнула вся его  жизнь.  Не  в  историческом  смысле,  не  топография
взлетов и падений, пережитых Диком,  третьим  сыном  миссис  Холлоранн,  а
жизнь, какой она была сейчас. Незадолго до того,  как  пуля  свела  его  в
мученическую могилу, Мартин Лютер Кинг сказал им, что достиг вершины.  Дик
не мог претендовать на это. До вершины он не добрался, зато  после  многих
лет борьбы достиг солнечного плато. У него были хорошие друзья. У него был
полный набор рекомендаций, какие могут понадобиться, чтобы получить работу
где угодно. Если ему хотелось трахаться -  что  ж,  находилась  дружелюбно
настроенная баба, которая не ломалась и не исходила дерьмом по поводу "что
все это значит". С  тем,  что  он  черный,  Дик  примирился...  совершенно
примирился. Ему уже  стукнуло  шестьдесят  и,  слава  Богу,  по  свету  он
поездил.
     И он собрался рискнуть покончить со  всем  этим,  покончить  с  собой
из-за трех белых, которых даже не знает?
     Но ведь это неправда, верно?
     Он знал мальчика. Они понимали друг друга так, как не  способны  даже
хорошие друзья после сорока лет знакомства. Он знал  мальчика,  а  мальчик
его: ведь в голове у обоих имелся своего рода прожектор, что-то, чего  они
не просили, что просто было им дано.
     (не-е, у тебя фонарик, а прожектор у мальчугана)
     Иногда этот свет - это сияние - казалось очень приятной штукой. Можно
угадывать лошадей или вот, как сказал малыш, - найти папе  чемодан,  когда
хватятся, что его  нету.  Но  ведь  это  всего  лишь  приправа  к  салату,
оболочка, а в салате горькой  вики  не  меньше,  чем  прохладного  огурца.
Познаешь вкус боли, смерти и слез. Теперь мальчуган застрял в этом  отеле,
и Холлоранн поедет. Ради мальчика. Ведь, коли речь зашла о  мальчике,  они
разного цвета только когда открывают рот. Поэтому он  поедет.  И  сделает,
что сможет, потому что иначе мальчуган погибнет прямо у него в голове.
     Но, поскольку Холлоранн был человеком, он ничего не  мог  поделать  с
горьким желанием, чтоб его миновала чаша сия.


     (Она стала выбираться наружу и искать его!)
     Эта мысль пришла в голову  Холлоранну,  когда  он  упихивал  в  сумку
одежду  на  смену.  Воспоминание  оказалось  таким  ярким,  что  Холлоранн
оцепенел - такое с ним случалось каждый раз,  как  он  думал  об  этом.  А
думать об этом он старался как можно реже.
     Горничная - звали ее Делорес Викери -  была  в  истерике.  Наговорила
всякого другим горничным и, хуже  того,  некоторым  постояльцам.  Болтовня
дошла до Уллмана (этой дурочке следовало бы знать, что  иначе  и  быть  не
может), и он вышвырнул девчонку с  работы.  Она  явилась  к  Холлоранну  в
слезах - не потому, что ее выкинули, а из-за того, что увидела в номере на
третьем этаже. Она зашла в 217-й поменять полотенца,  сказала  Делорес,  а
там оказалась эта миссис Мэсси, она лежала в ванне, мертвая. Конечно,  это
невозможно. Миссис Мэсси потихоньку увезли днем раньше, и в тот момент она
уже летела обратно в Нью-Йорк в багажном отделении вместо первого  класса,
к которому привыкла.
     Делорес не очень-то нравилась Холлоранну, но в тот  вечер  он  сходил
наверх посмотреть. Горничная представляла собой девицу двадцати трех лет с
оливковой кожей.  К  концу  сезона,  когда  становилось  поспокойнее,  она
обслуживала столики. Холлоранн пришел к выводу, что она  сияет,  но  очень
слабо - так, мигающий огонек: зайдет пообедать похожий на мышь господин  с
провожатым в полотняном плаще, и Делорес пристроит их  за  один  из  своих
столиков. Похожий на мышь мужчина оставлял под тарелкой портрет Александра
Гамильтона - достаточно скверно для девушки, обстряпавшей дельце,  но  она
еще и ликовала по этому поводу. Эта лентяйка  исхитрялась  сачковать  там,
где дела вел человек,  не  терпящий  никаких  сачков.  Она  усаживалась  в
бельевой читать журнал и курила, но, когда  бы  Уллман  ни  отправился  на
сверхурочный обход (и горе той давшей  отдых  ногам  девушке,  которую  он
поймает!), он обнаруживал, что Делорес усердно трудится: журнал  скрывался
под простынями на верхней полке, а пепельница благополучно засовывалась  в
карман униформы. Да-а,  подумал  Холлоранн,  лентяйка  и  неряха,  которой
сторонились остальные девушки... но слабенький огонек в Делорес  теплился.
И всегда позволял ей выйти сухой из воды. Но то, что она увидела в  217-м,
испугало ее достаточно сильно, поэтому она с радостью забрала выданные  ей
Уллманом бумаги и уехала. Почему Делорес  пришла  к  нему?  Сияние  сияние
узнает, подумал Холлоранн, усмехнувшись.
     В общем, в тот вечер он пошел наверх, в комнату, которую на следующий
день должны были  занять  снова.  Чтобы  войти,  Холлоранн  воспользовался
ключом-универсалом из конторы.  Поймай  его  с  этим  ключом  Уллман,  Дик
присоединился бы к Делорес Викери в очереди на бирже труда.
     Ванну заслоняла занавеска. Он откинул ее, но еще раньше  предчувствие
подсказало ему, что он там  увидит.  В  наполовину  налитой  ванне  грузно
лежала лиловая, раздувшаяся миссис Мэсси. Холлоранн замер,  глядя  на  нее
сверху вниз, а сильно колотящееся  сердце  подкатило  к  самому  горлу.  В
"Оверлуке" случалось и другое: время от времени повторялся  плохой  сон  -
как будто Дик на балу-маскараде обслуживает гостей в бальном  зале  и  при
крике  "Маски  долой!"  появляются  их  настоящие  лица,   гниющие   морды
насекомых. А еще кусты живой изгороди, эти звери;  два,  может  быть,  три
раза Холлоранн видел (или думал, что видит) как они перемещались,  хотя  и
совсем немного.  Сидевшая  на  задних  лапах  собака  как  будто  бы  чуть
припадала к земле, а львы выдвигались вперед,  словно  угрожали  маленьким
хамам с детской площадки. В прошлом году, в мае, Уллман послал  Холлоранна
на чердак поискать декоративный набор  инструментов  для  тушения  пожара,
тот, что ныне стоит в вестибюле  у  камина.  Пока  Дик  копался  там,  три
лампочки под потолком погасли и  он  потерял  выход.  Неизвестно,  сколько
времени он бродил там, спотыкаясь, налетая  на  разные  предметы,  обдирая
лодыжки о коробки, все ближе к панике, и все сильнее становилось ощущение,
будто в темноте что-то к нему подкрадывается. Огромное страшное  существо,
которое медленно просочилось под дверь, как только погас  свет.  А  когда,
споткнувшись, Холлоранн буквально вылетел в люк, то, не закрывая  его,  со
всех ног поспешил вниз  -  перемазанный  сажей,  встрепанный,  по-прежнему
томимый  дурным  предчувствием.  Потом  Уллман  лично  спустился  в  кухню
сообщить, что Дик оставил чердачный люк  нараспашку  и  не  погасил  свет.
Может быть, Холлоранн полагает, что постояльцам захочется  подняться  туда
поиграть в кладоискателей? Он считает, что электричество бесплатное?
     И Дик заподозрил - нет, почти уверился - что кое-кто  из  постояльцев
тоже видел или слышал разные вещи. За три года, проведенные  им  в  отеле,
президентский люкс снимали девятнадцать раз.  Шестеро  из  въехавших  туда
покинули отель рано, некоторые выглядели явно нездоровыми. Другие гости  с
той же внезапностью покидали другие номера. В семьдесят четвертом, однажды
вечером, когда стало смеркаться, на  поле  для  гольфа  неизвестно  почему
забился в истерике, пронзительно  крича,  человек,  заработавший  в  Корее
Бронзовую и  Серебряную  Звезды  (теперь  он  заседал  в  правлениях  трех
главнейших корпораций и, по слухам, лично вышвырнул  с  работы  известного
автора телевизионных программ новостей). Потом, за то время, что Холлоранн
был связан с "Оверлуком", дети дюжинами  отказывались  ходить  на  детскую
площадку. У одной малышки случились судороги, когда она играла в цементных
кольцах. Однако можно или нельзя отнести это  на  счет  беспощадной  песни
злобных сирен "Оверлука", Холлоранн  не  знал  -  среди  персонала  ходили
слухи,  что  ребенок,  единственная  дочь  красавца-киноактера,   страдает
эпилепсией, сидит на лекарствах и в тот день просто забыла их выпить.
     Поэтому, упершись взглядом в труп миссис Мэсси, он  испугался,  но  в
полный ужас не пришел. Это оказалось полной неожиданностью.  Ужас  охватил
его, когда она  открыла  глаза,  обнаружив  пустые  серебряные  зрачки,  и
усмехнулась. Ужас охватил его, когда
     (она начала вылезать и искать его!)
     С бешено колотящимся сердцем Дик пулей вылетел  оттуда,  но  даже  за
закрытой и запертой дверью не почувствовал  себя  в  безопасности.  Честно
говоря, застегивая сейчас молнию на дорожной сумке, он признался себе, что
с тех пор нигде в "Оверлуке" больше не чувствовал себя в безопасности.
     А теперь мальчуган - зовет, кричит: помоги!
     Он взглянул на часы. Половина шестого вечера. Холлоранн направился  к
дверям, вспомнил, что в Колорадо (особенно в горах) сейчас суровая зима, и
вернулся к шкафу. Из  полиуретанового  сушащего  и  очищающего  чехла  Дик
вытащил длинное, отделанное овчиной пальто и перекинул через руку.  Другой
зимней одежды у него не было. Погасив свет, он огляделся. Ничего не забыл?
Да. Еще одно. Вытащив из нагрудного кармана завещание, он засунул  его  за
край зеркала на туалетном столике. Если повезет, он вернется и  сам  вынет
его оттуда. Да уж, если повезет.
     Холлоранн вышел из квартиры, запер дверь, сунул ключ под тростниковый
коврик коврик и по ступенькам  крыльца  сбежал  к  кадиллаку  с  откинутым
верхом.
     На  полдороге  к  "Майами  Интернэшел",  в  приятном   отдалении   от
коммутатора,  который,  как  известно,   прослушивал   Куимс   со   своими
подпевалами, Холлоранн остановился возле торгового  центра  "Лондромэт"  и
позвонил в "Объединенные авиалинии". Самолеты на Денвер?
     Имелся один самолет, который должен был улететь  в  6:36.  Джентльмен
успеет?
     Холлоранн поглядел на  часы.  Они  показывали  6:02.  И  сказал,  что
успеет. Как насчет свободных мест на этот рейс?
     Минуточку, я проверю.
     Он услышал щелчок,  а  потом  -  сахаринно-сладкий  голос  Монтавани,
который предположительно делал ожидание более приятным.  Как  бы  не  так.
Холлоранн переминался с ноги  на  ногу,  поглядывая  то  на  часы,  то  на
молоденькую девушку с подвесной люлькой за спиной. В  люльке  спал  малыш.
Она разменивала мелочь и боялась, что попадет домой позже, чем собиралась,
и бифштекс подгорит, а муж - Марк? Майк? Мэтт? - будет злиться.
     Прошла  минута.  Две.  Он  совсем  было  собрался  поехать  дальше  и
рискнуть, как вновь зазвучал словно записанный  на  пленку  голос  клерка,
занимающегося бронированием мест. Есть свободное место, отказное. В первом
классе. Это имеет какое-нибудь значение?
     Нет. Согласен.
     Плата наличными или кредитной карточкой?
     Наличными, детка, наличными. Мне надо улететь.
     А фамилия?..
     Холлоранн, два "л", два "н". Пока.
     Он повесил трубку и заспешил к дверям. В голове  беспрерывно  звучали
несложные мысли девушки, которая беспокоилась  за  бифштекс,  и  Холлоранн
почувствовал, что вот-вот спятит. Иногда бывало, что безо всяких причин он
ловил совершенно изолированную, абсолютно чистую отчетливую мысль - и, как
правило, совершенно никчемную.


     Он почти успел. Он гнал со скоростью восемьдесят миль  в  час  и  уже
видел аэропорт, когда его отозвал  в  сторону  один  из  Прекраснейших  по
Флориде.
     Холлоранн опустил электрифицированное окошко и открыл  было  рот,  но
полицейский уже перелистывал книжку штрафов.
     - Знаю, знаю, - мирно сказал полицейский. - Похороны в Кливленде. Ваш
отец. Свадьба в Сиэтле. Ваша сестра. Пожар в Сан-Хосе,  который  уничтожил
кондитерскую вашего дедушки. Действительно классный "Кабоджа-ред", который
поджидает во временном хранилище в  Нью-Йорке.  Этот  кусок  дороги  перед
самым аэропортом я просто обожаю.  Даже  ребенком  я  больше  всего  любил
внеклассное чтение.
     - Послушайте, начальник, мой сын...
     - Единственное, что я не могу вычислить, пока сказка не  кончится,  -
сообщил офицер, отыскивая нужную страничку в квитанционной книжке,  -  это
номер водительских прав провинившегося шофера и регистрационная информация
на него. Ну, будьте умницей. Дайте-ка взглянуть.
     Холлоранн посмотрел в спокойные голубые глаза полицейского,  обдумал,
не рассказать ли все же свою сказочку "мой сын в критическом состоянии"  и
решил, что так выйдет только хуже. Этот  Смоки  -  не  Куимс.  Он  вытащил
бумажник.
     - Чудесно, - сказал полицейский. - Будьте любезны, выньте их  оттуда.
Мне просто надо посмотреть, как все обернется под конец.
     Холлоранн молча вынул водительские права, флоридскую  регистрационную
карточку и отдал полицейскому из службы движения.
     - Очень хорошо. Так хорошо, что вы заслужили подарок.
     - Какой? - с надеждой спросил Холлоранн.
     - Когда я кончу переписывать эти  цифры,  я  дам  вам  подкачать  мне
маленький баллон.
     - О Божееее... - простонал Холлоранн. - Начальник, у меня рейс...
     - Шшшшш, - сказал полицейский. - Не капризничайте.
     Холлоранн закрыл глаза.
     Он добрался до стойки "Объединенных авиалиний"  в  6:49,  беспричинно
надеясь, что  рейс  задержали.  Спрашивать  даже  не  понадобилось.  Табло
вылетов над стойкой, где регистрировались перед  посадкой  пассажиры,  все
ему сказало. Рейс N 901 на Денвер, который должен был отправиться в  6:36,
вылетел в 6:40. Девять минут назад.
     - Ах ты черт, - сказал Дик Холлоранн.
     И вдруг запахло апельсинами. Тяжелый, насыщенный  запах.  Дик  только
успел дойти до мужского туалета и тут, оглушая, прозвучало полное ужаса:
     (!!!ПРИЕЗЖАЙ   ПОЖАЛУЙСТА   ПРИЕЗЖАЙ   ДИК    ПОЖАЛУЙСТА   ПОЖАЛУЙСТА
ПРИЕЗЖАЙ!!!)



                               39. НА ЛЕСТНИЦЕ

     Среди того, что они продали перед переездом из  Колорадо  в  Вермонт,
дабы увеличить текущие авуары, оказалась  и  коллекция  Джека:  две  сотни
старых альбомов с рок-н-роллом и рокабилли. Они разошлись на  толкучке  по
доллару за штуку. Среди них - один, который особенно любил Дэнни,  двойной
альбом Эдди  Кокрэна  с  подклеенной  туда  четырехстраничной  вкладкой  с
текстами Ленни Кая. Венди  частенько  поражалась,  как  очаровывает  Дэнни
именно этот альбом, записанный мужчиной-мальчиком, который  быстро  прожил
жизнь и рано умер... умер,  честно  говоря,  когда  ей  самой  было  всего
десять.
     Сейчас, в четверть восьмого по горному времени (Дик Холлоранн как раз
рассказывал Куимсу про белого дружка своей бывшей жены)  Венди  наткнулась
на сына. Тот сидел на середине лестницы, ведущей из  вестибюля  на  второй
этаж, перекидывал из руки в руку красный резиновый мячик и напевал одну из
песенок с той самой пластинки. Голос мальчика был тихим и монотонным.
     - Вот лезу на первый-второй этаж, на третий и  на  четвертый,  -  пел
Дэнни, - на пятый, шестой, седьмой этаж - такой уж я парень  упертый...  и
вот я забрался наверх, ура! но нету сил плясать до утра...
     Венди обошла его, присела на один из подъемов лестничных  ступеней  и
увидела, что нижняя губа мальчика распухла и стала в два раза больше, а на
подбородке засохла кровь. Сердце испуганно  подпрыгнуло  в  груди,  но  ей
удалось заговорить ровным тоном.
     - Что стряслось, док? - спросила она, хотя не сомневалась, что знает.
Его ударил Джек. Да, конечно.  Этого  следовало  ожидать,  правда?  Колесо
прогресса; рано или поздно оно возвращает тебя к  тому  месту,  откуда  ты
отправлялась.
     - Я позвал Тони, - ответил Дэнни. - В бальном зале. По-моему  я  упал
со стула. Теперь уже не болит. Просто кажется... что губа слишком большая.
     - Все действительно так и было? - спросила Венди, встревоженно  глядя
на сына.
     - Это не папа, - ответил он. - Сегодня - нет.
     Она изумленно посмотрела на него,  охваченная  дурным  предчувствием.
Мячик путешествовал из руки в руку. Дэнни прочел ее мысли. Ее сын  прочел,
что она думает.
     - Что... что тебе сказал Тони, Дэнни?
     - Неважно.
     Лицо мальчика было спокойно, а  голос  невыразителен  настолько,  что
пробирала дрожь.
     - Дэнни... - Венди схватила его за плечо - сильнее, чем хотела, но он
не поморщился и даже не попытался скинуть ее руку.
     (Господи, мы губим мальчика. Не только Джек,  я  тоже.  А  может,  не
только мы... Отец Джека, моя мать - нет ли здесь и их? Конечно, почему  бы
нет? Все  равно  этот  дом  запоганен  призраками...  подумаешь,  парочкой
больше. Отче небесный, мальчик - как один из тех чемоданов, что показывают
по  телевизору,  его  переезжают,  роняют  с  самолета,  пропускают  через
фабричные машины. Или как  часы  "Таймэкс".  Стукнешь,  а  они  знай  себе
тикают. Ох, Дэнни, мне так жаль)
     - Неважно, - снова повторил Дэнни. Мячик очутился в  другой  руке.  -
Тони больше не сможет приходить. Ему не дадут. Его победили.
     - Кто?
     - Люди из отеля, - ответил он. Тут мальчик взглянул на  нее  и  глаза
оказались вовсе не равнодушными. Они были глубокими и испуганными. -  И...
и вещи. Тут есть разные-разные. Отель просто набит ими.
     - Ты можешь видеть...
     - Я не хочу видеть, - тихо произнес мальчик и снова стал смотреть  на
резиновый мячик, который описывал полукружья, летая из руки в руку.  -  Но
иногда, поздно вечером, я их слышу. Они, как ветер - вздыхают все  вместе.
На чердаке. В подвале. В номерах. Везде. Я думал, это  я  виноват,  потому
что я такой. Ключик. Серебряный ключик.
     - Дэнни, не надо... не надо из-за этого расстраиваться.
     - Но он тоже, - сказал Дэнни. - Папа. И ты.  Ему  нужны  мы  все.  Он
обманывает папу, дурачит его, пытается заставить поверить, что больше всех
ему нужен именно он. Больше всех ему нужен я, но  он  заберет  и  тебя,  и
папу.
     - Если бы только этот снегоход...
     - Ему не позволят, - все также тихо сообщил Дэнни.  -  Его  заставили
закинуть в снег какую-то деталь  от  снегохода.  Далеко.  Мне  приснилось.
Потом, он знает,  что  в  217-м  действительно  есть  женщина.  -  Мальчик
взглянул на мать темными перепуганными глазами. - Неважно, веришь  ты  мне
или нет.
     Венди обвила его рукой.
     - Дэнни, я тебе верю. Скажи правду. Джек... он попробует нас обидеть?
     - Его хотят заставить, - сказал Дэнни. - Я звал  мистера  Холлоранна,
он велел позвать его, если он будет мне нужен. Я и позвал. Но  это  ужасно
тяжело. Я устаю. А хуже всего, что неизвестно, слышит он меня или нет.  Не
думаю, что он может отозваться, для него это слишком далеко. А я не знаю -
для меня тоже слишком далеко или нет. Завтра...
     - Что завтра?
     Он покачал головой.
     - Ничего.
     - Где он сейчас? - спросила Венди. - Папа?
     - В подвале. Не думаю, что сегодня вечером он поднимется наверх.
     Она вдруг встала.
     - Жди меня здесь. Я вернусь через пять минут.


     В свете флюоресцентных ламп под потолком кухня  казалась  холодной  и
заброшенной. Венди подошла туда, где с магнитных планок свисали  ножи  для
резки мяса. Взяв самый длинный и острый, она завернула его в  полотенце  и
ушла из кухни, погасив за собой свет.


     Дэнни сидел на лестнице, следя глазами за перелетающим из руки в руку
мячиком. Он пел: "Она на двадцатом живет этаже, а лифт, конечно,  сломался
уже. И! Лезу на первый-второй этаж, на третий и на четвертый..."
     (Лу, беги ко мне скорей...)
     Пение прекратилось. Он прислушался.
     (Буду ждать я у дверей)
     Голос звучал у н