СТИВЕН КИНГ 
   СМИРЕННЫЕ СЕСТРЫ ЭЛУРИИ 
 
    (Авторское пояснение: Цикл "Темная  Башня" начинается с того,  как 
Роланд  из  Гилеада,  последний  стрелок  исчезнувшего  мира,  который 
"сдвинулся", преследует человека в  черном, колдуна в черных  одеждах. 
Преследование Уолтера затянулось надолго.  В конце первой книги  цикла 
Роланду  удается   настигнуть  колдуна.   Предлагаемая  ниже   история 
случилась с Роландом, когда он еще  шел по следу Уолтера. Поэтому  для 
понимания происходящих событий не обязательно знать, что происходило в 
четырех уже опубликованных книгах цикла. Надеюсь, вы с интересом (и  с 
удовольствием) прочитаете  этот  маленький эпизод  из  жизни  Роланда. 
С.К.) 
 
 
    ГЛАВА 1 
 
    Полная Земля. Обезлюдевший город. Колокола. 
    Мертвый юноша. Перевернутый фургон. 
    Зеленые человечки 
 
    Этот день  на  Полную  Землю,  когда  Роланд  подъехал  к  воротам 
маленького городка  в Заброшенных  горах, выдался  таким жарким,  что, 
казалось, высасывал  воздух  из  легких до  того,  как  тело  успевало 
использовать его. Роланд  путешествовал один,  верхом, хотя  с тем  же 
успехом мог идти на  своих двоих. Всю  последнюю неделю он  безуспешно 
пытался найти ветеринара, но теперь уже  смирился с мыслью о том,  что 
теперь пользы  от лошадиного  доктора не  будет, даже  если таковой  и 
обретался в лежащем перед ним городке. Чалый жеребец-двухлетка Роланда 
доживал последние часы. 
    Распахнутые  ворота  -  в   цветах,  оставшихся  после   какого-то 
праздника, - приглашали пожаловать в город, но царившая за ними тишина 
навевала тревожные мысли. Стрелок  не слышал ни всхрапывания  лошадей, 
ни скрипа  колес фургонов,  ни криков  торговцев, расхваливающих  свой 
товар на  ярмарочной  площади.  До  него  доносились  лишь  монотонное 
стрекотание  сверчков  (или  каких-то  других  насекомых,  потому  что 
сверчки  стрекотали  чуть  в  иной  тональности),  какое-то   странное 
постукивание,  вроде  бы  чем-то  деревянным,  да  перезвон  маленьких 
колоколов. 
    Да и цветы  в гирляндах,  которыми горожане  оплели стойки  ворот, 
давно уже засохли. 
    Топси дважды громко чихнул, и его повело в сторону. Роланд тут  же 
спешился, заботясь  как  о лошади,  так  и  о себе:  не  хотелось  ему 
остаться на земле со сломанной ногой, если жеребец выберет этот  самый 
момент для того, чтобы закончить свой жизненный путь и сойти с тропы в 
пустошь. 
    В запыленных сапогах,  вылинявших джинсах, стрелок  стоял рядом  с 
жеребцом, поглаживая его шею да изредка отвлекаясь, чтобы отогнать мух 
от слезящихся  глаз  Топси:  пусть откладывают  свои  яйца  и  выводят 
личинок после смерти жеребца, но никак не раньше. 
    Роланд  гладил  шею  жеребца  и  вслушивался  в  далекий  перезвон 
колоколов  и  странное  деревянное  постукивание.  А  вскоре  перестал 
озираться по сторонам и пригляделся к распахнутым воротам. 
    Крест над  ними вроде  бы  чуть отличался  от  тех, к  которым  он 
привык, но в принципе такие же ворота встречали его в любом  маленьком 
городке, а за последние  десять месяцев он  побывал во многих.  Другие 
ворота, не столь внушительные, стояли и на выезде из каждого  городка. 
Ворота предназначались не для того, чтобы не пускать в город  незваных 
гостей. Стояли  они между  стен из  розового песчаника,  но стены  эти 
обрывались в двадцати  футах от  дороги. Запри ворота,  повесь на  них 
тяжелые замки, но все  эти усилия могли  лишь удлинить путь  незваного 
гостя на несколько десятков футов. 
    За воротами  Роланд видел  обычную Главную  улицу: гостиница,  два 
салуна (один назывался "Веселый поросенок", вывеска второго совершенно 
выцвела, так что названия Роланд  прочитать не смог), торговая  лавка, 
кузница, Дом  собраний.  Еще  Роланд  увидел  небольшое,  но  красивое 
деревянное здание  с колокольней  и золотым  крестом на  двустворчатой 
двери. Крест, такой  же, как  и над воротами,  подсказал Роланду,  что 
перед ним храм тех, кто поклоняется Иисусу-человеку. Единой религии  в 
Срединном мире не было. Там поклонялись  и Баалу, и Асмадею, и  сотням 
других богов. Вера, как и все  остальное в этом мире, сдвинулась.  Так 
что, с точки зрения  Роланда, Бог Креста стоял  в длинном ряду  равных 
себе, а учил он тому, что любовь и убийство неразрывно связаны,  чтобы 
в итоге Бог мог напиться крови. 
    Насекомые продолжали стрекотать, ну совсем как сверчки, колокола - 
позвякивать. Никуда не делся и стук. Словно кто-то размеренно  колотил 
кулаком по двери. Или по крышке гроба. 
    Что-то  здесь  не  так,  подумал  Роланд.  Берегись,  стрелок,  за 
воротами затаилась опасность. 
    Но он повел  Топси вперед,  через ворота с  засохшими цветами,  на 
Главную улицу.  На  веранде  торговой  лавки,  где  обычно  собираются 
старики, чтобы обсудить  виды на урожай,  политику и выходки  молодых, 
стояли лишь  пустые  кресла-качалки.  У  одного,  словно  выпавшая  из 
обессиленной  (или  отрубленной)  руки,  лежала  курительная   трубка. 
Пустовала и коновязь  у "Веселого поросенка".  Окна салуна  напоминали 
черные  дыры.  Одну  половинку  двери,  сорванную  с  петель,   кто-то 
аккуратно  прислонил  к  стене.  Вторая  наполовину  приоткрылась.  На 
зеленую дверцу щедро  плесканули чем-то  темно-красным. Роланд  решил, 
что это не краска. 
    Ворота конюшни стояли нетронутыми, зато от нее самой остались одни 
головешки. Пожар,  должно быть,  случился  в дождливый  день,  подумал 
стрелок, иначе выгорел бы весь город. 
    Церковь стояла по его правую руку, на полпути к городской площади. 
Зеленые газоны  отделяли ее  с одной  стороны от  Дома собраний,  а  с 
другой - от маленького коттеджа, в котором жили священник и его  семья 
(если, конечно, эта  секта Христа разрешала  своим шаманам жениться  и 
иметь детей; были и  такие, безусловно, ведомые сумасшедшими,  которые 
требовали от священника обета  безбрачия). Цветы на газонах,  конечно, 
пожухли, но  не завяли.  Из  этого Роланд  сделал вывод,  что  городок 
опустел недавно. Учитывая жару, с неделю тому назад, максимум - две. 
    Топси вновь чихнул, устало поник головой. 
    Стрелок обнаружил  источник звона.  Над золотым  крестом на  двери 
длинной дугой  провисла  веревка, на  которой  висели не  меньше  двух 
десятков миниатюрных серебряных колоколов. Ветра практически не  было, 
но и  малейших  его дуновений  хватало  для того,  чтобы  колокольчики 
пребывали в постоянном движении. Оставалось только гадать, какой стоял 
шум при достаточно сильном ветре. Роланд даже подумал, что  постоянное 
треньканье, пусть и мелодичное, не могло не действовать на нервы. 
    -  Эй!  -  позвал  Роланд,  глядя  на  вывеску  гостиницы  "Мягкие 
постели". - Эй, есть тут кто-нибудь? 
    Ответа  он  не  получил,  лишь  позвякивали  колокола,  стрекотали 
насекомые,  да  где-то  что-то  стучало  по  дереву.  Ни  ответа,   ни 
движения... но кто-то тут  был. То ли горожане,  то ли... кто-то  еще. 
Роланд чувствовал, что за ним наблюдают. И крохотные волоски у него на 
шее встали дыбом. 
    Роланд двинулся дальше,  к центру  городка, ведя  за собой  Топси. 
Каждый  шаг  поднимал  облачко  пыли:  Главную  улицу  не  удосужились 
вымостить камнем. Вскоре стрелок остановился вновь, на этот раз  перед 
низким зданием  (каменный  фундамент,  деревянные  стены,  совсем  как 
церковь), фронтон которого украшало короткое слово: "ЗАКОН". 
    За спиной Роланда все позвякивали колокола. 
    Он оставил жеребца посреди улицы  и поднялся на крыльцо.  Колокола 
звенели, солнце палило,  струйки пота текли  по бокам. Роланд  толкнул 
закрытую,  но  не  запертую  дверь,  скорчил  гримасу,  поднял   руку, 
прикрывая лицо от потока горячего  воздуха, хлынувшего в щель. Если  в 
закрытых помещениях такое пекло, подумал  он, зерно в амбарах может  и 
загореться. И  если не  пойдет  дождь (пожарных-то  тут уже  нет),  то 
городок вскорости может исчезнуть с лица земли. 
    Роланд  преступил  порог,   стараясь  всасывать  воздух,   избегая 
глубоких вдохов. Тут же услышал гудение мух. 
    К достаточно просторной комнате  примыкала одна камера, пустая,  с 
открытой дверью-решеткой. Пара заляпанных грязью сапог лежала у койки. 
Один просил каши. Большое пятно на койке цветом не отличалось от брызг 
на двери салуна "Веселый поросенок". Над пятном и кружили мухи. 
    На столе Роланд увидел гроссбух в кожаном переплете. Развернул его 
к себе, прочитал слова, выдавленные в коже: 
 
    РЕГИСТРАЦИОННАЯ КНИГА 
    ПРАВОНАРУШЕНИЙ И НАКАЗАНИЙ 
    ВО СЛАВУ ГОСПОДА НАШЕГО 
    ЭЛУРИЯ 
 
    Вот он и узнал название городка. Элурия. Приятное на слух, но и  в 
чем-то зловещее. Но, резонно рассудил  Роланд, в такой ситуации  любое 
название может показаться зловещим. Он  повернулся, чтобы уйти, и  тут 
заметил дверь, запертую на деревянный засов. 
    Шагнул  к  ней,  остановился,  потом  достал  из  кобуры   большой 
револьвер.  Постоял  несколько   секунд,  задумавшись  (Катберт,   его 
закадычный друг, не раз говорил, что соображает Роланд медленно,  зато 
всегда принимает правильное решение), свободной рукой отодвинул засов. 
Открыл дверь и тут же отступил  на шаг, ожидая, что на него  вывалится 
тело (может,  и  шерифа Элурии)  с  перерезанным горлом  и  вырванными 
глазами, виновник ПРАВОНАРУШЕНИЯ и жертва НАКАЗАНИЯ... 
    Никто не вывалился. 
    За дверью обнаружилось с полдюжины грязных роб, которые, вероятно, 
полагалось носить арестованным, два лука, колчан со стрелами,  старый, 
ржавый мотор, ружье,  из которого  уже лет  сто как  не стреляли...  и 
швабра. То есть, по разумению  стрелка, ничего интересного. Чулан  как 
чулан. 
    Роланд вернулся к столу, раскрыл регистрационную книгу, пролистал. 
Даже страницы были теплыми,  словно лежала книга  в духовке. С  другой 
стороны, по температуре  кабинет шерифа если  и уступал последней,  то 
лишь на несколько градусов. Если  бы Главной улицей Элурия  отличалась 
от  большинства   других   городков,   Роланд  ожидал   бы   найти   в 
регистрационной  книге  множество   преступлений  против  религии   и, 
соответственно, записей о  наказаниях грешников.  Но соседство  церкви 
Иисуса с двумя  салунами указывало  на то, что  церковники мирились  с 
человеческими слабостями. 
    Поэтому в  книге регистрировались  обычные правонарушения,  в  том 
числе и  тяжкие:  убийство,  кража лошади,  недостойное  поведение  по 
отношению к  даме  (вероятно, подразумевалось  изнасилование).  Убийцу 
отправили в  Лексингворт, где  и повесили.  Роланд никогда  не  слышал 
этого названия. В одной  из записей, ближе  к концу, указывалось,  что 
"Зеленых людей выслали прочь". Что сие означало, Роланд не понял. 
    Самая последняя гласила: 
 
    12/ПЗ/Суд над Чес. Фриборном, конокрадом. 
 
    Суд, как догадался  Роланд, состоялся на  двенадцатый день  Полной 
Земли (в Элурии,  видать, отказались от  обычных названий  календарных 
месяцев). Стрелок  решил, что  запись  эту сделали  в  регистрационной 
книге незадолго  до того,  как на  койке в  камере появилось  кровавое 
пятно, то есть Чес.  Фриборн, конокрад, скорее  всего уже прошел  свою 
тропу до конца и ступил с нее в пустошь. 
    Роланд вновь  вышел под  яркое солнце,  к колокольному  перезвону. 
Топси печально  взглянул на  стрелка и  вновь опустил  голову,  словно 
надеялся найти  в уличной  пыли  что-то съедобное.  Хотя едва  ли  ему 
хотелось пощипать травку. 
    Стрелок взялся за вожжи, стряхнул ими пыль с вылинявших джинсов  и 
зашагал дальше. Деревянное постукивание становилось все громче (выходя 
из кабинета шерифа, Роланд не убрал в кобуру револьвер), и, подходя  к 
городской площади, где в лучшие времена, вероятно, располагался рынок, 
он наконец-то уловил какое-то движение. 
    У дальнего конца площади Роланд увидел длинный желоб, выдолбленный 
из железного дерева (в этих местах оно называлось секвойей). В  лучшие 
времена вода в желоб поступала из ржавой металлической трубы,  которая 
висела  над  южным  краем  желоба.  С  желоба,  примерно   посередине, 
свешивалась нога в штанине из серого материала и изжеванном ковбойском 
сапоге. 
    Жевал сапог  здоровенный пес,  с шерстью  чуть более  темной,  чем 
парусина штанины. Роланд решил, что пес  давно бы стянул сапог, но  от 
жары нога, видать, сильно раздулась, поэтому псу не оставалось  ничего 
другого, как зубами расправляться с  препятствием. Пес хватал сапог  и 
тряс из стороны в сторону. То и дело каблук соприкасался с  деревянным 
желобом, и глухой стук разносился по площади, долетая и до ворот.  Так 
что стрелок не  сильно ошибся,  подумав, что кто-то  стучит по  крышке 
гроба. 
    Почему бы ему  не отойти на  пару шагов и  не запрыгнуть в  желоб, 
удивился Роланд. Вода больше не  течет, значит, пес не может  бояться, 
что утонет. 
    Топси в очередной раз  натужно чихнул, и,  когда пес обернулся  на 
звук, Роланд понял,  почему тому приходится  жевать сапог: пес  сломал 
переднюю лапу,  которая  потом  неправильно срослась.  Он  и  ходил  с 
трудом, а о прыжках пришлось просто забыть. На груди пса Роланд увидел 
полоску грязно-белой шерсти. А на ней - крест из черной шерсти. Собака 
Иисуса, может, пришедшая к дневной проповеди. 
    Впрочем, Роланд  не  заметил  ничего религиозного  ни  в  рычании, 
вырвавшемся из пасти пса,  ни в злобном  взгляде налитых кровью  глаз. 
Пес вскинул морду, оскалив внушающие уважение зубы. 
    - Остынь, -  бросил псу Роланд.  - Пока я  добрый. Пес  попятился, 
уперся спиной в свисающую с желоба изжеванную ногу. На приближающегося 
человека он  взирал  с  опаской,  но  не  собирался  сдавать  позицию. 
Револьвер в руке Роланда его не пугал. Стрелка это не удивило:  должно 
быть, пес  никогда не  видел револьвера  и полагал,  что он  ничем  не 
отличается от дубинки, которую можно бросить только один раз. 
    -  Говорю  тебе,   проваливай,  -  добавил   Роланд,  но  пес   не 
шевельнулся. 
    Роланд мог  бы застрелить  пса,  проку от  него не  было,  собака, 
вкусившая человечины,  ни  на  что  уже не  годится,  но  стрелять  не 
хотелось. Убийство  единственного в  городе живого  существа (если  не 
считать поющих насекомых) могло накликать беду. 
    И он  выстрелил  в  пыль  у здоровой  передней  лапы  пса.  Грохот 
выстрела разорвал сонную  тишину жаркого дня  и на какие-то  мгновения 
заглушил насекомых.  Пес-таки мог  бегать, пусть  и на  трех лапах.  В 
сердце Роланда даже шевельнулась  жалость к несчастному животному.  Он 
остановился у перевернутого  фургона (на нем  вроде бы тоже  виднелись 
следы крови),  оглянулся  и  завыл,  отчего  волоски  на  шее  Роланда 
вздыбились еще сильнее,  А потом  пес обогнул  перевернутый фургон  и, 
прихрамывая, затрусил по проходу между домами. Как догадался Роланд, к 
воротам на выезде из Элурии. 
    Ведя за  поводья  умирающего  жеребца,  стрелок  пересек  площадь, 
приблизился к желобу, заглянул в него. 
    Изжеванный сапог принадлежал не  мужчине, а молодому пареньку,  на 
щеках  которого   только   начала   пробиваться   борода.   Тело   его 
действительно раздулось, пролежав  не один день  под жарким солнцем  в 
девяти дюймах воды на дне желоба. 
    Глаза юноши, теперь белые бельма, напомнили стрелку глаза  статуи. 
Волосы выцвели от  пребывания в воде.  Роланд решил, что  едва ли  ему 
больше шестнадцати лет. На шее юноши сквозь слой воды поблескивал  под 
лучами солнца золотой медальон. 
    С явной неохотой,  перебарывая себя, Роланд  опустил руку в  воду, 
ухватился  за  медальон,  потянул.  Цепочка  разорвалась,  он   достал 
медальон. 
    Стрелок ожидал увидеть  символ Иисуса-человека, который  назывался 
распятием,  но  вместо  этого  у   него  в  руке  оказался   маленький 
прямоугольник из чистого золота. С выгравированной на нем надписью: 
 
    Джеймс 
    Любимец семьи. Любимец Господа 
 
    Роланд, который едва заставил себя сунуть руку в отравленную  воду 
(в более юном возрасте он никогда бы этого не сделал), теперь похвалил 
себя за решительность. Возможно, ему не доведется встретиться с  теми, 
что любил  Джеймса, но  он знал,  что пути  ка неисповедимы,  так  что 
случиться могло всякое. В любом  случае он поступил правильно.  Теперь 
предстояло похоронить юношу...  при условии, что  ему удастся  достать 
тело из желоба: оно могло разлезться у него под руками. 
    Жеребец со стоном повалился на  землю. Роланд повернулся и  увидел 
восемь человек,  рядком,  словно  загонщики,  направлявшихся  к  нему. 
Стрелку бросилась  в глаза  их необычная  зеленая кожа.  Люди с  такой 
кожей светились  в темноте  словно призраки.  Роланд не  мог  сказать, 
мужчины перед ним или женщины, да и какое это имело значение? То  были 
заторможенные мутанты.  Двигались они  словно трупы,  оживленные  злым 
колдуном. 
    Пыль, как ковер, заглушала их шаги. И могли подойти вплотную, если 
бы Топси не оказал Роланду последнюю услугу, своей смертью предупредив 
о грядущей опасности. Стрелкового оружия Роланд у мутантов не заметил, 
только дубинки. В  основном ножки  от стульев  и столов,  но у  одного 
дубинка  была  настоящая,  с  утолщенным  концом,  утыканным   ржавыми 
гвоздями. Роланд решил,  что позаимствовали ее  у вышибалы из  салуна, 
возможно, у того, кто следил за порядком в "Веселом поросенке". 
    Роланд поднял револьвер, взяв на  мушку идущего по центру.  Теперь 
он слышал  шарканье  их  ног, свистящее,  как  при  сильном  бронхите, 
дыхание. 
    Наверное, они  пришли  сюда  прямиком из  шахт,  подумал  стрелок. 
Где-то здесь добывали радий. Отсюда и такой цвет кожи. Странно только, 
что их не убивают солнечные лучи. 
    И тут,  прямо  у  него  на  глазах,  идущий  с  краю,  существо  с 
размытыми, словно  вылепленными из  воска  чертами лица,  умер...  или 
потерял сознание. У него (Роланд  решил, что это мужчина)  подогнулись 
колени, гортанный крик сорвался с губ, он протянул руку, схватился  за 
идущего рядом, мутанта с лысой, шишкастой головой и красными язвами на 
шее. Лысый даже не повернулся к падающему. Не отрывая мутного  взгляда 
от Роланда, он сбросил руку, чтобы не отстать от остальных. 
    - Стоять! - крикнул Роланд. - Не приближайтесь ко мне, если хотите 
дожить до заката! Настоятельно советую не приближаться! 
    Обращался он  главным образом  к  идущему по  центру -  мутанту  в 
красных помочах поверх  лохмотьев рубашки и  грязном котелке. У  этого 
господина остался  только  один глаз,  но  глаз этот  пожирал  Роланда 
взглядом. Рядом с  Котелком шла, судя  по всему, женщина  (за это,  во 
всяком случае,  говорили  жалкие  грудки, торчащие  из  жилетки).  Она 
бросила в  Роланда ножку  стула. Траекторию  рассчитала правильно,  но 
переоценила свои  силы. Ножка  упала  в пыль,  не долетев  до  стрелка 
десять футов. 
    Роланд взвел курок револьвера и выстрелил вновь. На этот раз  пуля 
взбила пыль у ноги Котелка, а не у собачьей лапы. 
    Зеленокожие не убежали, как пес, но остановились, не сводя  алчных 
глаз с Роланда. Неужели жители Элурии закончили жизнь в желудках  этих 
тварей? Роланду  не хотелось  в  это верить...  хотя  он и  знал,  что 
каннибализм для  заторможенных мутантов  -  обычное дело  (впрочем,  о 
каннибализме речь идти не могла, потому что едва ли эти существа могли 
считаться людьми). Они  слишком медлительные, слишком  глупые. Если  б 
они вернулись  назад  после  того,  как  их  прогнал  шериф,  горожане 
забросали бы их камнями и забили до смерти. 
    Не думая о том, что  делает, стремясь лишь освободить руку,  чтобы 
выхватить второй револьвер на случай,  если мутанты не услышат  голоса 
разума, Роланд сунул медальон, который снял с убитого юноши, в  карман 
джинсов, вместе с разорванной цепочкой. 
    Они стояли,  уставившись  на него,  отбрасывая  странно  изогнутые 
тени. Что дальше?  Приказать им  убираться восвояси?  Роланд не  знал,