подчинятся ли они. А  с другой стороны, ему  не хотелось терять их  из 
виду. Еще  затаятся  и  нападут  из  засады.  Одна  проблема,  правда, 
благополучно разрешилась: о похоронах Джеймса вопрос больше не стоял. 
    - Стойте на месте, - произнес он на низком наречии и попятился.  - 
Первый, кто сдвинется... 
    Прежде чем он  закончил фразу,  один из них,  карлик с  широченной 
грудью, вывернутыми губами и раздутой, как при свинке, шеей,  бросился 
вперед, вереща что-то неразборчивое. Может, смеялся. Размахивая ножкой 
от рояля, зажатой в правой руке. 
    Роланд выстрелил. Грудь карлика сложилась, как карточный домик. Он 
попятился, пытаясь удержаться на ногах, прижав к груди свободную руку. 
Одна нога в  грязно-красном шлепанце  зацепилась за  другую, и  карлик 
рухнул на землю.  В горле у  него что-то заклокотало,  он выпустил  из 
пальцев дубинку, перекатился на бок, попытался встать, но вновь рухнул 
в пыль. Яркие солнечные лучи отражались от его широко раскрытых  глаз, 
струйки белого  пара  начали  подниматься  от  кожи,  быстро  теряющий 
зеленый цвет. Что-то зашипело,  совсем как вода,  если плеснуть ее  на 
раскаленную сковородку. 
    Надеюсь, одного наглядного урока им хватит, подумал Роланд. 
    - Сами видите,  он был первым,  кто сдвинулся с  места. Кто  хочет 
стать вторым? 
    Желающих вроде бы  не было.  Мутанты стояли, наблюдая  за ним,  не 
подходили... но и  не отступали.  Он подумал (как  и о  псе), что  ему 
следует их перебить,  вытащить второй револьвер  и положить одного  за 
другим. На это, при его умении стрелять, ушло бы несколько секунд.  Но 
он не мог заставить себя. Он еще не стал хладнокровным убийцей... пока 
еще не стал. 
    Медленно, очень медленно, он начал пятиться. Сначала обошел желоб. 
А когда  Котелок шагнул  вперед,  Роланд осадил  и его,  и  остальных, 
вогнав пулю в пыль в дюйме от ноги Котелка. 
    - Это последнее предупреждение. - Он продолжал говорить на  низком 
наречии, не зная,  понимают ли  его мутанты. Впрочем,  стрелка это  не 
волновало. Язык пуль они понимали наверняка. - Следующая пуля разорвет 
чье-нибудь сердце. Договариваемся  так: вы остаетесь.  А я ухожу.  Это 
ваш единственный  шанс.  Те,  кто последует  за  мной,  умрут.  Сейчас 
слишком жарко, чтобы говорить впустую, и я начинаю терять... 
    - Бух! - раздалось у него за спиной. В голосе слышалось ликование. 
Боковым зрением  Роланд увидел  тень, выросшую  из тени  перевернутого 
фургона, к которому  он приблизился практически  вплотную, и  осознал, 
что за фургоном прятался один из зеленокожих. 
    А когда стрелок  начал поворачиваться, дубинка  обрушилась на  его 
правое плечо, и рука онемела. Роланд, однако, сумел поднять  револьвер 
и выстрелить, но пуля попала в одно из колес фургона, выбив деревянную 
спицу. Колесо со скрипом завертелось, а за спиной уже слышались  вопли 
мутантов, устремившихся к фургону. 
    За фургоном прятался монстр о двух головах. Одна бессильно свисала 
на грудь, зато вторая, тоже зеленая, жила полнокровной жизнью. Широкие 
губы расползлись в улыбке, когда мутант поднял дубинку, чтобы  ударить 
вновь. 
    Роланд левой, не онемевшей, рукой выхватил второй револьвер. Успел 
всадить пулю в  эту идиотскую  улыбку. Кровь  и зубы  брызнули во  все 
стороны, дубинка  выпала из  ослабевших пальцев.  И тут  же  подоспели 
остальные мутанты. 
    Стрелку удалось уклониться от первых ударов, и он уже подумал, что 
сумеет  оторваться  от  мутантов,  ускользнув  за  фургон,  а  уж  там 
повернется к ним лицом и расстреляет одного за другим. Конечно же, ему 
это удастся. Не мог же его поход к Темной Башне бесславно  завершиться 
на залитой  жаркими лучами  солнца  улочке крохотного  затерянного  на 
Западе городка. Не могли зеленокожие заторможенные мутанты взять  верх 
над стрелком. Не могла ка быть такой жестокой. 
    Но Котелок достал его своей дубинкой, и Роланд врезался в медленно 
вращающиеся  колеса   перевернутого   фургона,   вместо   того   чтобы 
проскользнуть мимо  него. Он  оказался  на четвереньках,  еще  пытаясь 
подняться, увернуться от обрушивающихся на него ударов. Он уже  видел, 
что зеленокожих не пять, не десять. А гораздо больше. С Главной  улицы 
на городскую площадь спешили не  меньше тридцати мутантов. Не  горстка 
выродков, а целое племя! Да еще ясным днем, под жарким солнцем!  Он-то 
привык считать, что заторможенные мутанты вылезают из своих нор только 
в темноте,  как жабы.  А  с такими,  светоустойчивыми, он  никогда  не 
сталкивался. Они... 
    В красной жилетке действительно была женщина. Ее голые груди стали 
последним, что  увидел  Роланд, когда  мутанты  сжали кольцо.  Он  еще 
пытался вскинуть один из больших револьверов (перед глазами плыло,  но 
едва ли это обстоятельство помогло бы мутантам, если б Роланду удалось 
открыть огонь: Джейми  Дикарри говорил,  что Роланд  может стрелять  с 
закрытыми глазами, потому что его пальцы имеют собственные глаза).  Но 
револьвер вышибли из его руки в пыль. И хотя пальцы второй по-прежнему 
сжимали рукоятку из сандалового  дерева, Роланд понял, что  выстрелить 
ему не удастся. 
    Он ощущал  их запах,  тошнотворный запах  гниющей плоти.  Или  так 
пахли его  руки,  которые  он поднял,  чтобы  защитить  голову?  Руки, 
которые побывали в отравленной  воде, когда он  снимал медальон с  шеи 
убитого юноши? 
    Дубинки обрушивались на  него со всех  сторон, словно  зеленокожие 
хотели не только убить его, но размолотить все кости. И,  проваливаясь 
в  темноту,  Роланд  не  сомневался,   что  это  смерть.  Он   услышал 
стрекотание насекомых, лай собаки, перезвон колоколов, затем все звуки 
слились в один. Наконец оборвался и он. Темнота окончательно поглотила 
Роланда. 
 
 
    ГЛАВА 2 
 
    Возвращение в реальный мир. Между небом и землей. 
    Белоснежная красота. Еще двое болезных. Медальон 
 
    Таким путем  возвращаться в  реальный мир  Роланду не  доводилось. 
Приходить в  себя  после сильного  удара  (несколько раз  случалось  и 
такое) -  это  одно, пробуждаться  от  сна  - другое.  Тут  он  словно 
поднимался на поверхность из темных глубин. 
    Я умер, подумал он в  какой-то момент... когда способность  думать 
частично вернулась к  нему. Умер  и поднимаюсь  в тот  мир, где  живут 
после жизни. Так и должно быть.  А пение, которое я слышу... это  поют 
мертвые души. 
    Чернильная тьма сменилась темной серостью грозовых облаков,  затем 
молочной белизной тумана.  Наконец туман  начал рассеиваться,  изредка 
сквозь него пробивались солнечные лучи. И все время ему казалось,  что 
он поднимается, подхваченный мощным восходящим потоком. 
    Но вот ощущение это начало  слабеть, яркий свет все сильнее  давил 
на закрытые веки, и только  тогда Роланд окончательно поверил, что  он 
все-таки жив. И убедило его  в этом стрекотание насекомых. Ибо  слышал 
он  не  пение  мертвых  душ,  не  пение  ангелов,  о  которых   иногда 
рассказывали проповедники  Иисуса-человека, а  стрекотание  насекомых. 
Маленьких, как сверчки, но таких сладкоголосых. Тех самых, которых  он 
слышал у ворот Элурии. 
    С этой мыслью Роланд и открыл глаза. 
    И уверенность в  том, что  он жив, разом  пошатнулась, ибо  Роланд 
обнаружил, что  висит  между  небом  и  землей  в  мире  ослепительной 
белизны. Даже подумал, что парит  в вышине между белоснежных  облаков. 
Стрекотание насекомых обволакивало  его со  всех сторон.  Слышал он  и 
перезвон колоколов. 
    Он попытался повернуть голову и  качнулся в неком подобии  гамака, 
который тут же  протестующе заскрипел. Стрекотание  насекомых -  точно 
так же стрекотали они в Гилеаде на закате дня, - ровное и размеренное, 
словно сбилось с ритма. И тут же в спине Роланда словно выросло дерево 
боли. Он понятия не  имел, куда протянулись  жгущие огнем ветви  этого 
дерева, но  ствол  точно  совпадал с  его  позвоночником.  А  особенно 
сильный болевой  удар  пришелся  на одну  из  ног:  оглушенный  болью, 
стрелок даже не  мог сказать,  на какую  именно. Должно  быть, ту,  по 
которой пришелся удар дубинки с гвоздями, подумал он. Боль отдалась  и 
в голове. Прямо-таки не  голова, а яйцо  с разбитой скорлупой.  Роланд 
вскрикнул и не поверил: каркающий звук, долетевший до ушей, сорвался с 
его губ. Вроде бы до  него донесся и лай  пса, которого он отогнал  от 
убитого юноши, но скорее всего ему это лишь почудилось. 
    Я умираю? Я еще раз очнулся перед самой смертью? 
    Рука гладила его  по лбу. Он  ее чувствовал, но  не видел:  пальцы 
скользили по коже, останавливаясь, чтобы помассировать какую-то точку. 
Нежная рука, желанная, как стакан холодной воды в жаркий день. Он  уже 
начал закрывать глаза, когда голову пронзила ужасная мысль: а если эта 
рука зеленая  и  принадлежит  она  тому чудищу  в  красной  жилетке  с 
болтающимися сиськами? 
    А если и принадлежит ? Что ты можешь с этим поделать ? 
    -Лежи  тихо,  парень.  -  Голос  молодой  женщины...  может,  даже 
девушки. Разумеется, первым делом Роланд  подумал о Сюзан, девушке  из 
Меджиса. 
    - Где... где... 
    - Лежи  спокойно.  Не  шевелись.  Еще нельзя.  Боль  в  спине  уже 
утихала, образ боли - дерево с огненными ветвями - остался, потому что 
его кожа пребывала в непрерывном движении, словно листья на ветру. Как 
такое могло быть? 
    Он отсек этот вопрос, отсек все вопросы, сосредоточившись лишь  на 
миниатюрной прохладной руке, которая гладила его лоб. 
    - Успокойся, красавчик. Любовь  Господа пребывает с тобой.  Однако 
тебе сильно досталось. Лежи тихо. Лечись. 
    Пес перестал лаять (если до  стрелка долетал-таки его лай), а  вот 
скрип послышался вновь. Он напомнил Роланду об упряже... и о  веревке, 
на которой  вешают  преступников.  Но о  последней  думать  как-то  не 
хотелось. 
    Потом Роланд подумал о гамаке. Вспомнил, как еще мальчишкой  видел 
мужчину, подвешенного над полом в  комнатке ветеринара при конюшне  за 
Большим дворцом.  Конюх так  обгорел,  что его  не могли  положить  на 
кровать. Он  все-таки умер,  но не  сразу, и  еще две  ночи его  крики 
оглашали конюшню. 
    Неужели я так обгорел, что меня положили в гамак? 
    Пальцы  остановились  на  середине  лба,  разглаживая  насупленные 
брови. Пальцы словно читали его мысли, выхватывая их нежными,  мягкими 
подушечками. 
    - Если Бог пожелает, все у  тебя будет в порядке, сэй, -  успокоил 
его голос. - Но время принадлежит Богу, а не тебе. 
    Нет, возразил бы Роланд, если б смог. Время принадлежит Башне. 
    А потом он нырнул в глубину, опустившись туда так же легко, как  и 
поднялся на поверхность, оставив наверху и нежную руку, и  стрекотание 
насекомых, и перезвон колоколов. 
    В какой-то момент  ему показалось,  что он  слышит голос  девушки, 
возвысившийся от ярости или страха, а может, и от того, и от  другого. 
"Нет! - воскликнула она.  - Ты не  можешь забрать эту  вещь, и ты  это 
знаешь! Иди своим путем и больше об этом не упоминай!" 
    Когда Роланд вновь пришел в  сознание, сил у него не  прибавилось, 
но соображать он стал  лучше. Открыв глаза,  он увидел, что  находится 
отнюдь не среди облаков,  однако первое ощущение белоснежной  красоты, 
окружающей его со всех сторон, возникло и на этот раз. Никогда в жизни 
Роланд не  попадал  в  такое  прекрасное  место...  частично  ему  так 
казалось и потому, что он остался  в живых, но, главным образом  из-за 
царивших вокруг умиротворенности и покоя. 
    Роланд  находился  в  огромном   зале,  длиннющем,  с   высоченным 
потолком. Когда  он осторожно,  очень  осторожно повернул  голову,  то 
прикинул, что длина  зала составляет  никак не  меньше двухсот  ярдов. 
Ширина, конечно, значительно  уступала длине, но  теряющийся в  вышине 
потолок создавал особое ощущение простора. 
    Впрочем, ни стен, ни потолка, к  каким привык стрелок, и не  было. 
Если огромный зал  что-то напоминал,  так это шатер.  Над его  головой 
солнечные лучи падали  на вздымающиеся полотнища  белого шелка.  Их-то 
Роланд и принял за  облака. А вот под  шелковым пологом царил  сумрак. 
Стены, также  из белого  шелка, под  легким ветерком  надувались,  как 
паруса.  Вдоль  каждой   стены  на  веревках   висели  колокола.   Они 
соприкасались с шелком и  мелодично позвякивали, когда шелковая  стена 
меняла свое положение. 
    Широкий проход  разделял длинный  зал на  две половины.  С  каждой 
стороны прохода стояли  десятки кроватей,  застеленных чистыми  белыми 
простынями, с подушками  в белых  наволочках в  изголовьях. По  другую 
сторону прохода кроватей было не меньше сорока, все пустовали. Столько 
же стояло на  стороне Роланда. Две  были заняты, одна  по правую  руку 
стрелка. Этот человек... 
    Это же юноша, совсем мальчик. Тот, что лежал в желобе. 
    От этой мысли  по рукам  Роланда побежали  мурашки. Он  пристально 
всмотрелся в спящего юношу. 
    Не может быть.  Ты еще не  очухался, вот и  все. Такого просто  не 
может быть. 
    Однако и присмотревшись, Роланд  не смог убедить  себя в том,  что 
ошибается. На кровати лежал юноша из желоба, возможно, больной  (иначе 
что ему делать в таком месте),  но уж никак не мертвый. Роланд  видел, 
как поднимается и опускается его  грудь, как пальцы иногда  перебирают 
простыню. 
    Конечно,  ты  не  успел  как  следует  разглядеть  его.  Но  после 
нескольких дней, проведенных в  желобе с водой, его  бы не признала  и 
родная мать. 
    Но Роланд нашел  и другое  подтверждение своей  догадки. На  груди 
юноши  поблескивал  медальон.   Перед  тем  как   на  Роланда   напали 
зеленокожие, он снял медальон с тела  этого юноши и сунул в карман.  А 
теперь кто-то, скорее  всего хозяева этого  места, колдовскими  чарами 
вернули юноше по имени Джеймс  его прерванную жизнь, взяли медальон  у 
Роланда и отдали законному владельцу. 
    Это сделала девушка с  нежными, восхитительно прохладными  руками? 
Не могла  она  подумать, что  Роланд  из тех,  кто  грабит  мертвецов? 
Стрелку очень хотелось надеяться, что нет. Проще смириться с мыслью  о 
том, что юношу воскресили из мертвых, чем выглядеть мародером в глазах 
этой чудесной девушки. 
    Дальше по проходу, отделенный от юноши и Роланда Дискейна десятком 
пустых кроватей, лежал третий пациент. На первый взгляд, в четыре раза 
старше юноши, в два  раза старше стрелка.  С длинной бородой,  обильно 
тронутой сединой, загорелым, морщинистым  лицом, мешками под  глазами. 
По левой щеке через переносицу тянулась широкая темная полоса.  Роланд 
решил, что это  шрам. Бородач то  ли спал,  то ли был  без сознания  - 
Роланд  слышал  его  храп  -  и  висел  в  трех  футах  над  кроватью, 
поддерживаемый сложной конструкцией  из белых  лент, поблескивающих  в 
полумраке. Они  перекрещивались, образуя  восьмерки, которые  облепили 
тело мужчины. Одет  он был в  белую больничную рубашку.  Одна из  лент 
проходила между  его  ягодицами,  приподнимая мошонку  и  пенис.  Ноги 
мужчины напоминали темные сучковатые ветки. Оставалось только  гадать, 
во скольких они переломаны местах. И при этом они вроде бы  двигались. 
Как такое могло быть, если мужчина лежал без сознания? Возможно, обман 
зрения, подумал Роланд, игра света и теней. Может, за движения ног  он 
принимал колыхание рубашки. Или... 
    Роланд  отвернулся,  посмотрел   наверх,  на  шелковые   полотнища 
потолка, пытаясь  успокоить учащенно  забившееся  сердце. То,  что  он 
видел, не могло быть  ни игрой света и  теней, ни колыханием  рубашки. 
Ноги мужчины  двигались, не  двигаясь... точно  так же,  как, судя  по 
ощущениям, двигалась спина  Роланда. Он не  знал, какие причины  могли 
вызывать этот феномен,  и не хотел  знать. Во всяком  случае, пока  не 
хотел. 
    - Я еще не готов, -  прошептал стрелок. Губы у него пересохли.  Он 
закрыл глаза,  пытаясь заснуть,  не желая  думать о  ногах  бородатого 
мужчины. Но... 
    Но тебе бы лучше подготовиться. 
    То был голос,  который всегда  звучал в голове  Роланда, когда  он 
пытался  дать  себе   послабление,  увиливал  от   работы  или,   если 
встречалась преграда,  искал  не  самый эффективный,  а  самый  легкий 
обходной путь. Голос Корта, его старого учителя. Человека, чьей  палки 
все мальчики боялись как огня. Но еще больший страх вызывал его  язык. 
Если они пытались объяснить, почему  им не удалось выполнить  задание, 
или начинали жаловаться на жизнь, его насмешки жалили как дикие пчелы. 
 
    Стрелок ли ты, Роланд? Если да, то тебе лучше подготовиться. 
    Роланд вновь открыл глаза, повернул голову влево. И  почувствовал, 
как что-то шевельнулось у него на груди. 
    Осторожно, очень осторожно приподнял правую руку. Это движение тут 
же отозвалось болью в спине. Роланд застыл, решил, что сильнее  болеть 
не будет (если, конечно, не  делать резких движений), и рука  поползла 
дальше, пока  не  добралась  до  груди.  Нащупала  сотканную  материю. 
Хлопок. Роланд вжал  подбородок в шею  и увидел, что  на нем такая  же 
длинная больничная рубашка, что и на бородатом мужчине. 
    А в вырезе рубашки пальцы Роланда нашли цепочку. Двинулись  дальше 
и добрались до  металлического прямоугольника.  Роланд догадался,  что 
это за  прямоугольник, но  ему хотелось  удостовериться в  собственной 
правоте. Он вытащил прямоугольник из-под  рубашки, все еще двигаясь  с 
великой осторожностью,  стараясь  не напрягать  мышцы  спины.  Золотой 
медальон.  Несмотря  на  боль,  решился  приподнять  медальон,   чтобы 
прочитать выгравированные на нем слова: 
 
    Джеймс 
    Любимец семьи. Любимец Господа 
 
    Роланд засунул медальон под рубашку, посмотрел на юношу, спящего в 
соседней кровати, не подвешенного над  ней, а лежащего под  простыней. 
Простыня закрывала его  лишь до  грудной клетки, а  медальон лежал  на 
рубашке рядом  с  ключицей.  Такой  же  медальон,  что  и  у  Роланда. 
Только... 
    Роланд подумал, что  он знает, в  чем дело, и  от этой догадки  на 
душе у него полегчало. 
    Он повернул  голову к  бородатому мужчине,  и его  ждал  очередной 
сюрприз. Черный шрам, тянувшийся через щеку и переносицу, исчез. Вроде 
бы осталась  розоватая полоска  заживающей раны...  или едва  заметная 
царапина. 
    Мне это привиделось. 
    Нет, стрелок, вновь  зазвучал голос Корта.  Привидишься такого  не 
может. И ты это знаешь. 
    Усилия, потраченные на то, чтобы достать медальон из-под рубашки и 
вернуть его на место, безмерно  утомили Роланда. А может, его  утомили 
размышления.  Стрекотание  насекомых   и  позвякивание   колокольчиков 
слились в колыбельную. Глаза Роланда закрылись, он заснул. 
 
 
    ГЛАВА 3 
 
    Пятеро сестер. Дженна. Доктора Элурии. 
    Медальон. Обещание молчать 
 
    Когда Роланд проснулся, он решил, что  все еще спит. И ему  снится 
сон. Не просто сон - кошмар. 
    В свое время, когда он  познакомился и влюбился в Сюзан  Дельгадо, 
ему довелось  повстречать  колдунью  по имени  Риа,  первую  настоящую 
колдунью Срединного мира,  с которой столкнула  его жизнь. Именно  она 
обрекла Сюзан  на  страшную  смерть,  хотя  и  Роланд  сыграл  в  этом 
определенную роль. А  теперь, открыв  глаза и  увидев не  одну Риа,  а 
целых пять, он подумал: вот к  чему приводят воспоминания. Я вызвал  в 
памяти Сюзан, а следом за ней явилась и Риа с Кооса. Риа и ее сестры. 
    Все пятеро были в рясах-балдахонах, таких же белоснежных как стены 
и полотнища  потолка.  Их древние,  серые,  морщинистые,  напоминающие 
растрескавшуюся  от  жары  землю  лица  обрамляли  белые  же  накидки, 
закрывающие шею, подбородок и щеки. На шелковых шнурках поверх накидок 
висели крохотные колокольчики, которые позвякивали, когда женщины  шли 
или разговаривали. На груди  у каждой Роланд  увидел вышитую на  белом 
полотне рясы  кроваво-красную розу...  символ Темной  Башни. Эти  розы 
окончательно убедили Роланда,  что он проснулся.  Это не сон,  подумал 
он.