я могу помешать тебе, сука? 
 
    Вновь сестра  Мэри  злобно  оскалилась. Роланд  подумал,  что  она 
влепила бы ему затрещину, если б не боялась поднести руку так близко к 
медальону. Видать, касаться его выше пояса она не решалась. 
    - Думаю, тебе надо как  следует подумать над моим предложением.  Я 
по-прежнему могу  высечь Дженну.  Она носит  черные колокола,  но я  - 
Старшая сестра. Вот и прикинь, что к чему. 
    Она ушла. Луиза -  за ней, бросив на  Роланда последний взгляд,  в 
котором смешались страх и вожделение. 
    Я должен выбраться отсюда, подумал Роланд. Должен. 
    Но вместо этого  впал в  некое отличное от  сна состояние.  Может, 
какое-то время он и спал, а  какое-то - грезил наяву. Один раз  чьи-то 
пальцы  погладили  его  руки,  чьи-то  поцеловали  ухо  и  прошептали: 
"Загляни под  подушку,  Роланд... но  никто  не должен  знать,  что  я 
приходила к тебе". 
    Прошло еще какое-то время, и, открыв глаза, Роланд ожидал  увидеть 
над собой симпатичное  личико сестры Дженны.  И водопад черных  волос, 
струящихся из-под накидки.  Но никого  не увидел.  Лишь яркую  белизну 
полотнищ шелка на  потолке. Роланд  предположил, что  уже полдень.  То 
есть прошло как минимум  три часа с того  момента, как он съел  вторую 
миску супа. 
    Рядом с ним, негромко посапывая, по-прежнему спал Джон Норман. 
    Роланд попытался поднять  руку и  сунуть под подушку.  Но рука  не 
желала двигаться. Ему удавалось шевельнуть лишь кончиками пальцев.  Он 
ждал, набираясь терпения,  стремясь сохранить спокойствие.  Получалось 
не очень. Из головы не уходили слова Джона Нормана о том, что  недавно 
в лазарете лежали двадцать человек. Один за другим они исчезали,  пока 
не остались только я да он. А теперь появился ты. 
    Девушка не приходила. В его  голове прозвучал мягкий голое  Алена, 
одного из давнишних  его друзей,  который давно  уже умер.  Она бы  не 
решилась, остальные сестры следят  за ней во все  глаза. Тебе все  это 
приснилось. 
    Но Роланд полагал, что его друг ошибается. 
    Прошло еще  какое-то  время,  по  изменению  яркости  полотнищ  на 
потолке Роланд решил, что не меньше часа, и стрелок предпринял  вторую 
попытку. На  этот раз  ему удалось  сунуть руку  под подушку.  Пухлую, 
мягкую, поддерживающую не столько голову, как шею. Поначалу он  ничего 
не нашел,  но  его пальцы  забирались  все глубже,  пока  не  нащупали 
какие-то тонкие палочки. 
    Он выдержал паузу, собираясь с силами (а каждое движение  давалось 
с неимоверным трудом),  потянул палочки  на себя.  Оказалось, что  они 
перевязаны лентой. 
    Роланд огляделся, дабы  убедиться, что  в лазарете  сестер нет,  а 
Джон Норман спит, и только потом вытащил находку из-под подушки. Шесть 
засохших цветков с бледно-зелеными стеблями и коричневатыми головками, 
от которых шел резкий запах пережаренных сухарей. Запах этот  напомнил 
Роланду далекое детство: утренние экспедиции на кухню Большого дворца, 
инициатором которых  обычно  выступал Катберт.  Из-под  широкой  белой 
ленты, перевязывающей стебли,  торчал край  сложенного куска  материи. 
Естественно, шелка, ничего другого в этом проклятом месте не было. 
    Роланд тяжело  дышал,  на  лбу выступили  капли  пота.  Однако  он 
по-прежнему был один. Вытащил материю, развернул. Прочитал  написанное 
углем послание: 
 
    ЖУЙ ТРАВУ. ПО КУСОЧКУ КАЖДЫЙ ЧАС. 
    МНОГО НЕЛЬЗЯ, БУДУТ СУДОРОГИ ИЛИ 
    СМЕРТЬ. ЗАВТРА НОЧЬЮ. РАНЬШЕ НЕ 
    ПОЛУЧИТСЯ. БУДЬ ОСТОРОЖЕН! 
 
    Никаких, объяснений, но, с другой  стороны, они и не  требовались. 
Роланд и так понимал: оставаться здесь - верная смерть. Им требовалось 
лишь одно - сорвать  с него медальон, а  он не сомневался, что  сестра 
Мэри придумает, как это сделать. 
    Роланд кусанул засушенный цветок, по  вкусу он ничем не  напоминал 
те сухари, что  он и Катберт  выпрашивали на кухне.  Во рту  появилась 
горечь, в желудке -  жар. А через минуту  после того, как он  прожевал 
первую порцию, сердце забилось в  два раза чаще. Мышцы ожили,  добавив 
неприятных  ощущений:  задергались,  потом  натянулись,  свернулись  в 
жгуты. Приступ быстро прошел, и сердцебиение пришло в норму задолго до 
того,  как   проснулся   Норман,   но  Роланд   понял,   чем   вызвано 
предупреждение Дженны: она дала ему очень сильное лекарство. 
    Роланд вернул  букет  под  подушку, стряхнув  с  простыни  два-три 
крохотных лепестка,  упавших с  цветков.  Потом большим  пальцем  руки 
растирал  написанные  углем  слова  по  белому  шелку,  пока  они   не 
превратились в  серые пятна.  Покончив  с этим,  убрал под  подушку  и 
клочок материи. 
    Когда Норман проснулся,  он и стрелок  поговорили о родном  городе 
юноши,  Дилейне,  который  иногда  называли  Логовом  Дракона.   Юноша 
попросил Роланда передать его медальон и медальон брата их  родителям, 
если, конечно, ему удастся выбраться  из Элурии, и рассказать им,  что 
произошло с Джоном и Джеймсом, сыновьями Джесса. 
    - Ты все расскажешь сам, - возразил Роланд. 
    - Нет. - Норман попытался поднять руку, может, чтобы почесать нос, 
но ему это не удалось. Рука поднялась дюймов на шесть, а потом, словно 
полено, упала на простыню. - Думаю, что нет. Жаль, что мы  встретились 
при таких обстоятельствах. Ты мне нравишься. 
    - А ты - мне, Джон Норман. И то, что мы встретились, уже хорошо. 
    - Да, но мы могли бы обойтись без этих дам. 
    Вскоре он снова заснул. И  Роланду более не довелось поговорить  с 
ним... хотя  он услышал  его  голос. Да.  Роланд  лежал в  гамаке  над 
кроватью, притворяясь спящим, когда Джон Норман с предсмертным  криком 
сошел с тропы в пустошь. 
    Сестра Микела  принесла  тарелку  вечернего  супа  аккурат  в  тот 
момент, когда Роланд приходил в себя, в очередной раз вкусив от травки 
Дженны. Она озабоченно взглянула  на раскрасневшееся лицо Роланда,  но 
стрелок убедил  ее,  что  лихорадки  у него  нет.  Она  же  не  смогла 
заставить себя прикоснуться ко  лбу Роланда и определить  температуру: 
ее отпугивал медальон. 
    Вместе с супом сестра Микела  принесла кусок мясного пирога.  Мясо 
было жестким, тесто  - пресным,  но Роланд с  жадностью слупил  пирог. 
Микела наблюдала за ним с самодовольной улыбкой, сложив руки на груди, 
время от времени кивая. Когда он доел суп, она осторожно взяла  миску, 
следя за тем, чтобы не соприкоснуться с его пальцами. 
    -  Ты  выздоравливаешь.  Скоро  отправишься  дальше,  Джим,  а  мы 
сохраним память о твоем пребывании у нас. 
    - Неужели? - спросил Роланд. Она коротко глянула на него, облизала 
губы, хохотнула и  ушла. Роланд  же, закрыв глаза,  лежал на  подушке, 
чувствуя, как летаргия вновь охватывает его. Ее оценивающий  взгляд... 
язык, облизывающий губы.  Точно так же  женщины на ярмарке  оглядывали 
общипанную курицу  или  кусок  мяса,  прикидывая,  что  из  них  можно 
приготовить. 
    Тело ужасно хотело спать, но Роланду удалось прободрствовать  час, 
после чего  он  отправил  в  рот  очередную  порцию  травы.  Наверное, 
"обездвиживающее снадобье", которое находилось в супе, не позволило бы 
достать из-под подушки весь букет, но Роланд предусмотрительно вытащил 
один стебель. Завтра  ночью, написала  Дженна. Если она  имела в  виду 
побег, идея казалась абсурдной. В таком состоянии он не мог подняться, 
не то чтобы идти. 
    Роланд  куснул  траву.  Энергия  мощным  потоком  хлынула  в   его 
организм, напрягая мышцы,  ускоряя сердце,  но шлюз  тут же  закрылся: 
"обездвиживающее снадобье" сестер оказалось  сильнее. Так что  Роланду 
оставалось только надеяться... и спать. 
    Проснулся он в полной темноте  и обнаружил, что может двигать  как 
руками, так и  ногами. Достал  из-под подушки  один цветок,  осторожно 
откусил часть головки. Дженна прислала их с полдюжины. Две головки  он 
уже полностью съел. 
    Стрелок вернул стебель под подушку и тут же начал дрожать, как пес 
под холодным дождем. Я  съел слишком много, подумал  он. Только бы  не 
начались конвульсии... 
    Сердце его  учащенно билось.  А тут  еще в  дальнем конце  прохода 
затеплились свечи. Вскоре он услышал шелест ряс, шарканье шлепанцев. 
    Боги, ну почему сейчас? Они увидят, как я дрожу, поймут, что... 
    Смиренные сестры подходили все ближе. На этот раз они не смеялись, 
не перешептывались. И  лишь когда они  оказались совсем рядом,  Роланд 
понял, что  пришли  они  не  одни:  привели  некое  существо,  которое 
постоянно хлюпало носом. 
    Стрелок не решался открыть глаза. Сердце его билось, как  барабан, 
по рукам и  ногам пробегала  дрожь. Одного взгляда  хватило бы,  чтобы 
понять: с ним что-то не так. Они не могли этого не видеть... 
    Но Смиренные сестры смотрели не на него. Пока он их совершенно  не 
интересовал. 
    - Сорви  с  него эту  штуковину,  - заговорила  сестра  Мэри,  так 
коверкая низкое  наречие,  что Роланд  едва  ее  понял. -  А  потом  с 
другого. Давай, Ральф. 
    - А виски у тебя есть? - спросил хлюпающий. - А табачок? 
    - Да. Да,  будет тебе  и виски,  и табак,  но после  того, как  ты 
сорвешь эти бляхи! - нетерпеливо бросила  Мэри. Но в ее голосе  Роланд 
уловил и страх. 
    Стрелок осторожно повернул голову, чуть приоткрыл глаза. 
    Пять  из  шести  Смиренных  сестер  Элурии  столпились  у  изножия 
кровати, на которой спал  Джон Норман, с  дальней от Роланда  стороны. 
Свечки освещали как спящего юношу, так и их лица. Зрелище было не  для 
слабонервных. Не старухи - трупы, разодетые в белый шелк. 
    В руке сестра  Мэри держала один  из револьверов Роланда.  Вспышка 
ненависти полыхнула в Роланде. Он дал  себе слово, что отомстит ей  за 
такую наглость. 
    А незнакомец, которого сестры привели с собой, в сравнении с  ними 
выглядел куда более  человечным. То  был один  из зеленокожих.  Роланд 
сразу узнал Ральфа. Как он мог забыть замусоленный котелок! 
    Ральф обошел кровать Нормана, оказался между Роландом и  сестрами, 
на мгновение скрыв их от стрелка, потом прошел дальше, к голове юноше. 
 
    Медальон Нормана лежал на рубашке, должно быть, юноша вытащил его. 
Надеялся, что  медальон, лежащий  на виду,  лучше защитит  его.  Ральф 
схватился за  медальон.  Старухи замерли,  когда  зеленокожий  натянул 
цепочку... но  потом вернул  медальон на  прежнее место.  Лица  старух 
разочарованно вытянулись. 
    - Не  нужен  он  мне!  - проскрипел  Ральф.  -  Хочу  виски!  Хочу 
табачку! 
    - Все тебе будет, - успокоила его  сестра Мэри. - И тебе, и  всему 
твоему клану. Всем  хватит. Но сначала  ты должен сорвать  с него  эту 
дрянь! Сорвать с них обоих! Понимаешь? И не выводи нас из себя! 
    - А что будет, если  выведу? - Ральф захохотал,  и в груди у  него 
засипело и забулькало, как у  человека, умирающего от болезни горла  и 
легких. Но Роланд  решил, что  его смех куда  приятнее, чем  хихиканье 
сестер. - Ты выпьешь мою кровь, сестра Мэри? От моей крови ты  упадешь 
замертво и будешь светиться в темноте. 
    Мэри подняла револьвер, нацелила на Ральф. 
    - Сорви эту дрянь. А не то умрешь на месте. 
    - Или умру после того, как выполню твою просьбу. 
    Сестра Мэри ничего не ответила. А остальные сестры не отрывали  от 
Ральфа черных глаз. 
    Ральф наклонил голову, вроде  бы задумался. Роланд не  сомневался, 
что способности  думать  его  приятель  Котелок  не  утерял.  Старухи, 
возможно, в это не  верили, но Ральф умел  шевелить мозгами, иначе  не 
прожил бы так долго. Просто идя к сестрам, он не ожидал увидеть в руке 
Мэри нацеленный на него револьвер Роланда. 
    - Напрасно Убивец  отдал тебе  эти огнестрелы, -  пробурчал он.  - 
Отдал и ничего мне не сказал. Ты дала ему виски? Дала ему табачок? 
    - Не твое дело, - отрезала Мэри. - Или ты немедленно сорвешь кусок 
золота с груди этого человека, или я прострелю тебе голову. 
    - Хорошо, - ответил Ральф. - Пусть будет по-твоему, сэй. 
    Опять он протянул руку и взялся  за медальон. Все это он  проделал 
медленно, а вот  последующее произошло  очень быстро.  Одной рукой  он 
дернул за цепочку, порвал  ее, отшвырнул медальон  в темноту. А  ногти 
второй вонзил в шею Джона Нормана, вскрывая артерии. 
    Кровь брызнула струёй, в свете свечей она казалась скорее  черной, 
чем красной.  Женщины  вскрикнули,  но  не от  ужаса.  От  радости.  О 
зеленокожем забыли; о Роланде забыли;  старухи забыли обо всем,  кроме 
крови, хлещущей из шеи Джона Нормана. 
    Они бросили  свечи. Мэри  выронила револьвер.  Стрелок лишь  успел 
заметить, как Ральф юркнул в  темноту (должно быть, понял, что  сейчас 
не до виски и табачка: надо спасать свою шкуру), а сестры  набросились 
на юношу. 
    Роланд лежал в темноте, с гулко бьющимся сердцем, слушая, как  эти 
гарпии высасывают  из  Джона кровь.  Казалось,  этот ужас  никогда  не 
закончится, но наконец  они высосали все,  до последней капли.  Зажгли 
свечи и, шепотом переговариваясь, удалились. 
    И когда снадобье сестер взяло  верх над лекарством Дженны,  Роланд 
испытал разве что  чувство благодарности... но  впервые ему  приснился 
кошмар. 
    Во сне он смотрел на раздувшееся тело, лежащее в желобе с водой, и 
думал о  строчке,  которую  прочитал  в  книге,  где  регистрировались 
ПРАВОНАРУШЕНИЯ и НАКАЗАНИЯ. Зеленых людей выслали прочь. Возможно, тех 
зеленых  людей  выслали,  но  пришло  другое  племя,  куда  хуже,  чем 
зеленокожие. Смиренные сестры Элурии, так  называли они себя. А  годом 
позже они могут  стать Смиренными сестрами  Теджуса, или Камберо,  или 
любого другого  городка  на просторах  Запада.  Они пришли  со  своими 
колокольчиками и жуками... Откуда?  Кто знает? Да и  так ли важно  это 
знать? 
    Тень упала на  желоб. Роланд  попытался повернуться,  но не  смог. 
Превратился в  статую. Потом  зеленая  рука ухватила  его за  плечо  и 
развернула. Ральф. В чуть сдвинутом  набок котелке. На шее -  медальон 
Джона Нормана, красный от крови. 
    - Бух! - выкрикнул Ральф, и его губы разошлись в беззубой  улыбке. 
Он поднял большой револьвер с  рукояткой из сандалового дерева.  Взвел 
курок... 
    ...и Роланд проснулся, дрожа всем телом, в холодном поту. Повернул 
голову налево.  Пустая,  аккуратно  заправленная  кровать.  Подушка  в 
белоснежной наволочке.  И никаких  следов Джона  Нормана. Эта  кровать 
могла пустовать не один день, месяц, год. 
    Он - один-единственный оставшийся в живых пациент Смиренных сестер 
Элурии, славящихся  заботой о  страждущих.  Последний человек  в  этом 
ужасном лазарете, последний, в жилах которого текла теплая кровь. 
    Роланд, лежа  в гамаке,  сжал в  кулаке золотой  медальон и  долго 
смотрел на проход  между пустыми кроватями,  прежде чем достал  из-под 
подушки засушенный цветок и откусил часть головки. 
    Когда четверть часа спустя к кровати подошла сестра Мэри,  стрелок 
взял миску, имитируя слабость, которой не чувствовал. Вместо супа  ему 
принесли кашу... но главная составляющая осталась прежней. 
    - Как хорошо ты  сегодня выглядишь, сэй,  - не преминула  отметить 
Старшая сестра. Она и сама  выглядела неплохо, даже лицо мерцанием  не 
выдавало прячущегося в ее обличье  древнего вампира. Ночью она  хорошо 
закусила, подзаправилась кровушкой. От  этой мысли у Роланда  скрутило 
живот. - Еще немного, и ты сможешь встать на ноги. 
    - Что ты  несешь? - пробурчал  Роланд. - Поставь  меня на ноги,  и 
тебе же потом придется поднимать меня с  пола. Я все думаю, что же  ты 
подкладываешь в еду? 
    Мэри добродушно рассмеялась. 
    - Ох уж эти мужчины! Всегда готовы искать причины своей слабости в 
хитрости женщин! Как же вы нас боитесь! Да-да, виду-то не показываете, 
но очень боитесь. 
    - Где мой  брат? Мне приснилось,  что ночью к  его кровати  кто-то 
подходил, а теперь я вижу, что она пуста. 
    Улыбка Мэри поблекла. Глаза сузились. 
    - У него  началась лихорадка.  Мы отнесли его  в Дом  размышлений, 
чтобы не допустить распространения инфекции. 
    Если вы  его  и  отнесли,  то в  могилу,  подумал  Роланд.  Может, 
по-вашему она  называется  Домом размышлений,  но  на самом  деле  это 
могила. 
    - Я знаю, что никакой он тебе не брат, - заметила Мэри,  наблюдая, 
как Роланд ест кашу. Он уже чувствовал, как замешанное в нее  снадобье 
отнимает у него  последние силы.  - Пусть  на груди  у вас  одинаковые 
символы, я знаю, что  вы - не родственники.  Почему ты солгал? Это  же 
грех. 
    - С чего ты это взяла, сэй? - спросил Роланд. Ему хотелось  знать, 
упомянет ли она про револьверы. 
    - Старшая сестра  знает то,  что недоступно  остальным. Почему  бы 
тебе не  признаться во  лжи, Джимми?  Говорят, покаяние  - бальзам  на 
душу. 
    - Пришли ко мне  Дженну, чтобы я мог  скоротать время за  приятной 
беседой, и тогда, возможно, я утолю твое любопытство. 
    От улыбки не осталось и следа. 
    - С чего это тебе захотелось поболтать с ней? 
    - Она - честная. Не то что некоторые. 
    Мэри ощерилась, обнажив огромные зубы. 
    - Ты  ее больше  не  увидишь, красавчик.  Ты разбередил  ей  душу, 
разбередил, вот я и пресекла это безобразие. 
    Она повернулась, чтобы идти. Роланд протянул ей пустую миску, всем 
своим видом пытаясь выказать крайнюю слабость. 
    - А миску ты не возьмешь? 
    - Надень ее на голову и носи вместо ночного колпака, - огрызнулась 
Мэри. -  Или засунь  себе  в задницу.  Ты еще  заговоришь,  красавчик. 
Заговоришь так, что не сможешь остановиться! 
    С тем  она и  отбыла,  приподняв подол  рясы. Роланд  слышал,  что 
такие, как она, не выносят солнечного света. Как выяснилось, эта часть 
легенды не  соответствовала  действительности. Зато  другая  полностью 
подтвердилась: что-то  непонятное  и  аморфное  двигалось  вдоль  ряда 
пустых кроватей  справа  от сестры  Мэри,  но настоящей  тени  она  не 
отбрасывала. 
 
 
    ГЛАВА 6 
 
    Дженна. Сестра Кокуина. Тамра, Микела, 
    Луиза. Пес с трестом на груди. 
    Исчезновение Дженны 
 
    Тот день стал одним из самых  длинных в жизни Роланда. Он  дремал, 
но ни разу  не проваливался в  глубокий сон: травка  действовала, и  у 
него крепла  уверенность  в  том,  что  с  помощью  Дженны  он  сможет 
выбраться отсюда. Надеялся он и на  то, что Дженна поможет ему  добыть 
револьверы. 
    Время он коротал, вспоминая  старые добрые времена. Гилеад,  своих 
друзей, турнир загадок, который он едва не выиграл на ярмарке  Широкой 
Земли. В итоге гусь достался другому, но у него был шанс на победу. Он 
думал об отце и матери, он думал об Абеле Ваннее, который прохромал по 
жизни, сея добро,  и о  хромоногом Элдреде  Джонасе, который  воплощал 
собой зло... пока пуля Роланда не вышибла его из седла. 
    И, как всегда, он думал о Сюзан. 
    Если ты любишь меня, люби, сказала ему она... и он ее любил. 
    Как он ее любил! 
    Время шло, и  по прошествии  каждого часа  Роланд прикладывался  к 
засушенным цветкам. Теперь уже мышцы не сводило судорогой, а сердце не 
колотилось как бешеное.  Лекарству уже не  приходилось вести  яростный 
бой со  снадобьем  сестер,  думал Роланд.  Битва  завершалась:  цветки 
одерживали решительную победу. 
    Блеск  потолочных  полотнищ   из  белого   шелка  померк:   солнце 
покатилось к горизонту. Сумрак, который окутывал кровати и ясным днем, 
начал сгущаться. Западная стена окрасилась закатным багрянцем. 
    На этот раз обед  принесла ему сестра Тамра:  суп и кусок  мясного 
пирога. Около его  руки она  положила лилию. Улыбнулась.  Щечки у  нее 
раскраснелись. Сегодня  все  сестры  аж  лоснились.  Как  насосавшиеся 
пиявки. 
    - От твоей поклонницы, Джимми, - проворковала Тамра. - Она от тебя 
без ума. Лилия означает: "Не  забудь мое обещание". Что она  пообещала 
тебе, Джимми, брат Джонни? 
    - Что она придет ко мне и мы поговорим. 
    Тамра  так  смеялась,  что  зазвенели  колокольчики  на   головной 
накидке. Хлопнула в ладоши. 
    - Как  это мило!  О да!  -  Вс