ося  блока  писателей.  И
даже мертвые писатели продолжают цепляться за живых,  мешая  им  двигаться
дальше".
     Тем временем Лиз Бомонт проводила "обработку" - слово Бомонта -  идеи
псевдонима. "Она сказала, что я могу прихлопнуть все  мои  проблемы  одним
ударом, если только сам того пожелаю. Я могу написать любую  понравившуюся
мне штуковину без "Нью-Йорк таймс бук ревью",  подглядывающего  через  мое
плечо, чем именно я сейчас занимаюсь за письменным  столом.  Она  сказала,
что   я,   если   только   захочу,   могу   выдать   вестерн,    детектив,
научно-фантастический роман. Или написать криминальный роман".
     Тад Бомонт усмехается.
     "Я думаю, что последнее предложение  не  было  чисто  случайным.  Она
догадывалась, что я вынашивал идею такого романа, но никак  не  мог  найти
нужной зацепки.
     Идея  псевдонима  была  своего  рода   путеводной   для   меня.   Она
обеспечивала свободу подобно секретному трюку исчезновения через люк, если
вы понимаете, что я подразумеваю.
     Но было и еще кое-что. То, что очень трудно объяснить".
     Бомонт протягивает руку к тонко заточенным карандашам в  кувшине,  но
затем передумывает. Он смотрит в  окно  кабинета  на  зеленеющие  весенние
деревья.
     "Мысль  о  писательстве  под  псевдонимом  была  подобна  идее  стать
невидимкой, - наконец произносит он, почти запинаясь на  каждом  слове.  -
Чем больше я обыгрывал эту идею, тем больше я ошущал, что я буду...  ну...
возрождать самого себя".
     Снова его рука протягивается к кувшину, и на этот раз она захватывает
карандаш, в то время как его мысли уже далеко отсюда.
     Тад перевернул страницу и глянул на двойняшек, сидящих в их сдвоенном
высоком кресле. Двойня  "брат-сестра"  всегда  имеет  чисто  братские  или
братско-сестринские (если вы боитесь упреков в  мужском  шовинизме)  черты
сходства. Уэнди и Уильям были,  однако,  настолько  похожи,  что  казались
абсолютно одинаковыми, не будучи таковыми.
     Уильям улыбался Таду, глядя из-за своей бутылочки.
     Уэнди также улыбалась  отцу,  глядя  из-за  своей  бутылочки,  но  ее
отличала одна принадлежность, которой не успел  обзавестись  ее  братец  -
единственный передний зуб, который прорезался без всякой боли,  появившись
во рту столь же бесшумно, как  перископ  подводной  лодки  на  поверхности
океана.
     Уэнди сняла руку с бутылочки. Открыла  ладонь,  показывая  какая  она
чистая и розовая. Сжала снова. Разжала. Это ее любимое занятие.
     Не глядя на нее, Уильям снял одну из своих рук со своей  бутылочки  и
проделал все то же самое. Это его любимое занятие.
     Тад молча поднял руку со стола и сделал все в точности, как дети.
     Двойняшки радостно заулыбались.
     Он глянул на журнал снова. - "Ах, "Пипл", - подумал он, - где  бы  мы
были и чем бы мы были без вас?  Это  американское  звездное  время,  кроме
шуток".
     Писатель, конечно,  вылил  на  читателей  всю  свою  горечь,  которая
особенно в нем накопилась за долгое  четырехлетие  после  провала  попытки
получить Национальную книжную премию за "Неожиданных танцоров", - но этого
следовало ожидать,  и  он  не  очень  беспокоился  своим  интеллектуальным
стриптизом. С одной стороны, не все было так уж и грязно, а, с другой, ему
всегда было легче жить с правдой, чем с ложью. По крайней мере, на длинной
дистанции.
     Конечно, возникает вопрос, имеют ли что-нибудь общее журнал "Пипл"  и
"длинная дистанция".
     Ну хорошо. Сейчас уже слишком поздно.
     Имя парня, написавшего про него текст, было  Майк  -  он  это  хорошо
помнил, но как фамилия этого Майка? Если только вы не граф, рассуждающий о
наследстве, или  кинозвезда,  сплетничающая  о  других  кинозвездах,  ваша
фамилия всегда  будет  помещена  в  самом  низу  статьи  для  "Пипл".  Тад
перелистал четыре страницы (две из которых были заняты полностью рекламой)
чтобы найти, наконец, фамилию корреспондента. Майк Дональдсон.  Когда  Тад
спросил его, неужто кто-нибудь в мире всерьез интересуется и озабочен  тем
фактом, что Бомонт написал несколько книг под  другим  именем,  Дональдсон
ответил так, что  сильно  рассмешил  Тада:  "Отчеты  свидетельствуют,  что
большинство читателей "Пипл" имеют чрезвычайно узкие носы.  Потому  в  них
очень трудно ковырять, и они вынуждены лезть в  чужие  дела  и  души.  Они
прямо-таки жаждут узнать все, что можно, о вашем приятеле Джордже".
     - Он не мой приятель, - отвечал Тад, все еще смеясь.

     Лиз подошла к столу.
     - Тебе нужна моя помощь? - спросил Тад.
     - Все в порядке, - ответила она. - Я  собираюсь  приготовить  немного
смеси для детей. Ты еще не устал от самолюбования?
     - Не совсем, - бесстыдно заявил Тад и вернулся к статье.

     "Труднее всего было с именем,  -  продолжает  Бомонт,  слегка  трогая
карандаш. - Оно очень важно. Я знал, что оно должно работать. Я знал,  что
оно может разбить тот самый писательский блок,  с  которым  я  сражался...
если я  буду  иметь  двойника.  Настоящего  двойника,  то  есть  абсолютно
независимого от меня самого".
     Как он выбрал Джорджа Старка?
     "Ну, был такой автор криминальных романов по имени Дональд  Уэстлейк,
- объясняет Бомонт. - И  под  своим  настоящим  именем  он  написал  много
забавных юморесок об американской жизни и правах.
     Но начиная с ранних шестидесятых и до середины семидесятых годов,  он
написал серию романов под псевдонимом Ричард  Старк,  и  эти  книги  очень
отличаются от  вышедших  под  настоящим  именем  автора.  Серия  посвящена
профессиональному грабителю по имени Паркер. У него нет  прошлого,  нет  и
будущего, и нет других интересов, кроме краж и грабежей.
     По каким-то причинам, которые знает только сам Узстлейк, он прекратил
в конце концов писать романы о Паркере. Но я никогда не  забуду  сказанное
Уэстлейком уже после раскрытия тайны своего псевдонима. Он заявил, что  он
сам писал свои книги в солнечные дни, а Старк творил  только  в  дождливое
ненастье. Мне это очень понравнлось, поскольку именно тогда для меня  были
сплошные дождливые дни, между 1973 и 1975 годами.
     В  лучших  книгах   той   серии   Паркер   куда   больше   напоминает
робота-убийцу,  чем  человека.   Тема   ограбления   грабителей   является
практически неизменной в этих книгах. И Паркер проходит сквозь негодяев  -
других   негодяев,   хочу   я   сказать   -   в   точности   как    робот,
запрограммированный лишь на одну цель. "Я хочу мои деньги", - говорит  он,
и это все, что он говорит. "Я хочу мои деньги, я хочу мои деньги". Вам это
не напоминает любого из нас?"
     Интервьюер кивает. Бомонт описывает Алексиса Мэшина,  главного  героя
первого и последнего романа Джорджа Старка.
     "Если бы "Путь Мэшина" заканчивался на той же ноте, что и его начало,
я бы навсегда упрятал  роман  в  письменный  стол,  -  говорит  Бомонт.  -
Издавать его было бы чистым плагиатом. Но примерно  через  четверть  этого
пути роман обрел свою собственную жизнь, и все встало на свои места".
     Интервьюер спрашивает, правда ли, что Бомонт после долгой работы  над
книгой узрел ожившего Джорджа Старка и даже беседовал с ним.
     "Да, - отвечает Бомонт. - Но хватит об этом".

     Тад перестает читать и почти готов разразиться новым приступом хохота
помимо своей воли. Близнецы, видя улыбку отца, также приходят в  состояние
еще большего восторга. Тад, наконец, произносит:
     - Боже, как же это мелодраматично! Ты заставил  это  прозвучать,  как
финальную сцену из "Франкенштейна", когда  молния  бьет  в  самую  высокую
башню замка и испепеляет чудовище!
     -  Я,  видимо,  не  смогу  сегодня  покормить  ребят,  если   ты   не
остановишься,  -  заметила  Лиз   таким   тоном,   что   Тад   понял   всю
несвоевременность своей попытки поцеловать ее.
     - Остановиться?
     -  Ты  улыбаешься,  они  улыбаются.  Я  не  могу  кормить  все  время
улыбающегося ребенка, Тад.
     - Извини, - сказал он виновато и взглянул на двойняшек. На  их  лицах
сияли как две капли воды похожие улыбки.
     Он опустил глаза и продолжил чтение.

     "Я начал "Путь Мэшина" одной из ночей 1975 года,  когда  выдумал  это
имя. Но была еще одна вещь. Я заложил лист  бумаги  в  машинку,  собираясь
печатать текст... но затем мне пришлось вынуть эту  бумагу.  Я-то  печатал
все свои произведения на машинке, но Джордж Старк, видимо,  этого  никогда
не делал".
     По лицу Бомонта снова скользнула улыбка.
     "Может быть, это потому, что ему не пришлось пройти курсы  машинописи
в тех каменных отелях, где он проводил большую часть своей жизни".
     Бомонт имеет в виду краткую биографию Джорджа Старка, напечатанную на
суперобложке боевика, где говорится, что автору книги тридцать девять лет,
и что Старк побывал в трех тюрьмах,  отбывая  сроки  за  поджог,  хранение
оружия  и  покушение  на  убийство.  Суперобложка,   однако,   далеко   не
единственный  источник  информации  об  авторе  скандального  бестселлера.
Бомонт также подразумевает автобиографический очерк для "Дарвин пресс",  в
котором он подробно и столь натурально описывает  детали  жизненного  пути
своего  литературного  двойника,  что   можно   позавидовать   воображению
выдающегося романиста. В этом жизнеописанни указаны все вехи и этапы  пути
к славе Джорджа Старка, от его рождения в Манчестере, штат Нью-Гемпшир  до
последнего местожительства в Оксфорде, штат Миссисипи. Не указано лишь то,
что Старк погребен шесть недель тому назад на кладбище  Хоумленд  в  Кастл
Роке, штат Мэн.
     "Я  нашел  старую  тетрадь  для  записей  в  одном  из  ящиков  моего
письменного стола, а также пользуюсь этим", - он показывает  на  кувшин  с
карандашами и кажется несколько удивленным, обнаружив один из них в  своей
руке. - "Я начал писать и все, что помню - это то, что Лиз в середине ночи
спросила меня, собираюсь ли я, наконец, ложиться спать".
     Лиз Бомонт имеет собственные воспоминания о той ночи. Она говорит: "Я
проснулась без четверти двенадцать и заметила, что он еще  не  ложился.  Я
подумала: "Значит, он работает". Но я не услышала звуков машинки, что меня
немного удивило".
     По ее лицу видно, что удивление ее тогда было куда сильнее.
     "Когда  я  спустилась  из  спальни  в  кабинет  мужа  и  увидела  его
царапающим что-то в этой тетрадке, я  прямо-таки  остолбенела,  -  смеется
она. - Его нос почти касался бумаги".
     Интервьюер спрашивает, почувствовала ли она  облегчение,  увидев  эту
картину.
     Своими мягким и  спокойным  голосом  Лиз  отвечает:  "Очень,  сильное
облегчение".
     "Я захлопнул тетрадь и увидел, что  написал  шестнадцать  листов  без
каких-либо помарок и исправлений, - говорит  Бомонт.  -  3а  это  время  я
исписал карандаш почти на три четверти, пользуясь точилкой". Он смотрит на
кувшин с выражением, которое можно одновременно принять и за меланхолию  и
за скрытый юмор. -  "Я  предполагаю,  что  мне  нужно  теперь  убрать  эти
карандаши после смерти Джорджа Старка. Я  сам  не  умею  ими  работать.  Я
пытался. Но ничего не выходит. Что до меня, то  я  не  могу  обойтись  без
машинки. Моя рука иначе тут же устает, а мозг тупеет".
     Он бросает на собеседника быстрый взгляд и загадочно подмигивает.

     - Милая, - он взглянул на жену, которая вся была  поглощена  нелегкой
работой по запихиванию в рот Уильяма  последних  ложек  смеси.  Ребенок  с
неменьшим усердием стремился отправить подношение себе на нагрудник.
     - Что?
     - Глянь на меня, всего секунду.
     Она обернулась.
     - Это очень загадочно?
     - Нет, дорогой.
     - Я тоже думаю, что не так уж.

     Конец очерка - это еще одна  ироническая  глава  в  длинной  истории,
которую Тад Бомонт называет не иначе как то, что  только  "чудаки  именуют
романом".
     "Путь  Мэшина"  был  опубликован  в  июне  1976  года   в   небольшом
издательстве  "Дарвин  пресс"  ("сам"  Бомонт  печатается  в  куда   более
престижном "Даттоне") и произвел подлинную литературную сенсацию, выйдя  в
списке бестселлеров на первое место на обоих побережьях Америки. Роман был
экранизирован как сногсшибательный кинобоевик.
     "Долгое время я ожидал, что кто-нибудь обнаружит, что я был Джорджем,
а Джордж был мною, - говорит Бомонт. - Копирайт был зарегистрирован на имя
Джорджа Старка, но мой литературный агент, как и его жена (она теперь  уже
экс-жена, но по-прежнему сотрудничает с ним), да и вся  верхушка,  и  даже
контролер-бухгалтер "Дарвин пресс" знали правду. Он должен  был  знать  ее
хотя бы потому, что Джордж умел писать длиннейшие романы, но никак не  мог
научиться  самостоятельно  подписывать  банковские   чеки.   И,   конечно,
налоговое управление тоже должно было быть в курсе дел. Поэтому  Лиз  и  я
ждали примерно года полтора, что найдется некто, который разрушит всю  эту
комедию. Но этого не случилось. Я думаю, что мне здесь просто очень сильно
и глупо повезло.
     Все это доказывает,  что  когда  ты  уверен  в  невозможности  скрыть
что-либо от болтунов, они все почему-то придерживают языки".
     Вернемся к тем следующим десяти  годам,  когда  блистательный  мистер
Старк, куда более плодовитый, чем его вторая половина, опубликовал еще три
романа. Ни один из них не смог повторить небывалый успех "Пути Мэшина", но
все они занимали места вверху в списках бестселлеров.
     После  длительной  паузы,  вызванной   раздумьем,   Бомонт   начинает
рассуждать  о  причинах  своего  решения  прекратить  столь  выгодную  ему
мистификацию публики: "Вы должны помнить, что Джордж Старк был всего  лишь
выдумкой, не более того. Я с удовольствием вел эту игру долгое время... и,
черт побери, парень делал мне деньги. Я их называл "мои-твои деньги". Одно
только сознание того, что я в любой момент  могу  бросить  преподавание  н
заняться только писательской  работой,  производило  для  меня  гигантскнй
эффект освобождения от всех этих комплексов.
     Но мне хотелось писать и свои  собственные  книги,  и  Старк  начинал
выпадать из игры. Он мешал мне. Все было очень просто.  Я  знал  это,  Лиз
знала, мой агент тоже знал... Я думаю, что даже редактор Джорджа в "Дарвин
пресс" понимал это. Если бы я  продолжал  сохранять  сей  секрет,  соблазн
написать еще один роман Джорджа Старка в конце концов одолел  бы  меня.  Я
столь же подвержен завлекающему зову денег, как и  любой  другой  человек.
Решение поэтому нужно было принимать окончательно и бесповоротно.
     Другими словами, нужно было раскрыться перед публикой. То,  что  я  и
делаю. И как раз сейчас".

     Тад оторвался от статьи с грустной усмешкой. Сразу же вдруг ощутилась
некоторая искусственность и натянутость  его  веселья  по  поводу  фото  в
"Пипл". Потому  что  не  только  фотографы  журнала  умели  подавать  свой
материал так, как это хотели и ожидали неискушенные в литературе читатели.
Он понял, что и большинство интервьюеров умеют это, в большей или  меньшей
степени. Но он считал, что он мог бы быть  несколько  поискуснее  простого
литератора в подаче  материалов  этого  типа;  он  все  же  романист...  а
романист оказался просто парнем, которому платят за его вранье. Чем больше
вранья, тем больше денег.
     Старк, можно сказать, выходил за грань  обычного.  В  этом  была  вся
штука.
     Как прямолинейно.
     Как успешно.
     Как все это отдает дерьмом.
     - Милая?
     - Мм?
     Она пыталась привести лицо Уэнди в относительный порядок. Уэнди  была
не в восторге от этой идеи. Она энергично  мотала  из  стороны  в  сторону
своей маленькой заляпанной нашей головкой, а Лиз старалась  стереть  следы
пиршества влажной салфеткой. Тад подумал, что в конце концов жена  схватит
негодницу, если только не устанет до этого  в  бесплодной  борьбе.  Уэнди,
судя по всему, также учитывала эту спасительную для нее возможность.
     - Не зря ли мы лгали по поводу участия Клоусона во всем этом?
     - Мы не лгали, Тад. Мы просто не называли его имя.
     - И он был пустяковым мужиком, правда?
     - Нет, дорогой.
     - Нет?
     - Нет, - ответила Лиз суровым тоном. Она только  что  занялась  лицом
Уильяма. - Он был грязным маленьким пресмыкающимся.
     Тад фыркнул:
     - Пресмыкающимся?
     - Точно. Пресмыкающимся.
     - По-моему, я впервые в жизни слышу этот научный термин.
     - Я увидела его на коробке с видеокассетой, когда  ходила  в  угловой
магазин. Фильм ужасов назывался "Пресмыкающиеся". И я подумала:  "Чудесно.
Кто-то догадался снять фильм о Фредерике Клоусоне и его семейке. Не забыть
бы рассказать об этом Таду". Но забывала сделать это раньше.
     - Так ты считаешь, что здесь все о'кей?
     - В самом деле, все о'кей, - ответила она.
     Она указала рукой  с  мокрой  салфеткой  сперва  на  Тада,  затем  на
открытый журнал.
     - Тад, ты урвал свой кусок мяса с этого.  Люди  получили  свой  кусок
тоже. А Фредерик Клоусон получил кусок дерьма... но это единственное,  что
он заслужил.
     - Спасибо, - произнес он.
     Она пожала плечами. - Будь уверен. Ты иногда слишком  терзаешь  себя,
Тад.
     - Это беспокоит тебя?
     - Да, все беспокоит... Уильям, ты сейчас  у  меня  доиграешься!  Тад,
если бы ты помог мне сейчас немножко...
     Тад закрыл журнал и понес Уильяма в детскую следом  за  Лиз,  которая
несла Уэнди. Засыпающий ребенок был теплым и приятно отяжелевшим, его руки
обвились вокруг шеи Тада, а сам Уильям еще пытался таращиться  на  мир  со
своим обычным интересом ко всему вокруг себя. Лиз уложила  Уэнди  на  одну
половину стола для пеленания младенцев, Тад сделал то же самое с  Уильямом
на другой стороне. Лиз успела чуть раньше управиться с Уэнди.
     - Значит, - сказал Тад, - мы  должны  закончить  всю  эту  историю  с
"Пипл"? Верно?
     - Да, - ответила она и улыбнулась. Что-то в  этой  улыбке  показалось
Таду не совсем искренним, но он помнил свой собственный ненормальный  смех
и решил ничего не уточнять. Иногда он был совсем не уверен в  правильности
некоторых мыслей и поступков - это было своего  рода  умственным  аналогом
его физической неуклюжести - и тогда полагался во всем на Лиз.  Она  редко
упрекала его в нерешительности, но он видел печать усталости в ее  глазах,
когда заходил слишком далеко в самокопании.  Что  она  могла  сказать?  Ты
слишком терзаешь себя, Тад.
     Он тщательно запеленал Уилла и закрепил страховочную лямку на  животе
ребенка, поскольку еще во время этих операций  Уилл  делал  все  возможное
чтобы скатиться со стола и покончить жизнь самоубийством.
     - Буггууа! - завопил Уилл.
     - Да, - согласился Тад
     - Диввии, - провозгласила Уэнди.
     Тад согласно кивнул: - Это тоже очень верно.
     - Хорошо, что он умер, - вдруг сказала Лиз.
     Тад взглянул на нее. Он задумался на секунду, затем кивнул.  Не  было
необходимости уточнять, кто был он, они оба это знали.
     - Да.
     - Мне он никогда не нравился.
     - Это ведь почти относится к твоему мужу, - готов был  ответить  Тад,
но не стал. Здесь ведь нет ничего  странного  и  обидного,  поскольку  Лиз
говорит не о нем. Не  только  методы  письма  Джорджа  Старка  существенно
отличали его от Тада.
     - Мне тоже, дорогая, - сказал он. - Что у нас на ужин?



                 Глава 3. НАРУШАЯ ВЕДЕНИЕ ДОМАШНЕГО ХОЗЯЙСТВА

                                    1

     Этой ночью Тад увидел кошмарный сон. Он проснулся почти  в  слезах  и
дрожа, как щенок, застигнутый грозой. Он повстречался во  сне  с  Джорджем
Старком, причем последний был теперь агентом по продаже недвижимости, а не
писателем, который всегда стоял позади Тада, воплощаясь лишь в голос  и  в
тень.

                                    2

     Автобиография  Старка  для  "Дарвин  пресс",  которую   Тад   написал
незадолго до написания "Голубых из Оксфорда",  второго  по  счету  шедевра
Джорджа Старка, утверждала, что  Старк  управлял  грузовым  пикапом  марки
"Дженерал моторс" 1967 года  выпуска.  Этот  грузовичок  должен  был  быть
выкрашенным в весенние светлые  цвета.  Во  сне,  однако,  они