ловой, то своими нервными окончаниями он это ясно ощущал  -  что
Хью и  Хельга  Притчарды  лежат  мертвыми  в  луже  крови.  Это  оказалось
неправдой,  они  должны  были  мирно  почивать  под  ночными  звездами   в
Йеллоустонском национальном парке. Вот тебе и интуиция; она  лишь  морочит
тебе голову.
     Именно это  и  должен  будет  ощутить  Тад,  когда  мы  выясним,  что
действительно происходит. Когда  мы  сможем  найти  объяснение,  каким  бы
странным оно не оказалось, окажется, что вся эта чертовщина  соответствует
естественным законам жизни.
     Действительно ли шериф верил в это?
     "Да, - решил он, - действительно. По крайней мере, головой".  Нервные
окончания были не столь послушными.
     Алан выпил молоко, выключил настольную лампу и  поднялся  в  спальню.
Энни еще не спала и была соблазнительно обнаженной. Она  заключила  его  в
объятия, и Алан радостно позволил себе забыть обо всем другом.
     Старк позвонил снова через два дня. Тад Бомонт в это время  находился
в Дейв-маркете.
     Это был магазин всякой всячины в полутора милях  вниз  по  дороге  от
дома Бомонта. Туда всегда можно было пойти, когда пробежка в супермаркет в
Бревере казалась слишком малообоснованной, или просто было жаль  утруждать
столь долгим путешествием свою натруженную задницу.
     Тад в эту пятницу, вечером,  шествовал  в  магазин  за  шестибаночной
упаковкой "Пепси", несколькими пакетами чипсов и  за  баночками  различной
приправы. Один из охранников сопровождал на машине Бомонта.  Было  десятое
июня, половина седьмого вечера, излишне  яркий  свет  на  небе  постепенно
угасал. Лето, это прекрасная зеленая приманка, снова  до  краев  заполнило
Мэн.
     Полицейский сидел в машине, когда Тад вошел внутрь торгового  здания.
Он взял содовую и начал рассматривать банки с приправой (у каждого из  нас
должны быть свои вкусовые пристрастия, хотя бы  к  простому  луку),  когда
зазвонил телефон.
     Он вскинул голову, думая: "Ох! Ну ладно".
     Розали, продавщица за  прилавком,  сразу  же  сняла  трубку,  сказала
"Хэллоу", прислушалась, затем взяла телефон и протянула Таду,  словно  тот
уже должен был все понять без слов. Тад был снова  захвачен  тем  чувством
отрешенности, которое слишком часто н всегда неожиданно в последнее  время
преследовало его.
     Тад чувствовал себя абсолютно спокойным. Его сердце только  один  раз
гулко ударило в груди,  но  только  лишь  один  раз,  а  затем  оно  снова
равномерно заработало в обычном ритме. Он не вспотел.
     И вокруг не было слышно птиц.
     Он не ощущал ни того страха, ни  той  ярости,  которые  столь  сильно
проявились при прошлом разговоре. Он не потрудился спросить Розали, звонит
ли его жена, Лиз, чтобы он заодно прикупил дюжину  яиц  или,  быть  может,
пакет апельсинового сока, пока он еще в магазине и не ушел. Тад знал,  кто
это звонит.
     Он  стоял  рядышком  с  компьютером  "Мегабак",  весь  зеленый  экран
которого занимало объявление, что  на  прошлой  неделе  никто  не  получил
главный приз по лотерее, а потому он возрастает для  этой  недели  уже  до
четырех миллионов долларов. Тад взял трубку и четко  произнес:
     - Хэллоу, Джордж.
     - Хэллоу, Тад. - Мягкий южный акцент  по-прежнему,  но  уже  без  тех
визгливых и карикатурных нот, которые  раньше  так  и  выпирали  на  этого
голоса, давая повод для всевозможных обидных и безобидных насмешек над его
хозяином. Таду  пришло  в  голову,  сколько  усилий  надо  было  в  юности
затратить Старку, чтобы избавиться от этих фальшивящих нот, выдающих его с
головой как неотесанную деревенщину.
     "Но сейчас мы уже не юнцы, - подумал Тад, - а пара белых американских
романистов, беседующих друг с другом".
     - Что ты хочешь?
     - Ты уже  знаешь  ответ  на  этот  вопрос.  И  нет  нужды  нам  обоим
разыгрывать какие-то игры, верно? Немного поздновато для них.
     - Может быть, мне  просто  хочется  услышать  тебя,  говорящим  вслух
именно это. - К Таду снова вернулось то же ощущение,  то  дикое  ощущение,
словно его душа  высосана  из  тела  и  скользит  по  телефонной  линии  к
какому-то месту, точно посредине между обоими собеседниками.
     Розали перешла к дальнему краю  прилавка,  где  она  извлекала  пачки
сигарет  из  картонной  упаковки,  а  затем  создавала  какое-то   сложное
архитектурное  сооружение  из  этих  строительных  элементов.  Она   столь
старательно пыталась не слушать речи Тада  по  своему  телефону,  что  это
выглядело просто забавно. Во всем Ладлоу - по крайней мере, в  этой  части
города - не было ни души, которая бы не знала, что  Тад  Бомонт  находится
под охраной полиции или еще как-то по-другому называемой  этой  чертовской
услуги. Таду не надо было прислушиваться к молве, чтобы убедиться  в  том,
что город полон всякими слухами о нем, один сногсшибательнее другого.  Те,
кто  не  верил  в  близкий  арест  Тада  за  распространение   наркотиков,
склонились к  мнению,  что  здесь  причина  в  совращении  малолетних  или
избиениях жены. Бедняжка Розали старалась быть максимально вежливой, и Тад
почувствовал почти  абсурдную  благодарность.  Он  также  чувствовал  себя
смотрящим на нее с противоположного конца гигантского  телескопа.  Он  был
сейчас ниже телефонной линии, ниже кроличьих  норок,  там,  где  не  место
белым кроликам, а где живет только старый  лис  Джордж  Старк  -  человек,
который не должен здесь находиться, но как-то появившийся на свет.
     Старина Джордж, а ниже в Эндсвилле все воробьи летают снова.
     Он боролся с этим ощущением, боролся отчаянно.
     - Продолжай, Джордж, - сказал Тад, сам удивленный некоторыми злобными
нотками в своем голосе.  Он  был  в  смятении,  захвачен  мощным  влиянием
расстояния и нереальности всего происходящего...  но,  слава  Богу,  голос
звучал так бодро и уверенно! - Скажи  это  вслух,  почему  ты  не  делаешь
этого?
     - Если ты настаиваешь.
     - О, да.
     - Время начать новую книгу. Новый роман Старка.
     - Я так не считаю.
     - Не говори этого! - Звуки этого голоса были похожи на свист пуль.  -
Я нарисовал для тебя целую  картину,  Тад.  Я  это  сделал  для  тебя.  Не
заставляй меня нарисовать еще одну на тебе.
     - Ты мертв, Джордж. Ты просто  недостаточно  разумен,  чтобы  лечь  в
землю.
     Голова Розали слегка повернулась; Тад заметил  один  ее  вытаращенный
глаз, до того как она повернулась назад к своим сигаретным сооружениям.
     - Попридержи-ка свой язык! - В голосе послышалась  настоящая  ярость.
Но было ли в нем и что-то еще? Может быть, страх? Боль? И  то,  и  другое?
Или он только сам себя дурачит, думая обо всем этом?
     - Что-нибудь не так, Джордж? - вдруг насмешливо  спросил  Тад.  -  Ты
теряешь некоторые свои счастливые мысли?
     Там, на том конце провода, наступила пауза. Он  был  сильно  удивлен,
выбит из колеи, по крайней мере, на  какое-то  время.  Тад  был  абсолютно
уверен в этом. Но почему? Что вынудило Старка замолчать?
     - Слушай меня, друг-дерьмо, - наконец произнес Старк. -  Я  даю  тебе
неделю, чтобы начать роман. Не думай, что ты сможешь нагадить мне,  потому
что это  невозможно.  -  Последнее  слово  было  произнесено  врастяжку  с
дифтонгами "оу" вместо "о". Да, Джордж был опечален. Это могло стоить Таду
больших неприятностей в будущем, но сейчас он  чувствовал  только  радость
победы. Он прошел через это. Ему казалось, что не только  он  один  ощущал
беспомощность и ночные кошмары во время этих задушевных бесед;  сейчас  он
зацепил Старка, и это было просто прекрасно.
     Тад сказал: - Это в основном правда. Между нами нет  бычьего  дерьма.
Что-то другое - может быть, но не оно.
     - У тебя была идея, - сказал Старк. - Она  у  тебя  созрела,  еще  до
того, как  чертов  недоносок  вздумал  пошантажировать  тебя.  Та,  насчет
свадьбы и бронированного автомобиля.
     - Я выкинул мои наброски. Те, что делал с тобой.
     - Нет, те наброски, что ты выкинул, были моими, но дело  не  в  этом.
Тебе не нужны наброски и черновики. И без них получится хорошая книга.
     - Ты не понимаешь. Джордж Старк умер.
     - Ты - тот, кто не понимает, - перебил Старк. Его  голос  был  мягок,
глубок и проникновенен. - У тебя неделя. И если ты  не  напишешь  хотя  бы
тридцати страниц рукописи, я приду за тобой, старина. Только я начну не  с
тебя, это было бы слишком легко и просто. Чересчур даже  легко.  Я  сперва
займусь твоими детьми, и они будут умирать медленно. Я позабочусь об этом.
Я знаю как. Они не будут понимать, что  происходит,  только  то,  что  они
умирают в агонии. Но ты будешь знать, и я буду, и твоя жена тоже. Затем  я
возьмусь и за нее, только перед этим я сперва возьму ее. Ты понимаешь, что
я имею в виду, старина. А уже после них я  займусь  и  тобой,  Тад,  и  ты
умрешь так, как еще не умирал ни один человек на Земле.
     Старк остановился. Тад мог слышать, как он яростно  чешет  свое  ухо,
словно собака жарким днем.
     - Ты не знаешь насчет птиц, - мягко сказал Тад. -  Это  правда,  ведь
так?
     - Тад, не говори чепухи. Если ты не начнешь очень скоро писать, много
людей пострадает. Время начинает идти.
     - О, я весь внимание, - сказал Тад. - Что меня удивляет, так это  то,
как ты ухитрился написать на стенах в квартирах Клоусона и Мириам то, чего
сам не знаешь?
     - Тебе лучше прекратить молоть всякую чушь и начать  соображать,  мой
милый  друг,  -  сказал  Старк,  но  Тад  смог  уловить  нотки  некоторого
замешательства и даже испуга внутри этого голоса. - На их стенах  не  было
ничего написано.
     - О нет. Там было написано. И ты знаешь что именно, Джордж? Я  думаю,
здесь причина в том, что это написал не ты, а я. Я думаю, что  часть  меня
была там. Каким-то образом часть меня  оказалась  там,  чтобы  следить  за
тобой. Я думаю, что я единственный из нас двоих, кто знает  про  воробьев,
Джордж. Я думаю, что, возможно, это написал я. Ты должен подумать  об  это
м... подумать крепко... перед тем как ты начнешь давить на меня.
     - Послушай  меня,  -  сказал  Старк  вежливым  голосом.  Слушай  меня
действительно внимательно. Сперва твои дети...  потом  жена...  потом  ты.
Начинай новую книгу, Тад. Это лучший мой тебе совет. Лучший совет из  тех,
которые у тебя были в этой треклятой жизни. Начинай книгу. Я не мертв.
     Долгая пауза. Затем мягко, очень ласково:
     - И я  не  хочу  быть  мертвым.  Поэтому  отправляйся  домой,  поточи
карандаши и, если  тебе  нужно  немного  вдохновения,  подумай  как  будут
выглядеть твои крошки с лицами, полными стекла. Нет никаких дурацких птиц.
Забудь о них и начинай писать.
     Затем последовал отбой.
     - ... тебя, - прошептал Тад в мертвый телефон и повесил трубку.



                         Глава 17. ПАДЕНИЕ УЭНДИ

                                    1

     Ситуация должна разрядиться так или иначе,  неважно  как  -  Тад  был
уверен в этом. Джордж Старк не ушел просто так. Но  через  два  дня  после
второго звонка Старка Тад пришел к выводу, который  подтвердился  кувырком
Уэнди с лестницы, что ситуация может измениться и к лучшему.
     Наконец-то он увидел наиболее приемлемый  курс  своих  действий.  Тад
провел эти два дня в каком-то безветренном успокоении. Он  обнаружил,  что
ему трудно следить даже за самыми примитивными телепередачами,  невозможно
читать, и сама мысль о письме казалась столь же дикой, как  путешествовать
быстрее  луча  света.  В  основном  он  слонялся  из  комнаты  в  комнату,
присаживался на короткое время, а  затем  снова  начинал  свое  бесцельное
движение. Он натыкался повсюду на ноги Лиз, а еще  чаще  -  дергал  ее  за
нервы.  Она  не  очень  строго  комментировала  его  действия,  хотя,  как
догадывался Тад, ей приходилось не раз прикусывать язык, чтобы  не  выдать
ему устный эквивалент самых грубых выражений, которые старательно вырезают
редакторы из текста его романов.
     Дважды он решал рассказать ей о втором звонке Джорджа Старка,  о  том
самом разговоре, в котором старый лис Джордж точно описал, что у  него  на
уме, полностью удостоверившись и застраховавшись от того,  что  их  беседа
может быть записана на пленку, и что они разговаривают без свидетелей. Оба
раза Тад останавливался уже в начале, уверенный, что пересказ  не  поможет
ничему, а только опечалит Лиз в еще большей мере.
     И дважды Тад обнаруживал себя в кабинете, действительно держащим один
из проклятых карандашей  "Бэрол",  которые  он  обещал  никогда  снова  не
использовать в работе, и глядящим на новую стопку  завернутых  в  целлофан
блокнотов, которые всегда применялись Старком  для  записи  текстов  своих
романов.
     У тебя была идея... Та, насчет свадьбы и бронированного автомобиля.
     И это было правдой. У Тада было даже придумано заглавие романа, очень
удачное: "Стальной Мэшин". Кое-что другое тоже было правдой: часть  самого
Тада хотела писать роман. Какой-то зуд, словно у вас на спине есть  место,
до которого вы никак не можете добраться, чтобы почесать его.
     Джордж почешет его для вас.
     О, да. Джордж будет просто счастлив сделать  это.  Но  ведь  тогда  с
Тадом произойдет нечто, потому что все теперь уже  изменилось.  И  что  же
именно может произойти? Он не знал, видимо,  и  не  мог  этого  знать,  но
устрашающая картина вдруг ясно предстала перед  его  сознанием.  Она  была
навеяна чудесной детской сказкой "Маленький Черный  Самбо".  Когда  Черный
Самбо залез на дерево, чтобы тигры не могли добраться  до  него,  они  так
разозлились, что схватили друг друга за хвосты и начали  кружиться  вокруг
дерева все быстрее и быстрее, пока не превратились в  масло.  Самбо  тогда
слез в дерева, собрал это масло в глиняный кувшин и отнес домой маме.
     Джордж - алхимик, пришло в голову Таду, когда он сидел в  кабинете  и
постукивал незаточенным карандашом "Бзрол" по краю стола. Солому в золото.
Тигров в масло. Книги в бестселлеры. А Тада... во что?
     Он не знал. Ему было страшно узнать это. Но он будет  превращен,  Тад
будет превращен, он был уверен. Возможно в кого-то, кто живет поблизости и
выглядит совсем, как Тад,  но  за  обликом  того  же  Тада  Бомонта  будет
скрываться другое сознание. Страшное, сверкающее сознание.
     Он подумал, что новый Тад Бомонт будет куда менее неуклюжим... н куда
более опасным.
     Лиз и дети?
     Оставит ли их Старк в покое?
     Нет.
     Он подумал  также  о  побеге.  Усаживает  Лиз  с  близнецами  в  свой
"Субурбан" - и тут же укатывает. Но что хорошего это может  принести?  Что
здесь может быть хорошего, когда Старый Лис Джордж может видеть все вокруг
глазами старины Тада? Не поможет даже то, что они удерут  на  край  земли,
они и там узреют Джорджа Старка, гонящегося за  ними  на  упряжке  ездовых
лаек со своей складной бритвой в руке.
     Он также подумал было, но  еще  быстрее  и  решительнее  отверг  идею
обратиться к Алану Пэнборну.  Алан  рассказал  им,  где  находится  доктор
Притчард с женой - и его решение не пытаться связаться с нейрохирургом  до
его возвращения из палаточного лагеря ясно показало Таду все, что он хотел
бы узнать относительно того, во что верит Алан... и, что главное,  во  что
не верит. Если он расскажет о звонке в магазин, шериф  просто  решит,  что
это инсценировка. Даже  если  Розали  подтвердит  факт,  что  Таду  звонил
кто-то, когда он был в ее  магазине,  Алан  все  равно  будет  склонен  не
поверить. И он, и все прочие полицейские, участвующие в этой игре, сделали
слишком большие ставки на неверие.
     Итак, дни шли медленно и абсолютно бесцельно. После полудня на второй
день Тад сделал единственную запись в своем  дневнике:  "Я  чувствую,  мой
разум имеет ту же свободу перемещений, что у запряженной лошади". Это было
единственной записью за всю неделю, и он  начал  сомневаться,  сделает  ли
когда-либо следующую. Его новый роман "Золотая  собака"  мертво  ушел  под
воду на дно. Это, он предполагал,  было  само  собой  разумеющейся  вещью.
Слишком тяжело создавать романы, когда ты опасаешься преступного  негодяя,
очень опасного,  который  собирается  появиться  со  дня  на  день,  чтобы
вырезать всю твою семью, а затем расправиться и с тобой.
     Единственным периодом его жизни, когда он был столь  же  потерян  для
самого себя, можно было считать дни его тяжелых запоев  после  выкидыша  у
Лиз и до появления Старка. Тогда, как  и  теперь,  у  Тада  было  ощушение
стоящей перед ним проблемы, к которой невозможно подойти, словно это мираж
водяного оазиса в жаркий летний день. Чем  больше  он  пытался  догнать  и
схватить эту  проблему  обеими  руками,  чтобы  поломать  ее  на  какие-то
кусочки, тем быстрее она ускользала перед самым его носом, пока наконец он
не рухнул, бездыханный и отчаявшийся, а мираж все так же насмешливо маячил
на горизонте.
     Он плохо спал в эти ночи, и снившийся в кошмарных сновидениях  Джордж
Старк снова показывал Таду  его  заброшенный  дом,  в  котором  вещи  сами
взрывались, как только он к ним притрагивался, и где  в  последней,  самой
дальней комнате его поджидали трупы жены и Клоусона. В тот  момент.  когда
Тад заходил туда, вверх взлетали все птицы со  всех  деревьев,  телефонных
проводов и столбов линий электропередач, тысячами и миллионами, и их  было
так много, что они закрывали собой солнце.
     До падения Уэнди на лестнице Тад чувствовал очень ясно,  что  он  сам
набит дурацкой  начинкой,  которая  поджидает  какого-либо  злонамеренного
убийцу, а тот, наконец, появится, схватит его за ворот,  вспорет  брюхо  и
начнет есть.

                                    2

     Близнецы еще некоторое время в основном ползали на четвереньках, но в
последний месяц они все чаще делали попытки встать вертикально, держась за
какую-нибудь опору (чаще неподвижную, но иногда и не очень  стабильную)  -
хороша здесь была ножка кресла  или  кофейного  столика,  но  даже  пустая
картонная коробка могла  пригодиться,  если  только  она  выдерживала  вес
ребенка и не переворачиваясь набок или не  оседала  книзу.  Дети  способны
приводить все в удивительный беспорядок в  любом  возрасте,  но  в  восемь
месяцев у них, безусловно, наступает Золотая Эра в этой деятельности.
     Лиз оставила их поиграть на полу, ярко озаренном солнцем, в  четверть
пятого  дня.  Через  десять  минут  уверенного  ползания   и   шатающегося
вертикального или почти вертикального стояния на двух  нижних  конечностях
(под заботливым наблюдением обоих родителей и друг друга) Уильям  добрался
до  края  кофейного  столика.  Он  огляделся  вокруг  и  сделал  несколько
требовательных жестов правой рукой. Эти жесты напомнили Таду кадры  старой
кинохроники, демонстрирующей  вождя,  обращающегося  с  балкона  к  своему
народу, Затем Уильяму удалось схватить чайную чашку Лиз и  вылить  все  ее
содержимое на себя до того, как он опрокинулся  на  пятую  точку.  Чай,  к
счастью, был холодным, но Уильям столь крепко держал чашку, что ударил  ею
себя по рту и слегка поранил нижнюю губу. Он начал завывать  от  страха  и
боли. Уэнди незамедлительно присоединилась к брату. Лиз схватила  мальчика
и осмотрела ранение. Затем  она  выразительно  взглянула  на  Тада,  взяла
Уильяма на руки н понесла наверх, где его ждало утешение и переодевание. -
Береги принцессу, - сказала она Таду на прощание.
     - Я постараюсь, - ответил Тад, но он уже открыл, а вскоре его ждали и
еще более крупные открытия, что в Золотую Эру  создания  беспорядка  такие
обещания маловыполнимы. Если Уильяму удалось схватить  чашку  чуть  ли  не
перед самым носом у матери, то Уэнди уже начала падать с третьей ступеньки
лестницы, когда Тад заметил это, и потому уже  поздно  было  предотвращать
этот кувырок вниз.
     Тад увлекся просматриванием журналов - не чтением, а  лишь  бездумным
перевертыванием страниц с мимолетным глазением на цветные картинки.  Когда
он заканчивал это занятие с  одним  журналом,  он  нес  его  к  корзине  с
мусором, отправляемым затем  в  камин,  и  доставал  новый  ж