,  что  в  прошлом  году  он
занимался тем же делом в середине августа. Тут  он  сослался  на  удвоение
числа заявок, а также очень тонко заметил, что не хочет, чтобы его  летняя
лень превратилась в дурную привычку.
     Наконец она прекратила протестовать - не потому,  что  его  аргументы
были убедительными для Лиз, как и сам Тад ясно осознавал. а потому, что ей
ясно стало видно, что он решил уехать, не важно,  кто  и  что  ему  бы  не
говорил противоположное. Да она и сама понимала, что рано или  поздно,  но
им придется выходить из своего  добровольного  заточения  -  скрываться  в
доме, пока кто-то убьет или схватит Джорджа Старка, было не очень приятным
выбором. Но ее глаза были по-прежнему полны  беспомощного  и  вопрошающего
страха.
     Тад поцеловал ее и близнецов, а затем быстро  укатил.  Она  выглядела
так, словно вот-вот заплачет,  и  если  бы  он  находился  еще  дома,  ему
пришлось бы остаться там.
     Конечно, на самом деле причиной служили не студенческие заявки.
     Причиной была крайняя черта.
     Он сам проснулся сегодня утром  полный  тоскливого  страха  и  ужаса.
Джордж Старк звонил вечером 10 июня и дал Таду  ровно  неделю  для  начала
романа о бронированном автомобиле. А Тад так ничего и не  смог  сделать...
хотя с каждым днем ему было все яснее, как могла бы выглядеть  эта  книга.
Ему даже она снилась дважды за эту неделю. Это было  приятным  отвлечением
от уже наскучившего кошмара - пустого дома и  взрывающихся  в  руках  Тада
вещей. Но этим утром первой его мыслью было:  "Крайняя  черта.  Я  перешел
крайнюю черту".
     Это значило, что ему нужно говорить с Джорджем еще раз,  как  бы  ему
это не хотелось. Нужно было выяснить, насколько  сердит  Старк.  Ну...  он
предполагал, что уже  представляет  себе  ответ  на  этот  вопрос.  Вполне
вероятно, что Старк очень зол, разъярен  донельзя,  и  если  Таду  удастся
нащупать слабину в обороне этого вышедшего из-под всякого контроля старого
лиса Джорджа Старка, тот может как-то ошибиться и проговориться.
     Теряем связь.
     Тад  имел  какое-то  неясное  ощущение,  что  Джордж  уже  о   чем-то
проговорился, когда позволил руке Тада записать его признания в  дневнике.
Если бы Тад только был уверен, что правильно истолковывает  эти  и  другие
слова. У Тада была идея... но он  не  был  уверен.  А  ошибка  здесь  была
слишком дорогостоящей, и ставкой была не только его жизнь.
     Поэтому Тад и ехал в университет, в  свое  родное  здание  факультета
английского языка и математики. Ему не нужны эти студенческие заявки и  их
дела - хотя, конечно, он и их посмотрит - а ему нужен телефон, который  не
прослушивают, и нужно сделать кое-что там. Он перешел крайнюю черту.
     Опустив левую руку, Тад подумал (уже далеко не в первый  раз  за  эту
длинную-предлинную неделю), что телефон - не единственное средство,  чтобы
соединиться со Старком. Он уже пробовал и друго  е...  но  там  цена  была
слишком дорогой. Это была не просто  ужасная  боль  от  протыкающего  руку
острозаточенного  карандаша  или  наблюдение,  как  его  вышедшее   из-под
контроля  тело  подчиняется  командам  Старка,  который   казался   скорее
привидением, чем реально существующим лицом. Тад заплатил  настоящую  цену
своим сознанием. Реальная цена была  связана  с  прилетом  воробьев,  ужас
осознавания, что здесь работают силы куда мощнее и неуправляемее, чем  сам
Джордж Старк.
     Воробьи, в чем он все более и более убеждался,  означали  смерть.  Но
для кого?
     Тад опасался, что сможет вызвать  воробьев,  когда  попытается  снова
войти в контакт со Старком.
     И он уже представлял себе их появление; он видел, как они прибывают в
то мистическое место посреди двух точек, из которых Тад и  Старк  движутся
навстречу друг другу, то место, где  они  должны  схватиться  насмерть  за
контроль над одной-единственной душой, которую они пока поделили.
     И Тад боялся, что уже  знает,  кто  победит  в  этой  схватке  в  том
таинственном месте.

                                    2

     Алан Пэнборн сидел в своем офисе в Кастл Роке, который  занимал  одно
из крыльев Муниципального здании. Он  провел  долгую  напряженную  рабочую
неделю также... но здесь не было ничего нового. Раз лето пришло сюда,  все
пошло как обычно. Нарушения законности, начиная со Дня  памяти  и  до  дня
труда, давно стал дурной традицией в Мэне, этой Земле отпускников.
     Уже была автомобильная катастрофа со  столкнувшимися  друг  с  другом
четырьмя машинами на дороге N_ 17 пять дней тому назад,  и  пьяная  драка,
унесшая жизни двух людей. Двумя днями  позже  Нортон  Бриггс  ударил  жену
раскаленной сковородой, оставив ее лежать неподвижной  на  кухонном  полу.
Нортон по-разному колошматил свою жену за двадцать бурных лет их  семейной
жизни, но сейчас он, видимо, был уверен,  что  прикончил  ее.  Он  написал
короткую пояснительную записку, богатую по выражениям, но бедную  с  точки
зрения грамматики, а затем покончил счеты и со  своей  жизнью  при  помощи
револьвера 38-го калибра. Когда его жена, тоже далеко не подарок, наконец,
очнулась  и  увидела  еще  теплый  труп  своего  незабвенного  учителя   и
наставника, она включила газовую печь и засунула туда  голову.  Парамедики
из скорой помощи госпиталя  в  Оксфорде  спасают  ее  жизнь.  Но  едва  ли
добьются этого.
     Два ребенка из Нью-Йорка отправились в самостоятельное путешествие из
летнего коттеджа их родителей в Кастл-Роке и заблудились  в  лесу,  совсем
как сказочные Гензель и Греталь. Их  удалось  найти  через  восемь  часов,
насмерть перепуганных, но все остальное с ними о'кей. Джон Лапойнт, второй
помощник  Алана,  далеко  не  столь  удачно  отделался:  он  лежит   дома,
отравившись соком плюща, с которым слишком долго  контактировал  во  время
розыска. Еще была кулачная драка между  двумя  летними  отдыхающими  из-за
последнего экземпляра воскресного выпуска "Нью-Йорк  таймс"  в  закусочной
Нэн, а другая драка состоялась на парковочной станции в Мэллоу Тайгер. Еще
было  три  случая  грабежа  магазинов  и  обнаружения  небольшого  притона
наркоманов в бильярдной.
     Абсолютно обычная рабочая неделя в небольшом городке летом. Алан  еле
успевал, присев за стол, выпить целую чашку кофе, ни разу не  встав  из-за
стола. И все же ему приходилось снова и снова обращаться мыслями к Таду  и
Лиз Бомонт... к ним и к тому человеку, кто охотился  за  ними.  Тому,  кто
также  убил  Хомера  Гамаша.  Алан  не  раз  звонил   в   Нью-Йорк   своим
коллегам-копам - и некий лейтенант Риардон, наверное, уже озверел от бесед
с шерифом - но они так и не смогли открыть там что-то новое.
     Сегодня днем в офисе шерифа была неожиданно тихая и мирная атмосфера.
Шейла Бригхем не  мела  ничего  серьезного  для  передачи  ему,  а  Норрис
Риджуик, как обычно, почивал в кресле шерифа, задрав свои ножищи  на  стол
того же шерифа. Алану пришлось разбудить его - если Дэнфорт Китон,  первый
выборный городской староста, зайдет сюда и увидит сню  идиллию,  он  может
получить разрыв сердца - хотя, возможно, Китон и не имеет такового органа.
Для Норриса неделя тоже была не  очень  легкой.  Ему  пришлось  заниматься
очисткой от всего этого кровавого месива дороги N_ 17,  и  он  сделал  эту
чертовски мерзкую работу.
     Алан сейчас сидел за своим столом и запускал тени животных на  стену,
пользуясь яркими лучами солнца, а его мысли  еще  раз  обратились  к  Таду
Бомонту. Получив благословение Тада, доктор Хьюм из Ороно позвонил  шерифу
и сообщил, что нейрологические  тесты  Бомонта  оказались  отрицательными,
никаких признаков  опухоли  не  обнаружено.  Подумав  на  эту  тему,  Алан
вернулся еще раз к доктору Хью Притчарду, оперировавшему Тада,  когда  тот
был еще никому не известным мальчишкой одиннадцати лет.
     Кролик проскакал по стене. За ним прошла кошка. Собака сменила кошку.
     Оставь это. Это безумие.
     Конечно, это безумие. И, конечно, ему надо это оставить.  Это  просто
из-за выдавшегося окна в его бурной деятельности летом в Кастл Роке. Когда
же вы сильно заняты, вы не можете думать, и иногда это даже  хорошо  -  не
думать.
     За  собакой  появился  слон,  покачивая  хоботом,   для   чего   Алан
использовал свой мизинец на левой руке.
     - А, черт с ним, - сказал Пэнборн и пододвинул к себе телефон.  В  то
же время другая рука полезла в задний карман, чтобы извлечь оттуда что-то.
Шериф нажал кнопку автоматической связи с управлением полиции штата Мэн  в
Оксфорде и  спросил  диспетчера,  на  месте  ли  Генри  Пейтон  из  отдела
уголовного розыска. Оказалось, что да.  Алан  подумал,  что,  видно,  и  в
управлении сегодня тихий денек, раз Генри оказался у телефона.
     - Алан? Что тебе надо от меня?
     - Я хотел попросить тебя, - сказал  шериф,  -  чтобы  ты  сделал  мне
одолжение и  позвонил  Главному  лесничему  Йеллоустонского  национального
парка для меня. Я могу дать тебе номер. - Он взглянул на бумагу  с  легким
удивлением. Он записал телефон на обороте визитной  карточки  неделю  тому
назад. А сейчас его рука сама собой достала ее из толстого бумажника, куда
он даже не успел заглянуть.
     - Йеллоустон! - голос Генри развеселился. - Это не там, где  загорают
йоги - Медведи из мультфильмов?
     - Нет, - улыбнулся  шериф.  То  называется  "Джеллистон".  И  никакие
медведи здесь не подозреваются, в любом случае. По крайней мере, насколько
мне известно это сегодня. Мне нужно поговорить  с  человеком,  находящимся
там в летнем туристическом палаточном лагере, Генри...  Я  даже  не  знаю,
действительно так уж это надо или нет, но тогда я наверняка  успокою  свою
голову. Это выглядит как не доведенное до конца дело.
     - Это связано с Хомером Гамашем?
     Алан переложил трубку к другому уху  и  пробежал  глазами  вытащенную
визитную карточку с телефонным номером Главного лесничего.
     - Да, - ответил он, - но если ты попросишь меня все объяснить, я буду
выглядеть, как последний дурак.
     - Просто предчувствие?
     - Да. - И шериф был удивлен, обнаружив, что у него действительно есть
предчувствие - он даже сам до этого не был  здесь  уверен.  -  Человек,  с
которым мне надо связаться, - это ушедший на пенсию доктор  по  имени  Хью
Притчард. Он там с женой. Лесничий, вероятно, знает, где  они,  и,  как  я
догадываюсь, в  палаточном  городке  должен  быть  телефон.  Им  обоим  за
семьдесят. Если ты позвонишь туда, лесничий, может быть, передаст  им  мою
просьбу насчет разговора с доктором.
     - Другими словами, ты полагаешь, что Главный  лесничий  национального
парка воспримет офицера  полицейской  службы  штата  куда  серьезнее,  чем
дерьмового шерифа графства.
     - У тебя очень дипломатический талант называть вещи  своими  именами,
Генри.
     Генри Пейтон радостно расхохотался.
     - Я сделаю, почему бы и нет? Но я тебе скажу вот что, Алан - я сделаю
только эту небольшую  услугу,  поскольку  ты  не  будешь  заставлять  меня
окунаться все глубже и глубже в это...
     - Нет-нет, это все, - благодарно перебил шериф.  -  Это  все,  что  я
прошу.
     - Подожди минутку, я не кончил. Как ты понимаешь,  я  не  имею  права
пользоваться нашей срочной  ВАТС  линией  для  подобных  звонков.  Капитан
следит за такими штуками, дружище. И очень строго. И если заметит меня  за
этим делом, то поинтересуется, почему я  трачу  деньги  налогоплательщиков
для твоих прихотей. Ты понял, что я имею в виду?
     Алан вздохнул, сдаваясь. - Можешь использовать номер  моей  кредитной
карточки, - ответил Пэнборн, -  и  можешь  передать  лесничему,  я  оплачу
ответный срочный звонок из своего кармана.
     На  другом  конце   провода   последовала   пауза,   и   куда   более
посерьезневший Генри, наконец, спросил.  -  Это  действительно  важно  для
тебя, Алан?
     - Да. Не знаю почему, но да..
     Последовала еще одна короткая пауза. Алан прямо-таки чувствовал,  как
Генри Пейтон подавляет в себе  желание  задать  вопросы.  Наконец,  лучшая
часть души Генри взяла верх в этой борьбе. -  О'кей,  -  сказал  он.  -  Я
позвоню и сообщу Главному лесничему, что ты хочешь срочно  переговорить  с
этим Хью Притчардом в связи с расследованием дела об убийстве  в  графстве
Кастл, штат Мэн. Как зовут его жену?
     - Хельга.
     - Откуда они приехали?
     - Форт Ларами, Вайоминг.
     - О'кей, шериф; сейчас самое неприятное. Какой номер твоей  кредитной
карточки?
     Вздохнув еще раз, Алан назвал номер.
     Минутой  позже  парад  зверей  на  стенке   под   солнечными   лучами
возобновился с новой силой и энергией.
     Этот старикан, может, и никогда не позвонит мне, - подумал  он,  -  и
даже если он это и сделает, то вряд ли он сможет  объяснить  мне  всю  эту
чертовщину, чтобы я что-то попробовал использовать - да и как он  смог  бы
это сделать?"
     И все  же  Генри  прав  насчет  одной  вещи:  у  него  есть  какое-то
предчувствие. О чем-то. И оно никак не исчезло.

                                    3

     Пока Алан Пэнборн беседовал с Генри  Пейтоном,  Тад  Бомонт  парковал
машину на одной из факультетских стоянок за учебным корпусом. Он вылез  из
машины, стараясь ничего не задеть левой рукой. Какой-то момент  он  просто
постоял  на  воздухе,  наслаждаясь  летним  днем  и  совершенно  необычным
умиротворением университетского двора.
     Коричневый "Плимут" стоял бок о бок с его "Субурбаном", и два  рослых
охранника, быстро выбравшиеся из полицейской машины, тут же отмели  всякие
мечты о мире и покое, которые могли посетить Тада, стоящего около тихого и
величавого здания.
     - Я только поднимусь в свою рабочую комнату  на  несколько  минут,  -
сообщил Тад. - Вы можете подождать и здесь, если хотите. - Он заметил двух
девушек, идущих прогулочным шагом, вероятно в Восточную пристройку,  чтобы
подать заявки на летние курсы. Одна была одета в ветровку и  шорты,  а  на
другой была почти несуществующая мини-юбка с  разрезом,  которую  смог  бы
выдержать только мужчина с  крепкими  нервами  и  сердцем.  "Наслаждайтесь
пейзажем".
     Оба охранника с такой силой  повернули  свои  головы  за  шествующими
девицами, словно у них вместо шеи  были  какие-то  невидимые  постороннему
взгляду вертлюги.  Наконец  старший  из  двоих  -  Рэй  Гаррисон  или  Рой
Харриман, Тад не был уверен, что правильнее - повернулся  обратно  к  Таду
Бомонту и огорченно ответил: - конечно, приятнее было бы  остаться  здесь,
но лучше все же подняться с вами.
     - Но, в самом деле, это всего лишь второй этаж!..
     - Мы будем ожидать в холле.
     - Вы даже не знаете, парни, как все это  начинает  угнетать  меня,  -
сообщил Тад.
     - Приказ, - ответил Гаррисон - или - Харриман.
     Было абсолютно ясно, что угнетенное состояние Тада - как, впрочем,  и
счастливое - для него значат даже еще меньше, чем ноль.
     - Да, - сказал Тад, сдаваясь. - Приказ - это все.
     Он пошел первым к боковой  двери.  Оба  охранника  шли  за  Тадом  на
расстоянии двенадцать шагов, причем в своей штатской одежде они  выглядели
даже еще более явными  копами,  чем  в  обычной  униформе  -  таково  было
глубокое убеждение охраняемого ими великого писателя.
     После теплого и влажного наружного воздуха, потоки  кондиционируемого
воздуха обдали Тада прохладой. И сразу его рубашка ощутила,  что  по  коже
Тада побежали мурашки. Корпус, столь  полный  шума  и  движения  во  время
академического  учебного  года,  с  сентября  по  май,  сейчас  производил
впечатление  заброшенности,  в  этот  субботний  день  в  начале  лета.  В
понедельник жизнь здесь проявится, может быть, не более чем  на  треть  по
отношению к повседневной суете в разгар учебы, но, тем  не  менее,  корпус
оживет. В понедельник откроются трехнедельные  летние  курсы,  но  сегодня
Таду было как-то особенно неловко за свою охрану в  безлюдном  месте.  Тад
подумал, что, возможно, на втором этаже н вообще никого не  встретит,  что
избавит   его   от   необходимости   давать   объяснения   своим    старым
университетским  друзьям  и  коллегам  относительно  тех  новых  двух,  не
отстававших от него, где бы Тад ни был.
     Второй этаж все же не был абсолютно пустынный, но Таду удалось  легко
пройти вы - давшееся испытание  встречей.  Роули  Делессепс  проплывал  по
маршруту между общей профессорской и своей рабочей комнатой  в  обычной  и
излюбленной манере... что означало, что вид у Роули был точь-в-точь как  у
человека только что пропустившего сильный удар в голову, который  отбил  у
него и память, и контроль за движениями ног. Он  шел,  словно  в  полусне,
натыкаясь то на одну стену, то на другую, выделывая какие-то  замысловатые
петли,  разглядывая  все   вывески,   плакаты,   объявления,   стенгазеты,
прикрепленные на стенах и дверях кабинетов и  комнат  его  ученых  коллег.
Возможно, Роули и направлялся к себе - так, по крайней мере, это выглядело
- но вряд ли кто-нибудь даже очень хорошо знавший Роули  Делессепса,  смог
бы за это поручиться. Черенок гигантской трубки был плотно  зажат  во  рту
Роули между его вставными челюстями. Эти челюсти были не столь желтыми как
трубка, но весьма напоминали ее  своим  оттенком.  Трубка  была  пустой  и
пребывала  в  таком  состоянии  еще  с  конца  1985   года,   когда   врач
категорически запретил Роули курить  из-за  угрозы  инфаркта.  Он  никогда
особо и не любил курить, - объяснял  Роули  своим  вежливым  голосом  всем
интересовавшимся его пустой трубкой. - Но, джентльмены, без этой трубки во
рту... я не смогу понять, куда мне надо идти или  что  надо  делать,  даже
если мне и повезет счастливо добраться сюда". Множество раз он  производил
впечатление человека, не знающего где  он  находится  и  почему...  то  же
самое, что и в данный момент. Некоторые люди, знавшие  Роули  целые  годы,
вдруг неожиданно открывали для  себя,что  он  вовсе  не  такой  рассеянный
дуралей, каким им он всегда казался. Но некоторые так этого  и  не  смогли
открыть.
     - Хэллоу, Роули, - сказал Тад, выбирая нужные ключи.
     Роули вытаращился на него, затем осмотрел  двух  мужчин  сзади  Тада,
отмел их и перенес взгляд на Тада еще раз.
     - Хэллоу, Тадеуш, - ответил  он.  -  Я  и  не  знал,  что  ты  ведешь
какие-либо летние курсы в этом году.
     - Я - нет.
     - А тогда что же привело тебя сюда, в  первый  по  настоящему  летний
денек?
     - Проверить некоторые заявки на мой  курс,  -  сказал  Тад.  -  Я  не
проторчу здесь дольше, чем мне нужно, поверь мне, старина.
     - Что ты сотворил с рукой? Она у тебя черно-синяя до запястья.
     - Видишь ли,  -  сказал  Тад  в  некотором  смущении.  Выдуманное  им
объяснение заставляло Тада выглядеть либо пьяницей, либо  идиотом,  или  и
тем, и другим одновременно... но все же ее принимали куда проще  и  легче,
чем ту правду, которую он мог  бы  сообщить.  Тад  даже  сам  был  глубоко
удивлен и позабавлен, открыв, что полиция восприняла его  россказни  столь
легко, как и Роули сейчас - не было ни единого  вопроса  о  том,  как  или
почему Таду удалось прищемить ладонь дверью собственного ватерклозета.
     Он инстинктивно выбрал именно ту нужную историю - даже находясь почти
в предсмертной агонии. От него ожидали странных  поступков  -  это  должно
было соответствовать его облику. В некотором роде,  Тад  продолжил  ту  же
игру, которую он начал с интервьюером из журнала "Пипл" (спаси Господи его
душу), рассказав тому о литературном  рождении  Джорджа  Старка  в  Ладлоу
вместо подлинного места - Кастл Рока, и о тех причинах, по  которым  Старк
пользовался карандашами, а не пишущей машинкой.
     Ему даже не пришлось лгать для Лиз...  Он сумел настоять,  чтобы  она
хранила в тайне, как все  произошло  на  самом  деле,  и  Лиз  согласилась
сделать это. Ее единственным условием было обещание Тада никогда более  не
пытаться снова  вступать  в  контакт  со  Старком.  Он  дал  это  обещание
достаточно охотно, хотя и знал, что не  сможет  его  выполнить.  Тад  даже
подозревал, что на уровне подсозн