они
охотно пошли на это, совершенно  уверенные,  что  я  попрошусь  назад  через
некоторое время.., ну-ну, посмотрим.., четыре  дня  назад.  Это  то,  что  я
помню.
   - Бобби...
   - Здесь есть такая же машинка, как та штуковина в нагревательном приборе,
и та, что за моей пишущей машиной сзади  в  коробке  соединения,  только  та
штука - дедушка всех остальных. - Андерсон засмеялась. Это был смех женщины,
вспомнившей что-то приятное. Там 20 или 30 D-элементов  в  одной.  Я  думаю,
Поли Эндрюс из Супермаркета считает, что я занимаюсь чепухой - я купила  все
батарейки, какие были у него на складе, а потом поехала  в  Огасту  покупать
еще.
   - Не в тот ли это день было,  когда  я  привезла  грунт  для  погреба?  -
последнюю фразу, нахмурившись, она адресовала  самой  себе.  Потом  ее  лицо
прояснилось. - Я думаю, да.  Историческая  Гонка  за  Батареями  1988  года.
Обежала  около  ста  магазинов,  вернулась  с  сотнями  батарей,   а   потом
остановилась в Альвионе и взяла грузовик плодородной земли,  чтобы  удобрить
погреб. Я почти уверена, что оба эти дела я сделала в один пень.
   Она снова напряженно нахмурилась, и Гарденер в какой-то  момент  подумал,
что Бобби выглядит снова испуганной и опустошенной - конечно,  она  все  еще
была опустошена. Истощение того типа,  что  Гарденер  видел  прошлой  ночью,
истощение до мозга костей. То, что она поспала одну ночь, неважно  насколько
долго и глубоко,  не  могло  компенсировать  это  истощение.  А  потом  этот
безумный, подобный галлюцинации рассказ - о книге, написанной во сне; о том,
что весь ток в доме от D-элементов, какие-то безумные поездки в Огасту.
   Кроме того, доказательства были здесь, вокруг него, он видел их.
   - ..то самое, - сказала Андерсон и засмеялась.
   - Что, Бобби?
   - Я сказала, что у меня была чертова пропасть работы с  установкой  того,
что вырабатывает ток здесь, в доме, и там, на раскопках.
   - Что за раскопки? Это там, в лесу, что ты мне хотела показать?
   - Да. Скоро. Дай мне еще несколько минут. - когда Андерсон заговорила, ее
лицо снова приняло удовлетворенное выражение. Гарденер внезапно подумал, что
таким должно быть выражение лиц тех, кто  знает  что-то,  что  не  хотел  бы
рассказывать, но должен рассказать  -  из  тех  наскучивших  всем  лекторов,
которые были частью Антарктической экспедиции 1937 года и которые до сих пор
хранят свои выцветшие слайды, доказывающие это.  Измаилу-моряку,  последнему
со злосчастного "Пекода", который  заканчивает  свой  рассказ  предложением,
кажущимся  отчаянным  криком,  только  небрежно  замаскированным  под  некое
подобие сообщения: "Я последний, кто может  рассказать  вам  это".  Было  ли
таким отчаянием и безумием то, что обнаружил Гарденер в веселых и бессвязных
воспоминаниях Бобби о Десяти Странных Днях в  Хэвене?  Гарденер  думал,  что
да.., он знал это. Кто был лучше приспособлен к тому, чтобы видеть призраки?
С чем бы ни столкнулась здесь Бобби, пока он читал стишки,  чтобы  увеселить
матрон и их скучающих мужей, это почти свело ее с ума.
   Слегка дрожащими руками  Андерсон  зажгла  следующую  сигарету,  заставив
задрожать огонек спички. Это  было  одной  из  таких  вещей,  которые  можно
заметить, только если ищешь и ждешь их.
   - К тому моменту я вытащила их из коробки для яиц, и получилось, так, что
батарей оказалось слишком много для одной или двух по крайней мере.  Поэтому
я взяла одну из сигарных коробок дядюшки  Фрэнка  -  на  чердаке  их,  таких
старых, деревянных, должно быть около дюжины,  может  быть,  Мейбл  Нойз  из
магазина заплатила бы мне за них несколько долларов, но ты же знаешь,  какая
она скряга - и я набила их туалетной бумагой и попыталась устроить в  бумаге
гнезда для батареек, чтобы вставить их туда. Ну, знаешь.., гнезда?
   Андерсон сделала правым указательным пальцем  быстрый  тыкающий  жест  и,
блестя глазами, взглянула на Гарда - уловил он или нет. Он  кивнул.  Чувство
нереальности постепенно овладевало им,  чувство,  что  его  сознание  готово
просочиться сквозь череп и всплыть под потолок. Пьяный  смог  бы  определить
это, подумал он, и пульсация в голове усилилась.
   - Но батарейки продолжали падать. Она загасили сигарету и тут  же  зажгла
новую. - Они были дикие, совсем дикие. И я тоже. Потом меня осенило.
   Они?
   - Я поехала к Чипу Маккосланду. Ну, вниз по Проселочной дороге.
   Гарденер кивнул головой. Он никогда не ездил вниз по Проселочной дороге.
   - Ну, он живет там со своей мымрой  и  с  десятком  ребятишек.  О,  такая
неряха... Гард, грязь с ее шеи.., можно смыть, только если сначала применить
отбойный молоток.  Я  думаю,  он  женился  на  ней  раньше,  и..,  не  имеет
значения.., это просто... Мне было не с кем поговорить. Я имею в  виду,  что
они-то не говорят так, как говорят друг с другом два человека.., я  смешиваю
незначительные вещи с вещами, которые...
   Речь Андерсон начала убыстряться  и  убыстряться,  пока  слова  не  стали
перекрывать друг на друга. Сейчас она быстро бормочет,  подумал  Гарденер  с
тревогой, а очень скоро может закричать или  заплакать.  Он  не  знал,  чего
страшился больше, и снова подумал об Измаиле, бредущем по  улицам  Бедфорда,
штат Массачусетс, от которого несло безумием  сильнее,  чем  китовым  жиром,
хватающем тех, кому не посчастливилось проходить мимо него, и выкрикивающем:
Слушайте! Я последний из тех проклятых, кто остался, чтобы  рассказать  вам!
Поэтому лучше слушайте, окаянные, слушайте, если не хотите схлопотать гарпун
в задницу! Я расскажу вам историю об этом проклятом белом ките, и ВЫ  БУДЕТЕ
СЛУШАТЬ!
   Он прошел вдоль стола и тронул ее руку:
   - Ты расскажешь это так, как захочешь. Я здесь и намерен тебя слушать.  У
нас есть время. Этот день у тебя выходной - ты сама сказала.  Поэтому  давай
помедленнее. Если я усну, ты поймешь, что слишком  далеко  отошла  от  темы.
Ладно?
   Андерсон улыбнулась  и  расслабилась  на  глазах.  Гарденер  хотел  снова
спросить, что было в лесу. И, более того, - кто такие они. Но  подумал,  что
лучше бы подождать. Все неприятности случаются с тем, кто ждет, подумал  он,
и, после паузы, собравшись с мыслями, Бобби продолжила.
   - У Чипа Маккосланда три или  четыре  курятника  -  об  этом  я  начинала
говорить. За пару долларов я могла купить столько коробок  от  яиц,  сколько
хотела, даже несколько больших листов упаковок для яиц.  В  каждом  из  этих
листов по десять дюжин ячеек.
   Андерсон весело засмеялась и прибавила нечто такое, от чего  у  Гарденера
тело покрылось гусиной кожей.
   Хэвен не использует и одной из них пока, но когда я сделаю,  я  думаю,  у
нас будет достаточно энергии для всего Хэвена,  так  что  мы  обойдемся  без
внешней электроподачи. И еще останется для Альвиона и большей части Трои.
   - Ну вот, у меня здесь проходит ток - Боже, я перескакиваю с предмета  на
предмет - и у меня уже есть приспособление, прицепленное к пишмашинке - и  я
действительно поспала, ну, во всяком случае, вздремнула - и примерно  в  это
время мы вошли, да?
   Гарденер  кивнул,  все  еще  пытаясь  справиться  с  мыслью  о  том,  что
проскользнувшее утверждение Бобби о том, что из 120 D-эле-ментов  она  может
сделать  "машинку",  снабжающую  энергией  три  близлежащих  городка,  может
оказаться правдой и бредом в равной степени.
   - Приспособление за пишущей машинкой работает... - Андерсон  нахмурилась.
Ее голова чуть приподнялась, будто она прислушивалась к голосу, которого  не
слышал Гарденер. - Легче показать тебе. Поди туда и  вставь  листок  бумаги,
ладно?
   - Ладно, - он направился к двери в комнату, потом обернулся на Андерсон:
   - А ты не пойдешь? Бобби улыбнулась:
   - Я останусь здесь, - сказала она, и тогда Гарденер понял. Он понял  это,
и даже осознал на каком-то  из  ментальных  уровней,  где  действует  чистая
логика, что так могло быть - не говорил ли сам бессмертный Холмс, что  когда
вы исключите невозможное, вы должны поверить в то,  что  останется,  как  бы
невероятно оно ни выглядело? И ведь действительно был новый  роман,  лежащий
там, на  столе,  около  того,  что  Бобби  иногда  называла  "мой  словесный
аккордеон".
   Да, кроме машинок, пишущих книги сами по себе, старина Гард. Знаешь,  что
еще мог  бы  сказать  бессмертный  Холмс?  Что  факт  существования  романа,
лежащего рядом с машинкой, плюс тот факт, что  ты  никогда  не  видел  этого
романа раньше, не значит, что этот роман новый. Холмс сказал бы,  что  Бобби
написала  эту  книгу  когда-то  раньше.  Потом,  когда  ты  ушел,  и   Бобби
подвинулась рассудком, она достала ее и положила рядом с машинкой. Она может
верить в то, что тебе говорит, но это не значит, что это правда.
   Гарденер дошел до того загроможденного угла комнаты, который служил Бобби
рабочим местом. Он был довольно удобно расположен, так что она могла, просто
качаясь на стуле, брать с книжной полки, все, что хотела. Он  слишком  хорош
для "романа из ящика".
   Он знал, что бессмертный Холмс сказал бы также  и  об  этом:  да,  он  бы
согласился,  что  "Бизоньи  солдаты"  вряд  ли  "роман  из  ящика",  но   на
утверждение о том, что можно  написать  роман  за  три  дня  и  не  сидя  за
машинкой, а чередуя короткий сон с приступами  бешеной  активности,  ответил
бы, что это, черт возьми, абсолютно невозможно.
   Кроме того, роман вовсе не был вытащен из какого-нибудь  ящика.  Гарденер
знал это абсолютно так, как он знал Бобби. Бобби была бы так  же  неспособна
мириться с тем, что хороший роман лежит в ящике, как сам Гард был неспособен
оставаться спокойным при обсуждении вопросов о ядерной энергии.
   Отвяжись, Шерлок, и уезжай-ка в своем двухколесном кебе вместе с доктором
Ватсоном. Боже, как хочется пить!
   Желание - срочная потребность - пить вернулось в полной и пугающей мере.
   - Ты там, Гард? - окликнула Андерсон.
   - Да.
   В это время он внимательно рассматривал  моток  компьютерной  бумаги.  Он
свободно свисал вниз. Он  посмотрел  за  пишущей  машинкой  и  действительно
обнаружил еще одно "приспособление" Бобби. Это  было  меньше  -  в  половину
коробки из-под яиц, в  которой  не  были  заполнены  две  последние  ячейки.
D-элементы стояли  в  остальных  четырех,  каждый  плотно  закрыт  колпачком
(приглядевшись, Гард решил, что  это  остатки  оловянных  консервных  банок,
аккуратно  обрезанных),  каждый  с  проводом,  идущим  из-под   колпачка   к
"плюсу".., один красный, один синий, один желтый, один зеленый. Провода вели
к другой плате, которая, как казалось, могла быть взята из радио.  Она  была
установлена  вертикально,  зажатая  между  двух  коротких  плоских  кусочков
дерева, приклеенных к панели. Эти кусочки дерева, немного похожие на желобки
для мела у классной доски, были до смешного знакомы Гарденеру, но  некоторое
время он не мог опознать их. Потом вспомнил. Это были подставки, на  которые
выкладывают буквы, когда играют в "Эрудит".
   Один единственный провод почти такой же толстый, как  провод  переменного
тока, шел от платы к пишущей машинке.
   - Вставь бумагу, - напомнила Андерсон. Она смеялась. - Об этом-то я почти
забыла - ну, не глупо ли? Тут они не помогали, и я чуть не сошла с ума, пока
не нашла решения. Один день я просидела на ликерах, желая, чтобы мне  только
попался один из этих проклятых словогрызов, а когда я добралась до туалетной
бумаги.., эврика! Как я была ошеломлена!.. Заправь бумагу, Гард!
   Нет. Надо выбираться отсюда прямо сейчас. Поймаю машину, и - в Хемпден, а
там так надерусь, чтобы никогда уже не вспоминать об этом. Я и знать уже  не
хочу, кто такие "они".
   Вместо этого он потянул  рулон  бумаги,  пропустил  перфорированный  край
первого листа под ролик и повернул круглую ручку сбоку старой машинки, чтобы
зажать лист. Сердце билось тяжело и учащенно.
   - Готово! - крикнул он. - Хочешь, чтобы я.., что-нибудь включил?
   Он не видел никакого выключателя, а даже если бы и видел, то  не  захотел
бы к нему прикасаться.
   - В этом нет нужды, - откликнулась  она.  Гард  услышал  щелчок.  За  ним
последовало жужжание - звук, напоминающий моторчик детского электропоезда.
   Зеленый свет полился из пишущей машинки Андерсон.
   Гарденер непроизвольно отшатнулся назад на негнущихся  ногах.  Этот  свет
струился  между  клавиш  странными  рассеивающимися   потоками.   По   бокам
"Ундервуда" были стеклянные панели,  и  сейчас  они  светились,  как  стенки
аквариума.
   Вдруг клавиши машинки стали сами собой нажиматься, двигаясь вверх и вниз,
как клавиши механического пианино. Каретка стремительно сдвинулась с  места,
и буквы посыпались на строку:

   На дне морском мой отец лежит
   Щелк! Клац!
   Каретка вернулась.

   Нет. Я не вижу этого. Я не верю, что могу видеть это.

   С двумя жемчугами в глазницах пустых

   Тошнотворный зеленый свет  сочился  сквозь  клавиатуру  и  проливался  на
слова, как свет люминесцентной лампы. Щелк!  Клац!  Пиво  "Рейнгольт"  всему
пиву - пиво

   казалось, строка появилась через секунду. Клавиши стучали так быстро, что
сливались воедино. Как будто смотришь  новости,  автоматически  печатающиеся
телеграфным аппаратом.

   Вспомни "Рейнгольт", покупая пиво!

   Боже мой, неужели она в самом деле делает это? Или это розыгрыш?
   Своим пошатнувшимся перед лицом нового чуда умом он осознал, что изо всех
сил стремится к  точке  зрения  Шерлока  Холмса  -  розыгрыш,  конечно,  это
розыгрыш, плод нервного срыва бедной Бобби.., очень  плодотворного  нервного
срыва.

   Щелк! Клац!
   Пронеслась каретка.
   Это не розыгрыш, Гард.

   Каретка вернулась, и клавиши напечатали перед его  вытаращенными,  широко
раскрытыми глазами:

   Ты был прав в первый раз. Я  делаю  это  из  кухни.  Сзади  моей  пишущей
машинки - прибор, улавливающий мысли,  -  мыслечувствительный,  так  же  как
фотоэлемент - светочувствительный.  Эта  штука  улавливает  мысли  верно  на
расстоянии пяти миль. Если я нахожусь на большем расстоянии - она  искажает.
А если за пределами десяти миль - вообще не работает.

   Щелк! Клац! Большой серебристый  рычаг  слева  каретки  дернулся  дважды,
проталкивая бумагу, - на которой сейчас было уже  три  отлично  напечатанных
абзаца - вверх на несколько строк. Затем последовало резюме.

   Теперь ты видишь, что мне не надо было сидеть за  машинкой,  работая  над
романом - все без рук! Этот бедный старый "Ундервуд" носился  как  проклятый
те два или три дня, а все то время, что он носился, я была в лесу,  работала
вокруг того места, или внизу, в подвале. Но, как  я  уже  говорила,  большую
часть времени я проспала. Забавно.., даже если бы кто-то смог убедить меня в
существовании такой машины, я бы не поверила,  что  она  будет  работать  на
меня, так как я всегда отвратно диктовала. Я  всегда  говорила,  что  должна
писать  свои  письма,  потому  что  должна  видеть  слова  на  бумаге.  Я  и
представить себе не могла, как  можно  надиктовать  целый  роман,  например,
машинистке, хотя некоторые писатели так всегда делают. Но, Гард, это  совсем
не  похоже  на  диктовку  -  это  прямой  перехват  из  подсознания,  больше
напоминающий мечтание, чем писание романа.., но то, что получается, - это не
мечты, которые часто бывают нереальны и бессвязны.  В  действительности  это
никакая не пишущая машинка. Это машина грез. Однако,  грезящая  рационально.
Есть что-то удивительно забавное в том, что они дали ее мне и что  я  смогла
написать "Бизоньих солдат". Ты прав, это лучшее из всего, что я написала, но
это все-таки только вестерн. Это все равно что изобрести  вечный  двигатель,
чтобы твой ребенок больше не надоедал тебе просьбами сменить батарейку в его
игрушечной машине! А ты можешь себе представить, что  было  бы,  если  бы  у
Фрэнсиса Скотта Фицджеральда была такая штука? Или  у  Хемингуэя?  Фолкнера?
Сэлинджера?

   После каждого вопросительного знака  машинка  на  мгновение  замирала,  а
потом выбрасывала новое имя. После Сэлинджера она остановилась окончательно.
Гарденер прочитывал все по мере написания, но механически, почти не понимая.
Его глаза вернулись к началу отрывка. Я подумал, что это какая-то  хитрость,
что она могла прицепить к машинке  что-то,  чтобы  как-то  написать  те  два
коротких стихотворные отрывка. И она написала...
   Она написала: Это не розыгрыш,  Гард.  Он  внезапно  подумал:  Бобби,  ты
можешь читать мои мысли?

   Да. Но только чуть-чуть.

   Что мы делали 4 июля в тот год, когда я бросил преподавать?

   Мы ехали в Дерри. Ты сказал, что знаешь  парня,  который  продал  бы  нам
несколько бутылок вишневой наливки. Он их и продал,  но  они  все  оказались
никудышными. Ты был сильно пьян и хотел вернуться, чтобы разбить ему  башку.
Я не смогла отговорить тебя, и мы вернулись. И будь я проклята, если его дом
не пылал. В подвале у него было много горючего, и он уронил окурок в ящик  с
ним. Ты увидел огонь и пожарные машины и стал смеяться  так,  что  выпал  на
дорогу.

   Чувство нереальности сейчас было сильным как никогда. Он боролся  с  ним,
пытался держать его в руках, пока глаза искали в предыдущем  отрывке  что-то
еще. Через пару секунд он нашел это:
   Есть что-то удивительно забавное в том, что они дали ее мне, знаешь...
   А еще раньше Бобби сказала: А  батарейки  все  падали,  они  были  дикие,
совсем дикие...
   Его щеки горели, как в лихорадке, но лоб был холодным, как пакет со льдом
-  даже  постоянная  болезненная  пульсация  над   левым   глазом   казалась
холодной.., короткие уколы, повторяющиеся с регулярностью метронома.
   Глядя на пишущую  машинку,  полную  какого-то  ужасного  зеленого  света,
Гарденер подумал: Бобби, кто такие они?
   Щелк! Клац!
   Клавиши разразились треском, буквы складывались в  слова,  а  слова  -  в
строки детской песенки:

   Нынче ночью, верь не верь,
   Томминокер, Томминокер,
   Томминокер стукнул в дверь

   Джим Гарденер закричал.

7

   В конце концов его руки перестали  трястись  -  настолько,  что  он  смог
поднести ко рту горячий кофе, не вылив его  на  себя  и,  таким  образом  не
закончив утреннее сумасшедшее веселье еще несколькими ожогами.
   Андерсон продолжала смотреть на него с противоположного  конца  кухонного
стола понимающими глазами. Она  хранила  бутылку  хорошего  бренди  в  самом
темном углу чулана,  подальше  от  основной  части  алкогольных  припасов  и
предложила сдобрить кофе Гарда изрядной дозой этого напитка.  Он  отказался,
не просто с огорчением, а с превеликим трудом. Ему был необходим этот бренди
- он мог бы притупить его головную боль, а может быть, совсем ее  заглушить.
И, что еще важнее, он помог бы ему вновь сфокусировать сознание. Он  избавил
бы его от этого чувства: я-только-что-побывал-на-краю-земли.
   Была единственная  проблема,  относящаяся  к  тому  пункту,  не  так  ли?
Правильно. Дело в том, что он не смог бы остановиться на единственном глотке
бренди в кофе'. Их и так уже было слишком много, начиная с того момента, как
он открыл люк в дне титана Бобби, а затем поднялся наверх  за  виски.  Тогда
это было безопасно. Сейчас атмосфера была неспокойна, как перед торнадо.
   Значит: больше не пить. Не позволять себе большего, чем ирландский  кофе,
до тех пор, пока  он  не  поймет,  что  здесь  произошло.  Включая  то,  что
случилось с Бобби. Это, конечно, главное.
   - Прости меня за последнее, - сказала Андерсон. - Я не знаю, смогла бы  я
ее  остановить.  Я  говорила  тебе,  что  это  машина  грез;   это   еще   и
подсознательная машина. Я действительно не могу читать большую  часть  твоих
мыслей, Гард, - я пробовала это делать с другими  людьми,  и  в  большинстве
случаев это оказывалось так же просто, как воткнуть палец в свежее тесто. Ты
можешь постичь суть всех путей, которые, как я думаю, ты зовешь  ид..,  хотя
там так ужасно, там все наполнено самыми страшными.., их даже нельзя назвать
идеями.., образами, ты, наверное, сказал бы. Просто как детские каракули, но
они  живые.  Как  те  рыбы,  которых  вытаскивают  и