кутал фигурку Дэвида косынкой. Когда она соскользнула к ногам Дэвида,
зрители вздохнули с некоторым облегчением. Внезапно по спине Хилли пробежали
мурашки; в глубине души снова шевельнулось предчувствие.
   - Хилли, пожалуйста.., пожалуйста, я  боюсь...  -  шептал  силуэт  из-под
косынки.
   Хилли  колебался.  И  внезапно  подумал:  Исчезновение!  Фокус  дня!  Ему
Томминокер научил меня!
   На мгновение Хилли Браун лишился рассудка. Причем без всяких аллегорий.
   - Фокус-покус! - прокричал он, сделал пассы над силуэтом на  платформе  и
нажал на педаль.
   Хуммммм! Платформа чуть подпрыгнула, как пружинный матрац, когда на  него
ложишься.
   Хилли снова надавил на педаль.
   -  Таа-даааа!  -  завопил  он.  Его  наполняли  страх  и  триумф,   почти
уравновешивающие друг друга, как дети на одной доске качелей.
   Дэвид исчез.

9

   На мгновение зрители стряхнули апатию. Барни Эпплгейт перестал ковырять в
носу. Брайен Браун вскочил с кресла с открытым ртом. Мэри и  миссис  Греншау
прервали свое таинственное совещание, а Ив Хиллман  нахмурился  и,  судя  по
всему, забеспокоился.., впрочем, беспокойное выражение не сходило с его лица
целыми днями.
   "Аххх, - подумал Хилли, с душой, полной гордости. - Успех!"
   Однако  интерес  зрителей  к  его  триумфу  был  быстротечен.  Фокусы   с
дематериализацией  людей   всегда   более   захватывающи,   чем   фокусы   с
исчезновением  вещей  и  животных  (извлечение  кролика  из  шляпы  все  еще
пользуется успехом, но  чародеи  на  опыте  убедились,  что  зрители  всегда
предпочитают   исчезнувшей   наполовину   лошади,   хорошенькую   девицу   с
соблазнительной фигуркой, облаченной в  трико)..,  но,  по  сути  дела,  это
довольно однотипные фокусы. Аплодисменты стали громче (и Барни  Эпплгейт  от
всего сердца завопил: "Уяяяя, Хилли!"), но быстро смолкли.
   Хилли видел, что его мать продолжала шептаться  с  миссис  Греншау.  Отец
поднялся на ноги.
   - Ты настоящий иллюзионист, Хилл, - пробормотал он. -  Чертовски  хорошее
представление.
   - Но...
   По гравию зашуршали колеса машины.
   - А вот и моя мама, - сказал Барни, вскочив столь стремительно, что  чуть
было не перевернул кресло миссис Греншау.  -  Счастливо,  Хилли!  Здоровские
фокусы!
   - Но... - Теперь у Хилли на глаза навернулись слезы. Барни  заглянул  под
платформу и помахал рукой.
   - Пока, Дэвид! Молодец!
   - Да нет же его там, проклятье! - взвыл Хилли. Но Барни уже удрал. Мама и
миссис Греншау направились к двери, изучая каталог.  Все  случилось  слишком
быстро.
   - Не взмокни, Хилли, - бросила Мэри через плечо. - И пусть  Дэвид  помоет
руки, когда пойдете в дом. Там внизу довольно грязно.
   И только дедушка Дэвида, Ив Хиллман, оставался на  лужайке.  Он  тревожно
уставился на Хилли.
   - Ну а ты почему не уходишь? -  спросил  Хилли  с  патетической  горечью,
которую, правда, портил дрожащий голос.
   - Хилли, если твой брат не там, - непривычно тихо спросил Ив, - тогда где
же он?
   "Я не знаю", подумал Хилли, и страх перевесил  обиду  на  его  внутренних
весах. А со страхом появилась вина. Как  наваждение,  перед  глазами  стояло
заплаканное, испуганное лицо Дэвида. И его  собственная  злость,  побудившая
сказать: "Улыбайся же!" и Дэвид улыбался сквозь слезы.
   - Все в порядке, он там, - ответил Хилли. Он разразился рыданиями, сел на
помост и спрятал горящее лицо в коленях. - Да, он там, ох; все разгадали мой
фокус, и никому он не понравился; ненавижу магию, лучше  бы  ты  никогда  не
дарил этот дурацкий волшебный ящик...
   - Хилли...  -  начал  было  Ив,  казавшийся  огорченным  и  взволнованным
одновременно. Что-то здесь было не так.., здесь, да и во всем Хэвене. Он это
чувствовал. - Что-то не так?
   - Уходи отсюда! - рыдал Хилли. - Я ненавижу тебя! Я НЕНАВИЖУ тебя!
   Дедушки больше чем все остальные становятся мишенью для обиды, упреков  и
разочарования. Ив Хиллман почувствовал все это сразу.  Обидно  слышать,  что
Хилли ненавидит его - он принял это близко к сердцу,  несмотря  на  то,  что
мальчик сказал это сгоряча. Иву было стыдно,  что  его  подарок  вызвал  эти
слезы.., не имеет значения, что выбрал и купил набор фокусника не он, а  его
зять. Когда подарок обрадовал Хилли, Ив счел его своим; теперь,  когда  внук
уткнулся  заплаканным  лицом  в  колени,  нельзя  отказываться   и   слагать
ответственность на других. И  еще  он  почувствовал  тревогу  и  неловкость,
потому, что нечто происходило именно здесь..,  но  что?  В  последнее  время
появилось чувство, что он дряхлеет - пока  не  очень  заметно,  но  симптомы
понемногу нарастают с каждым годом, - особенно это  чувствуется  в  нынешнее
лето. "Кажется, этим летом каждый из нас одряхлел.., да, но  в  чем  же  это
выражается? Во взгляде глаз? Ляпсусы и  ошибки;  забываются  давно  знакомые
имена? Все это - да! Однако есть что-то еще. Так сразу и не угадаешь..."
   И еще - смущение, столь  не  похожее  на  безразличие,  овладевшее  всеми
зрителями на втором представлении, подсказывало Иву  Хиллману,  который  был
здесь единственным человеком, наделенным богатой интуицией  (можно  сказать,
что  он  был  единственным  человеком,  наделенным  богатой   интуицией,   в
теперешнем Хэвене - Джим Гарденер не в счет, ведь  он  крепко  запил  еще  в
семидесятых), подсказывало ему, что он делает нечто, о чем еще будет  горько
сожалеть. Вместо того чтобы согнуть  свои  искореженные  артритом  колени  и
заглянуть под импровизированную сцену,  чтобы  убедиться,  что  Дэвид  Браун
действительно там, он отступил. Он также отогнал мысль, что его  подарок  ко
дню рождения оказался невольной причиной теперешних  переживаний  Хилли.  Он
отошел от Хилли, думая вернуться, когда мальчик возьмет себя в руки.

10

   Когда дедушка оставил Хилли в одиночестве, вина  и  сознание  собственной
ничтожности удвоились.., если не утроились. Подождав, пока  Ив  скроется  из
виду, Хилли вскочил на ноги и  бросился  к  платформе.  Он  снова  нажал  на
замаскированную педаль.
   Хумммм! Он ждал, что силуэт Дэвида появится на доске. Тогда Хилли  сорвал
бы косынку и сказал: "Ну, что ты видел? Это же не было НИЧТО, правда?" Он бы
извинился, что напугал Дэвида и причинил  ему  столько  неприятностей.  Или,
может быть, он просто...
   Ничего не изменилось.
   Страх сдавил горло Хилли. Началось.., или, может быть, оно и было все это
время? Пожалуй, все так и было. Только теперь оно.., нарастает, да, то самое
слово. Разрастается, набухает, словно кто-то протолкнул  в  горло  воздушный
шарик и теперь надувает его.
   По сравнению с этим новым страхом чувство вины  и  ничтожества  сошло  на
нет. Он попытался сглотнуть, но противное, душащее ощущение не проходило.
   - Дэвид? - прошептал он, снова надавливая на педаль. Хумммммм!
   Он передумал бить Дэвида. Он бы обнял его. Когда Дэвид вернется назад, он
упадет перед ним на колени, обнимет его и скажет, что Дэвид  может  получить
все игрушки (кроме, быть может, Змеиного глаза и Хрустального шара) на целую
неделю.
   Опять ничего.
   Косынка, которой был накрыт Дэвид, лежала, скомканная  на  доске.  Из-под
нее не вырастал  силуэт  Дэвида.  Хилли  стоял  на  заднем  дворе  в  полном
одиночестве, и июльское солнце  нещадно  пекло  его  голову;  сердце  бешено
колотилось о грудную клетку, воздушный шар все  разбухал  у  него  в  горле.
"Когда он раздуется и лопнет, - думал Хилли, - возможно я смогу заплакать".
   "Успокойся. Он вернется! Уверен, что вернется! Помидор  вернулся,  радио,
складное кресло... Все, с чем я показывал фокусы, вернулось. Он.., он..."
   - Хилли, Дэвид, идите купаться! - закричала мама.
   - Да, ма! - отозвался Хилли дрожащим, неестественно бодрым голосом.
   - Сейчас идем!
   И подумал: "Пожалуйста, Господи, верни его назад, прости меня. Господи, я
ничего  не  могу  сделать,  я  подарю  ему  все  игрушки;  только,  Господи,
Милосердный Господи, ПУСТЬ ОНО ЕЩЕ РАЗ СРАБОТАЕТ И ВЕРНЕТ ЕГО НАЗАД".
   Он снова надавил на педаль.
   Хумммм.
   Глазами полными слез он уставился на доску. На мгновение ему  показалось,
что что-то происходит; нет, только порыв ветра качнул доску.
   Ужас, острый как стальная бритва, полоснул его  нервы.  Он  уже  собрался
бежать к маме на кухню и вытаскивать из ванной мокрого и  не  одетого  отца,
которые  были  бы,  несомненно,  поражены  случившимся.  Кое  в  чем  паника
благотворительна, когда она приходит - все остальные мысли начисто отрезает.
   К сожалению, ненадолго. Две мысли навязчиво крутились у Хилли в голове.
   Первая; "Я никогда не дематериализовывал что-либо живое. Даже помидор был
сорванный, а папа говорит, что сорванные растения уже не живые".
   И вторая: "Л может ли Дэвид дышать там, где он сейчас?  А  что,  если  не
может?"
   Он даже не задумывался  над  словом  "исчезать",  до  этого  момента.  Но
теперь...
   Несмотря ни на что, паника не могла прогнать  отчетливый  мыслеобраз.  Он
видел Дэвида, лежащего на какой-то дамбе среди неведомого пейзажа,  похожего
на поверхность мертвой, отравленной планеты. Серая земля - сухая и холодная;
трещины, распахнутые, как рты  мертвых  рептилий,  покрывали  землю.  А  над
головой  -  небо  чернее  бархата,  которым  обтягивают  ювелирные  витрины;
миллионы звезд смотрят вниз на Дэвида - и они  гораздо  ярче  экваториальных
звезд, потому что  то  место,  которое  Хилли  отчетливо  видел  испуганными
глазами своего воображения, было полностью или почти безвоздушным.
   И посреди это гнетущего запустения лежал  его  четырехлетний  братишка  в
голубых брючках и майке  с  надписью  ОНИ  ЗВОНЯТ  МНЕ.  ДОКТОР  ЛАВ.  Дэвид
судорожно глотал открытым ртом,  пытаясь  дышать  в  пространстве,  лишенном
воздуха и удаленном от дома, может  быть,  на  триллионы  световых  лет.  Он
задыхался, багровел, а холод уже оставил свои  зловещие  знаки  на  синеющих
губах и лунках ногтей. Он...
   К счастью, благодетельная  прострация  уничтожила  способность  видеть  и
размышлять.
   Хилли снял доску, на которой он видел Дэвида последний  раз,  и  принялся
топтать замаскированную педаль швейной машинки; слезы перешли в истерические
рыдания. Только подойдя к нему, Мэри разобрала среди всхлипываний:
   - Все игрушки! - рыдал Хилли. - Все игрушки! Все игрушки! Навсегда! Все!
   И затем, переходя в крик:
   - Вернись, Дэвид! Вернись, Дэвид! Вернись!
   - Боже милосердный, что это значит? -  закричала  Мэри.  Брайен  повернул
сына за плечи и заглянул ему в лицо.
   - Где Дэвид? Куда он делся?
   Но Хилли уже отключился и больше не приходил  в  себя.  Спустя  некоторое
время почти сотня мужчин и женщин, в том числе Бобби и Гард, обшаривали леса
вдоль дороги, заглядывали в заросли в поисках Дэвида.
   Если бы его спросили, Хилли сказал бы,  что,  по  его  мнению,  они  ищут
слишком уж близко от дома.
   Слишком уж близко.

Глава 4

БЕНТ И ДЖИНГЛС

1

   Вечером, двадцать  четвертого  июля,  неделю  спустя  после  исчезновения
Дэвида Брауна, рядовой Бентон Родес выехал на полицейской машине из  Хэвена;
было около восьми  часов  вечера.  Питер  Габбонс,  прозванный  сослуживцами
Джинглс, чистил  оружие.  Сумерки  осыпались,  как  зола.  Конечно  же,  это
метафора; зола, прах - как нечто, противоположное двум энергичным  городским
полицейским.  Однако  тот  прах,  та  зола  были  самыми,  что  ни  на  есть
настоящими. Родес снова возвращался в мыслях к  отрубленной  руке;  кажется,
теперь он вспомнил со всей ясностью, кому она принадлежала, Иисус Христос!
   Прекрати об этом думать, приказал он себе. "Хорошо", соглашался его ум  и
продолжал муссировать эти мысли. "Попробуй связаться  по  радио",  советовал
он. "Спорю, мы принимаем  волны  от  той  проклятой  микроволновой  антенны,
которую они установили в Трое".
   - Хорошо. Джинглс достал радио. - Говорит номер 16 с Базы. Это  ты,  Таг?
Прием.
   Он нажал кнопку и прислушался. Все, что ему  удалось  услышать,  так  это
шорохи, вой и призрачный голос, слабо пробивающийся сквозь помехи.
   - Мне попробовать еще раз? - спросил Джинглс.
   - Нет. Скоро мы будем в зоне нормального приема.
   Бент ехал с зажженными фарами, выжимая семьдесят миль, по третьей дороге.
Он  уже  отъехал  от  Дерри  на  порядочное  расстояние.  Где   же   имеются
дополнительные подразделения? Связь с Хэвеном поддерживается прекрасно, дело
не в помехах;  связь  по  радио  просто  не  правдоподобно  ясная.  Впрочем,
кажется, радио - не единственная не  правдоподобная  и  жутковатая  штука  в
Хэвене этим вечером.
   Правильно! согласилось его подсознание. А между  прочим,  ты  ведь  сразу
узнал то колечко? Несомненно, это кольцо рядового, даже если оно на  женской
руке. А ты видел, как перерубили сухожилие? Похоже  на  отрубленную  баранью
ножку, сразу из мясной лавки, так ведь? Ровнехонько. Одним махом! Раз.
   Прекрати, я сказал! Заткнись!
   Хорошо, хорошо, согласен. Забудь на минутку, что ты  не  хочешь  об  этом
думать. Представь себе, что это жаренная отбивная. И столько крови!
   Перестань, пожалуйста, перестань, поежился Джинглс.
   Как скажешь... Знаю, что просто чокнусь, если буду  думать  об  этом,  но
выбросить все это из головы не могу.  Ее  рука,  кисть  руки..,  тут  что-то
похуже несчастного случая. Я такого еще  не  видел...  А  где  же  остальные
части? Оторванные головы, уши? Да, сэр, должно быть, из ряда  вон  выходящий
взрыв!
   - Где же наши? - вслух спросил Джинглс.
   - Не знаю.
   Почему дело зашло в тупик?
   "А вот угадай", он мог сказать.  "Никогда  не  угадаешь.  Почему  столько
покалеченных после взрыва, но только один покойник? И между прочим, как  это
получилось, что реальный ущерб от грандиозного взрыва сводится к разнесенной
крыше ратуши? К тому же, почему патологоанатом, он  же  полицейский  эксперт
Берринджер, не может идентифицировать тело, когда  даже  я  знаю,  кто  это.
Угадай, приятель!"
   Он накрыл руку покрывалом. Ничего другого уже не осталось; все  разнесено
дочиста. Но ведь он накрыл руку Рут.
   Он как сейчас видит тротуар хэвенской городской площади. Он сделал это, в
то время,  как  придурок  Эллисон,  начальник  добровольцев-пожарных  стоял,
ухмыляясь,  как  будто  здесь  банкет,  а  не  взрыв,  с   котором   погибла
замечательная женщина. Верх идиотизма.
   Питер Габбонс получил кличку Джинглс за свой голос (совсем,  как  у  Энди
Дэвина); и Джинглс - персонаж Дэвина, сыгранный давным-давно в многосерийном
вестерне. Когда  Габбонс  приехал  из  Джорджии,  Тат  Эллендер,  диспетчер,
называл его так; с тех пор и повелось. И теперь,  говоря  высоким,  странным
голосом, совершенно не похожим на свой обычный "джинговский" голос,  Габбонс
заявил:
   - Давай сюда, Бент. Я болен; мне плохо.
   Родес рванул к нему в спешке; да так, что на одном повороте он чуть  было
не оказался в кювете. По крайней мере, Габбонс впервые вызвал его,  это  уже
нечто.
   Джинглс выехал справа. Бент Родес - слева. Голубые лучи фар выхватили  из
темноты нечто особенное. Бент высунулся из машины, прижав руку  ко  рту;  он
прислушивался к звукам,  все  еще  доносившимся  из-за  поворота  шоссе.  Он
взглянул на небо, точно благодаря его за освежающий ветерок.
   - Так-то лучше, - вымолвил наконец Джинглс. - Спасибо, Бент.
   Бентон повернулся к напарнику. Глаза Джинглса темнели  на  бледном  лице,
словно пустые глазницы черепа. Он, казалось, выдал всю  информацию,  которую
следовало сказать, и не собирался, что-либо пояснять.
   - Что там стряслось? - спросил Бент.
   - Ты что, ослеп, парень? Крыша ратуши разлетелась, как осколки гранаты.
   - Но как мог фейерверк взорвать крышу?
   - Смог.
   - Выбрось из головы. - Бент и сам пытался выбросить. Не получалось. -  Ты
этому веришь? Июльский фейерверк разнес крышу городской ратуши?
   - Нет. Только испортил воздух.
   - Извини, ты прав. - Бент помолчал. - Джинглс, а ты ничего не чувствуешь!
Например, ты не чувствуешь здесь чего-то зловещего?
   Джинглс задумался.
   - Может быть. Кажется, я чувствую что-то вроде...
   - Вроде чего?
   - Не  знаю.  -  У  Джинглса  задрожал  голос,  как  у  ребенка,  готового
расплакаться. Сверху на них смотрели равнодушные звезды. Тихая  теплая  ночь
окутала их, как теплое одеяло. - Просто я чертовски рад, что сижу  здесь,  а
не там...
   И тут Джинглс, который знал, что вернется в  Хэвен,  чтобы  на  следующее
утро участвовать в осмотре места происшествия и расследовании, разрыдался.

2

   Последние отблески света погасли на темном небе. Бент был этому рад.  Ему
совсем не хотелось смотреть на Джинглса..,  и  не  хотелось,  чтобы  Джинглс
видел его.
   Между прочим, Бент, заговорило  его  сознание,  ты  ведь  очень  напуган,
правда? Все это довольно жутко. Оторванные  головы  и  ноги,  еще  обутые  в
маленькие ботиночки. А сами тела! Ты ведь видел? А глаза?  Тот  самый,  один
голубой глаз? Ты же видел  его?  Конечно,  видел.  Ты  ведь  сковырнул  его,
наклоняясь накрыть руку Рут  Маккосланд.  Все  эти  оторванные  руки,  ноги,
головы, изуродованные тела, и только один покойник - Рут. Просто загадка для
журнального конкурса, ни больше, ни меньше.
   Расчлененные тела, конечно, выглядели ужасно.  Конечности,  скрюченные  в
непродолжительной агонии, много-много конечностей -  тоже  ужасно.  Но  хуже
всего - правая рука Рут с обручальным кольцом на среднем пальце; потому  что
ее рука казалась самой реальной.
   Сперва, все эти  головы,  ноги,  тела  повергли  его  в  шок  -  он  стал
размышлять о летних каникулах; почему же целый класс проходил  мимо  ратуши,
когда она взорвалась? Затем потрясенный ум дошел до  мысли,  что  даже  дети
устроены так, что нельзя отделить ноги или руки от тела без кровотечения.
   Он осмотрелся и увидел Джинглса, держащего маленькую дымящуюся головку  в
одной руке, и почти наступившего на другую.
   - Куклы, - проговорил Джинглс. - Сраные куклы. Для  чего  предназначались
эти сраные куклы, а Бент?
   Тот почти уже ответил, что не знает  (хотя  даже  теперь  вид  тех  кукол
преследует его; они ходят за ним по пятам, появляясь в нужное время),  когда
заметил людей, жующих как ни в чем не бывало в  хэвенской  закусочной.  Люди
делали покупки. Ходили по рынку. Отчаяние  и  возмущение  сжали  его  сердце
ледяными пальцами. Ведь погибла женщина,  которую  почти  все  они  знали  и
многие уважали и даже любили, - а они занимаются своими  делами,  как  будто
ничего не случилось.
   Именно тогда Бент Родес захотел - серьезно захотел - уехать из Хэвена.  .
Теперь, выключив радио, которое  не  сообщало  ничего,  кроме  бессмысленной
статистики, Бент вернулся к своим мыслям: Итак, при ней были  куклы.  Миссис
Маккосланд. Рут, подумал Бент. Думаю, что знал ее достаточно  хорошо,  чтобы
называть ее так. Хорошо. Насколько мне известно, все ее любили. Что, однако,
не помешало им заниматься своими делами, когда.., странно.
   - Кажется, угадал, - сказал Джинглс.  -  Это  было  что-то  вроде  хобби.
Кажется, я об этом слышал в закусочной. Или от Кудера...
   "Старческая болтовня за кружкой пива; похоже на них", подумал  Родес,  но
ничего не сказал вслух, только кивнул.
   - Да. Я уже понял, что это было. Ее куклы. Однажды весной мы  говорили  с
мистером о миссис Маккосланд, и...
   - С Монстром? - спросил Джинглс. - Монстр Дуган тоже знал ее?
   - Думаю, достаточно хорошо. До того, как ее муж умер, они с Монстром были
компаньонами. Кроме того, он говорил, что у нее сотня кукол, а может, и две.
Говорил, что это  было  ее  единственное  увлечение;  как-то  раз  она  даже
устроила выставку в Огасте; она очень гордилась той выставкой, как  если  бы
это было единственное, что она сделала для города - а  я  полагаю,  что  для
Хэвена она сделала немало.
   "Думаю, что могу называть ее Рут", снова пронеслось в его голове.
   - Монстр говорил, что все свободное время она тратила на  кукол.  -  Бент
добавил, поразмыслив:
   - По тому, как Монстр говорил об этом, я решил, что он.., ну,  влюблен  в
нее. Звучало, как фраза из старой к