ети) погружена в огромное подводное озеро.
   Руки так закоченели, что он уже не чувствовал их.
   - Ну, давай же, чертова кишка, - пробормотал Гарденер. Словно обидевшись,
шланг задергался  и  фыркнул.  Гард  не  слышал,  как  заработал  насос,  но
догадался, что Эндерс там, наверху, взялся за  дело.  Уровень  воды  в  ямке
снизился, и он увидел свои окоченевшие руки,  красные,  как  гусиные  лапки.
Гард наблюдал за тем, как убывает вода.
   Если мы пробили артезианскую скважину, это здорово замедлит всю работу.
   Да уж. Мы можем потерять целый  день,  выхлебывая  воду  насосом.  Выйдет
задержка, но ведь их-то ничто не остановит, Гард. Понимаешь?
   Шланг начал затягивать мокрый песок; ямка была пуста.
   -  Вытаскивай!  -  крикнул  Гарденер.  Эндерс  перегнулся  через  край  и
уставился на  него.  Гарденер  показал  на  насос  и  махнул  рукой.  Эндерс
недоуменно вылупил глаза, потом знаком показал ему, что все  "о'кей".  Затем
отошел от  края  и  скрылся  из  виду.  Через  пару  секунд  шланг  перестал
вибрировать. Потом медленно пополз вверх.
   Теперь Гарденер мог поклясться, что его конец не  мотался  из  стороны  в
сторону, как это было раньше.
   Он вынул радио из кармана и включил его. Взрывной механизм  был  пущен  и
отсчитывал секунды. До взрыва оставалось десять минут. Он опустил  радио  на
дно ямки, потом засыпал его  кусочками  породы.  Если  рванет,  то  разнесет
породу фута на три в глубину, удалить обломки  не  составит  труда,  хорошо,
если пойдут трещины в породе, и можно будет рассматривать отдельные куски. А
корабль не пострадает. Судя по всему, ему вообще ничто не грозит.
   Гарденер встал на веревочную петлю и крикнул:
   - Вытаскивай меня!
   Ничего не произошло.
   - Тащи меня наверх, Джонни! - завопил он. И снова это проклятое  чувство,
словно в голову загоняют клин.
   Опять ничего.
   Повозившись в ледяной воде, Гарденер здорово замерз. Несмотря на это, его
лоб покрылся каплями пота. Он посмотрел на часы. Прошло уже  две  минуты.  С
часов взгляд перешел на кучку камней, засыпавших взрывное устройство.  Масса
времени уйдет на то, чтобы разбросать камни и выключить радио.
   А иначе не остановишь того, что происходит внутри дьявольского механизма.
Он знал, что время не ждет. Он поднял глаза: Эндерса нет и в помине. Вот они
и расправились с тобой. Гард. Ручейки пота  стекали  в  глаза.  Он  стер  их
тыльной стороной руки.
   - ЭНДЕРС! ЭЙ, ДЖОННИ! "Выкарабкайся по канату, Гард".
   "Сорок футов? Размечтался. В колледже мог бы. А сейчас - нет".  Он  снова
посмотрел на часы. Уже  три  минуты.  Да,  вот  оно  как.  Хорошо  задумано.
Жертвоприношение Великому Кораблю. Маленькая подачка Томминокерам.
   - Чего, уже пора?
   Он задрал голову, чувствуя, что страх перерождается в ярость. "Я уже пять
минут, как включил эту штуку, ты, безмозглый придурок! Вытаскивай  же  меня,
не дожидаясь, пока старину Гарда разнесет в клочья!"
   Рот Эндерса округлился от удивления; забавно, ничего не скажешь. Он исчез
из виду, и Гард уставился на свои часы, не обращая внимания на пот, попавший
в глаза.
   Веревочная петля под ногами дернулась и потянула  его  вверх.  Он  закрыл
глаза и уцепился за трос. Внезапно он почувствовал огромное облегчение после
пережитого ужаса. Может быть,  совсем  не  плохо  иногда  заглянуть  в  лицо
смерти...
   Он добрался доверху, вылез на траву, отряхнул брюки и двинулся к Эндерсу.
   - Извини,  -  пробормотал  Эндерс,  виновато  улыбаясь.  -  Я  думал,  мы
договорились, что ты сначала дашь мне знать...
   Гарденер закатил ему оплеуху. Прежде, чем Гард сообразил, что он  сделал,
Эндерс растянулся на земле,  очки  свалились  с  носа,  кровь  выступила  на
разбитых  губах.  И  хотя  Гард  не  замечал  за  собой   особо   выдающихся
телепатических способностей, он ясно  почувствовал,  что  все  глаза  Хэвена
обратились на них, а все уши навострились, прислушиваясь.
   - Ты, ублюдок, оставил меня там, внизу, с этой включенной штукой, - начал
он. - Если ты.., или кто-то еще из этого  города  рискнет  повторить  что-то
вроде этого, то лучше тебе убраться прямо сейчас. Ты слышишь?
   Ярость вспыхнула в глазах Эндерса и ослепила их. Он снова  водрузил  очки
на переносицу; с таким же успехом он мог бы одеть  их  на  ногу.  Размазывая
грязь по лысине, он выдавал:
   - Думаю, ты не соображаешь, кому это говоришь.
   - Даже лучше соображаю, чем ты думаешь, -  ответил  Гарденер.  -  Слушай,
Джонни. Если то, что осталось от тебя, способно послушать, а  я  думаю,  что
способно, навостри уши. Я хочу разобраться с тем, что там внизу. И я  требую
хоть какого-то  к  себе  внимания,  черт  побери.  Мы  с  тобой  считай  что
смертники; я единственный в этом городе, кто не прошел мимо и кто не свернул
себе на этом шею. Поэтому-то я и требую к себе внимания и уважения. Ты  меня
слышишь?
   Эндерс взглянул на него, но Гарденеру казалось, что  он  смотрит  куда-то
мимо него, прислушиваясь к другим голосам. Гард и сам ждал  их  решения.  Он
был слишком зол, чтобы подбирать слова.
   - Ну, что же, - мягко сказал Эндерс, вытирая  кровоточащие  губы  тыльной
стороной ладони. - Это твоя точка зрения. Ты имеешь на нее право. Мы тут оба
смертники, и мы оба убедились, что ты имеешь право на немного больше..,  как
ты выразился?
   Тень презрительной улыбки проступила на  разбитых  губах.  Улыбки  такого
сорта Гарденеру частенько приходилось видеть. Именно так улыбались  Трепл  и
Маккардл. Так улыбались ребята, облученные насмерть, когда речь  заходила  о
развитии атомной энергии.
   - Я сказал "внимание и уважение". Ты мог бы вспомнить его. Ты ведь  учишь
прилежных ребят в своем колледже, а,  Джонни?  Там,  в  доме  есть  словарь.
Принести его тебе, придурок?
   Он шагнул к Эндерсу и, с явным удовольствием, заметил, как  тот  отпрянул
назад, и чуть презрительная улыбка сошла с его губ. Она сменилась выражением
нервозности и замешательства.
   - Внимание и уважение, Джонни. Ты ведь запомнил. Крепко запомнил. Если не
ко мне, так к Бобби.
   Они стояли посреди разбросанных инструментов глаза - в глаза: у Эндерса -
маленькие, с нервно подергивающимися  веками,  у  Гарденера  -  расширенные,
налитые кровью и все еще мутные от ярости.
   "Если Бобби умрет, вся твоя болтовня о внимании  и  уважение  сведется  к
выбору быстрой и безболезненной смерти.
   Это касается цены твоих соображений,  правда  ведь?  Скажем  так,  это  -
просто хроника предполагаемых событий, понимаешь ли ты это, лысый придурок?
   - Я - мы ценим твои доходчивые объяснения, -  сказал  Эндерс.  Он  нервно
сжимал губы над беззубыми деснами.
   - Надеюсь.
   - Возможно, тебе самому тоже не помешают доходчивые объяснения. - Он снял
очки и механическим жестом принялся их вытирать о вымокшую от  пота  рубашку
(по ходу Гарденер заметил, что они становятся еще грязнее, чем были);  когда
Эндерс поднял глаза, Гард заметил в них злобный блеск. - И тебе не  стоит..,
раздавать затрещины, как сейчас, Джим. Я тебе советую - мы все тебе советуем
- никогда этого не  повторять.  В  данное  время..,  эх..,  перемены..,  да,
определенные перемены.., происходят в Хэвене...
   - Не городи чепуху.
   - И  нынешние  перемены  делают  людей..,  ну,  как  бы  это...  довольно
вспыльчивыми.  Так  что  ударить  кого-либо  -  может  оказаться..,  большой
ошибкой, смертельной ошибкой, можно сказать.
   - Тебя не раздражают звуки? Эндерс забеспокоился.
   - Я не понял...
   - Неужели ты не слышишь, как работает часовой механизм?
   Он отскочил от обрыва, не бегом, но и не мешкая. Эндерс  бросил  очумелый
взгляд на корабль и бросился вдогонку за Гардом. Споткнувшись о  лопату,  он
свалился в грязь и ушиб подбородок, после чего и скорчил гримасу. В этот  же
момент землю потряс глухой, грохочущий раскат, вырывающийся из глубины. Гард
уловил  противные,  пронзительные  звуки,  которые,  по  видимому,  издавали
оторванные куски породы, стукаясь о поверхность корабля.  Некоторые  из  них
даже выбрасывались высоко в воздух, падая у края ямы, или возвращаясь в нее.
Гард  увидел,  что  один,  срикошетивший  от  корпуса  корабля,  отлетел  на
порядочное расстояние.
   - Ты - мелочный, узколобый, нахальный сукин сын! - завопил Эндерс. Он все
еще лежал в грязи, потирая подбородок.
   - Мелочный, черт возьми, - отозвался Гарденер. - Ты чуть было не  оставил
меня там, внизу. Эндерс уставился на него. Гарденер постоял  еще  с  минуту,
размышляя, потом подошел к нему и подал руку.
   - Давай-ка, вставай, Джонни. Что было - то было, что было  -  то  прошло.
Если Сталин и Рузвельт смогли договориться, чтобы одолеть Гитлера, я  думаю,
что уж нам-то сам Бог велел поладить, чтобы выцарапать эту дрянь  из  земли.
Что скажешь?
   Эндерс ничего не ответил, но, помедлив, взял руку  Гарда  и  поднялся  на
ноги. Он брезгливо  отряхнулся,  внезапно  напомнив  Гарденеру  кошку  своей
недовольной миной.
   - Хочешь убедиться, что мы сделали все  как  надо?  -  спросил  Гарденер.
Сейчас он почувствовал себя значительно лучше, чем за все предыдущие месяцы,
а может быть и годы. Стычка с Эндерсом значительно улучшила его самочувствие
и, как ни странно, принесла ему некоторое умиротворение.
   - Что ты имеешь в виду?
   - Да так, ничего, - ответил Гарденер и двинулся к  обрыву.  Он  уставился
вниз, ожидая увидеть воду, услышать  бульканье  и  всплески.  Глухо,  как  в
танке. Похоже, они снова промахнулись.
   Внезапно он осознал, что стоит, перегнувшись, над сорокафутовым  обрывом,
заложив руки за спину, а за его спиной - человек,  которому  он  только  что
расквасил физиономию. "Если бы Эндерс захотел, он мог бы зайти  со  спины  и
столкнуть меня в эту пропасть", - подумал он, и словно услышал,  как  Эндерс
сказал:
   "Раздавать оплеухи сейчас может оказаться крупной ошибкой".
   Но он не обернулся, а призвал на помощь свое шестое чувство, граничащее с
ясновидением; он словно развернул свое зеркальце бокового обзора и, глядя  в
него, установил, что тот, кто был сзади него, не собирается сталкивать его в
пропасть.
   Когда наконец он  оглянулся,  Эндерс,  выглядевший,  как  побитая  кошка,
копался в инструментах. Гард предположил, что  его  снова  начали  одолевать
галлюцинации.
   - Ну, что скажешь? - довольно приветливо обратился  к  нему  Гарденер.  -
Там, внизу, масса разбитой породы. Вернемся к  работе  или  будем  дуться  и
таить обиду?
   Эндерс  вошел  под  навес,  взял  подъемное   устройство,   которое   они
использовали для перемещения больших камней и двинулся с  ним  к  Гарденеру.
Тот взвалил его на плечи. Он уже было шагнул к  тросу,  завязанному  петлей,
затем оглянулся на Эндерса.
   - Не забудь вытащить меня обратно, когда я дам знать.
   - Не забуду. - Глаза Эндерса - или это только так казалось  из-за  стекол
очков - были довольно мрачными. Правда, Гард обнаружил, что его это не очень
волнует. Он встал в импровизированное "стремя",  затянул  его,  пока  Эндерс
отходил к лебедке.
   - Запомни, Джонни. Внимание и уважение. Сегодня это - залог успеха.
   Джон Эндерс молча принялся опускать его вниз.

4

   Воскресенье, 31 июля
   В воскресенье утром, в четверть двенадцатого  Генри  Бак,  для  друзей  -
просто  Ханк,  совершил  очередную  дурацкую  выходку,  довершившую  картину
всеобщего безумия, охватившего Хэвен и его окрестности "Люди в Хэвене  стали
довольно вспыльчивы", как сказал Эндерс  Гарденеру.  Рут  Маккосланд  видела
достаточно свидетельств "вспыльчивости" во время поисков Дэвида Брауна: люди
ругались, чертыхались. Одним словом, были готовы рвать и метать.  По  иронии
судьбы, сама Рут - Рут и те светлые и ясные моральные установки, которые она
всегда олицетворяла в жизни этих людей - предотвратили перерастание  поисков
во всеобщую потасовку. Вспыльчивые? "Остервеневшие" - подходит  больше.  Вся
атмосфера в городе была сродни комнате, наполненной газом, в  котором  стоит
только чиркнуть спичкой.., или случайно сделать что-нибудь вполне  невинное,
но столь же смертельно опасное, чтобы жуткий взрыв разнес комнату  вместе  с
маленьким шалуном; и уничтожил весь дом в придачу, Однако, роковая искра все
еще не вспыхнула. В этом была заслуга Рут. Правда, Бобби  тоже  внесла  свою
лепту. Итак, после того достопамятного визита  в  сарай  к  Бобби  полдюжины
мужчин и одна женщина принялись трудиться, как оглашенные, ни дать, ни взять
-   хиппи-шестидесятники,   постоянно   вмазанные   ЛСД;   все   их   усилия
сконцентрировались  на  том,  чтобы  помочь  Хэвену  пережить  первый   этап
трудностей и бед, связанных с "превращением".
   К счастью для жителей Хэвена, впрочем, как и для жителей штата Мэн, Новая
Англия, а, возможно, и для всего континента, если не для целой планеты,  что
глобальный взрыв все-таки не случился. Наверное, я  не  первый,  кто  скажет
вам, что во всей вселенной не существует ни одной планеты, вокруг которой не
дрейфовали бы в открытом космосе огромные мертвые цилиндры, как  напоминание
о цивилизациях, уничтоженных в  минувших  войнах,  возникших  почти  что  на
пустом месте и превративших какой-нибудь провинциальный городок вроде Хэвена
в филиал Содома и Гомморры, в тот момент, когда для них настал судный  день.
Никто наверняка не знает, когда наступит конец - если  он  наступит.  И  вот
тогда-то, в  конце  июня,  наступило  такое  время,  когда  целый  мир  мог,
проснувшись, обнаружить, что все,  что  есть  вокруг,  поставлено  на  грань
уничтожения из-за ужасного, самоубийственного  конфликта,  разразившегося  в
Мэне (закрытом городе, работающем на ядерную индустрию) - страшные перемены,
вызванные чем-то столь же важным, как, например, маленькой стычкой во  время
обеденного перерыва в Хэвенской закусочной.
   Конечно же мы можем разнести себя вдребезги и без посторонней помощи,  по
причинам, выглядящим совершенно тривиальными и нелепыми в масштабе  световых
лет и с точки зрения наблюдателей из другой галактики, с точки зрения  того,
кто наблюдает издалека, с Магелланова Облака, того,  что  на  Млечном  Пути,
например, вторжение русских войск для захвата иракских нефтяных скважин  или
решение НАТО установить в Западной  Германии  американские  ракеты,  кажется
столь же ничтожным поводом для конфликта, как если бы  тот,  кто  нажмет  на
"красную кнопку", злоупотребил бы кофе или выпивкой. Результат  один  и  тот
же, если смотреть в масштабе галактики.
   Как бы то ни было, напряженный период в городе Хэвен закончился только  в
июле - к тому времени, когда почти каждый из жителей остался  без  зубов,  и
произошел ряд других, не менее странных мутаций. Те, кто побывали в сарае  у
Бобби и подверглись воздействию зеленого свечения, ощутили перемены дней  на
десять раньше, но постарались их скрыть.
   Размышляя о природе загадочных перемен, можно  было  сделать  вывод,  что
люди стали если не мудрее, то, во всяком случае, благоразумнее.
   Вот  потому-то  мстительная  выходка  Ханка  Бака,  направленная   против
Альберта "Питса" Барфилда, стала последним из ряда вон выходящим  безумством
в Хэвене, и, в свете происходящего, получила широкий общественный резонанс.
   Ханк и Питс Барфилд, бывало, перекидывались в покер по четвергам, в своем
узком кругу, к которому принадлежал и Джо Полсон. К  тридцать  первому  июля
партии покера пришлось прекратить, и не потому, что та  сучка  Бекка  Полсон
совсем свихнулась и поджарила своего мужа. Просто дальнейшая  игра  потеряла
смысл: какой уж тут покер, когда все игроки стали телепатами?
   Ну так вот, Ханк имел зуб против Питса Барфилда, и чем больше он об  этом
думал, тем больше разрасталась обида. Все эти годы Питс преуспевал,  причем,
не совсем честным путем, надо думать. Кое-кто  подозревал  это  -  Ханк  мог
припомнить, как однажды вечером у Кьюла Арчинбурга Мосс сказал:
   - То, что он мошенник также верно, как и то, что ты родился, Ханк. Дело в
том, что этот ублюдок собаку на этом съел. Будь он хоть чуть-чуть  послабее,
я бы застукал его на этом.
   - Но, если ты так думаешь, почему не выходишь из игры?
   - Чушь. В этих играх все честны, пока светит солнце,  а  когда  наступает
ночь... Ей-богу, я могу переиграть любого из них, ну, почти любого...
   Ого!
   - Впрочем, один маленький прокол - и колосс на глиняных ногах рухнет;  он
и так стоит не очень крепко.., осталось  только  подтолкнуть,  но  это  надо
сделать вовремя. Похоже, сейчас он переживает не лучшие  времена...  Кстати,
ты заметил, что он куда-то смывается каждый  четверг  вечером?  Сыграем  еще
раз?
   Этот разговор состоялся лет  семь  назад.  Уже  тогда  Ханк  неоднократно
замечал частые отлучки Питса. В то же время у него были основания  полагать,
что все это - не более, чем пунктик, на котором защитился Мосс; сам Мосс был
первоклассным игроком в покер,  он  просто  не  знал  себе  равных,  он  мог
вытрясти карманы всякого, кто садился с ним за карты.  Однако,  за  минувшие
годы многие высказывали подобные подозрения, и почти все они были  чертовски
славными ребятами, вполне достойными доверия. Те  ребята,  с  которыми  Ханк
любил пропустить кружку-другую пива, да и вообще, мог  бы  пойти  с  ними  в
разведку - все они выходили из игры. И делали они это смирно, спокойно,  без
скандала или разборок, так что не было ни малейшего намека на то,  что  Питс
Барфилд может  быть  призван  к  ответу.  В  конце  концов  они  вступали  в
Бангорский клуб игроков в кегли, где и проводили вечера по понедельникам; да
и вообще, их женам не улыбалось, что они  возвращались  два  раза  в  неделю
поздно ночью. Их расписание изменилось, и они больше не могли  задерживаться
допоздна. Предлогов находилось достаточно: например, наступила  зима  (даже,
если на дворе только май месяц), и им просто необходимо поработать на  своих
участках, занесенных снегом.
   Итак,  они  выходили  из  игры,  осталась  только  крошечная  группка  из
трех-четырех человек, которая  все  еще  держалась,  правда  уже  с  меньшим
успехом, зная, что те аутсайдеры или приняли все, как  есть,  или  разнюхали
обман столь же ясно, как и могли почувствовать амбре,  постоянно  исходившее
от давно немытой туши Барфилда. Они это  поняли  -  и  Хим,  и  Кьюл  и  Джо
тряслись за свою шкуру. Причем, тряслись все эти годы.
   После того, как результаты пресловутого "превращения" дали себя знать,  у
Ханка открылись  глаза:  он  уяснил  всю  правду,  уяснил  раз  и  навсегда.
Оказывается, что Питс не только  нечист  на  руку,  но,  время  от  времени,
смотрел сквозь пальцы на шулерство. И весьма  снисходительно  позволял  себе
нечто вроде этого. Он перенял эти фокусы во время несения службы в Берлине в
первые месяцы после ввода союзнических войск  в  поверженную  Германию...  И
теперь, долгими, душными и жаркими июльскими ночами Ханк лежал в кровати без
сна, с раскалывающейся от зноя головой, лежал и представлял, как Питс  сидит
в своем уютненьком коттедже, разутый и полуодетый,  и  ухмыляется  блаженной
физиономией, показывая при этом полусгнившие  зубы.  Такая  улыбочка  обычно
проступала, когда он мечтал вслух или про себя о том, какие штучки он  может
провернуть при первом же удобном случае.
   Головная  боль  и  галлюцинации  наяву  преследовали  Ханка  добрых   две
недели.., а потом, в одну из удушливых ночей,  пришел  ответ.  Пожалуй,  ему
стоит отослать старину Питса послужить еще. А что? Мысль что  надо.  Правда,
на сей раз это будет своеобразный вояж. А пункт назначения может отстоять от
Хэвена приблизительно на пятьдесят световых лет, или пять тысяч, а  лучше  -
на пять миллионов. Итак, почему бы ему  не  отправиться  в  Зону  Призраков,
другое измерение, так сказать? Ханк вполне может это осуществить. Он сел  на
кровати и расплылся в улыбке. Головная боль прошла в один миг.
   - Ну, и что за вояж он предпримет, мать его так? - пробормотал он;  потом
взялся всесторонне обдумывать этот вопрос. Ничего сложного. Уже к трем  утра
ответ был найден.
   Он отловил Питса только через неделю после того,  как  идея  осенила  его
измуче