ые
челюсти, когда все станет на свои места. Мосс задумчиво поглядел на него, но
промолчал. Гард протер носовым  платком  наушники.  Когда  он  одел  их,  то
услышал отдаленный шуршащий звук, вроде того, который  вы  слышите,  поднеся
раковину к уху: кажется, что где-то  вдалеке  плещется  море.  Он  установил
антенну так же, как это делал Мосс, а потом осторожно поднял ее.  Отдаленный
шум прибоя, раздававшийся в наушниках, изменился. Насос слегка  сдвинулся  -
он мог поклясться, что  так  оно  и  было.  Но  потом  произошли  сразу  два
непредвиденных события. Горячая кровь хлынула у него из носа, заливая губы и
подбородок, а голова наполнилась голосами, твердящими на разные лады. "КОВЕР
ДЛЯ ВАШЕЙ БЕРЛОГИ ИЛИ ДЛЯ ВСЕГО ДОМА -  ПОЧТИ  ЗА  БЕСЦЕНОК!"  -  надрывался
диктор, сверля своим пронзительным, поющим голосом мозги Ганрденера; потом -
неясный шум и обрывки слов. "А ТЕПЕРЬ  МЫ  ПРЕДЛАГАЕМ  НОВОЕ  ОСНАЩЕНИЕ  ДЛЯ
ВАШЕГО ПЫЛЕСОСА! БУДЬТЕ  УВЕРЕНЫ,  ВЫ  И  НЕ  ЗАМЕТИТЕ,  КАК  ВЫПЛАТИТЕ  ВСЮ
СТОИМОСТЬ".
   - Ууууу.
   - Бога  ради,  заткнись!  -  застонал  Гарденер.  Он  сорвал  наушники  и
схватился за голову. Слава Богу, паскудный голос диктора наконец заглох.  Он
мотал головой и размазывал кровь по щекам.
   Фриман Мосс уставился на него круглыми глазами.
   - Ты чего, а? - спросил он.
   - Да вот, - слабо отозвался Гарденер, -  Это  что-то  вроде  аллергии  на
рок-н-ролл. Если не возражаешь, я присяду на минутку, да,, Мосс? Я тут  чуть
было не наложил в штаны.
   - А у тебя из носа течет кровь...
   - О, как вы догадались, мистер Шерлок Холмс? - спросил Гарденер.
   - Пожалуй, лучше мне заняться этим снова.
   Гарденер был более, чем счастлив, уступить ему эту почетную  обязанность.
Остаток дня ушел на то, чтобы переправить все оборудование к  траншее;  Мосс
так обессилел, что под  конец  Гарду  пришлось  практически  тащить  его  на
плечах.
   - Такое ощущение, словно  на  меня  обрушилась  пара  кубометров  дров  и
вышибла мне мозги, - жаловался, задыхаясь, тот.
   После такого заявления Гард и надеяться  не  смел,  что  он  вернется  на
следующий день. Но Мосс пунктуально заявился к семи часам.  На  сей  раз  он
оставил свой грузовик и приехал на "Понтиаке". Он  открыл  дверцу  и  вышел,
держа корзинку с провизией в руках.
   - Давай сюда. Поесть не помешает. Гарденер, надо  сказать,  уважал  Мосса
больше, чем троих предыдущих "помощников".., похоже на то, что  он  был  ему
глубоко симпатичен.
   Когда, они направились к кораблю, шлепая  по  утоптанной  тропинке,  Мосс
осмотрел его с головы до брюк и ботинок, заляпанных вчерашней глиной.
   - Ты, я вижу, тоже оклемался.
   И это, собственно говоря, было все, что мистер Фриман Мосс сказал  ему  в
тот день.
   Опустив несколько шлангов в траншею, они  заготовили  еще  с  десяток  на
смену, чтобы откачивать воду непрерывно. Эти "кишки", как называл  их  Мосс,
представляли собой огромные матерчатые кольца, которые, по мнению Гарденера,
когда-то верно служили пожарным. Они приняли все меры, чтобы откачивать воду
равномерно и не затопить участок Бобби.
   - Уф, давай-ка еще несколько штук сюда, туда и туда тоже, - сказал  Мосс;
это было, собственно говоря, все, что он мог предложить по этому поводу.
   Еще не начав качать, он снабдил  Гарденера  набором  V-образных  зажимов,
предназначавшихся для могущих дать течь насосов.
   - Если они разлезутся, то фонтанов будет не меньше,  чем  в  Версале  или
Сан-Суси. Если ты видел когда-нибудь отбившийся от рук  пожарный  шланг,  то
представляешь, чем это чревато. А  у  нас  нет  лишних  помощников,  стоящих
наготове и перекрывающих дырявые шланги с утра до ночи.
   - Ну что ж.., добровольцы не ломятся к нам толпой...  Фриман  Мосс  молча
окинул его взглядом. Потом выдавил:
   - Смотри в оба, Гард. И имей в виду, что нам  час  придется  надрываться,
чтобы ликвидировать течи.
   - А разве ты не можешь  следить  за  напором,  вместо  того  чтобы  дурью
маяться со всеми этими зажимами? Мосс обиженно вытаращил глаза.
   - Будь уверен, - сказал он, - что ни ты,  ни  я  не  сможем  уследить  за
мощнейшим напором воды в насосе; а течь мы не засечем до Судного Дня.
   Гарденер взял его за руку, усмехаясь.
   - Ладно, я ведь только спросил, - виновато пояснил он.
   - Мир.
   В ответ тот только хмыкнул в своей неподражаемой манере.
   Уже к половине десятого вода с огромной  скоростью  убывала  из  траншеи,
освобождая  корабль.  Вода  была  холодной  и  прозрачной,   как   слеза   -
действительно, как слеза, точнее не скажешь. Можно сказать, что они  создали
рукотворную реку. Им оставалось только сидеть в  тени,  на  темной,  влажной
земле, усеянной хвоинками и шишками, и наблюдать за работой насоса; довольно
утомительно сидеть, не спуская  глаз  с  пульсирующих  пожарных  шлангов,  и
укорачиваться от сбивающих с ног струй, вырывающихся  время  от  времени  из
прорех. Мосс из предосторожности,  регулярно  перекрывал  насос,  чтобы  они
могли поменять прорвавшиеся шланги или поставить зажимы; как правило,  после
этих манипуляций им приходилось перебираться в  другое  место,  так  как  их
лежбище оказывалось мокрым, как после тропического дождя.
   К трем часам поток начал выворачивать близлежащие кустики, а часов в пять
Гарденер услышал глухой треск падающего дерева. Он вскочил на ноги и вытянул
шею, но все случилось слишком быстро, так что поток уже унес дерево.
   - Судя по звуку,  это  старая  сосна,  -  прокомментировал  Мосс.  Теперь
настала очередь Гарденера молча уставиться на Мосса.
   - А может, и ель, - усомнился Мосс с абсолютно серьезным лицом. Гарденеру
показалось, что он шутит, разыгрывает его, ну хоть чуть-чуть.
   - Как ты думаешь, вода уже достигла дороги?
   - Подозреваю, что так оно и есть.
   - Так что же, она размоет дорогу?
   - Нет. Горожане уже протоптали новую  магистраль.  И  ничего  особенного.
Полагаю, движение будет прервано на пару дней, но и в лучшие  времена  здесь
редко кто проезжал, а уж теперь...
   - Да, я это заметил, - подтвердил Гарденер.
   - Чертовски здорово, с моей  точки  зрения.  С  отдыхающими  всегда  одни
неприятности... Прикинь, Гарденер, - я чуть перекрою напор в насосах, но они
все равно будут выкачивать пятнадцать или даже семнадцать галлонов в минуту,
и так - всю ночь. При том, что работают все четыре насоса, это составит  три
тысячи восемьсот галлонов в час, а сколько за ночь? Не  плохо  для  бросовой
техники, а? Давай-ка, пойдем отсюда. К тебе корабль благоволит, а у меня вот
подскочило давление. Если ты не против, я выпью одну бутылочку твоего  пива,
домой-то доберусь еще не скоро.
   Мосс заявился и на следующий день, в субботу, в своем старом  "Понтиаке",
и привез еще несколько насосов мощностью тридцать пять  галлонов  в  минуту,
три тысячи восемьсот галлонов в час.
   Ну а на следующее утро, в воскресенье, его не было.  Он  вышел  из  игры,
покинув Гарденера и предоставив ему возможность размышлять над  старой,  как
мир, альтернативой.
   Вариант первый: "Делай свое дело, как обычно".
   Вариант второй: "Беги отсюда". Он уже пришел к выводу,  что,  если  Бобби
умрет, потребуется не более получаса, чтобы организовать  несчастный  случай
со смертельным исходом, который положит конец его мытарствам. Если он  решил
бежать, известно ли это им заранее? Гарденеру так не казалось. Он, как и все
уцелевшие хэвенцы, играет в покер довольно старомодным способом: не открывая
карт. Ох, к слову, как  далеко  ему  удастся  уйти,  чтобы  скрыться  от  их
губительного излучения. Да и удастся ли вообще вырваться за  пределы  весьма
ограниченного пространства, в котором только и  может  обитать  мутировавший
хэвенец?
   Гард предполагал, что  далеко  он  не  уйдет.  Ну,  Дерри,  Бангор,  даже
Огаста.., но все это слишком близко. Портленд? Может быть? Возможно.  На  ум
ему пришла аналогия с курением.
   Когда ребенок начинает курить, он рад, если может  выкурить  сигарету  до
половины и  не  вывернуться  наизнанку.  Шесть  месяцев  практики  дают  ему
возможность  выкуривать  от  пяти  до  десяти  штук  в  день.  Дай  сигарету
трехлетнему ребенку - и ты получишь кандидата на рак  легких,  выкуривающего
по две с половиной пачки в день.
   А теперь переставим события местами. Скажи ребенку, сделавшему  несколько
первых затяжек и позеленевшему от тошноты, что  он  должен  бросить  курить,
тогда, вероятно, он  падет  ниц  и  поцелует  тебе  задницу.  Застукай  его,
выкуривающего  пять-десять  сигарет  в  день,  и  ты  натолкнешься  на   его
безразличие.., он пояснит, что приспособился к этой дозе, что и компенсирует
ему отказ от сладостей, когда он взволнован или расстроен.
   Исходя  из  своего  собственного  опыта,  Гарденер  знал,  что  увещевать
курильщика  бесполезно.  Скажи  ему  прекратить  забивать  гвозди  в  крышку
собственного гроба, и он схватится за грудь, как от инфаркта.., а все это  -
для того, чтобы ты не выхватил  пачку  сигарет  из  нагрудного  кармана  его
рубашки. Курение, как Гарденер знал из своего более успешного опыта борьбы с
этой привычкой, это,  все  равно  что  попытка  дополнить  и  скрасить  свое
физическое существование. В первую неделю без сигарет курильщик страдает  от
жажды, головных болей, мышечных спазм. Доктора  приписывают  витамин  В  12,
чтобы сгладить самые тяжелые симптомы.  Однако,  они  знают,  что  ничто  не
компенсирует экс-курильщику отказ от  сигарет,  ничто  не  купирует  чувство
потерянности и депрессию  в  течении  еще  шести  долгих  месяцев,  до  того
момента, когда курильщик полностью освободится  от  моральной  и  физической
зависимости.
   Вот и Хэвен, - думал Гарденер, пуская насосы на  полную  мощность,  -  ни
дать, ни взять - накуренная комната. Сначала их  мутило..,  словно  компанию
школьников, впервые затягивающихся в кустах за  школой.  Но  теперь-то,  они
свыклись  с  этим  воздухом,  почему  бы  и  нет?  Все  они  теперь  заядлые
курильщики. Это в воздухе, которым  они  дышат,  и  один  Бог  знает,  какие
перемены свершаются и еще свершатся в их сознании и телах. Ведь  губительные
перемены уже дают себя знать через полтора года  постоянного  курения.  Ведь
пишут же об участившихся случаях мозговых опухолей среди поселения городов с
повышенным  уровнем  загрязненности  воздуха  или,  не  дай  Бог,   районов,
подвергшихся излучению ядерных реакторов. А какие же перемены  произойдут  с
нами?
   Гарденер терялся в догадках - ему пока что не удалось отметить  какие  бы
то ни было существенные  изменения,  кроме  выпадения  зубов  и  нарастающей
флегматичности. Но ему казалось, что это не зайдет слишком далеко,  если  он
будет держаться на порядочном  расстоянии  от  корабля.  Возможно,  все  это
началось после облучения, но тут ему пришла мысль, что  они  слишком  быстро
потеряли к нему интерес.., как только проявились первые симптомы.
   Он перевел все четыре насоса на предельную скорость; тут же прорвало один
шланг. Он  приступил  к  обыденной  работе,  проверяя  зажимы,  которые  еще
держались на шлангах.
   Покончив с этим делом, он пришел к выводу, что у него  есть  два  выхода:
держать язык за зубами, или выложить все, как есть, причем во весь голос. Он
предполагал, что, по разным причинам, он будет хранить молчание.  Ведь  это,
по сути, значило отойти от  дел  -  описать  последний  месяц  изнурительной
работы и те изменения, которые может вызвать самоубийственный  курс  мировой
политики с "последним доводом королей"; описать печальную судьбу его  лучших
друзей и, в первую очередь, верную подругу Бобби Андерсон, которая, вот  уже
две недели, in absentia.
   Вариант третий: положить  этому  конец.  Взорвать  это  ко  всем  чертям.
Разрушить эту штуку. Превратить это все в не  более  чем  досужую  сенсацию,
вроде предполагаемых пришельцев в "Ангаре-18".
   Несмотря на всю ту глухую ярость, которую он питал к ядерной энергии  как
таковой и тем свиньям-технократам, которые создают ядерные реакторы и в упор
не видят (отказываются видеть) ту опасность, того демона,  вырывающегося  из
лампы, то в Чернобыле, то еще где, несмотря на жуткую депрессию,  в  которую
его повергали заявления ученых о ссудном часе, который мог бы  наступить  за
две минуты до полуночи, он ясно осознавал, что самое лучшее,  что  он  может
сделать - это разрушить корабль. Окисление, которое ускорится, из-за  снятия
земляного покрова (в этом он не сомневался), затронет поверхность корабля, и
тогда уж, как из рога изобилия хлынут паранормальные явления, перед которыми
то, что до сих пор происходило в Хэвене - просто ерунда; кстати, одному Богу
известно, что там внутри. Должен же там  быть  какой-то  груз?  Нейрохирург,
погибший  в  крушении,  старик  и  городской  полицейский,  может  быть,   и
леди-констебль, миссис Рут Маккосланд, может быть,  два  других  исчезнувших
полицейских, а может, даже и ребенок Браунов.., кто может  оказаться  внутри
этой штуки, на которую он уставился, как ненормальный,  которая  выглядывает
из земли, как морда огромной белой акулы? Кто-то из  них?  Или  все  они?  А
может, и никто из них?
   В одном Гард был уверен - это еще не конец.
   То, что корабль, выступающий из земли - только  часть  чего-то  целого  -
несомненно.., но он так  же  -  всего  лишь  обломок  судна,  прибывшего  из
непознанных миров, находящихся где-то невообразимо далеко,  в  вечной  тьме,
своего рода дверь из нашего измерения в то, другое.., дверь,  через  которую
могут войти существа, чье сознание может так же отличаться от человеческого,
как человеческий ум отличается от ума термитов. Вот он  -  огромный,  просто
ирреальный объект, сверкающий под жаркими солнечными лучами в это воскресное
утро.., однако, может статься, это просто передаточный пункт, через  который
демоны проходят из тех миров в наш.  В  этот  момент  он  почувствовал,  как
тревога  сдавила  его  горло,  словно  он  встретился  глазами  со  взглядом
неведомого существа, смотрящего на него из земли.
   Положить этому конец, но как? Взорвать это, но чем?  Даже  гипотетически,
как это сделать? Если динамит еле-еле  осилил  породу,  в  которой  покоился
корабль, не причинив ему ни единого повреждения,  что  он  может  придумать.
Взять взрывчатку с Лимстонской военно-воздушной базы, стащить атомную бомбу?
Такое  бывает  только  в  фантастических  романах.  Вот  так  потеха  будет,
возможно, последняя в его жизни, если он завладеет ядерным оружием и  пустит
его в ход, желая  всего-то  уничтожить  корабль,  наделает  таких  дел,  при
всем-то его пацифизме.., а кораблю - хоть бы хны!
   Скудный выбор, ничего не скажешь, а третий вариант - вообще  никуда..,  а
тем временем его руки проявившие большую мудрость, чем  его  ум,  покуда  он
ломал себе голову, выполняли обыденную утреннюю работу - регулировали  напор
в насосах и проверяли наполнение шлангов.  Теперь  он  наклонился,  проверяя
уровень воды. К счастью, нашелся мощный прожектор, осветивший траншею  почти
до дна - уровень воды быстро падал. Он  предвидел,  что  взрывы  и  отгрузка
разбитой породы возобновятся в среду, четверг,  самое  позднее..,  рано  или
поздно они возобновятся и работа пойдет быстрее. Насыщенная водой  порода  -
мягкая и пористая, так  что  выкопать  яму  для  взрывчатки  займет  немного
времени, впрочем, там должны образоваться естественные углубления, в которые
можно заложить взрывное устройство. Словом, предстоит продвигаться вглубь.
   Гарденер  постоял,  нагнувшись  над  разрезом  в  земле,  направлял   луч
прожектора в темную глубину. Затем он выключил прожектор и снова  отправился
проверить зажимы. Ну, что ж, уже половина девятого: пора идти выпить.
   Он повернулся.
   Перед ним стояла Бобби.
   У Гарденера отвисла челюсть. Кое-как закрыв рот,  он  уставился  на  нее,
приняв все это за мираж. Но Бобби стояла, твердо опираясь на землю ногами, к
тому же, Гарденер заметил, что ее волосы значительно поредели -  сквозь  них
просвечивала бледная и ослепительно-белая кожа. Теперь  лоб  отодвинулся  до
середины головы, словно  на  картинах  Леонардо  да  Винчи,  напоминающих  о
нелепой средневековой  моде.  Сквозь  просвечивающую  кожу  выступали  кости
черепа; одним словом, она была похожа на человека,  перенесшего  длительную,
изнуряющую болезнь. Левая рука - на перевязи. И...
   Она накрасилась. Просто нашпаклевана. Да я уверен,  что  она  накладывала
грим горстями, словно заделывая шрамы от оспы. Но это она...  Бобби..,  даже
не представлял, Слезы навернулись Гарденеру на глаза. Бобби стала двоиться и
расплываться. Только сейчас он почувствовал как одиноко ему было все эти две
недели.
   - Бобби? - спросил он хрипло. -  Это  правда  ты?  Бобби  улыбнулась  той
сладостной улыбкой, которая, бывало, так ему нравилась, и  которая  уберегла
его от многих идиотских выходок.
   Это - Бобби. Это - Бобби, и он ее любит.
   Он шагнул к ней, взял за плечи и уткнулся заплаканным лицом в ее шею. Так
бывало и раньше...
   - Привет, Гард, - выговорила она сквозь слезы.
   Теперь и он зарыдал в полный голос. И  стал  целовать  ее.  Целовать  ее.
Целовать ее.
   Обхватил ее обеими руками. Она закинул левую руку к чему на плечи.
   - Нет, - выговорил он, целуя ее. - Нет, ты не можешь.
   - Шшш. Я должна. Это мой последний шанс, Гард. Наш последний шанс.
   Они целовались снова и снова, не в силах оторваться друг от друга. Теперь
ее рубашка была расстегнута и смята, и он  осыпал  поцелуями  тело,  которое
самая буйная фантазия не сделала бы соблазнительным: бледное и истощенное, с
опавшими мышцами и обвисшими грудями, но он любил  ее,  целовал,  целовал..,
два безумца с лицами, промокшими от слез, прильнули друг к другу.
   "Гард, дорогой мой, дорогой, ты всегда..."
   "Тшшшшшш".
   "Ох, пожалуйста, я люблю тебя".
   "Бобби, я люблю..."
   "Любишь..."
   "...поцелуй меня..."
   "...поцелуй..."
   "Да..."
   Под ними ковер из опавшей хвои, а вокруг - сладостная тьма. И ее слезы. И
его слезы. А губы слиты в неотрывном поцелуе. Взяв ее, Гарденер почувствовал
две вещи: как он истосковался по ней и какое безмолвие вокруг, не слышно  ни
одной птицы. Лес мертв.
   И поцелуи.

12

   Чтобы стереть  ее  коричневатую  крем-пудру  с  обнаженного  тела,  Гарду
пришлось воспользоваться заношенной рубашкой. Большая часть грима  смазалась
с ее лица. Неужели она пришла сюда, предвидя, что отдастся  ему?  Теперь  об
этом лучше не думать. По крайней мере, сейчас.
   Что и говорить, сейчас они оба служили манной небесной для мушек, комаров
и гнуса, но Гарду было не до этого. Да и ей тоже. Может быть, корабль сыграл
свою побуждающую роль, - думал он, глядя на корабль, - а что,  чем  черт  не
шутит?
   Он  перевернул  свою  рубашку  и,  осторожно  приподняв  лицо  Бобби   за
подбородок, принялся счищать с него грим. Впрочем, почти вся пудра и  помада
растеклись от пота.., или были смыты слезами.
   - Я поранил тебя, - сказал он.
   "Но ты же любил меня", - ответила Бобби.
   - Что?
   "Ты же слышишь меня, Гард. Я знаю, что слышишь".
   - Ты сердишься? - спросил он,  опасаясь,  что,  рухнувшие  было  барьеры,
встанут между ними снова, а этого бы не хотелось. - Ты  не  хочешь  со  мной
разговаривать?
   Он помолчал.
   - Я не виню тебя. За все эти годы мы наговорили друг  другу  уйму  всякой
ерунды, подружка.
   - Я говорила с тобой, - сказала она, смутившись, что лежит в его объятьях
уже после того, как закончились  любовные  игры.  Гарденеру  понравилось  ее
всегдашняя застенчивость.
   - Я передавала тебе свои мысли.
   - А я не слышал.
   - А раньше ты слышал.., и отвечал мне. Мы разговаривали, Гарденер.
   - Мы были ближе к.., этому. - Он махнул рукой в сторону корабля.
   Она мягко улыбнулась и уютно прижалась щекой к его плечу. Под слоем грима
ее кожа казалась такой ранимой, такой уязвимой...
   - А что? Я поранил тебя?
   - Нет. Ну, да. Немножко. - Она улыбнулась. Это была старая славная улыбка
Бобби Андерсон, которая освятила бы и преисподнюю, и все же слезы