Твой страховой полис. Да, я думаю, я это понял.
   - О'кей, - сказал он.
   Они пошли к котловану. Бобби села в подъемник первая, пока кабель тянулся
из бока "Электролюкса - , чтобы запустить  кнопку.  Подъемник  пришел  снова
наверх и Гарденер шагнул в него, держась за канат, в то  время  как  он  уже
начал спускаться.
   Он бросил последний взгляд на оснащенный батарейками старый  "Электролюкс
и подумал опять: "Как, черт возьми, он выбрался наружу?"
   Затем он провалился в туманность котлована и во  влажный  каменный  запах
мокрых скал; гладкая поверхность корабля вырастала слева от него, как  стена
небоскреба без окон.

4

   Гард слез с подъемника. Он и Бобби стояли плечами к круглому  пазу  люка,
который имел форму большого иллюминатора. Гарденер  чувствовал,  что  он  не
может оторвать глаза от знака, выгравированного  на  нем.  Он  нашел  в  нем
что-то из своего детства. Тогда была вспышка эпидемии дифтерии  в  пригороде
Портленда, где он рос. Два мальчика умерли, и отдел здравоохранения  объявил
карантин. Он вспомнил себя, идущего в библиотеку, рука надежно зажата в руке
матери, и дома, которые они проходят, с прибитыми табличками на дверях,  где
то же самое слово - черными тяжелыми заглавными буквами.  Он  спросил  маму,
что оно означает, и она сказала, что, значит, в доме  больной.  Это  хорошее
слово, сказала она, потому что предупреждает людей, чтобы не заходили.  Если
они зайдут, сказала она, они могут подхватить заразу и разнести ее.
   - Ты готов? - спросила Бобби, прерывая его мысли.
   - Что это значит? - он указал на знак на крышке люка.
   - Бурма-Шейв, - Бобби не улыбалась, - а ты знаешь?
   - Нет.., но я думаю, я сейчас ближе, чем когда-либо прежде.  Он  поглядел
на баллон, прикрепленный к поясу и снова спросил себя, а что если  он  несет
яд, который проникнет в его легкие с первым вдохом. Нет, он  так  не  думал.
Это было как награда. Один визит  в  Священный  Центр,  перед  тем  как  его
сотрут, исключат из уравнения.
   - Хорошо, - сказала Бобби. - Я собираюсь открывать...
   - Ты собираешься подумать, как открыть его, - сказал Гарденер,  глядя  на
вилку в ухе Бобби.
   - Да, - Бобби ответила скучающе,  как  бы  спрашивая:  "Что  еще?".  -  Я
собираюсь открыть эту  диафрагму.  Будет  поток  плохого  воздуха,  как  при
взрыве.., и когда я говорю плохого, я  подразумеваю  действительно  плохого.
Как твои руки?
   - Что ты имеешь в виду?
   - Порезы?
   - Все, что были, уже зажили, - он вытянул руки,  как  маленький  мальчик,
показывающий чистые руки перед обедом.
   - О'кей, - Бобби достала  пару  шерстяных  рабочих  перчаток  из  заднего
кармана и натянула их. На удивленный взгляд Гарда она ответила:
   - Заусенцы на двух пальцах. Может быть, это  не  страшно,  а  может  -  и
достаточно. Когда увидишь, что диафрагма  начинает  сужаться.  Гард,  закрой
глаза. Дыши из баллона. Если ты затянешься тем, что выйдет из  корабля,  оно
убьет тебя так же быстро, как смесь Дран-0.
   - Я, - сказал Гарденер, - убежден в этом. Он засунул  мундштук  в  рот  и
пробки  -  в   ноздри.   Бобби   сделала   то   же   самое.   Гарденер   мог
слышать/чувствовать ее пульс в своих висках, очень частый, как будто  кто-то
постукивает в укутанный мягким барабан одним пальцем.
   Вот оно.., вот оно наконец.
   - Готов? - спросила Бобби в последний раз. Искажаемое  мундштуком,  слово
прозвучало, как у Элмера Фадда: Фотоф? Гарденер кивнул.
   - Помнишь? Фофниф?
   Гарденер снова кивнул.
   Ради Бога, Бобби, давай!
   Бобби кивнула.
   О'кей. Будь готов.
   Прежде чем он  успел  спросить  ее,  к  чему,  знак  на  люке  неожиданно
разорвался, и Гарденер понял с глубоким, почти  болезненным  волнением,  что
люк открывается.  Раздался  звук  тоньше,  чем  скрежет,  как  будто  что-то
проржавевшее, закрытое  долгое  время  снова  задвигалось..,  но  с  большим
сопротивлением.
   Он увидел, что Бобби крутит клапан на баллоне, прикрепленном к ее  поясу.
Он сделал то же, затем закрыл глаза. Секундой позже мягкий ветер толкнулся в
его лицо, перебирая волосы на его мохнатых бровях. Гарденер подумал: Смерть.
Это смерть. Смерть проперлась мимо меня, наполняя котлован, как хлор. Каждый
микроб на моей коже сейчас уже умирает.
   Его сердце затолкалось слишком быстро,  и  он  начал  в  действительности
волноваться, как бы этот газ (как будто из гроба вырвавшийся, подсказал  его
пугливый мозг) не убил его сразу после того, как все закончится, и затем  он
осознал, что задерживает дыхание.
   Он сделал вдох через мундштук. Подождал, не  собирается  ли  этот  воздух
убить его. Не собирался. Этот  был  сухой,  со  спертым  вкусом,  но  вполне
пригодный для дыхания.
   Сорок, быть может, пятьдесят минут воздуха.
   Успокойся, Гард. Спокойней. Поглубже. Не пыхти так часто.
   Он замедлился.
   Попробовал, наконец.
   И тогда этот высокий,  скрипящий  шум  исчез.  Напор  воздуха  становился
мягче, затем и вовсе иссяк. Тогда Гарденер  провел  вечность  в  темноте,  с
закрытыми  глазами  перед  открытым  люком.   Единственными   звуками   были
приглушенный барабанчик его сердца и вдохи воздуха через регулятор  баллона.
Его рот уже чувствовал резину, зубы были сжаты слишком сильно  на  резиновой
шейке внутри маски. Он заставил себя успокоиться и расслабиться.
   Наконец, вечность кончилась. Чистые мысли Бобби заполнили его мозг:
   О'кей.., должно быть, О'кей.., ты можешь открыть свои голубые, Гард.
   Как мальчик на вечере чудес, Джим Гарденер сделал это.

5

   Он поглядел в коридор.
   Тот был совершенно круглым, не считая плоской дорожки на  боку  одной  из
сторон.  Положение  выглядело  плохим.  В  течение  долгого   мгновения   он
представлял Томминокеров как отвратительных  умных  мух,  ползущих  по  этой
дорожке на липких ножках.  Затем  логика  к  нему  вернулась.  Дорожка  была
перекошена, как и все было перекошено, потому что корабль лежал под углом.
   Мягкий свет исходил от закругленных, гладких стен.
   Никаких идиотских батарей, подумал Гарденер. Здесь действительно затяжные
спазмы. Он поглядел в коридор за  люком  с  глубоким  чувством  тревоги.  Он
живет. После всех этих лет. Все еще живет.
   Я собираюсь заходить, Гард. Ты идешь?
   Попробую, Бобби.
   Она шагнула вперед, нагнув голову, чтобы не стукнуться  о  верхний  изгиб
люка. Гарденер секунду колебался, снова закусил резиновый загубник  маски  и
шагнул следом.

6

   Была  минута  преходящей  агонии  -  он  почувствовал  себя,  как   будто
радиопередачи заполнили его голову. Не один звук, это было все  радиовещание
мира, одновременно пробившееся в его мозг.
   Затем это прошло - просто прошло. Он догадался, что звуки радио исчезают,
когда заходишь в туннель.  Он  зашел  в  корабль,  и  все  внешние  передачи
затухли. Это были не только внешние радиопередачи,  как  он  понял  секундой
позже. Бобби глядела на него, явно посылая мысль  -  Ты  в  порядке?  -  был
лучший мысленный улов Гарденера, но он же и единственный. Он не  мог  больше
слышать Бобби в своей голове.
   Удивленный, он послал обратно: Я отлично, иди дальше!
   Формулировка вопроса Бобби не  изменилась  -  она  была  гораздо  сильнее
Гарденера в этом, но не смогла прибавить ничего другого. Гард махнул ей идти
дальше. Секунду спустя, она кивнула и пошла.

7

   Они прошли двадцать шагов по коридору. Бобби двигалась без раздумий,  она
не колебалась, когда они  вошли  в  круглый  внутренний  люк,  подходящий  к
плоской дорожке на левой стороне. Этот люк, около трех  метров  в  диаметре,
был открыт. Не оглядываясь на Гарденера, Бобби забралась в него.
   Гарденер задержался, оглянулся на мягкий свет коридора.  Теперь  наружный
люк был далеко позади, круглый  иллюминатор  выходил  в  темноту  котлована.
Затем он пошел следом.
   Лестница отсюда вела в новый коридор, который был маленьким, почти таким,
чтобы ему подходило название  туннельчика.  Гард  и  Бобби  не  нуждались  в
лестнице;  положение  корабля  делало  коридор  почти  горизонтальным.   Они
поползли на четвереньках по лестнице, иногда касаясь спинами.
   Лестница далась Гарденеру нелегко. Ступеньки отстояли друг от друга почти
в четырех футах, вот что мешало. Человек - даже очень длинноногий  -  должен
был испытывать неприятности, пользуясь этой лестницей. Другое было то, что и
ступеньки были неудобными: с полукруглым углублением, почти выемкой в центре
каждой.
   Итак, у Томминокеров и вправду плохо с арками, подумал он, вслушиваясь  в
похрипывание собственного дыхания. Это здорово. Гард.
   Но картинка, которая ему представилась, была не с плоскими  ступнями  или
упавшими  арками;  картинка  пробралась  в  его  мозг,  мягко  и  с  простым
необоримым напором, это было  не-четко-видимое  существо,  карабкающееся  по
лестнице, существо, с одним толстым когтем на каждой ступне, когтем, который
чудно подходил к каждому из этих углублений, когда оно взбиралось...
   Внезапно круглые, тускло светящиеся стены словно надавили на него, и  его
охватил страшный приступ клаустрофобии. Томминокеры были здесь,  отлично,  и
они все еще  живы.  В  любой  момент  он  мог  почувствовать,  как  толстая,
нечеловеческая рука хватает его за лодыжку.
   Пот потек ему в глаза, обжигая.
   Он откинул голову назад, оглядываясь через плечо.
   Ничего. Ничего, Гард. Держи себя в руках!
   Но они были здесь. Может быть, мертвые - но как-то одновременно и  живые.
Они живы хотя бы в Бобби, с одной стороны. Но...
   Но ты должен видеть. Гард. Иди!
   Он опять пополз. Он оставлял легкие отпечатки потных ладоней на  металле,
он это видел. Человеческие отпечатки внутри этой штуки, которая пришла  один
Бог знает откуда.
   Бобби достигла выхода из туннеля, перевернулась животом кверху и  исчезла
из виду. Гард последовал за ней,  остановился  у  жерла  прохода  на  всякий
случай. Здесь было огромное открытое пространство,  в  форме  пятиугольника,
как большая комната в улье. Она была тоже  наклонена  под  большим  углом  в
результате катастрофы. Стены сияли мягким бесцветным светом. Толстый  кабель
тянулся из-под тонкой  прокладки  на  полу;  это  был  набор  из  полудюжины
тончайших нитей,  и  каждая  заканчивалась  штучками,  которые  походили  на
наушнички с выпуклым центром.
   Бобби на это не глядела. Она глядела в угол.  Гарденер  проследил  за  ее
взглядом и почувствовал, что его желудок тяжелеет.  Его  голова  тошнотворно
поплыла, его сердце запнулось.
   Они все собрались у своего телепатического руля, или что у них там  было,
когда корабль ударился. Они, может быть, пытались вывести его из нырка всеми
силами, но не получилось. И здесь они  были,  два  или  три,  отброшенные  в
дальний угол. Сложно было описать, на что они  похожи,  -  они  переплелись,
смешались. Корабль ударило, и их отбросило в этот дальний конец комнаты. Там
они и лежат.
   "Крушение межзвездного поезда, - подумал Гарденер болезненно. - Это здесь
было, Альфи?"
   Бобби не двинулась в сторону этих коричневых  оболочек,  громоздящихся  в
нижнем углу странной голой комнаты. Она только уставилась на  них,  ее  руки
сжимались и  разжимались.  Гарденер  попытался  понять,  что  она  думает  и
чувствует, и не смог. Он развернулся и спустился осторожно через  переборку.
Присоединился к ней, передвигаясь с опаской  по  перекошенному  полу.  Бобби
посмотрела на него своими странными новыми  глазами:  Что,  я  действительно
похожа на нее, с этими новыми глазами? Гард спросил себя об этом -  и  затем
вернулся к сплетенным останкам в углу. Она продолжала  сжимать  и  разжимать
руки.
   Гарденер двинулся к ним. Бобби повисла у него на руке. Гарденер избавился
от ее захвата,  даже  не  задумываясь.  Он  должен  посмотреть  на  них.  Он
чувствовал себя  испуганным  ребенком,  приближающимся  к  открытой  могиле,
которого что-то заставляет продолжать идти. Он должен увидеть.
   Гарденер пересек то, что он считал - при всей  ее  пустынности  -  рубкой
управления межзвездного корабля. Пол под его ногами был гладкий, как стекло,
но его тенниски держались подошвами не скользя. Он не  слышал  иных  звуков,
кроме своего резкого дыхания, ощущал только пыльный воздух Хэвена. Он прошел
по наклонному полу к телам и посмотрел на них.
   "Вот они, Томминокеры, - подумал он. - Возможно, Бобби и другие не  будут
выглядеть, как они, когда завершат "превращение", может быть,  из-за  среды,
может быть, из-за  первоначального  физиологического,  грима  у  -  как  это
назвать? контрольная группа? - результатов опыта. Но сходство  было  налицо.
Может быть, это и не одно и то же.., но довольно близко. Уроды поганые".
   Он испытал страх.., ужас.., и отвращение,  которое  заставило  его  кровь
прилить к лицу.
   Вчерашней ночью, как и теперь, запел в его  мозгу  колышущийся  голос,  -
Томминокер, Томминокер, стукнул в дверь.
   Сначала ему показалось, что их пятеро, но их было только четверо - один в
двух частях. Ни один из них не выглядел так, словно он - она -  оно  -  умер
легко  или  с  какой-нибудь  безмятежностью.  Их  лица  были   отвратительно
длиннорылыми. Их глаза закатились в белизну катаракты. Их губы  превратились
в однородное тесто.
   Их кожа была чешуйчатой, но  прозрачной  -  он  мог  видеть  заледеневшие
мышцы, в пучках, вокруг челюстей, висков и шей.
   У них не было зубов.

8

   Бобби подошла к нему. Гард увидел страх на ее лице - но не отвращение.
   Они теперь ее боги, а это было бы  странно  -  чувствовать  отвращение  к
своим собственным богам, подумал Гарденер. Они ее боги теперь, и  почему  бы
нет? Они сделали ее такой, какая она сейчас.
   Он указал на каждого из них  по  очереди,  беззаботно,  как  какой-нибудь
инструктор. Они были  голые,  и  их  раны  виделись  очень  четко.  Крушение
межзвездного поезда, да. Но он не верил, что  это  было  из-за  механической
неисправности. Эти странные чешуйчатые  тела  были  изрублены,  исполосованы
грубыми прорезами.  Одна  шестипалая  рука  все  еще  цеплялась  за  рукоять
чего-то, что выглядело как нож с циркулярным лезвием.
   Погляди на них, Бобби,  подумал  он,  хотя  знал,  что  Бобби  не  сможет
прочесть его мысли здесь, даже если он и снимет блок.  Он  указал:  тут,  на
оскаленный рот, залезший в горло другого существа; там,  на  глубокую  рану,
зияющую в тонком, нечеловеческом горле; там, на нож, все еще зажатый в руке.
   Погляди на них, Бобби. Тебе не нужно быть Шерлоком Холмсом, чтобы понять,
что  они  сражались.  У  них  здесь  проходила   старая   добрая   игра   во
вмажь-сломай-и-вырви  в  этой  рубке  управления.  Никто  из   этого   говна
"давайте-подумаем-вместе" не есть твой бог. Они оставили  тяжелые  аргументы
друг на друге. Может быть, все началось как дискуссия на тему,  высаживаться
или не высаживаться здесь или, может быть, о том, должны они  были  или  нет
брать влево от Альфы Центавра. Как бы то ни было, результат  один.  Помнишь,
как мы всегда утверждали, что это будет  технологически  прогрессивная  раса
существ, тех, с которыми мы когда-нибудь вступим в контакт? Мы  думали,  они
должны быть изящны, как Мистер Визард, и мудры, как Роберт Янг в "Папа Лучше
Знает". Ну, вот правда, Бобби. Корабль разбился, потому что они передрались.
И где бластеры? Лазеры? Комнаты конвейеров? Я вижу только нож. Остальное они
доделали зеркалами.., или своими голыми руками.., или когтями.
   Бобби отвернулась, напряженно нахмурилась -  ученица,  которая  не  хочет
учить урок. Она двинулась в сторону. Гарденер поймал ее за руку и подтолкнул
обратно. Указал на ступни.
   Если бы у Брюса Ли были такие ножки, он мог бы убивать по тысяче  человек
в неделю, Бобби.
   Ноги Томминокеров были гротескно длинны - они заставили Гарденера  думать
о тех ребятах, которые пристегивают ходули и в костюме Дяди Сэма  шагают  на
Четвертое Июля в параде.  Мышцы  под  полупрозрачной  кожей  были  длинными,
тягучими, серыми.  Ступни  были  узкими,  с  нечетко  выделенными  пальцами.
Скорее, каждая ступня заворачивалась в один толстый, хитиновый  коготь,  как
пятка у птиц. Что-то похожее на когти гигантских стервятников.
   Гарденер вспомнил о выемках на ступеньках лестницы. Он поежился.
   Смотри,  Бобби.  Смотри,  какие  у  них  темные  когти.  Это  кровь   или
внутренности. Они на когте, потому что им они  причиняли  наибольший  ущерб.
Это говенное место, точно, не выглядит как капитанский  мостик  космического
корабля Интерпрайз перед крушением.  Как  раз  перед  встряской,  это  место
выглядело как пространство "вход-для-всех"  петушиного  боя  за  деревенским
сараем. Это прогресс, Бобби? Да по сравнению с этими парнями  энергетик  Тед
выглядит просто настоящим Ганди!
   Нахмурившись, Бобби шагнула прочь. Оставь меня, говорили ее глаза.
   Бобби, неужели ты не видишь...
   Бобби развернулась. Ее не интересовало глядение.
   Гарденер стоял около  высушенных  тел,  глядя,  как  она  карабкается  по
палубе, как будто крестьянка поднимается по крутому холму. Она не  скользила
вовсе. Она направилась к длинной стене, где было другое круглое отверстие, и
протиснулась в него. Некоторое время Гарденер мог видеть ее ноги  и  грязные
подошвы теннисных туфель, а затем она исчезла.
   Гард прошелся по наклону вверх и недолго постоял в центре комнаты,  глядя
на отдельную тонкую нить, тянущуюся из пола, на наушнички,  которые  торчали
на  ее  конце.  Схожесть  с  комплектом  на  складе  Бобби  была  совершенно
очевидной. С другой стороны...
   Он огляделся.  Пятиугольная  комната.  Голая.  Никаких  стульев.  Никаких
снимков Ниагарского водопада или водопада Кигнус-Би,  ничего  в  этом  роде.
Никаких астронавигационных карт, оборудования Безумной Лаборатории. Все  эти
затейники, производители научной фантастики и создатели  спецэффектов,  были
бы разочарованы этой пустотой, подумал Гарденер. Ничего,  кроме  наушничков,
лежащих  переплетенными  на  полу,  и  тел,  прекрасно  сохранившихся,   но,
возможно, не тяжелее осеннего листа.  Наушнички  и  останки,  как  оболочки,
сложенные в дальнем углу,  куда  их  откинула  гравитация.  Ничего  особенно
интересного во всем этом. Ничего особенно изящного. Все,  как  есть.  Потому
что умники Хэвена напридумывали много всякой чепухи, но ни одна  из  них  не
кажется изящной, когда ты спускаешься вниз, где тебя вот так берут за горло.
   Его не разочаровало увиденное, - все было  правильно.  Не  справедливо  -
видит Бог, в этом нет ничего справедливого - но правильно, как  будто  часть
его всегда знала, что все будет именно  так,  если  они  спустятся.  Никакой
кутерьмы Диснейленда; просто мрачные куски пустоты. Он поймал себя  на  том,
что вспоминает стих Уистама Хью Одена о бегстве: раньше или позже ты  всегда
закончишь тем, что будешь сидеть  в  комнате,  под  светом  голой  лампочки,
раскладывая пасьянс в три часа утра. Страна Завтра, кажется, заканчивается в
пустоте, где люди, достаточно умные, чтобы достигать звезд, сходят с  ума  и
рвут друг друга на кусочки когтями ног.
   Слишком много для Роберта Хайнлайна, подумал Гард и пошел за Бобби.

9

   Он двигался  вверх,  думая,  что  совсем  потерял  ориентацию  -  где  он
находится по отношению к внешнему миру. Но было легко об этом и  не  думать.
Он держался за лестницу, пока шел. Он вышел к прямоугольному люку и поглядел
внутрь,  туда,  где,  должно  быть,   было   машинное   отделение:   большие
металлические блоки,  квадратные  с  одной  стороны,  круглые  -  с  другой,
выстроились в два ряда. Трубочки, тонкие и  матово-серебристые,  торчали  из
квадратного конца и убегали в стороны под странными, изогнутыми углами.
   Как выхлопная труба детского автомобильчика, подумал Гард. Тут он  ощутил
теплую жидкость надо ртом. Она разделилась  и  потекла  двумя  струйками  по
щекам. Опять нос кровоточит.., медленно, но как  будто  намекает,  что  пора
задрать голову ненадолго.
   Кажется, здесь свет ярче?
   Он остановился и огляделся вокруг.
   Да. И он мог расслышать тихое гудение, или это ему кажется?