я на глубину. Крик  ужаса  готов  был
вырваться из груди, когда я понял, что это уже не сон: кто-то  и  в  самом
деле тянул меня за ногу.
     Открыв глаза, я увидел Тедди: он будил меня, чтоб  я  его  сменил  на
дежурстве.
     - А где Крис? - пробормотал я, еще не до конца очнувшись ото  сна.  -
Он жив?
     - Дрыхнет твой Крис без задних ног,  -  проворчал  Тедди.  -  Оба  вы
хороши: еле тебя добудился.
     Остатки сна слетели с меня, и  я  уселся  у  костра,  а  Тедди  залег
досыпать.



                                    20

     Как я уже говорил, мне выпало дежурить последним. Сидя у костра, я  с
переменным успехом боролся со сном: то встряхивался, то опять проваливался
в дрему. И хотя жуткие вопли больше не повторялись, ночь эта  была  далеко
не тихой - чуть ли не ежеминутно до  меня  доносился  то  победный  вскрик
охотящегося филина, то жалобный стон некоего зверька,  очевидно,  ставшего
добычей, то более крупный  зверь  с  шумом  и  треском  продирался  сквозь
заросли, и все это на  фоне  непрекращающегося  стрекота  сверчков.  Я  то
клевал носом, то снова вскакивал, как ошпаренный, после очередного ночного
звука, и если  бы  я  вот  таким  образом  исполнял  обязанности  часового
где-нибудь в Ле-Дио, то меня непременно отдали бы под трибунал  и,  скорее
всего, расстреляли.
     Под утро меня сморило окончательно и бесповоротно, однако  уже  перед
рассветом  я  заставил  себя  проснуться.  Светало.  Часы  на  моей   руке
показывали без четверти пять.
     Я поднялся - при этом в позвоночнике что-то хрустнуло,  -  отошел  на
пару сотен футов от  распростертых  тел  моих  товарищей  и  помочился  на
замшелый пень. Ночные страхи постепенно отступали от меня, и  ощущать  это
было приятно.
     Вскарабкавшись на насыпь, я присел  на  рельс  и  принялся  рассеянно
подбрасывать носком  кроссовки  щебень.  Будить  остальных  я  не  спешил:
хотелось в эти предрассветные мгновения побыть в одиночестве.
     Утро наступало быстро. Сверчки  затихли,  таинственные  тени  как  бы
испарились, отсутствие каких-либо запахов предвещало еще один жаркий день,
возможно, один из последних... Пробуждались ото  сна  и  птицы:  откуда-то
появился крапивник, присел на сук громадного поваленного дерева, откуда мы
брали хворост для костра, почистил  перышки  и  полетел  дальше  по  своим
делам.
     Не знаю, как долго я сидел вот так на рельсе, наблюдая за багровеющим
на востоке горизонтом. Наверное, достаточно долго,  поскольку  в  брюхе  у
меня заурчало - пора завтракать. Я уже хотел подняться и  начинать  будить
ребят, как вдруг посмотрел направо и остолбенел: в каких-то  десяти  ярдах
от меня стоял олень.
     Сердце у меня подпрыгнуло так, что, вероятно, выскочило бы  изо  рта,
не прикрой я его ладонью. Я замер  без  движения,  впрочем,  сдвинуться  с
места я не смог бы, даже если б очень захотел. Глаза у оленя были вовсе не
карие,  а  бархатно-черные,  как  у  внутренней  поверхности  шкатулок   с
драгоценностями, какие я видел в  ювелирной  лавке.  Маленькие  ушки  были
словно сделаны из замши. Животное взглянуло на меня, чуть склонив  голову,
будто заспанный парнишка с всклокоченными волосами, в джинсах с  манжетами
и залатанной рубахе цвета хаки со стоячим - по тогдашней моде - воротником
был для него явлением вполне обычным. Мне же олень казался неким  чудесным
видением, незаслуженным, а потому необъяснимым, даром свыше.
     Довольно долго (по крайней мере, так мне показалось) мы смотрели друг
на  друга,  затем  животное  повернулось  ко  мне  спиной,  нагнулось   и,
беззаботно помахивая белым хвостиком-обрубком,  принялось  щипать  травку.
Олень ел, не обращая на меня ни малейшего внимания и  совершенно  меня  не
опасаясь! Да и чего ему бояться? Это я боялся не то что  шевельнуться,  но
даже старался не дышать.
     Внезапно рельс, на котором я продолжал сидеть, мелко завибрировял,  и
через какое-то  мгновение  олень  поднял  голову,  тревожно  поглядывая  в
сторону  Касл-рока  и  поводя  коричневато-черным  носом.  Наконец,  зверь
встрепенулся, в три прыжка достиг  зарослей  и  там  исчез  -  лишь  ветка
хрустнула под копытом, будто одиночный выстрел в тиши.
     Зачарованный, я продолжал смотреть туда, где только что пасся  олень,
пока грохот приближающегося поезда не стал явственным. Тогда я скатился  с
насыпи туда, где ребята, разбуженные тем же грохотом, уже  потягивались  и
зевали спросонья.
     "Вопящий призрак", как выразился Крис, был уже почти забыт: при свете
дня охвативший нас тогда, в ночи, ужас казался просто-напросто смешным  до
неприличия, досадным эпизодом, который следовало предать забвению.
     Рассказ о встрече с оленем  вертелся  у  меня  на  языке,  но  что-то
подсказало мне, что говорить им ничего не надо - пусть это останется  моей
тайной. И действительно, до настоящего момента я об этом случае  нигде  ни
словом не обмолвился, а описав ту встречу, почувствовал, что на бумаге мои
ощущения в тот момент передать просто невозможно.  В  общем,  это  был  не
только самый запоминающийся, но и - как бы это выразить?  -  самый  чистый
эпизод всей моей жизни. Воспоминания о  нем  как-то  смягчают  последующие
довольно  жуткие  события,  которых  мне  довелось  пережить  немало.  Ну,
например, мой  первый  день  в  джунглях  Вьетнама,  когда  один  из  моих
сослуживцев лишь на  какое-то  мгновение  высунулся  из  окопа  и  тут  же
повалился навзничь, зажимая ладонями место, где у него только что был нос.
Или тот день, когда доктор объявил, что наш  младший  сын  может  родиться
гидроцефалом (слава Богу, появился он на свет почти нормальным,  только  с
немного увеличенной головой). Или  те  долгие,  кошмарные  недели,  когда,
агонизируя до  бесконечности,  умирала  мать...  В  такие  вот  моменты  я
вспоминал тот предрассветный  час,  бархатисто-карие  глаза  и  маленькие,
замшевые ушки великолепного, совершенно  не  пугающегося  меня  животного,
настоящего  чуда  природы...  Впрочем,  кто  это  способен  понять?   Ведь
посторонним нет дела до потайных уголков нашей души. Помните, ведь  именно
с этих слов я начал свой рассказ?



                                    21

     Рельсы  поворачивали  теперь  на  юго-запад  и  шли  через  настоящий
бурелом. Лес  тут  был  преимущественно  хвойным,  с  густым,  практически
непроходимым подлеском. Прежде  чем  двинуться  в  путь,  мы  позавтракали
собранной в этом подлеске черникой. Ее  здесь  было  видимо-невидимо,  но,
несмотря на это, желудки наши лишь наполнились  слегка,  а  через  полчаса
принялись требовать более солидной пищи. Не только губы и пальцы, но  даже
наши обнаженные до пояса тела (было только восемь, но жара  уже  заставила
нас скинуть рубашки) стали синими от черники. Верн принялся мечтать  вслух
о яичнице с беконом, из-за чего чуть не схлопотал по шее.
     Это был действительно последний из долгой серии  поразительно  жарких
дней и, думаю, худший из  всех.  Тучки,  появившиеся  было  на  горизонте,
растаяли без следа уже к девяти часам, небо  приобрело  стальной  оттенок,
усугубляя уже и так невыносимое  пекло,  струйки  пота  скатывались  вниз,
оставляя следы-дорожки на покрытых  пылью  спинах  и  груди,  над  головой
вились оводы и  слепни  -  в  общем,  ощущение  было  пренеприятнейшим,  а
понимание того, что путь до цели предстоял еще довольно долгий, отнюдь  не
добавляло энтузиазма. И тем не менее, двигались  мы  быстро,  принимая  во
внимание жару: всем нам не терпелось увидеть, наконец, мертвое тело,  даже
если при этом нам не поздоровится - черт его знает,  недаром  же  говорят,
что с мертвецами дела лучше не иметь. Но, несмотря  ни  на  что,  мы  были
преисполнены решимости добраться до конечной цели - в конце концов, мы это
з_а_с_л_у_ж_и_л_и_.
     Где-то в половине десятого Крис с  Тедди,  шедшие  впереди,  заметили
воду, о чем и прокричали нам с Верном. Мы тут же подбежали  к  ним.  Крис,
радостно смеясь, показывал куда-то пальцем:
     - Смотрите! Это бобры соорудили!
     Чуть впереди под насыпью пролегала  широкая  дренажная  труба.  Бобры
заткнули ее правый конец, соорудив нечто вроде небольшой плотины из  палок
и  сучьев,  скрепленных  листьями,  ветками   и   глиной.   В   результате
образовалось маленькое водохранилище, наполненное  чистой,  сверкающей  на
солнце водой, над поверхностью которой  в  нескольких  местах  возвышались
домики зверьков с острыми крышами, напоминающими эскимосские чумы. В  пруд
впадал  ручеек,  деревья  вокруг  которого  были  лишены  коры  почти   до
трехфутовой высоты.
     - Ремонтная служба быстренько все это ликвидирует, - заявил Крис.
     - Это почему же?
     - А для чего, как вы думаете, здесь проложена труба?  Чтобы  вода  не
подмывала драгоценную насыпь. Так что пруд здесь не  потерпят  ни  в  коем
случае. Бобров частично перестреляют, остальные уйдут сами, а  плотину  их
разрушат, после чего на этом месте останется трясина, которая тут,  скорее
всего, была и раньше.
     - А бобры как же? - спросил Тедди.
     - Это  их  проблемы,  -  пожал  плечами  Крис.  -  По  крайней  мере,
управлению железных дорог на такие мелочи плевать.
     - Интересно, можно ли здесь искупаться? - Верн жадно смотрел на воду.
- Глубины хватит?
     - Чтобы узнать, надо попробовать, - резонно ответил Тедди.
     - Кто будет первым?
     - Я! - вызвался Крис.
     Он бросился вниз, на бегу  скидывая  кроссовки.  Одним  движением  он
стянул с себя джинсы вместе с  трусами,  затем  поочередно  снял  носки  и
ласточкой  прыгнул  в  воду.  Через  несколько  мгновений  голова  его  со
слипшимися волосами показалась на поверхности, и он закричал:
     - Отлично, мужики! Здесь просто здорово!
     - Глубоко? - осведомился Тедди: плавать он так и не научился.
     Крис встал на дно, плечи его поднялись над поверхностью. На одном  из
них я  заметил  что-то  серовато-черное.  "Наверное,  грязь",  подумал  я.
Немного погодя я пожалел, что не вгляделся повнимателънее...
     - Давайте сюда, вы, трусишки! - кричал нам Крис.
     Повернувшись, он поплыл саженками к  противоположному  берегу,  затем
обратно, но к тому времени мы уже скидывали с себя  одежду.  Верн  прыгнул
первым, за ним я.
     Вода  была  просто  потрясающей  -  прохладной,  чистой  и   какой-то
ласково-шелковистой. Подплыв к Крису, я встал  на  дно,  и  мы,  счастливо
улыбаясь,  посмотрели  друг  на  друга.  Крик   ужаса   вырвался   у   нас
одновременно: серовато-черное пятно у Криса на плече оказалось  громадной,
жирной пиявкой. Такая  же,  очевидно,  присосалась  и  ко  мне,  поскольку
челюсть у Криса отвисла, а оказавшийся  рядом  Тедди  заверещал  на  манер
подсвинка под ножом мясника. Мы все  втроем  очертя  голову  бросились  на
берег.
     Теперь я знаю о пресноводных пиявках гораздо больше, нежели тогда,  и
тем не менее эти, в общем-то, совершенно  безобидные  существа  продолжают
вселять в меня чуть  ли  не  мистический  ужас.  Как  известно,  их  слюна
содержит анестезирующие и противосвертывающие вещества, присасываясь,  они
не причиняют никакой боли, поэтому если их  не  видеть,  то  ничего  и  не
заметишь, пока они сами не отвалятся, насытившись, или же не лопнут.
     Оказалось, что в пруду этих тварей полным-полно. Когда  мы  выскочили
на берег и Тедди посмотрел на собственное  тело,  его  чуть  кондрашка  не
хватила.
     Один лишь Верн пока ни о чем не подозревал, с удивлением наблюдая  за
нами из воды:
     - Да что там такое? Что за вопли-сопли?
     - П_и_я_в_к_и_! - взвизгнул Тедди, дрожащими пальцами отдирая  тварей
от ляжек и отшвыривая их как можно дальше от себя. - Кровопийцы гребаные!
     - А-а-а! - заорал Верн, выскакивая из воды, словно ошпаренный.
     Меня всего трясло, будто от холода,  хотя  жара  стояла  невыносимая.
Сдирая пиявок с груди и рук, я  всеми  силами  старался  удержаться  и  не
зареветь белугой.
     - Посмотри-ка, Горди, - Крис повернулся ко мне спиной, - много их там
еще? Ради всего святого, Горди, сними с меня эту гадость!
     Я отодрал от спины Криса штук пять или шесть, после чего он мне помог
таким же образом.
     Ужас уже немного отпустил  меня,  когда  я,  опустив  глаза,  увидел,
вероятно, прабабушку всех этих тварей, к тому же вспухшую от  моей  крови,
наверное, вчетверо и превратившуюся из серовато-черной  в  багрово-красную
блямбу колоссальных размеров. Устроилась она - где бы вы думали? - прямо у
меня в паху. Это уже было чересчур. Я все еще старался не  показать  вида,
но в голове у меня помутилось.
     Тыльной  стороной  ладони  я   попытался   смахнуть   отвратительного
слизняка. Не тут-то было. Заставить себя дотронуться до мерзкого  создания
еще раз было выше моих сил. Я повернулся к Крису, но выговорить ничего  не
смог, а лишь показал пальцем на то место. Физиономия Криса из побледневшей
сделалась пепельно-серой.
     - Сам я не могу, - пробормотал  я,  сдерживая  подступившую  внезапно
тошноту. - Ты мне... не поможешь?..
     Он отшатнулся от меня с перекошенным лицом, не в силах  отвести  глаз
от кошмарной картинки.
     - Н-нет, Горди... Извини, но я не могу... Н-нет... А, черт!
     Он наконец оторвал взгляд от пиявки, сложился пополам, и его  вырвало
на песок.
     "Ты должен сделать это сам, - принялся убеждать себя я,  стараясь  не
смотреть на омерзительное  существо,  которое,  тем  временем,  продолжало
раздуваться. - Ну же, давай, покажи, что ты  мужчина.  Это  же  последняя.
Последняя..."
     Я все-таки заставил себя дотронуться до пиявки, и в тот  же  миг  она
лопнула, словно переполненный воздухом шарик, вот только вместо воздуха из
лопнувшей гадины брызнула моя собственная кровь, липкая и теплая.
     Я тихонько заплакал. В  слезах  я  отвернулся  от  ребят  и  принялся
одеваться. Сделав над собой невероятное усилие,  я  с  ужасом  понял,  что
больше не в состоянии контролировать себя. Плечи мои тряслись от  рыданий,
сдержать которые я уже не мог.
     Ко мне подбежал все еще голый Верн:
     - Посмотри, Горди, их больше нет на мне? - Он принялся тормошить меня
за локоть, весь трясясь, как в пляске святого Витта. - Ну, Горди, посмотри
же! Я стряхнул их всех, да? Больше ни одной нет?
     Смотрел он при этом  куда-то  мимо  меня,  глаза  его  расширились  и
закатились так, что виднелись одни белки.
     Я молча кивнул, продолжая рыдать.  Похоже,  я  становлюсь  плаксой...
Надев рубашку, я застегнул ее на все пуговицы, после чего натянул носки  и
кроссовки.   Рыдания   понемногу   стихали,   наконец,   прекратились    и
всхлипывания.
     Подошел Крис, вытирая  рот  пучком  листьев  вяза.  Вид  у  него  был
испуганно-виноватый.
     Одевшись, мы несколько мгновений молча  смотрели  друг  на  друга,  а
затем принялись взбираться на насыпь. Лишь один раз я оглянулся, и  взгляд
мой как назло упал на ту самую здоровенную пиявку, что  лопнула  от  моего
прикосновения. Выглядела она довольно жалко, но все еще омерзительно.
     Четырнадцать лет спустя, когда вышел мой первый  роман,  я  решил  на
полученный гонорар впервые посмотреть на  Нью-Йорк.  В  программу  поездки
входил полный джентльменский набор туриста: шоу в мюзик-холле  Радио-сити,
смотровая площадка Эмпайр  стейт  билдинг  (к  чертям  собачьим  Всемирный
торговый центр - здание, потрясшее мое воображение в фильме о  Кинг-Конге,
снятом еще в 1933 году, навсегда останется для меня самым высоким в мире),
ночная жизнь Таймс-сквер и все такое прочее. Издатель  мой,  мистер  Кейт,
был до смерти рад возможности  похвастаться  передо  мной  своим  городом.
Последним  пунктом  программы  была  прогулка   на   морском   пароме   до
Стейтен-айленда. Свесившись через перила и  посмотрев  за  борт,  я  вдруг
содрогнулся от внезапно нахлынувшего воспоминания: в  воде  плавали  сотни
использованных презервативов, которые удивительно живо  мне  напомнили  ту
самую раздавленную пиявку. Мистер Кейт заметил, очевидно, как  по  лицу  у
меня пробежала тень и покачал головой:
     - Да, зрелище не очень привлекательное... Свинство какое!
     Не мог же я, в самом  деле,  объяснить  ему,  что  вовсе  не  резинки
вызвали у меня чувство омерзения и что ему не стоит извиняться за своих не
слишком-то чистоплотных сограждан?
     В тот вечер, как вы уже, наверное, догадались, я изрядно нализался...



                                    22

     Не знаю, как далеко мы отошли от гнусного пруда, когда  это  со  мной
произошло. Я уже начал было успокаиваться, убеждая себя в том, что  ничего
страшного,  черт  побери,  не  случилось,  что  это  всего  лишь   пиявки,
подумаешь, невидаль какая, когда перед глазами у меня все помутилось, и  я
свалился прямо на рельсы, при  этом,  судя  по  всему,  сильно  ударившись
головой о шпалу. Сознание покинуло меня, и я как будто утонул в  громадной
пуховой перине.
     Чьи-то руки перевернули меня лицом вверх.  Наверно,  те  же  ощущения
испытывает  боксер  после  нокаута,  когда  рефери,  склонившись  к  нему,
начинает считать до десяти. Сквозь ватную пелену доносились до меня слова:
     - Как думаешь, с ним...
     - ...Перегрелся на солнце...
     - Горди, ты нас слы...
     Я им, наверное, ответил что-то совсем  уж  неудобоваримое,  поскольку
лица их приняли _к_р_а_й_н_е_ озабоченное выражение.
     - Необходимо что-то предпринять. - Голос принадлежал Тедди. - До дома
мы его не донесем.
     После этих слов я снова провалился в небытие.  Через  какое-то  время
туман вокруг меня рассеялся, и я расслышал Криса:
     - Ну, ты как, Горди? Очнулся?
     - Да вроде бы, - сказал я и попытался сесть.
     Перед глазами тут же вспыхнули мириады ослепительных искр  и  так  же
мгновенно погасли. Я открыл и снова прикрыл глаза - искры не возвращались.
Тогда я очень медленно встал.
     - Ну, ты и напугал нас, Горди, - проговорил Крис. - Водички хочешь?
     Я кивнул. Он протянул мне флягу  с  теплой  водой,  и  я  сделал  три
больших глотка.
     - Что с тобой было, Горди? - обеспокоено спросил Верн.
     -  Да  вот,  посмотрел  на  твою  физиономию  и  тем  самым  совершил
непростительную ошибку...
     - Гы-гы-гы! - расхохотался Тедди. - Во дает! Еще  и  шутить  изволит!
Ну, значит, Горди, с тобой и правда все в порядке.
     - Ты в порядке? - настойчиво переспросил Верн.
     - Вполне. Да, теперь все о'кей. Просто как  вспомню  этих  кровопийц,
так и с катушек долой...
     Они согласно кивнули: каждый, вероятно, ощущал что-то похожее.
     Мы перекусили в теньке и продолжили путь - Крис с Тедди впереди, а мы
с Верном в роли замыкающих. Идти, судя по всему, оставалось уже недолго.



                                    23

     На самом деле это было  не  совсем  так,  и  если  бы  мы  додумались
взглянуть на дорожную карту, то сразу бы поняли почему. Нам было известно,
что тело Рея Брауэра находилось где-то возле дороги, упирающейся  в  берег
Ройял-ривер неподалеку от железнодорожного моста. Именно там Билли и Чарли
со своими девочками устроили импровизированный  пикничок,  там  же  они  и
обнаружили труп, думали мы. От  Касл-ривер  до  Ройял  было  миль  десять,
которые мы, по идее, уже должны были пройти.
     Однако десять миль было напрямую,  тогда  как  железнодорожная  колея
делала изрядный крюк, огибая холмистую местность под названием Утесы. Крюк
этот был прекрасно виден на карте, оттуда же  можно  было  заключить,  что
расстояние между Касл и Ройял-ривер по железной дороге равнялось не десяти
милям, а шестнадцати.
     Крис начал догадываться об  ошибке,  когда  миновал  уже  полдень,  а
Ройял-ривер и в помине не было. Он решил забраться на высокую сосну, чтобы
осмотреться, а когда слез, то огорошил нас известием, что если мы  ускорим
шаг, тогда до Ройял доберемся часам примерно к четырем.
     - Не фига себе! - присвистнул Тедди. - Ну, и что же нам делать.
     Мы переглянулись: лица у нас были злые, усталые и голодные.  То,  что
поначалу казалось захватывающим приключением, на  самом