ся,
годы прошли с тех пор, как Халлек  посетил  "братьев",  в  последний  раз.
Учитывая репутацию Джинелли,  это  было  неразумно.  Но  он  прежде  всего
вспомнил "Трех братьев", где были прекрасные обеды и вообще можно  неплохо
провести время, хотя Хейди не очень жаловала это место и самого  Джинелли.
Билли полагал, что она его боится. Он проезжал мимо Ган-Хилл  Роуд,  когда
мысли  вновь  вернулись  к  цыгану,   как   приученный   конь   непременно
возвращается в свою конюшню.
     "Сперва ты подумал о Джинелли. Когда ты в тот день вернулся домой,  и
Хейди плакала, сидя на кухне, ты первым делом подумал о Джинелли. "Слушай,
Рич, я сегодня убил старую женщину. Могу я  заглянуть  к  тебе  в  городе?
Потолковать надо".
     Но Хейди была рядом, и она бы его не поняла. Рука Билли, потянувшаяся
к телефону, вернулась обратно.  Внезапно  до  него  отчетливо  дошло:  он,
преуспевающий юрист из Коннектикута, попав  в  скверную  ситуацию,  ничего
лучшего не придумал, как  обратиться  к  нью-йоркской  шпане,  к  деятелю,
который имел привычку расстреливать конкурентов.
     Джинелли - высокий мужчина, не красавец, но и не  урод.  У  него  был
сильный, но в то же время ласковый голос, который никак не  ассоциировался
с образом свирепого уголовника и убийцы. Судя по полицейским  бумагам,  он
был связан со всеми тремя братьями. В тот день Билли хотел услышать именно
его голос, после того как шеф полиции Фэйрвью Данкен Хопли отпустил его.
     - ...или так и будете сидеть весь день?
     - А? - Билли очнулся от своих размышлений. Обнаружил,  что  сидит  за
столиком в переполненном ресторане.
     - Я говорю, платить будете или...
     - А? Да, да! - Билли торопливо вытащил  деньги,  забрал  у  официанта
сдачу и вместе с клиентом покинул ресторан.
     Теперь, возвращаясь  на  машине  домой  из  Нью-Йорка,  подумал,  что
Дагенфилд не смог отвлечь его от  навязчивых  мыслей.  Что  же,  попробуем
Моханк. Надо в конце концов  отделаться  от  старой  цыганки,  от  старого
цыгана, хотя бы на время забыть о них.
     И снова он вспомнил Джинелли.
     - Билли познакомился с ним через фирму, которая семь лет  тому  назад
выполняла какую-то работу для Джинелли. Хатку поручили это дело как самому
младшему юристу. Ни один  из  старших  и  солидных  адвокатов  не  пожелал
связываться с Джинелли, поскольку уже  тогда  репутация  его  была  весьма
скверной. Билли не  стал  спрашивать  Кирка  Пеншли,  зачем  вообще  фирма
согласилась иметь Джинелли в качестве клиента. Понимал, что  в  ответ  ему
предложат заниматься своими бумагами  и  не  соваться  к  руководителям  с
вопросами по поводу их политики. Он подозревал,  что  у  Джинелли  имеется
какой-нибудь скелет в шкафу, фигурально выражаясь.
     Халлек начал свою трехмесячную работу в качестве адвоката  ассоциации
"Трех братьев", ожидая, что будет с трудом преодолевать антипатию и  страх
перед своим клиентом. Но вместо  этого  увлекся  личностью  Джинелли.  Тот
оказался притягательной персоной, с ним было  просто  интересно  общаться.
Более того, и Джинелли отнесся к Билли с подчеркнутым уважением,  которого
тот не удостаивался в своей фирме целых четыре года.
     Билли притормозил машину  у  Норуокского  турникета,  чтобы  оплатить
выезд на магистраль. Машинально открыв шкафчик,  вытащил  из-под  дорожной
карты пачку печенья и принялся рассеянно жевать. Крошки посыпались ему  на
грудь.
     Вся работа с Джинелли была завершена задолго до того, как главный суд
Нью-Йорка выдвинул против него иск  за  организацию  гангстерских  расправ
накануне  войны  наркобанд.  Обвинение  было  выдвинуто  Верховным   Судом
Нью-Йорка весной 1980 года и  благополучно  похоронено  осенью  1981-го  -
главным  образом  из-за  пятидесятипроцентной  смертности  среди  основных
свидетелей обвинения. Например, один взорвался в автомобиле, где находился
вместе с тремя охранявшими его полицейскими. Другой скончался,  когда  ему
проткнули горло отломанной рукояткой  зонтика.  В  этот  момент  свидетель
сидел перед чистильщиком обуви.
     Два решающих  свидетеля,  естественно,  заявили,  что  они  вовсе  не
уверены в том, что  подслушали  именно  голос  Ричи  Джинелли,  когда  тот
отдавал приказание убить бруклинского наркобарона по фамилии Ричовски.
     Западный порт. Южный порт. Почти  приехал.  Халлек  снова  пошарил  в
"бардачке", нащупал пакетик арахиса, который подавали в самолете.  Малость
залежалый, но есть можно. Билли Халлек принялся жевать  орехи,  не  ощущая
вкуса.
     Он и Джинелли все эти годы обменивались  рождественскими  открытками,
иногда встречались, чтобы  поужинать  или  пообедать,  -  обычно  у  "Трех
братьев".
     Постепенно совместные обеды прекратились.  Виной  тому  отчасти  была
Хейди, которая прониклась глубокой антипатией к Джинелли, а отчасти и  сам
Рич.
     - Ты воздержись на время от визитов сюда, - сказал он однажды Билли.
     - Почему это? - невинно спросил Билли, словно только вчера вечером не
грызлись с Хейди из-за этого.
     - Ну, потому что, с точки зрения  общественности,  я  -  гангстер,  -
ответил Джинелли. - Понимаешь, Уильям, молодых адвокатов, которые общаются
с гангстерами, по службе не продвигают. В этом все дело. Я хочу, чтобы  ты
был чистеньким, незамаранным и рос по службе.
     - Хм... значит, в этом все дело?..
     Джинелли как-то странно улыбнулся.
     - Н-ну, в общем... есть и другие причины.
     - Какие же?
     - Уильям, я надеюсь, тебе никогда, не придется  узнать  об  этом.  Но
время от времени ты все же заглядывай кофейку попить. Поболтаем, похохмим.
Короче, не пропадай, вот что я хочу тебе сказать.
     И Билли время от времени заглядывал (хотя признал, что  такие  визиты
становились все реже и реже), а когда оказался перед судом по обвинению  в
наезде и убийстве по небрежности, он прежде всего вспомнил Джинелли.
     "Но добрый старый  бабник  Кари  Россингтон  обо  всем  позаботился",
шепнул ему разум. "Зачем вдруг задумался о Джинелли? Моханк -  вот  о  чем
стоит думать. И о Дэвиде Дагенфилде, который  принес  удачу.  И  о  потере
нескольких фунтов веса".
     Однако, подъезжая к дому, он поймал себя на том, что опять вспоминает
фразу, сказанную  ему  Джинелли:  "Уильям,  я  надеюсь,  тебе  никогда  не
придется узнать об этом".
     Узнать - что? - подумал Билли.  А  навстречу  бежала  Хейди,  которая
обняла и поцеловала его, и Билли на время забыл обо всем.



                                 3. МОХОНК

     Это была их третья ночь в Моханке, и они как раз закончили заниматься
любовью -  шестой  раз  за  три  дня:  головокружительная  перемена  после
скромных  двух  раз  в  неделю.  Билли  лежал  рядом  с   ней,   испытывая
удовольствие от аромата духов  "Анаис-Анаис",  смешанного  с  запахами  ее
чистого пота и секса. На какой-то миг в лениво-блаженные размышления опять
вплелся образ старой цыганки за миг до того, как его  "Олдс"  нанес  удар.
Послышался звон бутылочки "Перье", и образ пропал.
     Он повернулся к жене и крепко обнял ее.
     Она обхватила его одной рукой, а другой провела по его бедру.
     - Ты знаешь, - сказала она, - если я кончу еще раз, то потеряю  часть
мозга, могу вообще стать безмозглой.
     - Да это миф! - Билли улыбнулся.
     - Что мозги теряются при оргазме?
     - Чушь. Чушь, что якобы теряешь мозговые клетки от секса. Если это  и
происходит, то они потом восстанавливаются. Это точно.
     - Ну, раз ты так говоришь...
     Она удобнее прижалась к нему. Рука, блуждавшая по его  бедру,  слегка
коснулась  пениса,  пошевелила  растительность  (в  прошлом  году   он   с
разочарованием обнаружил там седину) и погладила его живот.
     Внезапно она приподнялась на локте, немного  испив,  его.  Он  только
начал дремать.
     - Послушай, а ты и в самом деле потерял в весе!
     - М-м-м?...
     - Билли Халлек, ты худеешь!
     Он шлепнул себя ладонью по животу,  который  иногда  называл  "домом,
который построил Будвайзер", и засмеялся.
     - Не слишком-то. Все равно выгляжу, как единственный мужик в мире  на
седьмом месяце беременности.
     - Да, ты еще пока толстый, но не такой, как  прежде;  Уж  я-то  знаю.
Когда последний раз взвешивался?
     Он подумал и вспомнил: в то утро,  когда  договорились  с  Кэнли.  Он
тогда весил 246.
     - А! Ну, помнишь - я еще тебе сказал, что потерял три фунта?
     - Ты утром первым делом взвесься.
     - А здесь в ванной весов нет, - сказал Халлек удовлетворенно.
     - Шутишь, что ли?
     - Нет. Моханк - цивилизованное место.
     - Надо найти весы.
     Он начал задремывать. Пробормотал:
     - Ну, если хочешь...
     - Хочу.
     "Хорошая жена", - подумал он. Последние  пять  лет,  когда  он  начал
устойчиво прибавлять в весе, то и дело объявлял, что садится  на  диету  и
начинает  заниматься  физзарядкой.   Но   диеты   немедленно   становились
самообманом:  то  утром  сосисок  перехватит  помимо  кефира  или   наспех
проглотит пару гамбургеров в субботу, пока Хейди отсутствует где-нибудь на
аукционе или распродаже шмоток.  Пару  раз  даже  остановился  в  паршивой
забегаловке, где торговали горячими сэндвичами с мясом. Впечатление такое,
что микроволновая печь выпаривала мясо, оставляя только кожу. Тем не менее
набрал этих тощих бутербродов и съел все  без  остатка.  Пиво  свое  любил
по-прежнему, хотя еда  оставалась  главным  удовольствием.  Устоять  перед
кулинарными соблазнами он просто не мог, а уж когда следил за каким-нибудь
матчем по телеку, то грыз все, что под руку подворачивалось.
     Утренняя зарядка длилась обычно  с  неделю,  потом  оказывалось,  что
некогда, или просто пропадал интерес. В прихожей  покрывался  пылью  набор
гантелей. Каждый раз, когда спускался  вниз,  ему  казалось,  что  гантели
смотрят на него с обидой и укором. Поэтому старался лишний раз не смотреть
в ту сторону.
     Потом Билли изо всех сил втягивал живот и заявлял Хейди, что сбил вес
до 236. Она в таких случаях кивала головой, говорила, что это хорошо,  что
она довольна и замечает разницу. Но она также замечала  в  мусорном  ведре
пустые  пакеты  из  под  чипсов,  кукурузы  и  прочего.  С  тех  пор,  как
Коннектикут принял закон о приеме стеклотары, скопления пивных  бутылок  в
чулане стали не меньшим укором, чем покинутые гантели.
     Она видела его спящим. Хуже того, видела, как он делает пи-пи. А ведь
когда  справляешь  малую  нужду,  втянуть  живот  никак  не  удается.   Он
попытался, но оказалось невозможно. Она знала, что фунта три  он  потерял,
от силы - четыре. Можешь, конечно, дурачить свою жену, имея любовницу,  но
весом ее не проведешь. Женщина, которая по ночам время от времени  ощущает
Этот вес на себе, четко знает, сколько  ты  весишь.  Но  она  улыбалась  и
говорила: "Конечно, дорогой, ты выглядишь лучше". Может,  и  не  все  было
продиктовано ее добротой - он ведь тоже помалкивал насчет сигарет.  Просто
таким путем она поддерживала в нем чувство собственного достоинства.
     - Билли?
     - А? Что? - Он снова очнулся от дремы и взглянул на нее недовольно.
     - А чувствуешь ты себя хорошо?
     - Хорошо... нормально... Слушай, зачем эти вопросы?
     - Понимаешь... иногда говорят, что неожиданная потеря веса может быть
признаком чего-то.
     - Ой, да я отлично себя чувствую. А ты мне не даешь заснуть. Придется
доказать тебе... прыгнуть еще раз на твои злости, что ли?
     - Давай.
     Он застонал, а она рассмеялась. Вскоре оба заснули. Он видел сон. Оба
снова  выходят  из  магазина  "Купи  и  сэкономь".  Только  теперь   Билли
осознавал, что видит сон,  и  знал,  что  должно  будет  случиться.  Хотел
сказать Хейди,  чтобы  она  прекратила  свои  манипуляции,  поскольку  ему
необходимо   сосредоточиться   на   дороге:   ведь   скоро   между   двумя
припаркованными  автомобилями  выскочит  цыганка,  точнее,  между   желтым
"Субару" и темно-зеленым "Файрбердом". Ее седые волосы  заколоты  грошовой
пластмассовой прищепкой, и она не будет смотреть  по  сторонам,  а  только
прямо перед собой. Билли хотел сказать Хейди, что это их единственный шанс
вернуть все назад, изменить, сделать правильным.
     Но  он  не  мог  произнести  ни  слова.  Наслаждение  пробудилось  от
прикосновения ее пальцев. Сначала они легонько поигрывали,  потом  взялись
за дело всерьез (его член твердел во сне, он слегка отвлекся от дороги при
звуке  застежки-молнии,  которую  она   открывала   небольшими   рывками);
наслаждение смешалось с ощущением страшной неизбежности. Вот уже показался
впереди желтый "Субару",  припаркованный  позади  зеленого  "Файрберда"  с
белой полосой. Между ними ярко  вспыхнули  язычески  пестрые  цвета,  куда
более яркие, чем рекламные  щиты  Детройта  или  "Тойота  Виллидж".  Билли
попытался закричать: "Перестань, Хейди! Вот же она! Я ее снова убью,  если
ты не прекратишь! Умоляю. О, Боже, нет! Нет! Умоляю тебя, Господи!"
     Но фигура уже появилась между двух машин. Халлек попытался  отпустить
педаль акселератора  и  нажать  на  тормоз,  но  нога  словно  прилипла  к
проклятому акселератору и продолжала давить на него со  всей  силой.  Руль
заклинило, он весь сжался перед ударом, и тогда голова цыганки повернулась
к нему, но перед ним была вовсе не старуха! Это был цыган с гниющим носом,
у которого не было глаз. В тот момент, когда его "Олдсмобиль"  врезался  в
него, сбив с ног, Халлек успел увидеть пустые глазницы, обращенные прямо к
нему. Губы старого цыгана образовали полумесяц  зловещей  улыбки  под  его
кошмарным косом.
     Взметнулась сморщенная рука  над  капотом  "Олдса",  кованые  кольца,
браслеты язычников. Три капли крови на ветровом стекле.  Смутное  ощущение
острой  боли,  когда  пальцы  Хейди  впились  в  него  в  момент  оргазма,
ускоренного шоком.
     И услышал шепот, перекрывший отчетливо все другие звуки.  Он  донесся
снизу, сквозь ковровое покрытие  дорогого  автомобиля:  "Худеющий".  Билли
проснулся, вздрогнув. Повернулся на бок  и  бросил  взгляд  в  окно.  Крик
перехватило спазмом. Серп луны улыбкой завис над Адирондаками. На один миг
ему увиделся старый цыган: голова слегка склонена набок, глаза - две яркие
звездочки,  заглядывавшие  в  их  комнату  во  тьме  ночи.   Их   свет   -
мертвенно-холодный, как у светлячков или огоньков на болоте,  которые  ему
довелось видеть в Северной Каролине. И холодная улыбка полумесяца, таившая
замысел мести.
     Билли судорожно перевел дух, зажмурил глаза и снова раскрыл их.  Луна
снова стала луной. Спустя три минутны он уснул.
     Новый  день  выдался  ясным,  и  Халлек  сдался  на  уговоры  супруги
вскарабкаться к тропам Лабиринта. Земли  Моханка  были  испещрены  сложной
сетью туристских троп: от самых обыкновенных до  очень  трудных.  Лабиринт
считался "умеренным", и во  время  медового  месяца  они  с  Хейди  дважды
совершили восхождение. Он помнил, какое удовольствие  доставляли  ему  эти
прогулки, - карабкался по кручам, а следом  за  ним  -  Хейди,  смеющаяся,
требующая,  чтобы  он  поторапливался,   увалень   этакий.   Помнил,   как
протискивались через узкую расщелину. Он зловещим голосом  бормотал  своей
молодой жене: "Ты чувствуешь, как трясется под ногами почва?" - это  когда
они  протискивались  в  самую  узкую  часть.  Было  очень  тесно,  но  она
ухитрилась шлепнуть его по заднице.
     Халлек признался самому себе  (но  никогда,  никогда  -  Хейди),  что
теперь больше всего боялся этих узких щелей. Во времена медового месяца он
был стройным парнем, крепким, благодаря работе на  лесоповале  в  западном
Массачусетсе. Теперь он стал на шестнадцать лет старше и на  много  фунтов
тяжелее. Весельчак доктор Хаустон обрадовал его сообщением, во он  вступил
в возраст пороков сердца.  Мысль  об  инфаркте  на  полпути  в  горы  была
тревожащей, хотя не слишком. Гораздо актуальное опасность застрять в одной
из тех узких каменных  глоток,  через  которые  вились  тропы  к  вершине.
По-крайней  мере  через   четыре   таких   пассажа   придется   с   трудом
протискиваться.
     Ужасно не хотелось застрять в одном из таких мест.
     Или еще такой вариант: бедняга Билли Халлек застревает в расщелине  и
тут же получает инфаркт. Два удовольствия сразу!
     В конце концов он согласился попробовать, при условии, что  она  одна
доберется до вершины, если он вдруг окажется не в форме, чтобы  продолжать
восхождение. И еще одно условие: сначала они зайдут на "Нью-Плац" и  купят
там ему мокасины "сникерс". Хейди приняла оба условия с готовностью.
     В городе Халлек обнаружил, что "сникерс" успели уступить  место  иной
продукции, и никто больше даже не помнит, что это  такое.  Он  купил  пару
зелено-серебристых спортивных туфель с цепкими подошвами для восхождений в
горы и с большим удовольствием примерил удобную обновку. Тут же припомнил,
что не носил матерчатых туфель пять... нет, шесть лет. И вот  нынче  снова
надел такие.
     Хейди восторгалась ими и говорила, что он точно  выглядел  потерявшим
лишний вес. У выхода из обувного магазина стояли весы-автомат  с  рекламой
ТВОЙ ВЕС - ТВОЯ СУДЬБА. Халлек видел такую рекламу в последний раз,  когда
был еще мальчишкой.
     - А ну, прыгай, герой! - сказала Хейди. - Вот монетка.
     Халлек  почему-то  не  сразу  встал  на   весы,   испытывая   смутное
беспокойство.
     - Давай скорей! Хочу посмотреть, сколько ты сбросил.
     - Хейди, ты же знаешь, что эти уличные весы врут.
     - Ну и пускай! Давай, Билли, смелей!
     Он нехотя передал ей сумку и встал  на  весы.  Она  бросила  монетку.
Монетка звякнула, и на панель автоматически  выдвинулись  две  серебристые
металлические пластинки. Над той, что повыше, был указан вес, пониже - его
будущее, его судьба. Халлек удивленно вздохнул.
     - Я так и предполагала, - сказала Хейди, стоя возле  него.  В  голосе
недоумение  и  сомнение,  словно  не  знала  -  радоваться,  бояться   или
сомневаться. - Я знала, что ты похудел!
     Позднее Халлек подумал, что ее невольный возглас удивления был вызван
тем фактом, что он во всей своей одежде, со швейцарским ножом в кармане, с
обильным завтраком в желудке весил 232. Четырнадцать фунтов потери веса  с
тех пор, как уладил дело Кэнли.
     Но не  столь  стремительная  потеря  веса  заставила  его  изумиться.
Предсказание будущего! Нет, там не было банальностей типа ФИНАНСОВЫЕ  ДЕЛА
СКОРО УЛУЧШАТСЯ, или ВИЗИТ СТАРЫХ  ДРУЗЕЙ,  или  НЕ  ПРИНИМАЙТЕ  ПОСПЕШНЫХ
РЕШЕНИЙ.
     Там было лишь одно слово черными буквами: ХУДЕЮЩИЙ.



                                  4. 227

     По дороге в Фэйрвью оба в основном молчали. Хейди вела  машину,  пока
до Нью-Йорка  не  осталось  миль  пятнадцать  и  движение  стало  довольно
плотным. Припарковались на обочине, и она уступила  ему  место  за  рулем.
Водительских прав его никто не лишал. Верно, что старуха погибла, что труп
ее был страшно изуродован, но Билли Халлек так и  не  получил  ни  единого
прокола в водительских правах  Коннектикута.  Добрый  старый  бабник  Кэри
Россингтон об этом позаботился.
     - Ты что, не слышишь, Билли?
     Он бросил на нее мимолетный взгляд и вновь сосредоточился на  дороге.
Халлек стал теперь  куда  более  дисциплинированным  водителем:  клаксоном
почти не пользовался,  рукой  из  окна  автомобиля  не  размахивал,  лучше
примечал ошибки других и менее склонен был их прощать.  Конечно,  убийство
старой цыганки уважения к себе не прибавило, да еще  и  ночными  кошмарами
замучило, но водителя из него сделало образцового.
     - Ой, прости... я не расслышал...
     - Я просто сказала - "Спасибо тебе за  чудесные  каникулы".  -  Хейди
улыбнулась и погладила его по руке. Для нее небольшой отпуск действительно
получился отличным. Она умела выбросить из головы все  негативное:  старую
цыганку, судебное разбирательство, цыгана с разлагающимся носом.  Все  это
для Хейди стало неприятностями прошлого, вроде периода дружбы Билли с  тем
нью-йоркским головорезом.
     Но пришла иная мысль, и улыбка исчезла с ее