Хейди вернулась от Хаустона с опухшими от  слез  глазами,  Билли  был  так
расстроен, что не стал ни обедать, ни ужинать, а когда на  следующее  утро
встал на весы, увидел на шкале цифру 167. Ему стало тошно. Пять фунтов  за
один день! О, Боже! С тех пор и не пропускал еды в положенное время.
     Теперь  он  показал  на  пустые  тарелки  с   мелкими   остатками   и
обглоданными початками.
     - Похоже это на "анорексия невроза", Хейди? - спросил он.
     - Нет, - нехотя ответила она. - Но...
     - Так я ем весь последний месяц. И за этот месяц  потерял  шестьдесят
фунтов. Вот и объясни мне, каким образом мое подсознание ухитряется делать
такой трюк. Терять в весе по два фунта в  день  при  потреблении  примерно
шести тысяч калорий.
     - Я не знаю... но Майкл... Майкл говорит...
     - Ты не знаешь, и я не знаю,  -  перебил  ее  Билли,  сердито  бросая
салфетку на тарелку. В животе его заурчало от обильного ужина. -  И  Майкл
Хаустон тоже не знает.
     - Ну, хорошо, если  это  проклятье,  то  почему  со  мной  ничего  не
происходит?! - закричала она. Хотя  в  глазах  ее  сверкнул  гнев,  Халлек
увидел, что она на грани слез.
     Потеряв над  собой  контроль  от  накопившейся  обиды  и  страха,  он
закричал в ответ:
     - Не знал он, вот почему! Понимаешь? Не знал!
     Всхлипывая, она резко отодвинулась, чуть не упав вместе со стулом,  и
стремительно вышла из-за  стола,  рукой  схватилась  за  лицо,  словно  от
сильной головной боли.
     - Хейди! - воскликнул он, поднимаясь и роняя стул на пол. - Вернись!
     Ее шаги на лестнице не замедлились. Он услышал, как хлопнула дверь  -
но не их спальни. Кажется, комнаты Линды или спальни для гостей.
     Халлек подумал - скорей всего, в  комнате  для  гостей.  Он  оказался
прав. Больше она с ним в одной комнате не спала.


     Та неделя, последняя неделя перед тем,  как  он  покинул  дом,  потом
вспоминалась Билли Халлеку как некий путаный кошмар.  Погода  установилась
гнетуще душная и жаркая.  Билли  ел  и  потел,  потел  и  ел,  а  его  вес
равномерно и неуклонно  снижался.  В  конце  недели,  когда  он  арендовал
автомобиль и отправился в путь по 95-й магистрали в сторону Нью-Хэмпшира и
Мэна, он потерял еще одиннадцать фунтов и весил уже 156 фунтов.
     В  течение  этой  последней  недели  врачи   из   клиники   Глассмана
неоднократно звонили ему. То и дело  звонил  Майкл  Хаустон.  Хейди  молча
наблюдала за ним и курила. Когда  он  заговорил  о  том,  что  неплохо  бы
повидать Линду, она бесстрастно ответила:
     - Я предпочитаю, чтобы ты этого не делал.
     В пятницу, накануне отъезда, снова позвонил Хаустон.
     - Майкл, - сказал ему Билли. - Я  больше  не  отвечаю  на  звонки  от
врачей Глассмана и не буду отвечать на твои, если не прекратишь эту муру.
     - Напрасно, - возразил Хаустон. - Послушай меня  внимательно,  Билли.
Это очень важно.
     Билли выслушал очередную порцию дурацких сентенций, испытывая гнев  и
обиду из-за предательства. Хейди снова была там. Ее переговоры с Хаустоном
опять закончились слезами. Хаустон  провел  долгую  консультацию  с  тремя
Гномами  клиники   Глассмана   ("Не   волнуйся,   Билли,   это   оплачено:
профессиональная привилегия") и снова встретился с Хейди. Все  сошлись  на
том, что Билли не помешает серия психиатрических обследований.
     - И я тебе очень советую по собственной воле согласиться  на  это,  -
заключил Хаустон.
     - Еще  бы!  И  я  даже  знаю,  где  ты  рекомендовал  бы  мне  пройти
обследование. Разумеется, в клинике Глассмана. Угадал?
     - Ну что ж, мы подумали, так было бы удобней всего.
     - А как же иначе? И пока мне обследуют мозги, я  буду  пить  барий  и
получать клизмы.
     Хаустон красноречиво смолчал.
     - А если я откажусь?
     - Хейди имеет право прибегнуть  к  законным  средствам,  -  осторожно
ответил Хаустон. - Ты понимаешь?
     - Я понимаю, - ответил Билли. Ты имеешь в виду  себя,  Хейди  и  Трех
Гномов из клиники Глассмана. Все вместе вы отправляете  меня  в  санаторий
"Саннивейл", где я научусь плести корзинки.
     - Брось ты эту мелодраму, Билли! Она не меньше беспокоится  о  Линде,
чем о тебе.
     - Мы оба волнуемся за Линду, - сказал Билли. - Я и за Хейди волнуюсь.
Конечно, бывают моменты, когда я на нее зол, но в целом по-прежнему  люблю
ее. И потому беспокоюсь. Так что она  в  какой-то  степени  ввела  тебя  в
заблуждение, Майкл.
     - Не знаю, о чем ты говоришь.
     - Ясно, что не знаешь. И объяснять тебе не собираюсь. Она может  тебе
рассказать, хотя сомневаюсь. Хейди хотела бы забыть  все,  что  случилось.
Она могла бы излить тебе душу относительно  некоторых  упущенных  деталей.
Скажем так: у нее тоже есть свой комплекс вины. Кстати,  если  прежде  она
выкуривала пачку сигарет в день, то теперь выкуривает до двух с половиной.
     Долгая пауза, потом Майкл Хаустон вернулся к своему обычному припеву:
     - Что бы там ни было, Билли, но психиатрические тесты, поверь мне,  в
твоих же интересах и в интересах...
     - Прощай, Майкл, - сказал Халлек и аккуратно положил трубку.



                       15. ДВА ТЕЛЕФОННЫХ РАЗГОВОРА

     Оставшуюся часть  дня  Билли  провел,  вышагивая  взад  и  вперед  по
прохладному кондиционированному дому, бросая взгляды на  отражение  своего
нового облика в зеркалах и полированных поверхностях.
     То, какими мы себя видим, гораздо в большей степени, чем мы полагаем,
зависит от нашей концепции нормального телосложения.
     Ничего утешительного в этой идее он не нашел.
     Моя самооценка зависит от того, насколько я воздействую на окружающий
меня мир. Что же получается? Если мистер Т.  ходит  по  улице,  держа  под
мышкой труд Эйнштейна, от этого он выглядит важным человеком,  ученым.  Но
разве в самом деле он становится от этого лучше?
     Идеи Т.С.Элиота  звучали  в  голове,  как  эхо  далекого  воскресного
колокола. Нет, я не это имел в виду. Не это.
     То, как мы воспринимаем реальность, гораздо больше, чем мы  полагаем,
зависит от нашей оценки собственного телосложения.
     Да, реальность, - пожалуй, ближе к истине.  Когда  видишь,  как  тебя
стирают фунт за фунтом на нет, подобно тому, как стирают  с  черной  доски
сложное уравнение - строку за строкой, на твое восприятие  реальности  это
здорово влияет. Твоей личной реальности и всей в целом.
     Он был  толстым,  жирным,  как  свинья.  Потом  стал  плотным,  потом
нормальным (если такое понятие вообще существует), потом худым. Но  теперь
худоба переходила в новое качество, которое можно назвать "тощий".  А  что
дальше? Дистрофик, истощенный, скелетообразный? дальше  уже  и  вообразить
было нечего.
     Его не слишком беспокоила перспектива быть отправленным  в  санаторий
для тихо помешанных. Чтобы организовать подобное, требуется время.  Однако
последний разговор с  Хаустоном  показал,  насколько  далеко  зашло  дело.
Оказалось невозможным убедить кого-либо. Ни один человек ему  не  поверит.
Захотелось позвонить Кирку Пеншли. Желание было почти неодолимым, хотя  он
и понимал, что  Кирк  сам  позвонит,  как  только  три  сыскных  компании,
услугами которых пользовалась фирма, что-нибудь найдут.
     Вместо этого Халлек позвонил в Нью-Йорк, разыскав  нужный  телефон  в
записной книжке. С тех пор как приключилась эта беда, имя Ричарда Джинелли
то и дело всплывало в сознании. Теперь пришло время позвонить ему.
     На всякий случай.
     - "Три брата", - послышался голос в трубке. - Сегодня у  нас  в  меню
телятина "марсала" и наша фирменная версия "Фетуччине Альфредо".
     - Меня  зовут  Уильям  Халлек.  Я  бы  хотел  поговорить  с  мистером
Джинелли, если он на месте.
     После паузы в трубке послышался голос:
     - Халлек?
     - Да.
     - Трубка была отложена в сторону, и  Билли  слабо  различил  звяканье
посуды, чью-то брань на итальянском, чей-то смех. Как и все в его нынешней
жизни, звучало это очень издалека.
     Наконец трубку подняли.
     - Уильям! - Билли вдруг пришло в голову, что никто больше его так  не
называл. - Как твои дела, дорогой?
     - Я сбросил вес.
     - Что ж, отлично, - сказал Джинелли. - Ты был слишком толст,  Уильям.
Прямо тебе скажу, - слишком. И сколько сбросил?
     - Двадцать фунтов.
     - О! Поздравляю! И сердчишко твое тебя  поблагодарит.  Трудно  терять
вес? Впрочем, не говори, сам знаю. Чертовы калории так и цепляются, висят,
понимаешь, над поясом. Потом вдруг портки начинают по швам расползаться на
заднице, когда туфель зашнуровываешь.
     - Для меня это не составило труда.
     - Заходи, Уильям, к "Трем братьям". Я тебя сам угощу отличной  штукой
- курицей по-неаполитански. Весь прежний вес вернешь с одного блюда.
     - А что, пожалуй, ловлю тебя на слове. -  Билли  улыбался.  Глядя  на
свое отражение в зеркале кабинета, он подумал, что в  его  улыбке  слишком
много зубов, слишком они близки к плоти губ. Улыбка исчезла с его лица.
     - Я серьезно говорю,  дорогой.  Соскучился  по  тебе.  Так  давно  не
виделись, а жизнь-то коротка. Да, жизнь наша коротка, верно?
     - Да, пожалуй.
     Джинелли понизил голос:
     - Я слыхал, у тебя там, в Коннектикуте, была неприятность.  Мне  было
очень жаль, когда услышал.
     - Откуда ты услышал? - удивленно  спросил  Билли.  В  газете  Фэйрвью
"Репортер" была лишь маленькая заметка в которой и имена-то не назывались,
а в газетах Нью-йорка и того не было.
     - Держу ухо востро, - ответил Джинелли. -  Как  говорят,  прикладываю
ухо к земле.
     "Да, таков твой образ жизни - держать ухо востро", - подумал Билли  и
неуютно поежился.
     - С этим  у  меня  и  сейчас  проблемы,  -  сказал  Билли,  осторожно
подыскивая  слова.  -  Они,  видишь  ли,  выходят  за  рамки   юрисдикции.
Женщина... ты слыхал о той женщине?
     - Да. Говорили - цыганка.
     - Верно, цыганка. А у нее - муж. Вот он... устроил мне неприятность.
     - Как его зовут?
     - Лемке, кажется. Попробую сам утрясти это дело, но просто подумаю...
если не получится...
     - Да, да, конечно, конечно. Ты мне позвонишь.  Может  быть,  я  смогу
что-нибудь, а может, и не смогу ничего. Может, я решу, что  не  хочу.  Сам
понимаешь, друзья - всегда друзья, а бизнес - всегда бизнес. Ты понял, что
я имею в виду?
     - Понял.
     - Иногда дружба и бизнес  пересекаются,  а  иногда  и  нет.  Верно  я
говорю?
     - Верно.
     - Этот парень пытается с тобой покончить?
     Билли заколебался.
     - Ты знаешь, я бы пока не хотел слишком много говорить, Ричард.  Дело
очень специфическое, необычное. Но  в  общем-то,  да,  он  решил  со  мной
покончить. Очень крепко решил.
     - Эй, Уильям, нам надо обсудить это дело прямо сейчас!
     Тревога в голосе Джинелли была очевидной. Билли ощутил, как на  глаза
навернулись теплые слезы, утер их торопливо тыльной стороной ладони.
     - Спасибо тебе... Я, правда, ужасно благодарен... Но все же  попробую
сам справиться сначала. Я, собственно, даже не уверен, чего от тебя хочу.
     - Захочешь позвонить, Уильям, я буду здесь. О'кей?
     - О'кей и еще раз спасибо. - Он  немного  поколебался  и  спросил:  -
Скажи мне, Ричард, одну вещь - ты суеверен?
     - Я? Ты спрашиваешь старого бандюгу вроде меня - суеверен  ли  я?  Я,
знаешь, рос в семье, где моя мать и бабушка и все тетушки только и  знали,
что славили Деву Марию, молились  всем  известным  и  неизвестным  святым,
завешивали зеркала, когда кто-то помрет, отгоняли злых духов в виде  ворон
и черных кошек, делали заклинания от дурного глаза. И ты спрашиваешь  меня
такое?
     - Ну да, - сказал Билли с невольной улыбкой. -  Да,  вот  такой  тебе
вопрос задаю.
     Голос Ричарда Джинелли зазвучал жестко и совсем без юмора:
     - Я, Уильям, верю только в две вещи: пистолет и деньги.  Суеверен  ли
я? Нет, конечно.
     - Ну и хорошо. - Улыбка  Билли  стала  шире.  Впервые  за  месяц  так
улыбался, и это было приятно. Чертовски приятно.
     В тот вечер, когда с улицы пришла Хейди, позвонил Пеншли.
     - Ну, твои цыгане задали нам гонку, сказал он. - С  тебя  причитается
чуть ли не под десять тысяч долларов. Пора прекратить? Как считаешь?
     - Сначала скажи, что вы узнали, - ответил Билли. Его ладони вспотели.
     Пеншли начал рассказывать своим сухим голосом старшего начальника.
     Цыганский  караван  сначала  проследовал  в  Грино,   коннектикутский
городок милях в тридцати к северу от Милфорда. Спустя неделю они появились
в городе Поутакет близ Провиденса, Род-Айленд. После Поутакета - Эттлборо,
Массачусетс.  В  Эттлборо  один  из  них  был   арестован   за   нарушение
общественного порядка, но вскоре выпущен после уплаты штрафа.
     - Похоже, что дело было так. Там  в  городке  один  местный  лоботряс
проиграл на "колесе фортуны" цыганам десять  долларов.  Заявил  оператору,
что колесо было специально подделано и что он им  за  это  отомстит.  Пару
дней спустя он приметил цыгана, выходившего  из  магазина  "Ночная  сова".
Сначала была словесная перепалка, потом драка на стоянке автомобилей.  Там
были  два  свидетеля,  правда,  из  приезжих.  Они  сказали,   что   драку
спровоцировал местный парень. Нашлись и двое из местных, которые  заявили,
что все начал цыган. Арестовали цыгана. Когда он предложил за  себя  выкуп
или штраф, полицейские были довольны: не понадобились  расходы  на  суд  и
появился предлог, чтобы их вытурить из города.
     -  Всегда  так  и  бывает,  верно?   -   сказал   Билли.   Неожиданно
почувствовал,  что  его  лицо  горит.  Почему-то  он   был   уверен,   что
арестованный в Эттлборо - тот же самый молодой жонглер, который выступал в
Фэйрвью.
     - Как правило, - заметил  Пеншли.  -  Цыгане  все  понимают.  Раз  уж
попался их парень, значит полицейские довольны. Не  надо  поднимать  бучу,
достаточно их просто удалить, как соринку из глаза. Чего проще - поморгать
и соринка покидает глаз. Куда она девается, никого не интересует.
     - Значит, соринка, не более? - спросил Билли.
     - Для полиции Эттлборо  -  именно  так...  Рассказать  остальное  или
потолкуем сначала о проблемах нацменьшинств?
     - Пожалуйста, расскажи все до конца.
     - Цыгане остановились в Линкольне, Массачусетс. Продержались три дня,
прежде чем им дали пинка.
     - Та же самая группа? Точно?
     - Да, да. Всегда  те  же  машины.  Есть  список  номерных  знаков,  в
основном, Техас и Делавер. Продиктовать?
     - Потом, не сейчас. Продолжай.
     - Больше ничего особенного не было.  Цыгане  объявились  в  Ревере  к
северу от Бостона, пожили там десять дней и  уехали  сами.  Четыре  дня  в
Портсмуте, Нью-Хэмпшир, после чего они где-то пропали.
     - Мы их можем найти, если хочешь, - сказал Пеншли. -  Сейчас  отстаем
от них менее, чем на неделю. Ими занимаются три  первоклассных  сыщика  из
"Бартон Детектив Сервис". Уверены, что цыгане в настоящий момент находятся
где-то в Мэне. Они продвигались  параллельно  побережью  по  шоссе  95  от
Коннектикута, даже от Каролины. Похоже на цирковое турне.  Они,  возможно,
работают на  юге  штата  Мэн  в  туристических  районах  типа  Огунквит  и
Кеннебанк-порт, продвигаясь к гавани  Бутбэй,  а  закончат  в  гавани  Бар
Харбор. Когда туристический сезон будет подходить к  концу,  они  повернут
обратно на зиму к побережьям Флориды или Техаса.
     - Среди них есть старик? - спросил Билли, крепко сжимая трубку. - Ему
лет восемьдесят, у него жуткий нос, весь такой изъеденный.
     Звук перелистываемых бумаг слышался целую вечность.
     - Тадуз Лемке, - спокойно сказал Пеншли. - Отец женщины,  которую  ты
сбил машиной. Да, он с ними.
     - Отец?! - выкрикнул Халлек. - Это  невозможно,  Кирк!  Женщина  была
старухой лет семидесяти-семидесяти пяти...
     - Тадузу Лемке сто шесть лет.
     Некоторое время Билли был не в силах вымолвить  ни  слова.  Губы  его
шевелились - и ни звука, словно привидение поцеловал. Потом повторил:
     - Это невозможно.
     - Возраст, которому можно позавидовать, - сказал Кирк  Пеншли.  -  Но
ничего невозможного. Все эти люди на учете, знаешь ли.  У  меня  документы
имеются, если хочешь:  номера  социальных  страховок,  отпечатки  пальцев.
Лемке заявлял, что его возраст сто шесть, сто восемь и сто двадцать лет. Я
предпочитаю  верить  цифре   сто   шесть,   поскольку   она   представлена
специалистами Бартона. Сюзанна Лемке была точно его дочерью, тут  сомнений
нет. А он в различных игровых лицензиях фигурирует как "президент компании
Тадуз", что означает - он глава племени или табора, или как они  там  себя
называют.
     Его дочь? Дочь Лемке? В  голове  Билли  возникла  сумятица.  Каким-то
образом это меняло дело. Допустим,  кто-то  сбил  Линду.  Вот  так  и  она
выбежала бы на мостовую.
     - ...прекратить?
     - А? - Он попытался вернуться к тому, что сказал Кирк Пеншли.
     - Я спрашиваю: желаешь ли ты все это прекратить? Тебе, Билли,  это  в
копеечку влетает.
     - Попроси, пожалуйста еще немного продолжить, -  сказал  Билли.  -  Я
позвоню тебе через несколько дней, точнее, через три дна, узнаю, где вы их
засекли.
     - В этом нужды нет, - сказал Пеншли. - Как  только  люди  Бартона  их
найдут, ты первый, кому они об этом сообщат.
     - Меня здесь не будет, - медленно проговорил Билли.
     - О? - Голос Пеншли был продуманно равнодушным. - Где будешь?
     - Буду в пути, - ответил Халлек и вскоре  положил  трубку.  Некоторое
время сидел совершенно неподвижно, пытаясь разобраться с хаосом в  голове.
Его пальцы, очень тонкие пальцы, барабанили по столу.



                            16. ПИСЬМО БИЛЛИ

     На следующее утро сразу после десяти Хейди  ушла  за  покупками.  Она
даже не посмотрела в сторону Билли, чтобы хотя бы сказать, когда  вернется
или куда уходит. Эта старая добрая привычка прекратила свое существование.
Билли сидел у себя в кабинете и наблюдал в окно, как "олдс"  задним  ходом
выезжал на улицу. В какой-то момент голова Хейди повернулась и, похоже, их
взгляды встретились. Его взгляд - растерянный и испуганный,  ее  -  упрямо
обвиняющий: "Ты  вынудил  меня  отправить  отсюда  дочь;  профессиональную
помощь, в которой ты нуждаешься, ты отвергаешь;  наши  друзья  уже  начали
пересуды. Похоже, что тебе нужен сопровождающий в дурдом, и выбрали  меня.
Ну и катись к чертовой бабушке. Оставь меня в покое, хоть сгори все  синим
огнем, но заставить меня отправляться вместе с тобой на лечение в дурдом -
не имеешь права".
     Иллюзия, разумеется. Не может она видеть его позади, в тени.
     Иллюзия, но как больно!
     Когда "олдс" скрылся на улице,  Билли  сунул  листок  бумаги  в  свою
"Оливетти" и отпечатал: "Дорогая Хейди!" - в самом верху. Эта часть письма
оказалась  самой  легкой.  А  дальше  каждое  предложение   давалось   ему
мучительно.  Постоянно  тревожила  мысль,  что  она  вот-вот  вернется   и
застигнет его за печатанием  послания  к  ней.  Но  она  не  возвращалась.
Наконец он извлек лист из машинки и перечитал:

     "К тому времени, как ты прочтешь это, я уеду. Сам  точно  не  знаю  -
куда, и не знаю, на сколько времени... Но надеюсь, что, когда вернусь, все
будет закончено, весь этот кошмар, которым мы живем.
     Хейди, Майкл Хаустон ошибается, ошибается во всем. Леда Россингтон  в
самом деле сказала мне, что  старый  цыган  -  его  зовут  Тадуз  Лемке  -
прикоснулся к Кэри,  и  она  в  самом  деле  сказала  мне,  что  его  кожа
превращается в броню. А Данкен Хопли на самом деле был покрыт опухолями  и
нарывами. Это гораздо кошмарное, чем ты себе можешь представить.
     Хаустон отказывается провести логическую связь, которую я  представил
ему в защиту своей точки зрения, не хочет увязать это с моим  необъяснимым
недугом (155 сегодня утром). Он не может принять подобного, поскольку  оно
полностью  вышибает  его  из  привычной  колеи.  Он  скорее  упрячет  меня
пожизненно в психбольницу, чем примет всерьез возможность  того,  что  все
происходящее  есть  результат  цыганского  проклятия.  Такая