йди, Пеншли, Линда, Хаустон - зазвучали
фальшиво и мелко, подобно именам, которые придумывают  наспех  для  плохой
истории. Возникло ощущение, что он способен заглянуть за кулисы  вещей,  в
некий вообразимый "реальный мир". Запах моря показался пронизанным смрадом
протухшей пищи, звуки стали слышаться издалека, словно плывущими к нему из
длинного коридора.
     "Астральная проекция?" - прозвучал смутный голос. - "У тебя солнечный
удар, друг мой".
     Да, пожалуй, когда теряешь сто двадцать фунтов веса,  твой  термостат
начинает барахлить. Сейчас  же  уходи  с  солнцепека,  иначе  загремишь  в
обморок.
     - Ладно, уговорил, - пробормотал Билли, и проходивший мимо мальчишка,
жующий поп-корн, резко обернулся в его сторону.
     Впереди находился бар с вывеской "Семь  морей",  на  дверях  надписи:
"Холодное, как лед" и "Самое приятное время". Билли вошел.
     "Семь морей" оказались не только холодными, как  лед,  но  и  чудесно
спокойным  местом.  На  музыкальном  автомате  висела  записка  с  крупной
надписью: "КАКОЙ-ТО ПРИДУРОК ДАЛ МНЕ  ВЧЕРА  ВЕЧЕРОМ  ПИНКА,  И  ТЕПЕРЬ  Я
ПОЛОМАН". Пониже - перевод той же надписи на французский язык.  Однако  по
потрепанному виду надписи и по пыли, скопившейся на автомате, Билли решил,
что "вчера вечером" могло произойти год тому назад. В помещении находились
несколько пожилых мужчин, одетых по тому же принципу, что и  Билли,  -  не
для пляжа, а скорей для улицы. Некоторые играли в шахматы, другие в нарды.
Почти все были в шляпах.
     - Что вам угодно? - спросил бармен.
     - Пива "Шхуна", пожалуйста.
     - О'кей.
     Билли пил пиво медленно и наблюдал  в  окно  движение  людских  масс,
прислушиваясь к бормотанию стариков за столиками. Почувствовал, что  часть
его силы, часть ощущения реальности возвращаются.
     Подошел бармен.
     - Нальем еще?
     - Да, пожалуйста. И хотелось бы с вами немного поговорить, если  есть
время.
     - Насчет чего?
     - Насчет людей, которые могли здесь побывать.
     - Где "здесь"? В нашем баре?
     - В Олд Оркарде.
     Бармен рассмеялся.
     - Насколько я знаю,  половина  штата  Мэн  и  половина  Канады  летом
проходят через это место.
     - Я говорю о цыганах.
     Бармен хмыкнул и принес Билли бутылку "Шхуны".
     - То есть имеете в виду бродячую публику. Это, кстати, все, кто летом
прибывают в Олд Оркард. А ко мне в бар приходят, в основном, люди, которые
живут тут круглый год, - местные, так сказать. А те, - он махнул  рукой  в
сторону окна, словно отбросив всех разом,  -  те  -  бродяги,  вроде  вас,
мистер.
     Билли осторожно, по стенке бокала налил пива, потом положил на стойку
десятидолларовую бумажку.
     - Я не уверен, что  мы  правильно  поняли  друг  друга.  Я  говорю  о
настоящих цыганах.
     - Настоящие?.. О! Наверно, имеете в  виду  тех  ребят,  что  устроили
табор возле Солт Шека.
     Сердце Билли забилось быстрее.
     - Можно, я вам покажу кое-какие фотографии?
     - Бесполезно. Я их не  видел.  -  Он  посмотрел  на  десятидолларовую
банкноту и окликнул одного из присутствующих: - Лон! Лонни! Подойди-ка  на
минутку.
     Один из стариков, сидевших за столиком у окна, поднялся и прошаркал к
бару. На нем  были  серые  хлопчатобумажные  штаны,  белая  рубашка,  явно
великоватая, и соломенная шляпка. Лицо  усталое,  только  глаза  -  живые.
Кого-то он напоминал Халлеку, вспомнил спустя  секунду:  старик  выглядел,
как Ли Страсберг, учитель и актер.
     - Это Лон Эндерс, - представил его бармен. - У него участок на западе
городка. Там же и Солт Шек.  Лон  примечает  все,  что  происходит  в  Олд
Оркарде.
     - Меня зовут Билли Халлек.
     - Будем  знакомы,  -  сказал  Лон  Эндерс,  шелестящим,  как  бумага,
голосом, и придвинул стул поближе к Билли. Он даже вроде бы и  не  сел  на
него, а прислонился задом к сиденью, слегка подогнув ноги.
     - Не желаете пива? - предложил Билли.
     - Больше нельзя, - прошелестел старик,  и  Билли  слегка  отодвинулся
подальше от неприятного запаха изо рта Эндерса. - Уже выпил свою норму  на
день.  Доктор  сказал  -  не  больше.  С  животом  беда.  Если  бы  я  был
автомашиной, - в самый раз на свалку.
     - О! - сказал Билли нейтрально.
     Бармен отвернулся от них и принялся укладывать бокалы в мойку. Эндерс
посмотрел на десятидолларовую бумажку, потом на Билли.
     Халлек снова объяснил свою просьбу, а Эндерс  повернул  свое  усталое
лицо в сторону  теней  в  углу  бара.  Откуда-то  из  соседнего  заведения
слышались удары небольшого колокола.
     - Были они тут, - сказал он, когда Билли закончил. - Были. Я  уж  лет
семь не видел цыган, а такой оравы и подавно - лет двадцать, не меньше.
     Правая рука Билли так сильно  стиснула  стакан,  что  он  едва  успел
расслабиться, пока не раздавил его. Осторожно  поставил  бокал  на  стойку
бара.
     - Когда? Вы уверены? Не знаете, куда они могли отправиться? Не  могли
бы вы...
     Эндерс поднял  руку,  бледную,  как  у  утопленника,  вытащенного  из
колодца. Билли она показалась почти прозрачной.
     - Спокойно, друг, - сказал он почти шепотом.  -  Я  скажу  тебе,  что
знаю.
     Усилием воли Билли заставил себя смолчать и просто ждать.
     - Десятку я возьму, потому что, похоже, мой друг, ты можешь себе  это
позволить, - прошептал Эндерс. Он засунул  ассигнацию  в  карман  рубашки,
потом  большим  и  указательным  пальцами  левой  руки  поправил  вставную
челюсть. - Зато говорить буду бесплатно. Черт  возьми,  когда  становишься
старым, еще приходится платить и за то, чтобы тебя послушали...  Спроси-ка
у Тимми там - можно мне получить стакан холодной воды? Кажется и одно пиво
для меня слишком... оно сжигает  то,  что  осталось  от  моего  нутра.  Но
мужчине трудно отказаться от всех  своих  удовольствий,  даже,  когда  они
больше удовольствия не доставляют.
     Билли позвал бармена и тот подал Эндерсу стакан воды со льдом.
     - С тобой все в порядке, Лон? - спросил бармен, ставя стакан.
     - Бывало и лучше, бывало и хуже, - прошептал Эндерс, взяв  стакан.  В
какой-то момент Билли показалось, что стакан для  него  тяжеловат.  Однако
старик поднес его ко рту, расплескав лишь самую малость.
     - Ты хочешь поговорить с этим парнем? - спросил Тимми.
     Холодная  вода,  похоже,  взбодрила  Эндерса.  Он  поставил   стакан,
посмотрел на Билли, потом взглянул на бармена.
     - Я думаю, кто-то должен с ним потолковать, - сказал он. - Он еще  не
выглядит так плохо, как я... но тоже - туда же...
     Эндерс жил в небольшой колонии отставников-пенсионеров на  улице  Ков
Роуд. Он сказал, что Ков Роуд это часть "настоящего Олд Оркарда",  которую
бакшиш обходит стороной.
     - Бакшиш? - переспросил Билли.
     - Ну, да, - чаевые то бишь. Это значит -  толпы,  друг.  Мы  с  женой
приехали в этот город в 1946 году, сразу после войны. С тех пор - здесь. Я
научился в свое время, как вытягивать бакшиш со своего хозяина - Томми Мак
Ги, правда, он уже давно умер. За горло бывало брал его. То, что ты сейчас
слышишь, - лишь остатки моего голоса.
     Послышалась едва уловимая усмешка.
     Эндерс знал всех,  связанных  с  летним  карнавалом,  называемым  Олд
Оркардом, или почти всех - продавцов,  мусорщиков,  лотошников,  подсобных
рабочих,  торговцев  сувенирами,  автомехаников,  зазывал,   сутенеров   и
прихлебателей.  Большинство  из  них  были  местные,   которых   он   знал
десятилетия, или сезонники, прибывавшие только  на  лето,  как  перелетные
птицы. Они составляли дружное сообщество, которого туристы не замечали.
     Знал он довольно многих из тех, кого бармен  называл  бродягами.  Эти
были преходящими элементами  и  задерживались  лишь  на  одну-две  недели,
делали кое-какой свой бизнес в развеселой лихорадочной обстановке  гулянок
Олд Оркарда, а затем двигались дальше.
     - Неужто всех их и помните? - с сомнением спросил Билли.
     - Не запомнил бы, ежели  б  они  менялись  каждый  год,  -  прошептал
Эндерс. - Но бродяги  тут  особенные.  Они,  может,  и  не  так  регулярно
появляются, как ежегодные  сезонные  бизнесмены,  но  так  же  имеют  свои
правила... что ли. К примеру, видишь, вот  приехал  в  57-м  году  парень,
продает с рук кольца "хула-хуп", а в 60-м, глядишь, продает  дорогие  часы
всего по три доллара за штуку. Волосы у него уже  не  светлые,  а  черные.
Думает, его никто не узнает. Ну, наверно, летние туристы и не узнают, даже
если и побывали тут в 57-м, потому что покупают снова у того же  жука.  Но
мы-то его знаем. Знаем всю эту  бродячую  компанию  торговцев.  Ничего  не
меняется, кроме их товара, и все, что они продают, на несколько шажочков в
стороне от закона. Торговцы наркотиками, "пушеры", те - другие. Их слишком
много, и они всегда отправляются за решетку, либо помирают прежде времени.
А проститутки слишком быстро стареют, чтобы их запомнить. Но  ты  хотел  о
цыганах потолковать. Так вот, если подумать, то получается, что  цыгане  -
самые старые бродячие торговцы из всех.
     Билли извлек конверт с фотографиями  из  кармана  плаща  и  осторожно
выложил перед Эндерсом, как расклад покера, Джину  Лемке,  Сэмюэла  Лемке,
Ричарда Кросскилла, Маури Старберд.
     Тадуза Лемке.
     - А! - шумно выдохнул старик, когда Билли положил  эту  последнюю.  -
Тэдди, ты, старый сутенер-совратитель!
     Он взглянул на Билли и улыбнулся. Но Билли  Халлека  он  провести  не
сумел - старик испугался.
     - Я думал, это он, - поправился Эндерс. - Просто не разглядел...  тут
темновато... вижу - вроде похожая фигура...
     Он снова схватил и поднес стакан  к  губам,  расплескав  на  сей  раз
больше воды себе на рубашку. От холода слегка охнул.
     Бармен подошел и  неприязненно  посмотрел  на  Билли.  Эндерс  поднял
ладонь, чтобы показать, что с ним все в порядке, и бармен вернулся к своей
мойке. Эндерс перевернул фотографию Тадуза Лемке. На обратной стороне была
надпись: "Фото сделано в Эттлборо, Масс., серед. мая 1983".
     - И ни на день не постарел с тех пор, как я увидел его впервые с  его
дружками летом 1963-го, - заключил Эндерс.



     Они расположились  табором  позади  рыбацкой  хижины,  принадлежавшей
ловцу лобстеров Херку в Солт Шеке, возле дороги N_27. Пробыли там  четверо
суток, а на пятое утро их  уже  не  было.  Улица  Ков  Роуд  располагалась
неподалеку, и Эндерс сказал, что на второй день пребывания там он протопал
полмили к их табору. Билли трудно было представить, что  этот  похожий  на
призрака человек смог бы и один квартал обойти. Он хотел, по  его  словам,
поглядеть на них, потому что цыгане напомнили ему о старых временах, когда
человек мог заниматься своим бизнесом, а Мистер Закон стоял в  сторонке  и
позволял ему делать свое дело.
     - Я постоял там у обочины шоссе  какое-то  время,  -  сказал  Эндерс.
Обычная цыганская жизнь. Чем значительнее все  меняется,  тем  больше  они
остаются теми же самыми. Когда-то были все  сплошь  палатки  да  шатры,  а
теперь машины и трейлеры. Какая-то женщина гадает.  Две  или  три  продают
дамам порошки, а два-три мужика продают порошки мужчинам. Я думаю, они  бы
задержались здесь и подольше, так как собрались устроить собачий  бой  для
какого-то богача, а полиция штата про то пронюхала.
     - Собачий бой?!
     - Люди любят делать ставки, друг,  а  эти  бродяги  готовы  мгновенно
организовать любую азартную штуку:  собаки,  петухи  со  шпорами-бритвами.
Бывает, что и два мужика берут  в  зубы  концы  шарфа  и  начинают  ножами
пырятъся пока кто-то из них шарф не отпустит, - проиграл,  значит.  Цыгане
называют это "честный бой".
     Эндерс смотрел в зеркало за стойкой бара на себя и сквозь себя.
     - Да, все было, как в прежние деньки, - сказал он  мечтательно.  -  Я
носом чуял запах их мяса с перцем, оливкового масла. Откроешь банку -  оно
так пахнет, а поджаришь - иначе. Слышал их старинный говор и  удары:  туд!
туд! туд! - кто-то, значит, нож в доску кидает. А кто-то  и  хлеб  пек  по
старинке - на раскаленных камнях. Все вроде бы, как в старые  времена,  да
не так. Что-то мне вдруг страшно стало, понимаешь. Вообще-то цыгане меня и
раньше пугали как-то, но тогда я все равно мог к ним прийти. Какого  черта
- как никак я был белый человек, верно? В прежние времена мог подойти к их
костру как хозяин, купить у них выпить чего-нибудь - не потому, что выпить
хотелось, а просто, чтобы поглазеть. Но  время  сделало  из  меня  старого
человека, друг. А когда старику страшновато, он куда угодно без оглядки не
попрется. Не те времена, когда он еще учился бриться... В общем,  стоял  я
там вечером и смотрел. По одну руку Солт  Шек,  по  другую  -  их  машины,
трейлеры. Они бродили туда-сюда у своих костров, а я слушал их  разговоры,
смех, запах их еды ощущал. И  тут  открывается  один  фургон,  на  котором
нарисована женщина и белый конь с рогом, как он там называется...
     -  Единорог,  -  подсказал  Билли.  Ему  показалось,  что  голос  его
прозвучал от кого-то другого. Он  хорошо  запомнил  этот  фургон,  впервые
увидев его в тот день, когда цыгане появились в парке Фэйрвью...
     - Из него кто-то вышел, - продолжал Эндерс. -  Вижу  только  тень  да
огонек сигаретки. Но я узнал его. - Он постучал бледным пальцем по снимку.
- Он это, приятель твой.
     - Вы уверены?
     - Он еще так крепко затянулся сигареткой, а я вижу...  у  него  такая
штука. - Эндерс указал пальцем на то, что осталось от носа  Тадуза  Лемке,
но прикасаться к глянцевой фотографии не стал, словно боялся заразиться.
     - Вы с ним поговорили?
     - Нет, - сказал Эндерс. - Это он со мной поговорил. Я стоял в темноте
и Господом готов поклясться, что в мою сторону он даже не глянул. И  вдруг
говорит: "Что, Флэш, по жене соскучился? Ничего, скоро будешь с ней".
     Потом стрельнул окурком и пошел к костру. Я еще увидел,  как  у  него
блеснуло кольцо в ухе.
     Он утер ладонью воду с подбородка и посмотрел на Билли.
     - Флэш - такая кличка у  меня  была,  когда  я  грошовым  носильщиком
работал на причале еще в пятидесятых. Но никто  меня  с  тех  пор  так  не
называл, друг. Я, понимаешь, стоял-то совсем в  темноте,  а  он  вроде  бы
увидел и назвал по старой кличке,  либо,  как  цыгане  говорят,  секретным
именем. Представляешь, что у них там за пазухой, коли даже  секретное  имя
человека знают?
     - Неужели так много знают? - спросил Билли, обращая вопрос отчасти  к
себе.
     Бармен Тимми снова приблизился к ним. На  этот  раз  он  заговорил  с
Билли почти ласково и так, будто Лона Эндерса рядом и не было:
     - Он свою десятку заработал, верно? Ну и  оставь  его  в  покое.  Ему
худо, а от этих разговоров лучше не станет.
     - Нормально, Тимми, - сказал Эндерс.
     Тимми даже не взглянул в его сторону. Он смотрел на Билли Халлека.
     - Мне хочется,  чтобы  ты  шел  своей  дорогой,  -  сказал  он  Билли
урезонивающим, даже добрым  тоном.  -  Ты  мне  не  нравишься,  понимаешь?
Выглядишь, как несчастье, - только место ищешь, чтобы натворить  чего.  За
пиво можешь не платить, уходи.
     Билли посмотрел на бармена, испытывая страх и смущение.
     - Ладно, ухожу, - сказал он. - Только один  маленький  вопрос.  -  Он
повернулся к Эндерсу. - Куда они отправились?
     - Не знаю, - ответил старик. - Цыгане адресов не оставляют, друг.
     Плечи Билли опустились.
     - Но я уже не спал, когда они  утром  тронулись  в  путь.  Мало  сплю
нынче, а о глушителях они не заботятся. Видел, что выехали на шоссе  номер
27 и повернули на север, на шоссе номер один. Думаю, в Роклэнд двинули.  -
Старик тяжело, с дрожью, вздохнул, и Билли наклонился к нему, чтобы  лучше
слышать. - Роклэнд или, может, Бутбэй Харбор.  Да.  Вот  и  все,  пожалуй,
друг. Скажу только, когда он меня назвал моим секретным именем - Флэшем, я
малость в штаны намочил. - И вдруг Лон Эндерс заплакал.
     - Мистер, вы уходите? - спросил Тимми официальным голосом.
     - Ухожу, -  сказал  Билли.  Прежде,  чем  направиться  к  выходу,  он
мимолетно пожал хилое плечо старика.
     Снаружи солнце  ударило  зноем,  как  молотом.  Время  перевалило  за
полдень, солнце клонилось к западу. Посмотрев влево, он увидел собственную
тень - хрупкую тень высокого подростка на белом песке.


     Он набрал код 203.
     "Да, у них за пазухой до черта  всякого,  если  знают  старую  кличку
первого попавшегося человека".
     Набрал код 555.
     "Мне хочется, чтобы ты шел своей дорогой. Ты мне не нравишься".
     Набрал 9231 и прислушался к  звонкам  своего  дома  в  городе  Жирных
Котов.
     "Выглядишь, как несчастье..."
     - Алло? - Голос запыхавшийся и полный надежды, но не Хейди, а  Линды.
Лежа на постели в номере  гостиницы,  Билли  зажмурил  глаза  от  внезапно
нахлынувших слез. Увидел ее такой, какой она была, когда он шел с  ней  по
Лантерн Драйв и говорил о несчастном  случае,  -  ее  старенькие  шорты  и
длинные неуклюжие ноги.
     "Что ты ей скажешь, Билли-бой? Что пропотел весь день на  пляже,  что
пообедал двумя кружками пива и что, несмотря на два больших  бифштекса  на
ужин, ты потерял три фунта вместо обычных двух?"
     - Алло?
     "Что ты приносишь несчастье тем местам,  где  появляешься?  Что  тебе
жаль, что ты врал, но ведь все родители так делают?"
     - Алло! Кто это? Бобби, ты, что ли?
     Не открывая глаз, он ответил:
     - Это папа, Линда.
     - Папа?
     - Миленькая, я не могу сейчас говорить, -  сказал  он.  "Потому  что,
кажется, плачу". - Я все теряю вес, ты знаешь. Но я напал на  след  Лемке.
Скажи маме об этом. Запомнишь? Я напал на след Лемке.
     -  Папочка,  дорогой,  ну  пожалуйста,  возвращайся  домой!   -   Она
заплакала. Билли сжал трубку в руке. - Я по тебе соскучилась и  больше  не
соглашусь, чтобы она меня куда-нибудь отсылала.
     Слабо послышался голос Хейди:
     - Лин! Это папа?!
     - Я люблю тебя, моя душечка, - сказал он. - И маму твою люблю.
     - Ну, папа!..
     Сумятица тихих звуков. Потом Хейди взяла трубку.
     - Билли? Билли, пожалуйста, прекрати это все и возвращайся  домой,  к
нам.
     Билли осторожно положил трубку, перевернулся  в  постели  и  уткнулся
лицом в скрещенные руки.
     Он покинул "Шератон", Южный Портленд на следующее утро  и  поехал  по
шоссе N_1 на север вдоль побережья. Шоссе начиналось в Форт Кенте, Мэн,  и
заканчивалось в Ки Уэст, Флорида. Старик в "Семи  морях"  сказал:  Роклэнд
или Бутбэй Харбор, но Билли на случай не мог надеяться. Останавливался  на
каждой второй или  третьей  заправочной  станции  на  той  стороне  шоссе,
которая вела к северу. Заходил в придорожные универмаги, где  на  передних
лужайках в шезлонгах сидели старики, задумчиво жуя спички. Показывал  свои
снимки  всем,  кто  готов  был  посмотреть.  Поменял   два   стодолларовых
"трэвеллерс  "-чека  на  мелкие   долларовые   бумажки   и   раздавал   их
направо-налево, словно  рекламируя  продукцию  сомнительного  сорта.  Чаще
всего показывал четыре снимка: девушки Джины с оливкового  цвета  кожей  и
черными завлекающими очками, "кадиллака-купе", "фольксвагена-микробаса"  с
намалеванными на борту женщиной и единорогом, Тадуза Лемке.
     Как и Лон Эндерс, люди  почему-то  не  желали  дотрагиваться  до  его
фотографии.
     Но - помогали. У Халлека не возникло проблем  с  выяснением  маршрута
цыган вдоль побережья. И дело было не только в номерных знаках иных штатов
- к этому люди в штате Мэн летом быстро привыкали. Дело было  в  том,  как
двигались фургоны и универсалы, - почти бампер в бампер,  пестрые  росписи
по бокам, да и в самих цыганах. Большинство из тех, с кем  Билли  говорил,
заявляли, что их женщины и дети крали вещи, но никто толком не сказал, что
именно было украдено, и никто почему-то не обратился в полицию  по  поводу
этих краж.
     В основном вспоминали старого  цыгана  с  провалившимся  носом,  если
видели его.
     Когда Билли сидел в баре "Семь морей" с Лоном Эндерсом,  он  отставал
от цыган на  три  недели.  Владелец  автозапр