Каково ему будет, когда вместо  тебя,
я решу умыть кислотой тех двух братишек в пижамах?
     Я все могу,  блядь.  Сделаю  и  вернусь  домой,  и  хорошо  поужинаю.
Посмотри мне в лицо, и поймешь, что я все могу.
     Теперь, наконец, он приметил что-то в ее лице, нечто похожее на страх
- но не за себя.
     - Он проклял вас, - сказал Джинелли. - Я - его проклятие.
     - Насрать на проклятие этой свиньи, - прошептала она и вытерла  рукой
кровь с лица.
     - Он просит меня, чтобы никто не пострадал,  не  погиб,  -  продолжал
Джинелли. - Я  все  так  и  делал.  Но  нынче  ночью  наш  мирный  договор
заканчивается. Не знаю, сколько раз твой  дед  выходил  сухим  из  воды  с
такими штуками.  Но  сейчас  номер  не  пройдет.  Скажи  ему,  чтобы  снял
проклятие. Скажешь, последний раз я просил. На, возьми вот это.
     Он  сунул  ей  в  руку  листок  бумаги.  На  нем  был  записан  номер
телефона-автомата в Нью-Йорке.
     - Сегодня ровно в полночь ты позвонишь по  этому  номеру  и  передашь
мне, что сказал дед. Если понадобится мой ответ,  позвонишь  спустя  ровно
два часа. Если от меня будет послание, передашь ему... если будет... Вот и
все. Так или иначе дверь закроется.  Никто  никогда  по  этому  номеру  не
поймет, о чем ты толкуешь после двух часов ночи.
     - Дед никогда не снимет проклятия.
     - Может, и так, - кивнул Джинелли. - То  же  самое  мне  твой  братец
сказал вчера ночью. Но это уж не твое дело. Делай как положено, и пусть он
сам решит, что предпринять. Объясни ему, что,  если  скажет  "нет",  тогда
начнутся настоящие буги-вуги. Первой будешь  ты,  потом  двое  пацанов,  а
дальше - кого сами выберем. Так ему все и скажи. А теперь - в машину.
     - Нет.
     Джинелли закатил глаза.
     - Вы когда-нибудь поумнеете? Я просто хочу быть уверенным, что у меня
достаточно времени, чтобы смыться в неизвестном направлении без хвоста  из
двенадцати легавых. Если бы  я  захотел  тебя  шлепнуть,  то  не  стал  бы
передавать эти послания.
     Девушка поднялась. Ее немного шатало, но однако он влезла в машину  и
передвинулась на пассажирское сиденье.
     - Это недалеко, - сказал Джинелли. Он вытер ладонью кровь  со  лба  и
показал ей. - После этого я очень хочу увидеть тебя размазанной по стенке.
     Джина прижалась к дверце машины подальше от него.
     - Вот так хорошо, - сказал Джинелли, садясь за руль. - Так и сиди.
     Он выбрался на Финсон Роуд  задним  ходом,  не  включая  фар.  Колеса
"Бьюика" слегка забуксовали. Переключил передачу с кольтом в  руке.  Когда
Джина зашевелилась, он нацелил на нее дуло.
     - Ошибка, - сказал Джинелли. - Двигаться нельзя совсем. Ты поняла?
     - Поняла.
     - Хорошо.
     Он проехал тем же путем обратно, держа ее под прицелом.
     - Всегда вот так, - с горечью произнесла она.  -  Даже  за  крохотное
правосудие с нас требуют такую дорогую цену.  Он  твой  друг,  эта  свинья
Халлек?
     - Я уже сказал, не называй его так. Он не свинья.
     - Он проклял нас, - сказала девушка, и в голосе  ее,  помимо  злости,
послышалось недоумение. - Передай ему -  Бог  проклял  нас  прежде  любого
своего племени.
     - Эти сопли рассказывай социальным работникам, бэби.
     Она умолкла.
     За четверть мили от того места, где в  карьере  был  засыпан  гравием
Фрэнк Спартон, Джинелли остановил машину.
     - О'кей. Достаточно далеко. Вылезай.
     - Конечно. - Она ровно посмотрела на него своими бездонными  глазами.
- Но одну вещь запомни, мистер.  Наши  дорожки  еще  сойдутся.  Когда  это
случится, я убью тебя.
     - Нет, - ответил он. - Не убьешь. Потому что за сегодняшнюю  ночь  ты
мне обязана жизнью. Если тебе этого мало, неблагодарная сука, добавь жизнь
своего братишки прошлой ночью. Ты все болтаешь, но так и не поняла порядка
вещей в этом мире. Не поняла, почему вы бездомные. И всегда будете такими,
пока не бросите ваши делишки. У  меня  друга  как  воздушного  змея  можно
запускать - только шарики подвяжи. Ну, и что ты имеешь? Я скажу тебе, что.
Безносого деда, который проклял моего друга и смылся в ночи, как гиена.
     Теперь цыганка плакала.  Даже  рыдала.  Слезы  ручейками  стекали  по
щекам.
     - Говоришь, Бог на вашей стороне? - невнятно сквозь слезы проговорила
она. - Ты так сказал, да? Так будешь гореть в аду за такое кощунство.  Мы,
значит, гиены? Если мы такие, то это люди, вроде  твоего  дружка,  сделали
нас такими.  Мой  прадедушка  говорит,  что  проклятий  нет,  есть  только
зеркала, которые держишь перед душами мужчин и женщин.
     - Вылезай, - сказал он. - Мы  не  можем  разговаривать.  Мы  даже  не
слышим друг друга.
     - Вот уж верно.
     Джина открыла дверцу и вышла. Когда Джинелли отъезжал, она  закричала
пронзительно:
     - Твой друг - свинья и подохнет тощим!
     - Но я так не считаю, - сказал Джинелли.
     - Что имеешь в виду?
     Джинелли посмотрел на часы. Время перевалило за три часа.
     - В машине расскажу, - сказал он. - Тебе предстоит  свидание  в  семь
часов.
     Билли физически ощутил страх, словно кольнуло внутри.
     - С ним?
     - Так точно. Поехали.
     Когда Билли поднялся, начался приступ  аритмии  -  самый  долгий.  Он
закрыл глаза и ухватился за грудь, за то, что осталось от груди.  Джинелли
обнял его.
     - Уильям, тебе плохо?
     Он посмотрел в зеркало и увидел в  нем  свое  отражение,  держащее  в
объятиях гротескное существо в каких-то балахонах вместо  одежды.  Приступ
прошел, сменившись куда более знакомым чувством белой ярости, направленной
против старика... и Хейди.
     - Все в порядке, - сказал он. - Куда мы едем?
     - В Бангор, - ответил Джинелли.



                             23. РАСШИФРОВКА

     Они взяли "Нову".  Обе  оценки,  которые  высказал  о  ней  Джинелли,
оказались справедливыми: в машине пахло коровьими лепешками, и бензин  она
жрала огромными порциями. Джинелли сделал остановку примерно в четыре часа
и  купил  приличную  корзину  моллюсков.  Припарковались  на   придорожной
стоянке, разделались с ними и с шестью банками пива. Пара-тройка  семейных
групп, устроивших на стоянке пикник  за  столиками,  посмотрели  на  Билли
Халлека и переместились подальше от них.
     Пока ели, Джинелли закончил историю. Много времени это уже не заняло.
     - Примерно в одиннадцать вечера я уже был в комнате Джона Три. Я бы и
раньше туда вернулся, но сделал несколько  петель  и  восьмерок  по  пути,
чтобы убедиться в отсутствии хвоста. Из  комнаты  позвонил  в  Нью-Йорк  и
послал одного парня к телефонной будке с тем номером, что  я  дал  девице.
Попросил его подклеить микрофон и записать  разговор  на  магнитофон.  Это
такая игрушка, которую используют репортеры, чтобы  записывать  телефонные
интервью. На пересказы не хочу полагаться, Уильям. Попросил его  позвонить
мне с записью разговора, как только она повесит трубку.
     - Пока ждал  звонка,  продезинфицировал  царапины,  которые  она  мне
сделала. Не хочу сказать, что у нее гидрофобия или  что-то  в  этом  роде,
Уильям, но в ней было столько ненависти, знаешь...
     - Знаю, - подтвердил Билли и мрачно подумал: "Еще бы не знать".
     Звонок раздался в двенадцать  пятнадцать.  Закрыв  глаза  и  приложив
пальцы рук ко лбу, Джинелли воспроизвел Билли почти точный текст беседы  в
записи на магнитофон.
     Человек Джинелли: Хелло.
     Джина Лемке: Ты работаешь на человека,  которого  я  сегодня  вечером
встретила?
     Человек Джинелли: Можете так считать.
     Джина: Передай ему - мой прадедушка говорит...
     Человек Джинелли: У меня есть "стено-контакт" на телефон. То есть вас
будут записывать на магнитофон. Я прокручу запись человеку, о  котором  вы
говорите.
     Джина: Вы можете так сделать?
     Человек Джинелли: Да. Так что сейчас в некотором роде вы  говорите  с
ним напрямую.
     Джина: Ну, ладно. Мой прадедушка  говорит,  что  снимет  его.  Я  ему
сказала, что он с ума сошел. Хуже того - он совершает ошибку, но он твердо
стоит на своем. Говорит - хватит терзать его людей,  хватит  этого  страха
среди них. Он снимет то, что ты имеешь в виду. Но ему нужно встретиться  с
Халлеком. Он не может этого снять, пока  не  встретиться.  Завтра  в  семь
часов вечера мой прадедушка будет в Бангоре. Там  есть  парк  между  двумя
улицами - Юнион и Хаммонд. Он там будет сидеть на скамейке, один. Так  что
ты выиграл, большой человек, ты выиграл, ми хела  по  клокан.  Пусть  твой
друг, эта свинья, будет в Фэйрмонт-парке. В Бангоре в семь вечера.
     Человек Джинелли: Это все?
     Джина: Да, за исключением того,  что  я  желаю  ему,  чтобы  его  хер
почернел и отвалился.
     Человек Джинелли: Ты это ему  сама  говоришь,  сестричка.  Но,  скажу
тебе, ты бы такого не сказала, если бы знала, с кем разговариваешь.
     Джина: И ты? Чтоб ты сдох, сволочь!
     Человек Джинелли: Ты должна позвонить сюда же в  два,  чтобы  узнать,
есть ли ответ.
     Джина: Позвоню.
     - Она повесила трубку, - сказал Джинелли. Он отнес пустые раковины  в
урну, вернулся и добавил без тени сочувствия: - Мой парень сказал, что она
говорила сквозь слезы.
     - Господи Иисусе, - пробормотал Билли.
     - Так или иначе я попросил своего человека подключить "стено" еще раз
и записал послание для нее, когда позвонит в  два  часа.  Сказал  ей  так:
"Привет, Джина. Это  специальный  агент  Стонер.  Твое  послание  получил.
Похоже, то, что нужно. Мой друг Уильям придет в парк  в  семь  вечера.  Он
будет один, но я буду  вести  наблюдение.  Думаю,  ваши  люди  тоже  будут
наблюдать. Нормально. Пусть обе стороны следят и не мешают тому, что будет
происходить между ними двумя. Если  что-то  случится  с  моим  другом,  вы
заплатите дорогой ценой".
     - На том и договорились?
     - Да. Договорились.
     - Значит, старик сдался.
     - Я полагаю, что он сдался. Но тут возможна  и  ловушка.  -  Джинелли
посмотрел на Халлека без эмоций. - Они знают, что я наблюдаю. Могут решить
убить тебя на моих глазах в качестве мести мне, а  потом  уж  решать,  что
делать дальше, - по обстоятельствам.
     - Они так и так меня убивают, - сказал Билли.
     - Или эта девица решит самостоятельно действовать.  Она  сумасшедшая,
Уильям. А безумные люди не всегда делают то, что им говорят.
     Билли в раздумье посмотрел на него.
     - Ну, да - ты прав. Но в любом случае у меня нет выбора, верно?
     - Верно. Ты готов?
     Билли посмотрел на людей, глазевших на него, и кивнул. Он  уже  давно
был готов.
     Направляясь к машине, спросил:
     - Неужели все это ты делаешь ради меня, Ричард?
     Джинелли остановился, посмотрел  ему  в  глаза  и  слегка  улыбнулся.
Улыбка была  туманной,  но  в  глазах  отчетливо  виден  странный  огонек.
Настолько отчетливо, что Билли невольно отвел взгляд.
     - Это имеет значение, Уильям?



                        24. ПУРПУРФАРГАДЕ АНСИКТЕТ

     Они прибыли в Бангор во  второй  половине  дня.  Джинелли  свернул  к
автозаправочной станции и заправился горючим до  отказа.  Заодно  спросил,
как проехать к месту встречи. Билли обессилено сидел в машине. Джинелли  с
явной тревогой посмотрел на него, садясь за руль.
     - Уильям, как ты себя чувствуешь?
     - Сам не знаю, - ответил он. Потом передумал. - Нет. Плохо.
     - Сердце барахлит?
     - Да. - Он подумал о полуночном  докторе  Джинелли,  который  говорил
что-то про калий,  электролиты...  что-то  насчет  причины  смерти  Карена
Карпентера. - Мне нужно  что-то  с  калием.  Ананасовый  сок,  бананы  или
апельсины. - Сердце вдруг пустилось в беспорядочный галоп. Билли откинулся
на спинку сиденья и закрыл глаза: ждал - наступит ли смерть. Наконец  буря
утихла. - Целый пакет апельсинов, - добавил он.
     Впереди как раз находился магазин. Джинелли припарковал машину.
     - Я сейчас, Уильям. Держись.
     - Порядок, - пробормотал Билли и задремал как только  Джинелли  вышел
из машины. Тотчас увидел сон. Во сне перед ним  был  его  дом  в  Фэйрвью.
Стервятник с гниющим клювом опустился на подоконник  и  заглянул  в  окно.
Изнутри послышался чей-то крик.
     Потом его встряхнули за плечо и он проснулся, вздрогнув.
     - А!
     Джинелли откинулся на спинку сиденья и шумно выдохнул.
     - Боже мой, Уильям, ты меня так не пугай!
     - О чем ты?
     - Я подумал, что ты умер. На, держи. - Он положил пакет апельсинов на
колени  Билли.   Тот   начал   раскрывать   пакет   костлявыми   пальцами,
напоминавшими паучьи лапки, но ничего не  получилось.  Джинелли  карманным
ножом вспорол пакет, потом разрезал апельсин на дольки. Билли  сначала  ел
медленно, словно выполняя долг, потом увлекся.  За  последнюю  неделю  или
чуть раньше у него опять появился  аппетит.  Сердце,  похоже,  успокоилось
окончательно, восстановился нормальный  ритм.  Но,  возможно,  ему  просто
казалось так.
     Съев первый апельсин, он взял у Джинелли нож и разрезал второй.
     - Получше? - спросил Джинелли.
     - Да. Гораздо. Когда мы отправимся в парк?
     Джинелли подрулил к бровке тротуара, и Билли  увидел  по  указателям,
что они были почти на углу Юнион-стрит и Уэст Бродвей. Шелестели листья на
деревьях под легким ветерком, двигались тени на мостовой.
     - Приехали, - просто  сказал  Джинелли,  и  Билли  почувствовал,  как
холодок пробежал по спине.  -  Ближе  подъехать  невозможно.  Я  тебя  мог
высадить в центре, но ты бы привлек внимание.
     - Да, - сказал Билли. - Дети - в обмороке, у беременных - выкидыши.
     - Да и пойти трудно тебе было бы, - мягко сказал Джинелли.  -  Ладно,
все это не имеет значения. Парк прямо у  подножия  этого  холма,  четверть
мили отсюда. Выбери там скамеечку в тени и жди.
     - А ты где будешь?
     - Неподалеку, - ответил Джинелли и улыбнулся. - Буду следить за тобой
и на тот случай, если появится девица. Если она когда-нибудь приметит меня
раньше, чем я ее, Уильям, мне больше никогда не придется  менять  сорочку.
Ты понял?
     - Да.
     - В общем, буду держать тебя под наблюдением.
     - Благодарю тебя, сказал Билли, хотя сам не знал, что именно  имел  в
виду. Конечно, он испытывал признательность к Джинелли,  но  чувство  было
странным, трудным, вроде той  ненависти,  которую  временами  испытывал  к
Хаустону и жене.
     - Пор нада, - ответил Джинелли и пожал плечами. Он наклонился,  обнял
Билли и крепко поцеловал его в обе щеки. - Будь жестким и  решительным  со
старым ублюдком, Уильям.
     - Буду, - пообещал Билли с улыбкой и выбрался из машины.  Потрепанная
"Нова" укатила прочь. Билли смотрел ей в след, пока  она  не  скрылась  за
углом в конце квартала. После этого направился к холму,  раскачивая  пакет
апельсинов в руке.
     Он едва заметил маленького мальчишку, который внезапно перелез  через
забор и бросился бежать по двору дома. В ту ночь этот мальчик проснется от
кошмара с криком. В его сне огородное пугало с развевающимися волосами  на
черепе будет гнаться за ним. Бросившаяся на его крик  мать  услышит  слова
мальчика: Оно хочет заставить меня есть апельсины, пока я не  помру!  Есть
их, пока не помру!
     Парк  был  широким,  прохладным  и  тенистым.  Сбоку  группа  детишек
карабкалась на  гимнастические  лесенки,  скатывалась  с  горок.  Подальше
мальчики командой играли в мяч  против  девочек.  А  вокруг  прогуливались
люди, запускали воздушных змеев, жевали конфетки, пили кока-колу. Типичная
картинка  американского  лета  последней  половины  двадцатого  века.   На
мгновение Билли ощутил теплоту к ним и ко всей этой картине.
     Не хватает только цыган, подсказал внутренний голос, и снова  холодок
пробежал по  спине,  посеяв  мурашки  на  коже.  Билли  скрестил  руки  на
костлявой груди. Нужны цыгане, разве не так? Легковые машины-универсалы  с
наклейками  на  ржавых  бамперах,  трейлеры,   фургоны   с   намалеванными
картинами, потом Сэмюэл с булавами из кегельбана и Джина с рогаткой. И тут
же все сбегаются поглазеть, увидеть жонглера,  попробовать  стрельнуть  из
рогатки, погадать, добыть  микстуру  или  мазь,  договориться  с  цыганкой
насчет постели - или, на худой конец, помечтать об этом, понаблюдать,  как
собаки рвут друг друга на  части.  Потому  все  и  сбегаются  -  уж  очень
странное зрелище. Конечно же, нам цыгане нужны. И всегда были нужны.
     Что же, скоро они появятся, верно?
     - Верно, - сказал он и  сел  на  скамейку,  которая  почти  полностью
спряталась в тени. Ноги его внезапно задрожали и утратили силу.  Вынув  из
пакета апельсин, он кое-как сумел его разломить. Но аппетит снова  пропал,
и съел он совсем немного.
     Скамейка находилась в стороне, и Билли не привлекал к себе  внимания,
по крайне мере с дальнего расстояния. Вроде бы сидел какой-то тощий старик
и дышал чистым вечерним воздухом.
     Он сидел, а тень медленно перемещалась по земле.  Им  овладело  почти
фантастическое чувство отчаяния и безысходности, куда  более  темное,  чем
эти невинные летние тени. Слишком далеко все зашло. Ничего уже нельзя было
исправить. Даже Джинелли с его невероятной энергией не  способен  изменить
того, что произошло. Он только ухудшал ситуацию.
     Мне совсем  не  следовало...  -  подумал  Билли,  но  что  именно  не
следовало делать,  угасло  как  плохой  радиосигнал.  Он  снова  дремал  и
находился в Фэйрвью - городе живых  трупов.  Они  лежали  повсюду.  Что-то
резко клюнуло его в плечо.
     Нет.
     Снова клюнуло.
     Нет!
     Удары клюва последовали  вновь  и  вновь.  Конечно  же  стервятник  с
гниющим клювом. Он боялся повернуть голову из опасения,  что  тот  выклюет
ему глаза останками своего черного клюва. Но (Тюк)
     стервятник настаивал, и он
     (Тюк! Тюк)
     медленно повернул голову, выплывая  из  сна  и  видя...  без  особого
удивления, что возле него на скамейке сидел Тадуз Лемке.
     - Проснись, белый человек из города, - сказал он и  стукнул  корявым,
пропитанным никотином пальцем по его плечу. (Тюк!) - Твои сны плохие.  Они
смердят. Я ощущаю их запах с твоим дыханием.
     - Я не сплю, - невнятно ответил Билли.
     - Точно? - с интересом спросил Лемке.
     - Точно.
     Старик  был  в  сером  двубортном  костюме  и  черных   полусапожках.
Жиденькие волосы, зачесанные назад, открывали лоб, изображенный морщинами.
Золотой тонкий обруч висел на мочке уха.
     Билли увидел, что гниение прогрессировало на его лице и черные  линии
расходились от зияющей дыры носа по левой щеке.
     - Рак, - сказал Лемке. Его яркие черные глаза  -  глаза  птицы  -  не
отрывались от лица Билли. - Ты рад, что у меня рак? Счастлив?
     - Нет, - ответил Билли. Он все еще пытался отогнать кошмарные видения
сна, зацепиться за реальность. - Конечно нет.
     - Не ври, - сказал Лемке. - Не надо. Ты рад. Конечно же рад.
     - Ничему я не рад, - ответил он. - Мне тошно от всего, поверь.
     - Я никогда не верю тому, что мне говорят белые  люди  из  города,  -
сказал Лемке. Говорил он с какой-то зловещей искренностью.  Но  ты  болен,
да. Ты так думаешь. Ты настан фарск - умирающий  от  похудания.  Вот  я  и
принес тебе кое-что. Оно поможет тебе прибавить в весе. Тебе станет лучше.
- Губы старика раздвинулись в гадкой  улыбке,  обнажив  коричневые  пеньки
зубов. - Но только когда кто-нибудь другой поест этого.
     Билли посмотрел на то, что Лемке держал у себя на коленях, и  увидел,
(с ощущением "дежа вю" - уже виденного некогда),  что  это  был  пирог  на
стандартной тарелке из алюминиевой  фольги.  Вспомнил  собственные  слова,
произнесенные во сне своей жене: Я не хочу поправляться. Я решил, что  мне
нравится быть худым. Ты ешь его.
     - Вижу, ты испугался,  -  сказал  Лемке.  -  Поздно  пугаться,  белый
человек из города.
     Он вытащил из  пиджака  карманный  складной  нож  и  раскрыл  его  со
старческой  медлительностью  и  продуманностью   движений.   Лезвие   было
покороче, чем у складного ножа Джинелли, но выглядело острее.
     Старичок проткнул ножом корочку и прорезал  щель  дюйма  три  длиной.
Убрал лезвие, и с н