,  я   сегодня   заработал
восемьдесят четыре очка. Каково, а?
     - Я думаю, еще пару лет тебе придется поиграть,  прежде  чем  станешь
мастером, - ответил Билли.
     Хаустон  засмеялся.  Подошел  официант.  Хаустон  заказал  еще   один
"пенис-колада", Халлек - один "Миллер": страшно захотелось вдруг пива.
     Майкл Хаустон наклонился к нему. Взгляд его был серьезен,  и  Халлеку
снова стало страшно. Словно тонкая игла начала прощупывать  очертания  его
желудка. С тоской он подумал, что в его жизни произошла перемена и  отнюдь
не к лучшему. Отнюдь. Он был очень напуган. Месть цыгана.
     Строгий взгляд Хаустона зафиксировался на Билли, и тот услышал:
     - Пять шансов из шести, что у тебя рак, Билли.  Мне  нет  нужды  даже
рентген делать. Твое завещание в  порядке?  Хейди  и  Линда  не  пропадут?
Знаешь, когда ты еще относительно молод, тебе и в голову не  приходит  что
такое может с тобой произойти. Однако может. Еще как может.
     Сообщив  тихим  бесстрастным  голосом  эту  самую  важную  для  Билли
информацию, Хаустон неожиданно спросил:
     - Сколько нужно носильщиков, чтобы похоронить черномазого из Гарлема?
     Билли с легкой фальшивой улыбкой покачал головой.
     - Шесть, - сказал Хаустон. - Четверо  несут  гроб,  а  двое  -  тащат
радиоприемник.
     Хаустон  рассмеялся,  а  Халлек  увидел  мысленно  картину:   цыгана,
поджидающего возле здания суда. Позади него, на участке, где стоянка  была
запрещена, находился старый  пикап.  На  нем  аляповато  намалевана  яркая
картина: единорог, стоящий на коленях и склонивший голову перед цыганкой с
охапкой цветов в руках. На  цыгане  была  зеленая  жилетка  с  пуговицами,
сделанными  из  серебряных  монет.  Глядя  на  Хаустона,  смеющегося   над
собственной  шуткой,  Билли  подумал:  "Оказывается,  ты  помнишь  гораздо
больше, чем тебе казалось вначале. Думал, что запомнил  только  нос  этого
мужика! Ан нет! Ты запомнил практически все".
     Дети. В кабине фургона сидели дети  и  смотрели  на  него  бездонными
карими глазами. Глаза их были почти черными. "Худеющий", сказал старик,  и
несмотря на шершавость пальца, его прикосновение было почти любовным.
     "Номера Делавера", неожиданно вспомнил  Билли.  "На  их  машине  были
номерные знаки Делавера. Возле бампера наклейка с изображением..."
     На руках  Халлека  появилась  гусиная  кожа.  Хотелось  заорать,  как
однажды орала тут женщина, которой показалось, будто ее ребенок  утонул  в
бассейне.
     Билли Халлек вспомнил, как впервые увидел цыган, когда они явились  в
Фэйрвью.
     Они припарковали машины вдоль  главной  улицы,  и  тотчас  на  газоны
высыпали дети, затеяв игры. Цыганские мамаши сбились  в  кучки,  о  чем-то
болтая и наблюдая за детишками. Наряжены пестро, но не так  по-деревенски,
как в голливудских версиях тридцатых и сороковых  годов.  Женщины  были  в
летних пестрых платьях, в брюках, а те, что помоложе, щеголяли в  джинсах.
Выглядели ярко, полными жизни, но в чем-то опасными.
     Молодой парень выскочил из  микроавтобуса  "Фольксваген"  и  принялся
жонглировать увеличенными  копиями  булав  кегельбана.  КАЖДОМУ  НУЖНО  ВО
ЧТО-НИБУДЬ ВЕРИТЬ - было начертано на его рубашке с короткими рукавами.  -
И СЕЙЧАС Я ВЕРЮ, ЧТО ВЫПЬЮ ЕЩЕ ПИВА. Дети Фэйрвью побежали к нему,  словно
притянутые магнитом, с радостными  криками.  Парень  играл  бицепсами,  на
груди прыгал огромный  крест.  Мамаши  Фэйрвью  торопливо  забирали  своих
детишек и уводили их прочь.  Другие  матери  оказались  менее  проворными.
Ребята постарше направились к цыганским детям, а те прервали свои  игры  и
наблюдали за их приближением. "Горожане", говорили их темные  глаза.  "Эти
городские дети повсюду, куда ни сунься. Мы знаем ваши  глаза  и  прически,
знаем, как блестят на солнце  скрепы-исправилки  на  ваших  зубах.  Мы  не
знаем, где будем завтра, но знаем, где будете вы. И как вам  не  надоедают
одни и те же лица, одни и  те  же  места?  Наверное,  потому  вы  так  нас
ненавидите".
     Билли, Хейди и Линда в тот день были (за два дня до того, как  Халлек
убьет старую цыганку) всего лишь в четверти мили отсюда. Они расположились
пикником на полянке и ждали начала первого концерта  духового  оркестра  в
нынешнем сезоне. Большинство народа оказалось здесь по той же причине, что
наверняка было известно цыганам.
     Линда поднялась, отряхивая сзади свои джинсы "Ливайс", и  направилась
к жонглирующему цыгану.
     - Линда, вернись! - резко окликнула ее  Хейди.  Ее  пальцы  ощупывали
воротник свитера. Когда она бывала чем-то расстроена, это был  ее  обычный
жест. Халлек предполагал, что она сама не знает за собой такой привычки.
     - Мам, ну почему? У них там представление, кажется.
     - Потому что они цыгане, - сказала Хейди. - Держись от них  подальше.
Они все жулики.
     Линда посмотрела на мать, потом перевела взгляд на отца. Билли только
пожал плечами. На  лице  дочери  он  увидел  разочарование,  а  Хейди  все
теребила воротник свитера, явно чем-то недовольная.
     Парень забросил свои булавы обратно в микроавтобус  одну  за  другой.
Девушка неземной красоты начала бросать ему одну за другой пять  индейских
дубинок. Парень принялся жонглировать  ими,  подбрасывая  некоторые  вверх
из-под мышки и крича при этом: "Хой!"
     Пожилой человек в  спецовке  фирмы  "Ошкош"  и  в  клетчатой  рубашке
раздавал  какие-то  рекламные  листовки.  Прекрасная  женщина,   бросившая
молодому жонглеру дубинки, выскочила из фургона с  мольбертом.  Установила
его, и  Халлек  подумал:  "Сейчас  выставит  какие-нибудь  пошлые  морские
пейзажи, возможно,  еще  фотографии  президента  Кеннеди".  Однако  вместо
картин она установила на подставке мишень.  Кто-то  из  фургона  кинул  ей
рогатку.
     - Джина! - крикнул  ей  жонглер,  подбрасывая  индейские  дубинки,  и
широко  улыбнулся  красавице,  обнаружив  отсутствие  нескольких  передних
зубов. Линда вдруг решительно села на траву. Ее  понятие  мужской  красоты
формировалось извечными программами ТВ. Красота молодого цыгана погасла  в
один миг. Хейди перестала ощупывать воротник свитера.
     Девушка бросила рогатку парню, а он бросил одну дубинку и,  не  меняя
темпа, заменил ее рогаткой.  Халлек  тогда  подумал:  "невозможный  трюк".
Парень сделал пару-тройку кругов, потом перебросил ей  рогатку  обратно  и
ухитрился успеть поднять дубинку, пока остальные  кувыркались  в  воздухе.
Послышались разрозненные аплодисменты. Кое-кто из местных улыбался,  Билли
тоже поймал себя на этом. Но остальные смотрели настороженно.
     Девушка отбежала от мишени, извлекла из нагрудного кармашка шарики от
подшипников и стрельнула из рогатки три раза подряд в самый центр мишени -
п_л_о_п_, _п_л_о_п_, _п_л_о_п_. Никто из цыган  ничего  не  продавал.  Это
было совершенно очевидно. Не было здесь и гадающих на картах.
     Тем не менее полицейский автомобиль Фэйрвью вскоре прибыл, и из  него
вышли двое полицейских. Один был Хопли - начальник  полиции,  мужчина  лет
сорока,  несколько  грубовато  красивый.  Цыганская  активность  несколько
сбавила темп, еще некоторые  мамаши  воспользовались  этим,  чтобы  увести
своих завороженных детей. Дети постарше протестовали, а малыши  заплакали,
когда их утаскивали прочь со зрелища.
     Хопли  начал  обсуждать  с  молодым  жонглером  факты  текущей  жизни
(дубинки, раскрашенные в синий и красные цвета, были рассыпаны по  траве).
К их беседе присоединился и пожилой цыган в спецовке. Он что-то сказал,  и
Хопли покачал головой. Заговорил, сильно жестикулируя, жонглер. Он подошел
к патрульному полицейскому, сопровождавшему Хопли. Вся эта картина была до
боли знакома, и  Халлек  вспомнил:  типичная  разборка  игроков  на  матче
бейсбола.
     Цыган в спецовке взял жонглера за руку и потянул его  на  пару  шагов
назад, при этом выглядел, как  школьный  наставник,  разнимающий  "горячие
головы". Парень сказал что-то еще, и Хопли снова покачал головой. Тогда он
начал что-то выкрикивать, но до Билли доносились только голоса.
     - Мам, а что там происходит? - спросила Линда, явно заинтригованная.
     - Ничего особенного, - ответила Хейди. Она вдруг  начала  собирать  и
укладывать вещи. - Вы закончили есть?
     - Да, спасибо. Пап, может, ты знаешь - чего это там?
     У него на языке вертелось: "Ты наблюдаешь классическую сцену,  Линда.
Происходит Изгнание Непрошенных". Но глаза Хейди были строго  нацелены  на
его лицо, губы плотно сжаты, - совершенно очевидно, она считала, что здесь
не место для грубых шуток.
     - Не очень сам понимаю, - ответил он. - Просто различие во мнениях.
     "Ничего особенного"  было  ближе  к  истине:  собак  ни  на  кого  не
спустили, резиновыми дубинками не махали, и "воронок" с решетками на окнах
не припарковывался поблизости. Театральным жестом парень  высвободил  руку
из пальцев "наставника", быстро собрал индейские дубинки и снова  принялся
жонглировать  ими.  Но  от  гнева  рефлексы  подводили,  и   представление
получилось на сей раз убогим. Две дубинки упали почти  немедленно,  причем
одна стукнула его по ноге. Некоторые из детей засмеялись.
     Второй полицейский нетерпеливо направился было к упрямому  парню,  но
Хопли удержал его. Потом Хопли прислонился к дереву, сунул большие  пальцы
за широкий пояс и уставился куда-то в пустоту. Он  сказал  что-то  другому
полицейскому. Тот с готовностью вытащил записную книжку из  кармана  брюк,
лизнул палец, перелистал ее и направился к  ближайшей  машине  -  дряхлому
"Кадиллаку-купе" начала  шестидесятых  годов.  Что-то  старательно  писал,
потом перешел к фургону "фольксвагена" - микроавтобусу.
     Цыган подошел к Хопли и начал что-то торопливо говорить. Хопли  пожал
плечами  и  отвернулся.   Патрульный   полицейский   перешел   к   старому
"Форду-универсалу". Цыган оставил Хопли и подошел к молодому парню. Что-то
ему доказывал, размахивая руками в теплом весеннем воздухе.  Билли  Халлек
начал терять интерес и отвел взгляд от цыган,  которые  совершили  ошибку,
остановившись в Фэйрвью по пути из ниоткуда в никуда.
     Жонглер внезапно повернулся  и  направился  к  микроавтобусу,  бросив
остальные дубинки на траву ("Фольксваген" был припаркован позади пикапа  с
намалеванной женщиной и единорогом).  Цыган  наклонился  и  собрал  их,  о
чем-то говоря Хопли. Хопли  снова  пожал  плечами.  Билли  Халлек  не  был
телепатом, но знал, что Хопли получает удовольствие от всей ситуации.  Это
так же верно, как то,  что  на  ужин  он,  Хейди  и  Линда  будут  доедать
какие-нибудь остатки после пикника.
     Молодая цыганка,  стрелявшая  из  рогатки,  попыталась  заговорить  с
жонглером, но он, проходя мимо, сердито  отмахнулся  и  влез  в  маленький
автобус. Она постояла немного, глядя на пожилого цыгана с охапкой дубинок,
и тоже полезла в микроавтобус. Халлек, уже весьма безразлично  наблюдавший
за всем, в этот миг не смог  оторвать  от  нее  взгляда.  Волосы  ее  были
длинными, от природы волнистыми, они черными волнами спускались по  спине.
Блуза со штампованным рисунком и скромная юбка могли быть  приобретены  на
самой  дешевой  распродаже,  но  тело  цыганки  удивляло  экзотичностью  и
изяществом - кошка, пантера, леопард. Когда она  ступила  ногой  в  фургон
"Фольксвагена", юбка на миг приподнялась, и он  успел  увидеть  прекрасные
линии ее бедер. В этот момент он безумно захотел ее и мысленно  представил
себя лежащим на ней в самый темный час ночного времени. Пробуждение  былой
страсти. Обернулся к Хейди. Ее губы были сжаты в ниточку,  даже  побелели,
глаза смотрели,  как  тусклые  монеты:  Его  взгляда  на  цыганку  она  не
заметила, но увидела приподнявшуюся юбку и то, что под ней  скрывалось,  и
все, конечно, поняла.
     Полицейский с записной книжкой  подождал,  пока  девушка  скрылась  в
машине, захлопнул блокнот, сунул его в карман и подошел к Хопли. Цыганские
женщины созывали своих детишек к машинам. Старый цыган с  охапкой  дубинок
снова  подошел  к  Хопли  и  опять  что-то  сказал.  Хопли  решительно   и
бесповоротно отказал, покачав головой.
     На этом все и решилось.
     Подъехала  еще  одна  патрульная  машина,  на  крыше  которой  лениво
поворачивался  фонарь-мигалка.  Цыган  посмотрел  на  нее,  потом   окинул
взглядом городской сад Фэйрвью с его дорогостоящими  площадками  для  игр,
эстрадой-раковиной. На деревьях кое-где еще развевались разноцветные ленты
- остатки украшений на Пасху, которую отмечали в прошлое  воскресенье.  На
деревьях уже начинали распускаться листья.
     Цыган  направился  к  своему  автомобилю,  который  возглавлял   весь
караван. Когда заработал мотор, все  остальные  завели  машины,  загудели,
закашляли старые  двигатели:  Халлек  услышал  стук  множества  изношенных
клапанов. Увидел сизый дым из  выхлопных  труб.  С  ревом  и  попукиванием
"Универсал" выполз на дорогу от обочины,  остальные  двигались  следом  по
направлению к Нью-Йорку.
     - У них все огни  зажжены!  -  воскликнула  Линда.  -  Прямо  как  на
похоронах!
     - Тут еще два пряничка остались, - сказала Хейди. - Ешь.
     - Не хочу. У меня уже полный живот. Папа, а эти люди?..
     - У тебя никогда не будет бюста в тридцать  восемь  дюймов,  если  не
будешь есть, - перебила ее Хейди.
     - Я решила не иметь бюста в тридцать восемь  дюймов,  -  отпарировала
Линда, очередной раз поразив Халлека своим тоном светской дамы. - Сейчас в
моде попки.
     - Линда Джоан Халлек!
     - Дай-ка мне пряничек, - сказал Халлек.
     Хейди бросила на него холодный взгляд.
     - О... тебе хочется  этого?  -  И  бросила  ему  пряник-кольцо.  Сама
закурила сигарету "Вантаж-100". Билли в  итоге  съел  оба  пряника.  Хейди
выкурила полпачки к тому времени, как концерт подошел к  концу.  При  этом
довольно сухо отвергала попытки Билли ее развеселить и  только  по  дороге
домой смягчилась. Цыгане были забыты. По крайней мере, до того дня.


     Когда он заглянул в спальню Линды, чтобы пожелать ей спокойной ночи и
чмокнуть в лоб, она спросила его:
     - Пап, а куда полицейские их гонят из города?
     Билли  осторожно  посмотрел  на   дочь,   чувствуя   одновременно   и
раздражение, и абсурдное удовлетворение, - вопрос все же  польстил.  Когда
ей надо было узнать, сколько калорий в ломте немецкого шоколадного  торта,
она обращалась к Хейди. К Билли она шла,  когда  вопросы  были  потруднее.
Порой, он считал это несправедливым.
     Он присел на ее постель и подумал - до чего же она  еще  юная.  Билли
был уверен, что его  дочка  лишена  дурных  наклонностей.  Ее  легко  было
обидеть,  скажем,  ложью.  Наврать  ей  что-нибудь  о  том,  что   сегодня
происходило у городского сада, - потом эта ложь тебе же и аукнется.  Билли
хорошо помнил, как отец внушал ему, что онанизм приводит к  заиканию.  Его
отец был славным человеком во всех отношениях, но Билли никогда не простил
ему эту ложь. Линда успела не раз поставить его в  трудные  ситуации:  они
прошли голубых, оральный  секс,  венерические  заболевания  и  возможность
того, что Бога нет. С детьми честность - утомительная штука.
     Почему-то вдруг вспомнился  Джинелли.  Чтобы  Джинелли  сказал  своей
дочке на его месте? "Эту нежелательную публику следует держать подальше от
городов, миленькая. Вот так  обстоит  дело:  держать  нежеланные  элементы
подальше от городов".
     И ведь так оно и есть - никуда не денешься.
     - В общем-то,  да...  полиция  их  прогоняла  из  города.  Понимаешь,
душенька, это цыгане. Бродяги.
     - Мама сказала, что они - жулье.
     - Ну... многие из них организуют жульнические  игры,  дают  фальшивые
предсказания людям. Когда приезжают в такой городок, как Фэйрвью,  полиция
просит их двигаться дальше. Иногда они изображают, что будто бы их страшно
унизили, оскорбили,  и  возмущаются.  Но  на  самом  деле  особенно  и  не
возражают.
     Банг! В голове поднялся маленький флажок: ложь N_1.
     - Они раздают плакатики и листовки, в  которых  сообщается,  где  они
будут выступать в следующий  раз.  Обычно  договариваются  с  каким-нибудь
фермером, владельцем угодий за городом, платят ему  и  устраивают  на  его
земле табор, через несколько дней уезжают.
     - А зачем они вообще приезжают? Чем они занимаются?
     - Хм... понимаешь,  всегда  есть  люди,  которым  хочется,  чтобы  им
погадали на будущее, а также азартные игры некоторых привлекают.  Но,  как
правило, в таких играх цыгане жульничают. "А может, и быстрый экзотический
секс", подумал Халлек, вспомнив задравшуюся юбку, когда красавица  влезала
в маленький фургон. "Интересно, как она двигается?"  Разум  ответил:  "Как
океан, готовый разразиться штормом, - вот так".
     - И люди у них покупают наркотики?
     "Нынче нет нужды покупать наркотики у цыган,  дорогая.  Всегда  можно
приобрести их на школьном дворе".
     - Может быть, гашиш, - сказал он. - Или опиум.
     Он прибыл в эту часть Коннектикута подростком и с тех пор обитал тут,
в Фэйрвью, и еще в соседнем Северном порту. Цыган не видел почти  двадцать
пять лет... По крайней мере с тех  пор,  как  жил  подростком  в  Северной
Каролине. Тогда он потерял пять долларов, проиграв в "колесо  фортуны",  -
трехмесячное сбережение на подарок матери ко дню  рождения.  Вообще-то  им
запрещалось  допускать  к  таким  играм  детей  младше  шестнадцати,   но,
разумеется, если покажешь монетку или длинную зеленую  бумажку,  -  можешь
делать ставку. Некоторые вещи никогда не меняются,  подумал  он,  особенно
старая истина: когда деньги говорят, никто не  уходит.  Если  бы  его  еще
вчера спросили, он пожал бы плечами и  предположил,  что  больше  бродячих
цыган и таборов не существует. Но, видимо,  это  племя  кочевников  вечно.
Приходят, не имея корней, и так же уходят: людское перекати-поле -  готовы
заключить любую  сомнительную  сделку  и  вовремя  скрыться  из  города  с
долларами в засаленных кошельках, передаваемых по наследству. Они  выжили.
Гитлер пытался их истребить заодно с евреями и гомосексуалистами, но  они,
видно, переживут еще тысячу гитлеров.
     - А я думала, что наш парк открыт для всех, он - всеобщее  достояние,
- сказала Линда. - Нам в школе так говорили.
     - В какой-то мере это так, - ответил Халлек.  -  "Всеобщее"  означает
общую собственность жителей городка. Налогоплательщиков.
     Банг! Ложь N_2. Налоги никакого отношения  не  имеют  к  общественным
территориям в Новой Англии.
     - Налогоплательщики? - сказала она с недоумением в голосе.
     - Надо получить разрешение на использование общественных угодий.
     Кланг! Ложь N_З. Эта идея  была  отброшена  в  1931ом,  когда  группа
фермеров, выращивавших  картофель,  основала  Хувервилль  в  самом  сердце
Люистона, штат Мэн. Город обратился в Верховный Суд Рузвельта, но  там  их
даже слушать не  стали.  И  все  потому,  что  хувервилльцы  избрали  парк
Петтинджилл, чтобы разбить там свои палатки, а парк  Петтинджилл  оказался
общей землей.
     - Так бывает и когда приезжает цирк  "Шрайн",  -  подкрепил  он  свой
довод.
     - А почему цыганам не дают разрешения? - голос ее уже  звучал  сонно,
слава Богу.
     - Может быть, забыли что-то оформить...
     "Ни малейшего шанса, Лин. Только  не  а  Фэйрвью.  Тем  более,  когда
видишь парк со стороны Лантерн Драйв и клуба: за этот вид, за такой пейзаж
ты приличные деньги заплатил, так же как и за частные школы,  где  обучают
компьютерному программированию для банков на новеньких "Эппл" и  "ТРС-80",
не говоря уж о сравнительно чистом воздухе и тишине в  ночи.  Конечно  же,
нет возражений против цирка "Шрайн", тем более их нет - против празднества
"Пасхальное яйцо". Но цыгане?  Извините,  -  вот  Бог,  вот  -  порог,  не
забудьте вашу шляпу. Грязь мы с первого взгляда распознаем. Руками  ее  не
касаемся. Зачем? Есть прислуга, которая все выметет из дома.  Когда  грязь
появляется в городских общественных местах, у нас есть Хопли".
     Но эти истины не для девочки-школьницы, подумал Халлек. Такие  истины
п