ловек.  Глава  городского
самоуправления  Виктор  Боул  -  бледный  полный  мужчина..,  его   кожа
потемнела,   стала   грубеть    и    покрываться    темными    волосами!
Преподавательница музыки Вайолет Маккензи.., ее худое .
   Старушечье тело стало вытягиваться, а  длинный  нос  -  сплющиваться!
Толстый преподаватель естественных наук Элберт Фримэн, кажется, стал еще
толще, его блестящий синий костюм треснул по швам, клочья волос  полезли
по всему телу,  как  набивка  из  старого  дивана,  а  под  приоткрытыми
толстыми губами обнаружились зубы размером с клавишу пианино!
   "Вот он. Зверь!" - пытался сказать во сне преподобный Лоу, но не  мог
выговорить ни слова.  Кэл  Блодуин,  старший  дьякон  церкви  Милосердия
Господня, с рычанием двинулся вперед по центральному проходу,  и  Лоу  в
ужасе отпрянул назад со своей кафедры. С серебряного подноса  для  сбора
подаяний посыпались деньги. Вайолет Маккензи прыгнула на дьякона, и  они
вместе покатились по  проходу,  кусаясь  и  пронзительно  визжа,  причем
голоса их были очень похожи на человеческие.
   Тут же к ним присоединились остальные, и стало шумно, как в  зоопарке
во время кормежки. "Зверь! Зверь повсюду! Повсюду! Повею..." - в экстазе
закричал преподобный Лоу. Но его голос тоже перешел в  нечленораздельное
рычание, и, опустив глаза, священник увидел, что его руки, выглядывавшие
из рукавов добротного черного костюма, превратились в изогнутые лапы.
   И тут преподобный проснулся.
   Это всего лишь сон, подумал он, снова  опускаясь  на  подушку.  Слава
Богу, это всего лишь сон.
   Однако когда на следующее  утро,  утро  после  полнолуния,  священник
открыл двери церкви, он понял, что это был не  сон.  Перегнувшись  через
кафедру лицом вниз, на ней лежало выпотрошенное  тело  Клайда  Корлисса,
много лет убиравшего храм.
   Да, это был не сон. Преподобный Лоу многое  бы  отдал  за  то,  чтобы
видение оказалось лишь  ночным  кошмаром.  Священник  открывает  рот  и,
задыхаясь, начинает кричать.
   Вновь пришла весна, и в этом году в Таркерз-Миллз вместе с ней пришел
Зверь.
 
ИЮНЬ 
 
   На  Таркерз-Миллз  опускается  самая  короткая  в  году  ночь.  Альфи
Нопфлер, владелец единственного в городе кафе, механически  протирает  и
без того сверкающую стойку бара. Рукава его белой  рубашки  закатаны  до
локтей,  открывая  загорелые  руки,  покрытые   татуировками.   В   кафе
совершенно пусто. Покончив со стойкой, Альфи на миг замирает,  вспоминая
о том, как когда-то в такую  же  благоухающую  летнюю  ночь  он  потерял
невинность. Девушку звали Арлин Маккьюн, а теперь она стала Арлин Бесси,
женой одного из самых преуспевающих молодых юристов Бангора.  Боже,  как
восхитительны были ее движения на  заднем  сиденье  автомобиля  и  какой
сладостной была та ночь!
   Дверь в лето остается открытой, пропуская в кафе яркие  лучи  лунного
света. Видимо, посетителей нет потому, что считается, будто Зверь гуляет
именно при полной луне, но это Альфи не  беспокоит.  Во-первых,  потому,
что он весит девяносто килограммов, большая часть которых приходится  на
все еще крепкие мышцы, накачанные во время службы на флоте. А во-вторых,
потому, что постоянные посетители завтра  все  равно  чуть  свет  явятся
отведать яичницу, жаркое и кофе. Может быть, думает  Альфи,  он  сегодня
закроет кафе немного пораньше - отключит кофеварку, запрет  помещение  и
отправится на второй сеанс в кинотеатр под открытым небом. Июнь,  полная
луна - прекрасное время для того, чтобы посмотреть кино и выпить немного
пива. Прекрасное время для того, чтобы вспомнить свои прошлые успехи.
   Альфи уже повернулся было к кофеварке, но тут дверь отворяется, и  он
со вздохом вновь поворачивается к посетителю.
   - Здравствуйте! Как дела? - спрашивает Альфи, потому что этот человек
относится к числу его постоянных клиентов, ;хотя его редко можно увидеть
здесь позднее десяти утра.
   Посетитель кивает, и они обмениваются несколькими дружескими фразами.
   - Кофе? - спрашивает Альфи,  когда  мужчина  опускается  на  одну  из
красных табуреток возле бара.
   - Да, пожалуйста.
   Да, еще можно успеть на второй сеанс, думает Альфи,  поворачиваясь  к
кофеварке. А он выглядит неважно. Какой-то у  него  усталый  вид.  Может
быть, болен? Да, еще есть время, чтобы...
   Окончить свою мысль Альфи не успевает и  застывает  на  месте,  глупо
разинув рот. Как и повсюду в кафе, на  кофеварке  нет  ни  пятнышка,  ее
стальной цилиндр сверкает, как металлическое зеркало. Вот только  на  ее
выпуклой поверхности Альфи видит нечто столь же отвратительное, сколь  и
невероятное. Человек, которого он встречает каждый день, которого все  в
Таркерз-Миллз видят каждый день,  начинает  меняться.  Лицо  его  словно
как-то сдвигается, плывет, на  глазах  изменяя  форму.  Хлопчатобумажная
рубашка натягивается, натягивается.., и вдруг начинает рваться. Как  это
ни нелепо, но Альфи сразу вспоминается шоу, которое любит  смотреть  его
маленький племянник Рей, - "Неуклюжий детина".
   В приятном, хотя и непримечательном лице посетителя появляется  нечто
зверское.  Его  кроткие  карие  глаза  загораются,  приобретая   ужасный
золотисто-зеленый  оттенок.  Посетитель  кричит,  но  крик   его   сразу
обрывается и переходит в яростное рычание...
   Существо - Зверь, оборотень, или как там оно называется - бросается к
стойке, переворачивая сахарницу. Тонкий стеклянный  цилиндр  катится  по
полу, его содержимое рассыпается. Все еще рыча, существо хватает его и с
силой швыряет об стену.
   Альфи резко оборачивается, сбивая с полки кофеварку.  Она  со  звоном
падает на пол, разбрызгивая повсюду горячий кофе. Альфи кричит от боли и
страха. Да, теперь ему страшно, он уже забыл и о  девяноста  килограммах
натренированных мускулов, и о племяннике Рее, и о совокуплении  с  Арлин
Маккьюн на заднем сиденье. Сейчас он поглощен  только  одним  -  Зверем,
ужасным монстром, как будто сошедшим с киноэкрана.
   С ужасающими легкостью и быстротой чудовище прыгает на стойку.  Брюки
его разлетелись в клочья,  от  рубашки  остались  одни  лохмотья.  Альфи
слышит, как в карманах оборотня звенят ключи и мелочь.
   Оборотень прыгает на Альфи, тот пытается увернуться, но цепляется  за
кофеварку и падает ничком на красный линолеум. Вновь  слышится  рычание,
Альфи ощущает горячее дыхание Зверя, а  затем  неописуемую  боль,  когда
чудовище  смыкает  челюсти  на  дельтовидных  мышцах  его  спины   и   с
устрашающей силой тянет их вверх. Кровь заливает пол, прилавок и решетку
для поджаривания мяса.
   С огромной рваной  дырой  в  спине  Альфи,  пошатываясь,  встает.  Он
пытается кричать. Серебристый лунный свет, свет летней  луны,  льется  в
окна и ослепляет его.
   Зверь снова прыгает.
   Последнее, что видит Альфи, - это лунный свет...
 
ИЮЛЬ 
 
   Они отменили Четвертое июля <Четвертое июля - День независимости США,
национальный праздник>!
   Эти слова Марти Кослоу окружающие встречают без  особого  сочувствия.
Возможно,  никто  просто  не  понимает,  как   глубоко   постигшее   его
разочарование.
   - Не глупи! - резко говорит ему мать. Она часто бывает резка с сыном,
объясняя это себе нежеланием избаловать мальчика-инвалида, которому  всю
жизнь предстоит провести в инвалидной коляске.
   - Подожди до будущего года! - говорит отец, хлопая Марти по спине.  -
Будет вдвое лучше! Вот увидишь, парень! Эге-гей!
   Герман  Кослоу  работает  учителем  физкультуры   в   средней   школе
Таркерз-Миллз,  и  он  всегда  разговаривает  со   своим   сыном   таким
бодряческим тоном. Он также всегда говорит ему "эге-гей!". Дело  в  том,
что Марти заставляет Германа Кослоу немного нервничать. Горман  живет  в
мире чрезвычайно подвижных детей, которые бегают наперегонки,  играют  в
бейсбол,  плавают.  Когда  разгораются  спортивные  баталии,  он   часто
замечает где-то поблизости Марти, который сидит в инвалидной  коляске  и
внимательно за всем наблюдает. Это заставляет Гормана нервничать, а если
он нервничает, то начинает похлопывать сына по плечу и  говорить  с  ним
нарочито бодрым тоном со всякими там восклицаниями типа "эге-гей!".
   - Ха-ха, наконец-то ты не получишь то, чего хочешь! -  говорит  Марти
старшая сестра, когда он пытается объяснить ей, как ждал этой ночи,  как
каждый год ждет момента, когда в  небе  над  парком  расцветут  огненные
цветы, а глухое ТРРАХ-ТАХ-ТАХ будет долго отражаться эхом от  окружающих
город низких холмов.
   Кейт тринадцать лет, она старше Марти на три года.  Девочке  кажется,
что все его любят только потому, что он не может ходить. А  сегодня  она
злорадствует, что фейерверка не будет.
   Даже дедушка, на сочувствие которого обычно Марти может рассчитывать,
сейчас не склонен его жалеть.
   - Никто не отменял Четвертое июля, мальчик, - сказал он, как всегда с
сильным славянским акцентом. Это  было  два  дня  назад,  второго  июля.
Дедушка как раз сидел на веранде, и Марти проехал туда через французские
двери на своей коляске, работающей от батареек. Дедушка Кослоу сидел  со
стаканом водки в руке и глядел на спускающуюся к лесу поляну. - Отменили
только фейерверк. И ты знаешь почему.
   Марти знал. Из-за убийцы - вот почему. В газетах его называли  теперь
"Убивающий в полнолуние". Марти часто слышал о  нем  в  школе,  пока  не
наступили летние каникулы. Многие  ребята  говорили,  что  "Убивающий  в
полнолуние" и не человек вовсе, а какое-то сверхъестественное  существо.
Может быть, оборотень. Марти этому  не  верил  -  ведь  оборотни  бывают
только в фильмах ужасов - и считал, что убийца - это  какой-то  псих,  у
которого желание  убивать  появляется  только  в  полнолуние.  Фейерверк
отменили из-за отвратительного комендантского часа.
   В январе, когда Марти,  сидя  в  коляске  около  французских  дверей,
глядел, как ветер заносит  снегом  ледяной  наст  или  как  другие  дети
катаются с горки на санках, только  мысль  о  фейерверке  приносила  ему
радость. Мысль о теплой летней ночи, холодной кока-коле, о  расцветающих
в темноте огненных  розах  и  об  американском  флаге,  составленном  из
"римских свечей".
   А теперь фейерверк отменили... И кто бы что ни говорил, для Марти это
означает, что отменили сам День независимости - его праздник.
   Только дядя Эл, приехавший в город ближе к полудню,  чтобы  разделить
со всей семьей традиционный обед с лососем  и  зеленым  горошком,  понял
чувства Марти. Стоя после обеда на веранде в мокром купальном  халате  -
остальные, смеясь, -плавали за домом в новом бассейне, - он  внимательно
слушал мальчика.
   Марти помолчал, а затем с беспокойством посмотрел на дядю Эла.
   - Ты понимаешь, что я имею в виду? Понимаешь?
   Дело совсем не в том, что я инвалид, как говорит Кейти,  или  в  том,
что и без фейерверка праздник есть праздник, как думает дедушка.  Просто
это несправедливо, когда ты чего-нибудь так  сильно  ждешь,  и  вдруг...
Просто несправедливо, что Виктор  Боул  и  какой-то  дурацкий  городской
совет решают все отменить. Причем отменить то,  что  тебе  действительно
нужно. ТЫ понимаешь меня?
   Последовала долгая, мучительная пауза - Эл обдумывал слова  мальчика.
Пока дядя хранил молчание,  Марти  успел  услышать  скрип  трамплина  на
дальнем конце бассейна и восклицание отца:
   - Хорошо, Кейти! Эге-гей! Очень.., очень хорошо!
   - Конечно, понимаю, - наконец тихо сказал Эл.  -  И  знаешь,  я  тебе
кое-что привез. Возможно, ты  сможешь  устроить  себе  свое  собственное
Четвертое июля.
   - Собственное Четвертое июля? Что ты хочешь этим сказать?
   - Пойдем к моей машине, Марти. У меня есть  кое-что..,  ну,  лучше  я
тебе сам покажу. - И прежде чем Марти успел задать следующий вопрос,  Эл
двинулся вперед по бетонной дорожке, окружавшей дом.
   Коляска Марти с жужжанием покатилась вслед за дядей Элом к подъездной
аллее, удаляясь от доносившихся со  стороны  бассейна  звуков  -  плеска
воды, смеха, скрипа трамплина, нарочито  бодрого  голоса  отца.  Коляска
издает ровное низкое гудение, которого "Марти почти не  замечает  -  оно
сопровождает его всю жизнь.
   Дядя Эл приехал на "мерседесе" с поднимающимся  верхом.  Марти  знал,
что его родители не одобряли эту покупку ("Купил себе гроб  за  двадцать
восемь тысяч  долларов",  -  однажды,  неодобрительно  фыркнув,  сказала
мама), но  Марти  машина  нравилась.  Однажды  дядя  Эл  провез  его  по
проселочным дорогам вокруг Таркерз-Миллз. Он ехал  быстро  -  семьдесят,
может быть, даже восемьдесят миль в час. Дядя Эл так и не сказал  Марти,
с какой скоростью они ехали.
   - Если не знаешь, то не испугаешься, - усмехнулся он. Но Марти  и  не
думал пугаться, он так весело смеялся, что на следующий день живот болел
от смеха.
   Дядя Эл вытащил что-то из  отделения  для  перчаток,  а  когда  Марти
подъехал к машине и остановился, положил мальчику на  колени  объемистый
пакет.
   - Вот, детка! - сказал он. - С Четвертым июля тебя.
   Первое, что увидел Марти, - это причудливые  китайские  иероглифы  на
упаковке. Когда же он разглядел, что находится внутри,  сердце  мальчика
сжалось от восторга. Целлофановый пакет был наполнен ракетами, петардами
и бенгальскими огнями.
   Вне себя от радости, Марти попытался заговорить, но не смог издать ни
единого звука.
   - Если ты зажжешь вот эти, они будут выбрасывать пламя  самых  разных
цветов - как из пасти  дракона.  Трубочки  с  тонкими  стержнями  -  это
специальные ракеты для  бутылок.  Положи  их  в  пустую  бутылку  из-под
кока-колы и запускай. Вот эти, маленькие, дают фонтанчики искр. А это  -
"римские свечи"... Ну и,  конечно,  упаковка  петард.  Но  их  ты  лучше
запусти завтра.
   Дядя Эл посмотрел  в  сторону  бассейна,  откуда  доносились  громкие
звуки.
   - Спасибо! - наконец выдохнул Марти. - Спасибо, дядя Эл!
   - Только не говори маме, откуда ты это взял,  -  сказал  дядя  Эл.  -
Намек понял?
   - Понял, понял, - пробормотал Марти,  в  действительности  ничего  не
понимая. - Но тебе самому это точно не понадобится, дядя Эл?
   - Я могу достать еще, - сказал дядя Эл.  -  Я  знаю  одного  парня  в
Бриджтоне, он будет заниматься этим делом до темноты. - Эл положил  руку
на голову Марти. - Отпразднуй  свое  Четвертое  июля,  когда  все  лягут
спать. Старайся не шуметь, чтобы никого не разбудить. И ради  Христа  не
обожги себе руки, а то моя старшая сестра  больше  не  захочет  со  мной
разговаривать.
   Дядя  Эл  засмеялся,  сел  в  свою  машину  и  завел  мотор.   Затем,
приветственно  помахав  рукой  Марти,   все   еще   бормотавшему   слова
благодарности,  он  уехал.  Марти  долго  глядел  вслед  дяде,  стараясь
сдержать подступившие слезы. Потом он положил пакет  себе  в  рубашку  и
поехал в свою комнату. Теперь оставалось только дождаться момента, когда
настанет ночь и все уснут.
   Вечером он первый ложится  спать.  Входит  мать  и  торопливо  целует
Марти, стараясь не смотреть на его похожие  на  спички  ноги,  обтянутые
одеялом.
   - У тебя все в порядке, Марти?
   - Да, мамочка.
   Она медлит, как будто собираясь  сказать  что-то  еще,  затем  слегка
качает головой и уходит.
   Появляется сестра  Марти  -  Кейти.  Она  его  не  целует,  а  просто
наклоняет голову так низко,  что  Марти  чувствует  запах  ее  волос,  и
шепчет:
   - Вот видишь?
   Хоть ты и инвалид, но не всегда получаешь то, что хочешь.
   - Вы бы удивилась, если бы узнала, что  я  получил,  -  тихо  говорит
Марти, и сестра с подозрением смотрит на него, прежде чем уйти.
   Последним входит отец и садится на край кровати.
   - Все в порядке, малый? - своим бодряческим тоном говорит  он.  -  Ты
сегодня что-то рано лег спать. Действительно рано.
   - Просто немного устал, папа.
   - Ну  ладно.  -  Своей  большой  рукой  он  хлопает  Марти  по  ноге,
подмигивает и  поспешно  встает.  -  Мне  жаль,  что  так  получилось  с
фейерверком, но все же подожди до следующего года! Эге-гей! Елки-палки!
   Марти про себя улыбается.
   Потом он ждет, когда все  в  доме  отправятся  спать,  ждет  довольно
долго.  В  гостиной  гремит  телевизор,  пронзительное  хихиканье  Кейти
перекрывает смех за кадром. Дедушка в своей  спальне  с  шумом  спускает
воду в туалете. Мама болтает по телефону, поздравляя кого-то с Четвертым
июля. Да,  очень  жаль,  что  отменили  фейерверк,  но  при  сложившихся
обстоятельствах каждый понимает, почему приняли такое решение. Да, Марти
был очень разочарован. В конце беседы мать смеется, и ее смех совсем  не
кажется резким и отрывистым. Рядом с Марти она редко смеется.
   Семь  тридцать,  восемь,  девять.  Время  от   времени   рука   Марти
проскальзывает  под  подушку,   чтобы   удостовериться,   там   ли   еще
целлофановый  пакет.  Около  девяти  тридцати,  когда  луна  поднимается
достаточно высоко и  заливает  комнату  Марти  серебристым  светом,  дом
наконец начинает погружаться в сон.
   Телевизор выключается. Кейти отправляется в постель,  ее  протесты  и
слова о  том,  что  все  подруги  летом  ложатся  поздно,  остаются  без
внимания. После ее ухода  родные  Марти  еще  некоторое  время  сидят  в
гостиной, их голоса сливаются в сплошной невнятный  гул,  в  котором  не
разобрать слов. И... ..
   Возможно, Марти задремал, потому что, когда он наконец берет  в  руки
заветный пакет, в доме совершенно тихо и  луна  светит  гораздо  ярче  -
настолько  ярко,  что  предметы  в  ее  свете  отбрасывают  тени.  Марти
заправляет рубашку пижамы в пижамные брюки, кладет  за  пазуху  пакет  и
спички, которые раздобыл раньше, и готовится выбраться из постели.
   Для Марти это целая операция, хотя и безболезненная -  в  отличие  от
того, что думают некоторые. Его ноги вообще ничего не чувствуют, так что
не ощущают и боли. Марти обхватывает переднюю спинку кровати,  принимает
сидячее положение и затем по одной переносит ноги через край кровати. Он
проделывает все это одной рукой, держась  второй  за  поручень,  который
начинается у кровати и опоясывает всю комнату. Однажды Марти  попробовал
передвигать ноги обеими руками и беспомощно  перекувырнулся,  оказавшись
на полу. На шум от его падения тогда сбежался весь дом.
   - Зачем ты пускаешь пыль в глаза, дурак! - злобно  прошипела  ему  на
ухо Кейти после того, как Марти был водворен  в  свою,  коляску.  Слегка
потрясенный, он смеялся как сумасшедший, несмотря на шишку на  голове  и
разбитую губу. - Ты хочешь себя убить? Да? - И она с плачем выбежала  из
комнаты.
   Сидя на краю постели, Марти вытирает руки о рубашку, чтобы  они  были
сухими и не скользили. Затем, держась за  поручень,  он  перемещается  к
коляске. Бесполезные ноги волочатся  по  полу.  Луна  светит  достаточно
ярко, чтобы на полу четко выделялась тень Марти.
   Инвалидная коляска стоит на тормозах, и мальчик уверенно забирается в
нее. Он на миг замирает, сдерживая дыхание, и прислушивается  к  тишине.
Старайся не шуметь сегодня ночью, предупредил дядя Эл.  Марти  понимает,
что дядя был прав. Он отпразднует Четвертое июля, и  никто  об  этом  не
узнает. По крайней мере до завтра, когда все увидят почерневшие  гильзы,
но тогда это уже не будет иметь значения. Пламя самых разных цветов, как
из пасти дракона, сказал дядя Эл. Но Марти  думает,  что  дракон  вполне
может дышать совершенно бесшумно.
   Он  снимает  коляску  с  тормозов  и  включает  питание.  В   темноте
загорается маленький золотисто-желтый огонек, который говорит о том, что
батарейки заряжены. Марти включает ПОВОРОТ ВПРАВО.
   Коляска поворачивается вправо. Эге-гей! Когда перед Марти  появляется
дверь на веранду, он нажимает кнопку ВПЕРЕД. С тихим  жужжанием  коляска
катится вперед.
   Марти поворачивает  рукоятку  двустворчатой  двери,  снова  давит  на
кнопку ВПЕРЕД и  выкатывается  на  улицу.  Там  он  раскрывает  заветный
сверток и  на  миг  застывает,  охваченный  очарованием  летней  ночи  -
убаюкивающим стрекотанием цикад, легким, благоухающим ветерком, играющим
в листве деревьев на краю леса, почти неземным сиянием луны.
   Марти больше не может ждать.