еченья местного производства. Он решил подкрепиться им, пока будет обдумывать свои дальнейшие шаги.

3

     Уильям Хорбери обнажил шпагу как раз в тот момент, когда из леса выступил незнакомец. Он был одет в кожаную куртку байкеров, украшенную множеством серебряных застежек и кнопок. На ногах у него были мотоциклетные сапоги, многочисленные пряжки которых издавали звон при каждом шаге.
     - Мистер Трутень собственной персоной, клянусь жизнью и последним глотком воздуха! - раздался грубый голос кокни, исходивший из живота Уильяма. Потом с явной издевкой он добавил: - Ваша удобная постелька загорелась или что?
     - Ш-ш-ш, Булвит, - сурово оборвал его Уильям. Затем, повернувшись к пришельцу, спросил: - Что случилось, Гримвуд?
     - Повсюду эти гнусные подонки. Они разграбили наш лагерь, поэтому я пришел сюда, чтобы найти вас. А что это за блондиночка?
     - Эту леди зовут Николь. Теперь она одна из нас. Обездоленная, скиталица...
     - Брось ты свою дерьмовую поэзию!
     Только сейчас Николь обнаружила, что так пялится на незнакомца, что ее глаза могут выскочить из орбит и прилипнуть к лицу Гримвуда.
     Ее первой мыслью было: Да он никак негр?
     Но когда он подошел к ней ближе, пробивая дорожку через заросли крапивы своей палкой, она поняла, что тут нечто другое.
     Он не черный.
     Его, видимо, облили какой-то черной жидкостью. Вернее всего, густым смазочным маслом.
     Все лицо покрыто черными бугорками величиной с ноготь на мизинце Николь. Черными и блестящими. Лицо просто усеяно ими, будто смотришь в развороченный муравейник или... или...
     Улей!
     Николь чуть не задохнулась от неожиданности.
     Все трое (четверо, если считать лицо, сидевшее в животе Уильяма) мужчин говорили очень быстро, причем нередко одновременно. Было очевидно, что речь идет о серьезном кризисе. Николь вслушивалась, но по большей части ничего не понимала, даже того, о чем, собственно говоря, идет речь, тем более что ей не удавалось отвести глаз от того, кого звали Гримвудом.
     Вернее сказать, не могла оторвать взгляда от его лица.
     Какое лицо, какое лицо...
     Теперь оно стало для нее чуть ли не центром вселенной. Больше ничего не существовало. Все внимание без остатка замыкалось на нем.
     О Боже! Лицо было буквально завешено покровом из пчел. Десятки, многие десятки пчел - живых жужжащих пчел, с оранжевыми и черными полосками на тельце, с блестящими, точно лакированными, черными головками с шевелящимися усиками и большими фасеточными глазами.
     Но почему они не улетают?
     И почему Гримвуд их не смоет?
     И почему они до сих пор не закусали его до смерти?
     Эти вопросы жужжали в голове Николь не хуже роя взбесившихся пчел.
     Пчелы покрывали лицо Гримвуда полностью, точно плотная маска. Даже одна из глазниц была заполнена ими, так что в ней виднелись лишь кусочки чего-то белого и липкого - вернее всего, остатки бывшего глаза.
     - Ты трус, ты кусок дерьма! - злобно выкрикивал тот, кого звали Булвитом, из живота Уильяма. - Почему вы позволили этим мерзавцам разграбить наш лагерь? Ручаюсь, что они захватили всю жратву, ведь правильно, мистер Трутень? А мистер Трутень стоял там, разинув рот, позволяя им безобразничать, как они захотят. Не так ли, мистер Трутень?
     - Нет, не так, - оскалился Гримвуд. - И прекрати звать меня мистером Трутнем!
     - Мистер Трутень! Мистер Трутень! Мистер Трутень!
     - Заткнись! - И внезапно раздалось басовое гудение. Широко раскрыв изумленные глаза, Николь никак не могла поверить, что пчелиный рой может гудеть так грозно. Пчелы действительно жужжали воинственно. Каким-то образом эмоции этих насекомых синхронизировались с эмоциями их "хозяина".
     Николь заметила, что лицо Гримвуда стало как бы расплываться, туманиться, будто тонкая серая дымовая завеса затянула его. И поняла, что это явление вызвано внезапным, но скоординированным всплеском множества пчелиных крылышек. От ярости они шелестели - точно так же, как Гримвуд от ярости скалился.
     - Все было не так, Булвит! Это была не просто парочка Синебородых, пытающихся отнять у нас банку консервированных бобов. И не банда полуголодных подростков. На этот раз их было несколько десятков. Вооруженных до зубов. Нам пришлось бежать, спасая жизнь... нашу проклятую жизнь. И я требую, чтоб ты никогда не смел называть меня Трутнем!
     - А почему, собственно? - спросил из живота Уильяма Булвит. - Ты что же, боишься, что я вылезу из этого живота и примусь драться с тобой?
     - За два пенса я готов вырезать тебя оттуда и гонять твою башку ногами по всем навозным кучам, которые найдутся в этой округе!
     - Спокойней, спокойней, - хмыкнул Булвит. - В конце-то концов, тебе не было такой уж необходимости заявляться сюда со всем своим ульем...
     - В один прекрасный день я зарежу тебя. Клянусь!
     - Да лети ты отсюда на своих крылышках!
     - Булвит, прекрати, прошу тебя!
     - Но он же...
     - Я сказал прекрати! - Уильям плотнее запахнул плащ, прикрыв лицо Булвита и приглушив его голос.
     - Не слушайте, что говорит Булвит, - спокойно сказал Уильям. - Он в дурном настроении и очень огорчен.
     Николь переводила взгляд с человека, у которого из щеки высовывалась птица, на человека с пчелами. На какое-то мгновение ей показалось, что ее голова не выдержит общения с этими жуткими образами, безотвязно стоящими перед ее глазами. Еще чуть-чуть - и она, вопя от ужаса, бросится туда - к тем людям, что стоят сейчас на автомобильной стоянке.
     "Только не сейчас, - подумала она. - Мой долг велит мне быть здесь. Этим людям что-то известно. Они могут нам помочь".
     Она снова прислушалась к словам Уильяма.
     - В нашем лагере кто-нибудь пострадал?
     - Кайли ударили дубиной. Ударили прямо в рот.
     - Но ей все же удалось убежать?
     - Удалось, но она жутко разозлилась из-за потери двух передних зубов.
     - Куда ушли все?
     - О нет, вы принадлежите к нам, - ответил Уильям, радостно улыбаясь, точно он не хотел испугать ее этими словами. - На вас тоже лежит Божественное Бремя. Оно не отяготит вас, вы можете...
     - Нет! - Голос Николь был резок. - Я не такая, как вы. Вы слились с другими животными во время сдвигов во времени. Но поглядите на меня... - Она встала, вытянув вперед свои длинные загорелые руки. Потом подняла сначала одну ногу, потом другую. Ноги были длинные, стройные, золотистые, сверху обтянутые тугими черными шортами. - Вот видите! У меня все нормально.
     У меня все нормально!
     Когда она произносила последнюю фразу, ее голос повысился чуть ли не до крика, в котором слышалась дрожь, ибо чувство страха уже свело мускулы ее гортани.
     - Пожалуйста... - Добрая улыбка не покидала губ Уильяма, но его глаза были сострадательны, как у святого. - Пожалуйста, успокойтесь. Но если вы позволите мне...
     Не торопясь, очень спокойно, он протянул руку. Его движения были так медленны, как будто он больше всего страшился вспугнуть ими Николь. Легким движением он приподнял воротник тенниски Николь, захватил его большим и указательным пальцами и стал медленно отводить в сторону, обнажая плечо.
     Испуганная Николь хотела отскочить назад.
     Он сделал отрицательный знак головой. Почти незаметный.
     - Пожалуйста, не бойтесь. Я не причиню вам никакой боли. - Он властно глянул ей прямо в глаза. - Вот здесь, моя дорогая леди. Скажите, что вы видите у себя на плече?

4

     Жаркий летний день 1865 года шел к концу. Невольные путешественники во Времени, которых к этому времени осталось около сорока, далеко от амфитеатра не уходили. Если же быть более точным, то можно сказать, что они оставались вблизи от тех благ, которые им могли предложить те несколько акров земли, прилегавших к амфитеатру.
     Они пользовались напитками и пищей Гостевого центра. Водитель автобуса уже не вымогал у них денег за ту провизию, которая имелась в холодильнике автобуса. Иногда он вытаскивал из кармана толстую пачку денег, которые он уже успел извлечь из карманов своих пассажиров (пиво, которое он провез контрабандой из своей последней поездки на Континент, принесло ему огромную прибыль). При этом он печально покачивал головой.
     Эти деньги были бесполезны. Деньги девяностых годов двадцатого века в 1865-м? С тем же успехом их можно было сжечь.
     Сэм обходил территорию, приглядываясь к границе, проведенной прыжками во времени. Похоже было на то, как если бы кто-то острым ножом провел по металлизированной поверхности дороги. Секция длиной около 50 ярдов, которая тянулась от периметра территории к парковочной площадке, была совсем прежней - ровный, гладкий металлизированный асфальт серо-голубого цвета, с чугунными стоками для ливневых осадков, с аккуратно выведенными белой краской разделительными полосами и стальным столбиком, на котором висело предупреждение об играющих детях: "Максимальная скорость 5 миль в час".
     Там, где этот обрубок дороги 1999 года кончался, металлизированная поверхность обрывалась резким уступом. Сэму пришлось спрыгнуть вниз на деревенский проселок, усыпанный угольной гарью, которая была утрамбована и превратилась в нечто, похожее на бетон.
     Когда он посмотрел туда, где этот проселок кончался, то увидел лишь перекресток дороги, проложенной в сланцах и известняках, на которых лежал черный асфальт. Это напоминало сандвич, сделанный из слоев красной, белой и черной губки.
     Вдали поднималось темное облако дыма, говорившее о близости Кастертона. Без сомнения, дома и фабричные трубы Кастертона трудились вовсю даже в такой жаркий летний день.
     Немного погуляв, Сэм вернулся к амфитеатру.
     Возможно, это было лишь обманчивое впечатление, но теперь людям казалось, что от амфитеатра исходит ощущение спокойствия и безопасности. Как ни странно, но люди стали создавать нечто вроде домашнего порядка. Джад и его супруга кипятили невероятные количества чая и кофе для своих товарищей по несчастью. Даже Райан Кейт - и тот, похоже, вышел из транса. Все еще одетый в костюм Оливера Харди, включая котелок, он наполнял пластмассовые ведерки водой из бака в Гостевом центре и таскал их на лодку Джада. Там эту воду кипятили чайник за чайником на газовой печке.
     Только Карсвелл продолжал держаться особняком, наблюдая за происходящим с палубы своей яхты, держа в руке банку охлажденного пива. Выглядел он точной копией римского императора, бесстрастно наблюдающего за работой своих рабов. Нет, он не собирался пачкать руки, помогая кому-нибудь. И уж конечно, не был намерен снабжать их своей едой и выпивкой, хотя (Сэм и Джад это замечали) многие уже начинали посматривать на Карсвелла весьма враждебно. Были разговоры даже о том, чтобы запросто отправиться на борт яхты и взять там то, в чем они нуждались.
     Сэм таким настроениям симпатизировал. Но он хорошо помнил о пистолете, который Карсвелл выхватил в баре, когда полиция вознамерилась его арестовать.
     Вполне возможно, что он тут же начнет размахивать своим пистолетом, если кто-нибудь без разрешения вступит на борт его яхты.
     - Где Ролли? - спросил Сэм у Джада, который тащил по палубе своего суденышка здоровенный стальной прут.
     - Ушел пару часов назад. Сказал, что должен где-то побывать и что потом вернется обратно.
     - Он не сказал, как нам выбираться из амфитеатра на время прыжков во времени?
     - Нет. Во всяком случае, ничего определенного. Я так полагаю, что нам с ним придется еще изрядно поработать.
     - Н-да, все это как-то не воодушевляет. Что случится во время следующего прыжка?
     - Думаю, люди будут продолжать умирать, Сэм. А ну-ка прими!
     Джад наклонился над бортом и передал Сэму тяжелый прут.
     - Это еще что такое?
     - Мы собираемся устроить барбекю.
     - Барбекю? - Сэм решил, что его разыгрывают. - Шутка?
     - Нет. Мы будем ужинать на свежем воздухе.
     - А где взять еду на сорок человек? - Сэм взял прут. - Постой-ка, уж не собираешься ли ты повторить тот трюк с пятью хлебами и парой рыб?
     - Карсвелл обливает своим презрением людей из амфитеатра. Он считает их толпой невежественных недоумков. А среди нас оказался ушедший на покой мясник. Он и еще один мужик поймали в холмах заблудившуюся овцу. Я одолжил ему самый острый из моих кухонных ножей, и мы, черт возьми, собираемся зажарить эту скотину целиком. Придешь?
     - А как же!
     Сэм предполагал, что все это сводится к попытке убить время. В этом случае он использовал слово "время" в качестве фигуры речи. Вообще-то оно вызывало у него неприятный привкус во рту. Ведь вполне возможно, что именно в момент проведения праздника их опять унесет поток времени.
     И тогда они снова окажутся в амфитеатре сидящими на привычных местах. "Сопровождающие" в своих театральных костюмах. Джад, уже который раз втыкающий булавку в свой воротник.
     Но люди все равно хотели развлечься. Впервые за все время этой проклятой круговерти Сэм услышал смех. Люди собирали хворост для костра. На речном берегу Джад с помощью Сэма воздвигал раму с вертелом, на котором будут жарить овцу.
     В этот вечер "скачок" так и не состоялся. Когда солнце спустилось за холмы, они разожгли костер и зажарили свою овцу. Сэм не мог вспомнить, когда он ел что-нибудь вкуснее, чем эти куски баранины, которые он брал прямо пальцами. Вероятно, какие-нибудь нервные окончания его тела стремились ухватиться за что-то нормальное, привычное. Барбекю, еда, разговор - все это было таким нормальным, таким милым. Джад протянул ему тарелку с ломтем шипящего мяса и сказал:
     - Помнишь, о чем ты говорил несколько часов назад? О том, что за всем этим стоит определенная причина? Что нас послали в прошлое, чтобы спасти человечество? Так вот... - Джад отдал ему тарелку, и его глаза сверкнули в свете костра. - Я поверил тебе, Сэм. Я думаю, ты стоишь на верном пути.
     - Черт! Какое облегчение услышать такие слова. Карсвелл держит меня за полупомешанного. Торчит на своей яхте и, похоже, собирается оставаться там, пока преисподняя не замерзнет.
     - Это уж его проблема. А я вовсе не считаю тебя сумасшедшим. Нам вот что надо сделать: усадить Ролли в следующий раз, когда мы с ним встретимся, за стол и выяснить у него, каким образом он передвигается во времени. - Джад поднял глаза на Сэма. - Знаешь, я думаю, что это наша единственная надежда.
     Вот и все, о чем они в этот вечер договорились. Потом они присоединились к другим, сидевшим на берегу, и с интересом наблюдали, как горит костер, как все еще шипит на вертеле остов овцы. Брызги жира падали вниз, вспыхивали голубым пламенем на пылающих углях. Дивный аромат жаркого разносился по всей округе.
     Наконец люди вернулись в свой автобус и в свои машины, чтобы поспать. Джад отвел Сэму койку в свободной каюте, а Зиту устроили на кресле-кровати в гостиной. В углу каюты Сэма стоял телевизор. Теперь он был совершенно бесполезен. Так, ящик, набитый пластмассой и всевозможными проводниками. Но для Сэма это все еще был символ прежней жизни, которая осталась у него где-то за спиной. После того как Сэм пожелал всем остальным спокойной ночи, он остановился у телевизора и долго гладил его крышку, ощущая под пальцами гладкую прохладную пластмассу. Странно, но это действовало успокаивающе. Может быть, истинно верующего так же успокаивает одно пребывание под крышей церкви, синагоги или мечети. Хотя не было даже электричества, чтобы подключить "ящик", но Сэму казалось, что тот тихонько гудит, подпитываемый собственной магической энергией.
     Сэм, конечно, понимал, что все это иллюзия, но ему безумно хотелось нажать на любую клавишу телевизора, хотя бы для того, чтобы прочесть несколько старинных объявлений, которые всегда почитал жутко банальными. Это было бы все равно чт.о увидеть улыбающееся лицо старого друга.
     А спустя несколько минут Сэм уже лежал на своей узкой койке, ощущая, как мерно покачивается под ним лодка, когда речное течение внезапно ударяет в ее борт. Из-за реки доносился крик какой-то ночной птицы. Далеко-далеко лаяла собака. Этот звук показался Сэму почти музыкой, которая долго плыла в воздухе. Несмотря на все случившееся в последние дни, он ощущал странное единение с миром, чувство, которого раньше не было.
     Может быть, это потому, что он за очень долгое время хорошо и сытно поел?
     А может, это чувство родства со своими товарищами по путешествию во времени, возникшее теперь, когда он понял, что у них у всех есть общая задача, общий долг? Как далеко это может их завлечь, Сэм не знал.
     Он слышал поющий женский голос. Вероятно, это был кто-то из туристов, прогуливавшихся перед сном по берегу реки, чтобы полюбоваться лунным светом. Голос пел гимн "Вперед, христианское воинство". Сэм не мог бы объяснить, почему сейчас этот гимн показался таким важным и приличествующим моменту:
     Вперед, христианские воины, на вечную битву вперед! Пусть крест Иисуса распятого невидимо в бой вас ведет!
     Слушая эти слова, звучавшие тихо, точно колыбельная, Сэм незаметно скользнул в сон.

Глава 34

1

     На следующее утро ощущение нормальности происходящего получило новое подкрепление в виде хорошего завтрака из яиц, бекона и грибов. Джад, Дот, Зита и Сэм завтракали, сидя вокруг складного столика, расставленного на палубе Джадовой лодки. Для Сэма все, даже самые обычные проявления домашнего уюта и домашней жизни стали необыкновенно радостными и жизнеутверждающими. Даже такие, как помол перца-горошка на специальной мельничке. Этим душистым порошком потом посыпали яичные желтки.
     Джад умудрился забрызгать беконным жиром свои брюки, и Дот огорченно сказала ему: "Сколько раз я говорила тебе, что надо надевать передник, когда ты кухаришь". А потом улыбнулась и стала изображать, как Джад будет оттирать жир с помощью точильного камня, сидя на берегу реки. Джад играл роль хозяина в типично английском духе, разговаривая преимущественно о погоде. "Отличная погодка для плавания", - сказал он. А Сэм подумал, что в барах Нью-Йорка такое выражение многие поняли бы несколько иначе. Зита попросила разрешения воспользоваться хозяйским шампунем, чтобы помыть свои великолепные каштановые волосы. А Дот ответила, что у нее есть шампунь с хной и что Зита может им пользоваться сколько угодно, так как он придаст ее чудным волосам особый блеск.
     По безмятежной поверхности реки скользили утки и лебеди. А потом появились двое мужчин, оба в темных брюках, серых жилетах и котелках. Они прибыли в лодке, похожей на гребной спасательный ялик.
     Лодка была полна фруктов и овощей. Сэм увидел корзину с клубникой. Она горела яростно-алым цветом в лучах раннего солнца. Был там и шест, который Сэм принял сначала за запасную мачту. Только приглядевшись, он заметил, что к шесту привязаны тушки фазанов и зайцев.
     - Думаю, они едут на рынок, - тихо сказал Джад. - Эх, ой! Чем торгуете? - крикнул он гребцам.
     Он стоял, положив руки на фальшборт, и тут же завел разговор с обоими мужчинами. Говорил Джад просто, а его йоркширский говор был очень схож с говором гребцов.
     В суденышке и в одежде Джада не было ничего странного для жителей приречья 1865 года, а вот гордая яхта Карсвелла с ее обтекаемыми обводами, радиоантенной, радаром и спутниковой "тарелкой" явно вызывала удивление. Оба представителя девятнадцатого века даже сняли свои котелки, чтобы свободней орудовать в затылках. От яхты они не могли оторвать глаз.
     Джад обратился к жене, Зите и Сэму:
     - Дайте мне всю драгоценную бижутерию, какая у вас есть. Нет, дорогая, - сказал он жене, - только не обручальное. - Поглядев на Зиту и Сэма, Джад добавил: - Если у вас есть вещи, представляющие для вас ценность как память, то их оставьте себе.
     - Не имеет значения. Мы получим их назад при следующем же прыжке сквозь время, - сказала Зита. Она сняла с шеи золотую цепочку, а вторую - с коленки.
     - А прыжок может состояться в любую минуту, - добавила Дот, снимая с пальца кольцо с драгоценными камушками.
     Сэм, прибегнув к сливочному маслу, с некоторым трудом снял с пальца кольцо с печаткой. Ему подарила его мать на восемнадцатый день рождения. Но Сэм понял, что затеял Джад. Есл