казав
щель в верхних зубах, через которую он умел свистеть так громко, как я ни от
кого не слышал. - Надеюсь, это не очередная мерзкая видеозапись?
   - Да нет. Я прошлой ночью  записал  концерт,  и  мы  думали  его  сегодня
посмотреть... то есть если ты сейчас ничего смотреть не будешь...
   - Опера старых лошадей? - Папа сделал большой глоток из банки.  -  Помню,
смотрел я одну в тот вечер, когда сделал предложение  твоей  матери.  Ладно,
смотрите. Она не стала лучше с тех пор, как  я  ее  видел  первый  раз.  Да,
ностальгия теперь уже не такая, как бывало раньше.
   Он встал, и крошки дождем посыпались на ковер.
   -  Рисковый  ты  человек,  -  сказал  я.  -  Мать  озвереет  полностью  и
окончательно, когда увидит этот бардак. Папа скорчил гримасу:
   - А мне ничего не грозит. Я это на вас свалю.
   Он прошелся по  толстому  ковру,  который  мама  чистила  каждый  день  с
религиозной ревностностью, и поставил пустую банку на подоконник.
   - Эй, Ник-Ник! - позвал мой пятнадцатилетний братец от дверей, размахивая
портфелем. - Денежка есть?
   - Нет, если  собираешься  потратить  ее  на  глупости  вроде  словарей  и
учебников.
   - Не. Роббо продает пару своих сидишников.
   - Слава Богу. А то тебе давно уже пора начать тратить молодость впустую.
   - Ты своего брата не слушай, - сказал папа. - Он кончит либо миллионером,
либо...
   - В ТЮРЬМЕ! - договорили мы хором старую поговорку Атенов.
   - Есть у меня немного мелочи в жестянке. Не в той, что в виде гроба, а  в
той, что в виде голой женщины, - так  что  глаза  закрой,  когда  будешь  ее
трясти. Джон отдал честь:
   - Спасибо, Ник-Ник! Ты у нас герой. Образ моего брата, стоящего  в  двери
со счастливо сияющими  глазами,  с  широкой  улыбкой  на  веснушчатом  лице,
застрял у меня мозгу навечно. Я в последний раз видел его живым.
   Он побежал наверх, тяжело топая.  Я  слышал,  как  открылась  дверь  моей
комнаты, потом шаги прошли к столу возле кровати. Пауза.
   Он считал деньги. Ни на пенни больше, чем нужно, он  не  взял  бы.  Потом
шаги прозвучали к площадке и к его комнате. И все.
   - Не надо бы  тебе  так  разбрасываться  заработанными,  Ник,  -  покачал
головой папа, улыбнувшись и показав дырку между  зубами.  -  Мы  ему  выдаем
карманные.
   - Знаю, но он их тратит на ерунду вроде учебников по истории.
   Папа взял из буфета молоток и шутливо ткнул им в мою сторону.
   - Я узнаю, сколько Джон за них  заплатил,  и  в  понедельник  верну  тебе
деньги. Ладно, смотрите концерт, у меня наверху есть работа.
   Помахивая молотком, он вышел из комнаты.  Я  принялся  искать  кассету  в
ящике. Как всегда, я не позаботился наклеить на  нее  этикетку,  и  пришлось
пять минут ругаться и запускать не те, пока нашлась та, которую я искал.
   Пока я с ними возился, вошла мама с подносом, где был нарезанный пирог  и
чай - часть субботнего ритуала. В своем тренировочном, с  черными  короткими
волосами, она выглядела на десять лет моложе, чем была. Через минуту она уже
рассмешила Стива, ведя с ним беседу.
   - Я все говорю Нику, что он должен найти себе приличную работу  в  офисе,
вроде твоей, Стив.
   - Мне кажется, ему нравится, что он делает, миссис Атен.
   - Джуди.
   - Извините... Джуди. Ему за столом не усидеть.
   - Надеюсь только, что полиция никогда не будет следить за его грузовиком.
Про мистера Каровски ходит столько слухов, что хватило бы утопить линкор.
   Папа наверху начал  свою  ежедневную  работу.  Стук.  Стук.  Стук.  Будто
забивал гвозди в кирпичную стену.
   А мама весело болтала, перекрывая шум  и  подкладывая  еще  куски  пирога
Стиву, который никогда не умел сказать ?нет?.
   - Нашел! - сказал я, видя, как по экрану понеслись розовые лучи лазеров.
   - Ладно, я вас оставляю. У меня все равно  еще  вагон  глажки.  Если  вам
что-нибудь будет надо, я в кухне.
   Она вышла, что-то про себя напевая.
   Когда я встал, то заметил пустую банку, которую оставил папа. Слава Богу,
мама ее не видела, а то отца ждала бы хорошая головомойка. Я  смял  банку  и
отправил ее в ведро.
   Стук молотка наверху прекратился. И вдруг что-то показалось мне странным.
Никогда, никогда за те семнадцать лет, что я живу на этой планете, не  видел
я, чтобы папа пил пиво днем.
   - Кажется, отличный концерт, Ник.
   Так и было. Я сел смотреть и начисто забыл про банку из-под пива.
 
Глава четвертая 
Жизнь - гадство 
 
   Стив нас выставил рано.
   Согласитесь сами, что 8.30 - негуманно рано  для  воскресного  утра.  Его
отец возвращался где-то в полдень, так что ему еще предстояло прибрать  дом,
чтобы не казалось, будто в дверь вломился  полный  автобус  поддатых  ребят.
Что, в общем, соответствовало действительности.
   Девушки, на появление которых мы надеялись, не пришли. Так что мы  просто
сильнее накачались и стали в шутку кидать друг друга через мебель.
   Мы трое перепрыгнули через заднюю стену сада Стива  и  рванули  по  полям
прямиком, оставив его делать  с  домом,  что  может,  и  в  тринадцатый  раз
повторять:
   - Мой старик меня убьет, когда приедет!
   Солнце уже пригревало шею, и мы брели по пустым лугам. Во рту будто  жаба
сдохла от водянки, и ее похоронили под языком.
   Когда мы дошли до города, остальные свернули каждый к себе, оставив  меня
пахать последнюю милю по густой траве. Мысли, которые мне удавалось  собрать
вместе, в основном вертелись насчет того, как лучше насолить Тагу Слэттеру.
   Я никого не видел, ничего не слышал. В  такое  воскресное  весеннее  утро
девять десятых населения нежатся в постели.
   Я перелез через заднюю изгородь нашего сада, распугав взлетевших размытым
облачком птиц. На пути к входной двери  я  посмотрел  на  свой  пикап.  Пока
чистый. Слэттер пока не решил повторить.
   Папиной машины на дорожке не было. Ничего в этом необычного тоже не было.
Иногда он по воскресеньям ездил в город за газетами. Мама, наверное,  еще  в
кровати. Субботними вечерами она смотрела у себя  в  спальне  старые  фильмы
ужасов почти до утра - и потом спала до ленча.
   - ПРИВЕТ, НАРОДЫ! Я ВЕРНУЛСЯ! Это был мой  обычный  приветственный  клич,
который действовал всем на нервы, как наждак.
   Но обычного ?Заткнись, дан людям поспать!? не послышалось. В это утро они
спали как убитые. Я пошел на кухню.
   - Эй, кони!
   Я повторил это снова, отодвигая кучу накрошенного хлеба на край  стола  и
зацепив перевернутую масленку.
   Если это папа такое устроил, то он затеял опасную игру.  Мама  взбесится.
Да и он вроде в нормальном состоянии такого не делает.
   Если подумать,  я  вообще  НИКОГДА  такого  не  видел.  Он  съедает  свои
кукурузные хлопья, потом моет тарелку и  ставит  ее  в  буфет.  Единственный
другой подозреваемый - это...
   - Джон! Ты уже покойник! Быстрее все это прибери, пока мама не увидела!
   Тишина. Боже ты мой... может быть, под личиной любящего домашние  задания
и дисциплину пятнадцатилетнего мальчика все-таки скрывался бунтовщик.
   Через пять минут я бросил в раковину пустую тарелку и, все еще  дожевывая
хороший глоток хлопьев, поднялся наверх.
   Там было чисто и тихо.
   Я переоделся в свои повседневные джинсы. Потом решил  разбудить  Джона  и
довести до его сознания тот факт, что если он хочет  дожить  до  ленча,  ему
надо побыстрее прибрать бардак в кухне. Я толкнул дверь.
   И увидел такое, от чего у меня дыхание перехватило. Комнаты  моего  брата
более не существовало.
   Нет, четыре стены были на месте, и окно тоже. Но  того  барахла,  которое
образовывало спальню брата, не было.
   Кровать  исчезла.  Шкафы,  мебель  и  плакаты  с  греческими  храмами   и
египетскими статуями исчезли вместе с ней.  Вместо  всего  этого,  почти  до
лампочки в потолке, стояла пирамида.
   Я остановился и громко захохотал. Действительно захохотал.
   Того, что я видел, не могло быть. Я снова рассмеялся. Но на  этот  раз  -
деланно. И начал чувствовать холод, будто меня медленно погружали  в  горное
озеро.
   Кто-то здесь побывал, забрал мебель  и  потом  расколотил  все  имущество
моего брата. Потому что пирамида была составлена из книг, компьютерных  игр,
детских игрушек, сувениров, комиксов... Все, что  когда-либо  Джону  дарили,
что он собирал, на что копил, что покупал. Словом, все. Господи ты мой Боже.
Этот гад... Слэттер.
   Пока я стоял, перед моим мысленным взором  проносились  картины.  Слэттер
заглядывает в окно  комнаты,  синие  перья-татуировки  по  краям  его  глаз,
обезьянью рожу  перерезает  трещина  мерзкой  улыбки.  Потом  он  влезает  и
разносит все в клочья.
   Это сделал Таг Слэттер - по-другому быть не могло. Но  что  он  сделал  с
мебелью, с кроватью? И где мой брат? Он же здесь спал.
   Я увидел. Но здоровенный шмат моего существа в это верить отказывался.
   Я не шевелился, только смотрел. В груди болело, и  звук  дыхания  казался
странным мне самому.
   Этот гад поработал тщательно. Куда, куда тщательнее,  чем  когда  измазал
мой пикап продуктом из собственной задницы.
   Книги были не просто порваны пополам. Каждую страницу разорвали на клочки
не больше почтовой марки. Компьютер Джона - он в нем души не  чаял,  пылинки
сдувал - был разбит на куски не больше моего ногтя.
   Качая головой, сбитый с толку, я начал разбирать  пирамиду,  рассматривая
осколки компьютерных игр и обрывки драгоценных исторических книг Джона.  Вот
его видеозаписи о первом человеке на Луне. Когда я их тронул, они  свалились
с пирамиды, открывая другие сокровища Джона. Копилка в  виде  бюста  пирата,
еще компьютерные игры. Порванная маска. Модель автомобиля...
   Мои пальцы остановились над маской.
   У Джона никогда не было маски.
   Но вот - маска в натуральную величину.  Глаза  полуоткрыты.  Волосы,  как
настоящие. Нос...
   Я запустил руку в пирамиду  и  потащил  маску.  Она  не  поддалась.  Была
прицеплена к чему-то твердому.
   Пока я тянул, кто-то толкнул комнату. Она  завертелась  так  быстро,  что
мелькание окна слилось в полосу. Только маска оставалась в фокусе.
   Сделанная из чего-то вроде серой резины, она была  разорвана  от  рта  до
уха, щека вскрыта, как конверт, обнажив ряд зубов, измазанных красным. Глаза
отражали сияющий в комнате свет,  и  казалось,  что  они  очень  живые.  Или
когда-то были.
   Я помню, что смотрел на это и видел маску.
   Но помню, что сам я кричал:
   - Джон! Джон! Джон!
   Потом я оказался на улице. Горло жгло, будто я хватил хлорки. Я  все  еще
кричал - только теперь звал на помощь.
   Как во сне - кричишь, и никто тебя не слышит.
   Лаун-авеню была пуста. Тихо шелестели на утреннем ветру  деревья  -  а  я
стоял и орал этому миру с окаменевшими ушами, что мой брат лежит  у  себя  в
комнате мертвый и его лицо разорвано пополам.
 
Глава пятая 
Я иду убивать Слэттера 
 
   - Куда мы идем, Стив?
   Мы шагали по Торн-роуд. Церковь  Христа,  сияющая  белым,  как  кость  на
солнце, резала глаза. Над головой черными хлопьями кружили грачи.  Светофоры
на перекрестках перемигивались красным, желтым, зеленым. Машин на улицах  не
было.
   - Стив, куда мы?
   Слова жгли пересохшее горло.
   Стив шагал рядом. Раньше я не видал у него такого лица. У одного парня  в
школе отца перерезало пополам на фабрике - так вот у него такое  лицо  было.
Без выражения, будто вырезанное из бетона. Только из глаз сочилась боль.
   - Стив!
   Он смотрел вперед. Не знаю, то ли он меня не слушал, то ли мое  сорванное
горло не могло издать ни звука.
   Отчего я шел рядом со Стивом? В город - это точно. Но зачем? Донкастер  в
воскресенье утром - это город-призрак.
   А Стив - почему у него такой вид? Может, его отец заснул  за  рулем  и...
блин, отчего у меня мозги не работают? Будто из них кусок  выпал  -  тот,  в
котором память.
   Господи, я наверняка побывал в жуткой драке? И кто же мне так дал, что  я
сейчас вроде ходячего мертвеца? Кто-то вроде Слэттера?
   СЛЭТТЕР!
   Голова взорвалась памятью.
   Сегодня утром - через нашу изгородь. Накрошенный хлеб на  кухне,  комната
Джона, пирамида.
   Я дернул Стива за рукав, разворачивая лицом к себе.
   - Стив! Слэттер убил Джона! Я сегодня вернулся, зашел в его комнату  и...
и нашел Джона. Он ему разорвал лицо! Он убил Джона, Стив, убил!
   Стив посмотрел на меня, но каменное выражение его лица не  изменилось.  И
заговорил он очень тихо:
   - Ник, разве ты не помнишь? Ты прибежал ко мне домой.  Ты  мне  рассказал
про Джона.
   Он пошел было дальше, но я снова схватил его за руку.
   - Слэттер мне за это заплатит. Я с него шкуру спущу! Я сделаю с  ним  то,
что он сделал с Джоном!
   Стив покачал головой.
   - Стив, тебе не надо мне помогать. Я сам справлюсь. Я убью Слэттера. Джон
будет... - Слова застряли у меня в горле, я с воплем ударил по  стене.  -  Я
его найду, гада! Мне плевать, если... Слэттер! СЛЭТТЕР!
   Потом снова был провал. Я опомнился, когда Стив держал меня за плечи.  Он
долгих десять секунд глядел мне в лицо, а потом сказал такое, что меня  чуть
не сшибло с ног.
   - Ник, это был не Слэттер.
   - Нет, это Слэттер! Он хочет  меня  уничтожить.  Сначала  машину,  теперь
Джона! Я ему...
   - Ник, слушай! Это был не Слэттер. Стой спокойно! Нет, не  пущу!  Слушай,
тебе говорю! Слэттер не убивал Джона!
   - Слэттер, больше некому!
   - Нет.
   - Если не Слэттер, тогда кто?
   - Я думаю... - Он пресекся, замотал головой. - Ник, я не знаю, не знаю!
   Я оттолкнул его прочь и зашагал туда, где жил Слэттер, готовый на все.
   Стив пошел за мной, переходя на рысь, чтобы не  отстать.  Мы  свернули  с
Торн-роуд к рядам построенных  террасами  домов,  заполнявших  часть  города
победнее.
   - Ник, погоди! Дай мне пять минут на объяснение!
   - Не надо. Слэттер уже труп. И покончим с этим.
   Впереди на улице женщина провожала дочку в воскресную школу.  Застегивала
на ней пальто и целовала в губы.
   - Стив, отстань! Пусти!
   Он вцепился в воротник моей куртки, и единственным способом его стряхнуть
было ударить в лицо. И я был готов это сделать. И протолкнуться мимо мамаши,
целующей дочку. Единственное, что меня  сейчас  трогало,  -  жгучее  желание
окропить руки кровью Слэттера.
   - Ник, ради Бога, остановись и послушай!
   - Пусти!
   - Слушай! - Стив говорил медленно, стараясь протолкнуть свои слова мне  в
мозги. - Слушай, что я скажу. Это не Слэттер убил Джона.  Слэттер  близко  к
твоему дому не подходил. На самом деле Слэттер почти наверняка уже мертв.
   Вот это до меня дошло. Я пялился на Стива, слушая  шум  крови  у  себя  в
ушах.
   - Мертв? Какого черта это Слэттер мертв?
   - Ник, что-то произошло. Что-то жуткое, безумное. Я не  знаю...  не  могу
это сказать.
   - Ты что, поехал или что?
   Я вывернулся из рук Стива и стоял, глядя на него упор.
   - Ник, люди обезумели. Все, как один! Они просто на фиг съехали с катушек
ко всем чертям!
   - Мне сейчас не до этого. Так что проваливай к такой матери от меня.
   - Да не верь ты мне на слово! Посмотри!
   Стив мотнул головой в сторону женщины, целующей ребенка.
   Я посмотрел и на этот раз увидел все, как было. Она не целовала  девочку.
Она жрала ее лицо.
 
Глава шестая 
Звук истребления 
 
   - Этот шум начался утром. Ник, когда ты ушел. Я вышел -  и  услышал,  как
люди убивают друг друга.
   Пока мы шли по пустой улице, Стив мне рассказал, что с ним было.
   - Они не дрались. Люди разбились на  две  группы.  Одни  убивали.  Других
убивали.
   - Почему они на нас напали? Ты видел, кто они? Он кивнул, неотрывно глядя
перед собой.
   - Копы, - сказал я. - Почему когда они нужны, так ни одного нет?
   - У меня сосед коп. Сержант из городского участка.
   - И он ничего не мог сделать?
   - Мог, и много, - кивнул Стив. - Он убивал своих детей.
   - И никто не пытался это прекратить?
   Стив пожал плечами.
   - А ты что сделал?
   - Я? - Стив глянул на меня в упор. - Я удрал. Именно так. Ник.  Я  жалкий
трус. Я бежал и тут вижу, как ты идешь по улице к моему дому. Старик,  ты  в
этом не участвовал. Я подумал, что ты из них...
   - Господи! Я должен найти родителей. Им надо сказать.
   - Не надо, Ник. Вряд ли это удачная мысль.
   - Почему, ради всего святого? Им надо рассказать о Джоне. Я не знаю,  где
они. Я не знаю, не напали ли на них. Или... вообще...
   - Ник, я не думаю, что с ними что-нибудь случилось. И не тревожься насчет
их поисков. Если то, что я думаю, правда, они тебя сами будут искать.
   - Что ты хочешь сказать?
   - Ник, мир вокруг нас обезумел. Но в этом безумии есть система.
   - Какая система? - Я все еще был оглушен, не мог взять все это в  голову.
- Что ты несешь?
   - Вспомни, что вчера было. Там, на торговой улице.
   - Пацана убили.
   - Кто убил?
   - Его мать...
   Мой мозг пытался обработать  данные,  но  я  не  мог.  Сплошное  безумие.
Бессмысленные образы неслись перед глазами. Джон, похороненный  в  пирамиде.
Девочка возле  Церкви  Христа.  Ее  собственная  мать,  глодающая  ее  лицо.
Опустевшие дороги. Центр города. Такой тихий, что слышна  перекличка  грачей
над головой.
   Теперь мы уже не знали, куда идем. Может, мы просто  инстинктивно  искали
какие-нибудь признаки  нормы.  Это  же  был  город,  который  мы  оба  знали
семнадцать лет. Знали кажцую лавку, улицу и переулок. И сегодня у  него  был
очень нормальный вид. Нет отбросов на улицах. Машины аккуратно  припаркованы
у тротуара. Только людей нет.
   Мы прошли мимо кафе, где гудел  вентилятор.  Нормальный,  красивый  звук.
Даже запах теплого масла и лука от предыдущего вечера.
   - Что случилось, Стив? Отчего это люди такое делают?
   Он пожал плечами, не глядя на меня.
   - Ты сказал, что думаешь, будто родители убивают своих детей.
   - Главным образом.
   - Когда я сказал, что хочу найти родителей... Ты сказал,  не  беспокойся.
Что они наверняка сами меня найдут. Что ты имел в виду?
   - Что я имел в виду. Ник? Я имел в  виду,  что  видел  матерей  и  отцов,
обычных людей, которых знал всю жизнь, и эти люди убивали своих детей. Рвали
их на части. И я это видел. А зачем и почему они так делали - видит  Бог,  я
не знаю.
   Подозрение взорвалось у меня в голове динамитом.
   - Ты думаешь, это мои родители убили Джона?
   - Я думаю... блин, а ну-ка глянь туда!
   Я посмотрел туда, куда уставился он.
   На Хай-стрит были люди. В данный момент они ничего не делали.
   Ничего - только наблюдали за нами. Нас разделяла  почти  сотня  ярдов,  и
потому я не испугался. Физически в них ничего страшного не было.  Группа  из
тридцати или более прихожан, собравшихся на внеочередное собрание.  Детей  с
ними не было.
   Старшие вам скажут, что проведенное в ночных клубах время ничему не учит.
Это не так. Вот чему оно учит: начинаешь понимать язык тела. А в  семнадцать
лет умение понимать язык тела может уберечь целостность вашей  морды.  Когда
кто-то к тебе идет, ты уже инстинктивно понимаешь, то ли ты ему до лампочки,
то ли он хочет поздороваться, то ли полезть в драку.
   Когда группа жителей Донкастера повернулась к нам, по ним прошла рябь.  И
отчетливо, как будто это было  написано,  я  прочел  эту  враждебность  -  и
намерения.
   - Сейчас они пойдут на нас, - сказал я.
   Стив кивнул.
   - Оттуда им нас не достать. Ладно, пойдем.
   Мы повернулись.
   Откуда взялись эти, я не знаю.  Наверное,  просочились  из  переулков.  В
десяти ярдах нам перегородили дорогу с дюжину мужчин и  женщин  возраста  от
двадцати до  восьмидесяти  с  хвостиком  -  какой-то  старикан  со  слуховым
аппаратом и тросточкой. В нормальной ситуации эта  группа  не  привлекла  бы
внимания.
   Но в их глазах читалось иное.
   Они горели ненавистью. Лицевые мышцы этих людей напряглись, натянув глаза
и губы. То, что изменилось у них в  головах,  вызвало  изменения  на  лицах.
Такого выражения лица никто на этой планете до сих пор не видел.
   - Беги, Ник! Беги!
   Люди перед нами не двигались.  Но  ощущалось  нарастающее  напряжение  их
сведенных мышц. Постепенно у них стали приподниматься плечи.
   Меня толкнули в бок:
   - Ник, проснись! Беги!