- Я вижу. Да, наверное, так и  есть.  Салсбери  начал  копаться  в  своем
кейсе.
   - У меня есть и другие примеры.
   Одним из  них  оказалось  предложение  о  подписке,  которое  опубликовал
незадолго до Рождества несколько лет  назад  "Плейбой".  На  правой  стороне
Плеймент Лив Линдленд, соблазнительная блондинка, стояла на коленях на белом
ковре.  Левую  страницу  разворота  занимал  огромный  ореховый  венок.  Она
завязывала вверху его красный бант.
   Во время одного  теста,  объяснял  Салсбери,  сто  человек  испытуемых  в
течение часа рассматривали различные рекламы.  Сотни  две,  включая  и  эту.
Затем  их  попросили  перечислить  десять  наиболее  запомнившихся   реклам.
Восемьдесят пять процентов назвали  рекламу  "Плейбоя".  Описывая  ее,  все,
кроме двух человек, упомянули венок. Только  пятеро  из  них  вспомнили  про
девушку. При дальнейших расспросах они затруднялись сказать,  блондинка  она
или брюнетка, а, может быть, рыжая. Они запомнили, что у нее открыта  грудь,
но не могли сказать наверняка, раздета ли она полностью и есть ли у  нее  на
голове шляпа. (Она была без шляпы и совершенно голая.) Описание венка  ни  у
кого не вызвало затруднений, потому что он запал в подсознание.
   - Ты понимаешь, почему? - спросил Салсбери. - В этом "ореховом венке", на
самом деле, нет орехов. Он состоит из предметов, которые похожи  на  головки
пениса и вагинальные щели.
   Будучи не в силах что-либо сказать, Даусон просматривал другие  рекламные
снимки, но уже не просил Салсбери растолковать их. Наконец он произнес:
   - Сигареты "Кэмел",  "Сигрэмз",  "Спрайт",  "Бакарди  Рум"...  Почти  все
известные фирмы используют такую рекламу для продажи своих товаров.
   - А почему бы нет? Это вполне законно. Если конкуренты используют ее,  то
какой же выбор остается даже самым  высокоморальным  компаниям?  Нужно  быть
конкурентоспособным. Короче говоря, здесь нет отдельных злоумышленников. Вся
система порочна.
   Даусон вернулся к себе за стол, на  его  лице  отражались  противоречивые
чувства. Можно было заметить, что ему  не  по  вкусу  все  эти  разговоры  о
"системе в целом", но он,  тем  не  менее,  шокирован  увиденным.  Он  также
пытался сообразить, какую пользу можно извлечь из всего, что  он  узнал.  Он
жил и действовал с уверенностью в том, что сам Господь  Бог  захотел,  чтобы
именно он руководил этой приносящей огромные доходы компанией. И он убежден,
что Господь поможет  ему  во  всем  разобраться.  Хотя  такая  реклама  была
довольно подлой штукой, может быть, даже аморальной, все-таки здесь был один
момент, который мог бы ему помочь в  исполнении  предначертанной  миссии.  А
видел он свою миссию в том, чтобы копить богатство  для  Бога.  Когда  он  и
Джулия умрут, то все их имущество перейдет церкви.
   Салсбери вернулся на  свое  место.  Беспорядочно  разбросанные  по  столу
журнальные странички были похожи на коллекцию порнографических картинок. Все
это выглядело так, словно он специально хотел  возбудить  Даусона.  Выходило
глупо, он был несколько смущен этим.
   - Ты убедил меня в том, что масса  творческих  усилий  и  денег  идет  на
рекламу,  воздействующую  на  подсознание,  -  сказал  Даусон.  -  Очевидно,
существует общепризнанная теория о том, что  именно  сексуальная  стимуляция
подсознания способствует продаже товаров. Но  так  ли  это  на  самом  деле?
Оправданы ли такие большие расходы?
   - Несомненно!  Психологические  исследования  доказали,  что  большинство
американцев  реагируют  на  сексуальную  стимуляцию  появлением  тревоги   и
напряжения в подсознании. Таким образом, когда во время телерекламы  содовой
демонстрируется пара,  занимающаяся  любовью,  то  подсознание  телезрителей
начинает закипать беспокойством - и это формирует  уравнение  мотивации.  По
одну сторону от знака равенства находится тревога и  напряжение.  Для  того,
чтобы  составить  уравнение  и  избавиться  от  этих  неприятных   ощущений,
телезритель покупает  товар:  бутылку  или  целый  ящик  содовой.  Уравнение
написано, затем классная доска вытирается.
   Даусон был удивлен.
   - Следовательно, он покупает товар, так как думает, что это  поможет  ему
улучшить сексуальные отношения?
   - Совсем наоборот, - сказал Салсбери. - Он покупает его, для  того  чтобы
избавиться от секса. Реклама возбуждает его желание на уровне подсознания, и
путем покупки товара он может удовлетворить свое желание, не боясь  получить
отказ,  не  опасаясь  импотенции,  или   унижения,   или   каких-то   других
неприятностей, которые могут возникнуть  при  общении  с  женщиной.  А  если
телезритель - женщина, то  она  покупает  товар,  чтобы  удовлетворить  свое
желание, не подвергаясь всякого рода опасностям,  возможным  при  общении  с
мужчиной. Большинство мужчин и женщин легко  освобождается  от  сексуального
желания, если товар имеет оральный аспект. Например, еда и питье.
   - Или сигареты, - сказал Даусон. - Может ли это объяснить тот  факт,  что
многие люди испытывают затруднения при отказе от курения?
   - Никотин является наркотиком, - заметил Салсбери.  -  Но  без  сомнения,
сублимированная реклама сигарет укрепляет эту привычку у многих людей.
   Почесывая свой квадратный подбородок, Даусон сказал:
   - Если это так эффективно, то почему я до сих пор не закурил? Ведь  я  же
видел такую рекламу.
   - Наука еще не достигла столь высокого уровня, - сказал Салсбери. -  Если
ты считаешь, что курить отвратительно, если ты решил никогда не  курить,  то
реклама не сможет изменить твое отношение. С другой стороны, если ты молод и
только  собираешься  начать  курить,  если  у  тебя  нет  достаточно   четко
сформировавшегося мнения об этой привычке, то реклама может оказать на  тебя
влияние. Или если раньше ты был заядлым курильщиком, но подавил в  себе  эту
привычку, реклама может убедить  тебя  снова  возобновить  курение.  Реклама
также может воздействовать на тех, кто не имеет достаточно  ярко  выраженных
склонностей. Например, если ты не пьешь джин или вообще не любишь  спиртное,
то реклама "Гилбейз джина" не заставит тебя бежать за  бутылкой.  Но  в  том
случае, если ты пьешь и если любишь джин, но не задумываешься о  том,  какой
сорт выбрать, то реклама заставит тебя отдавать  предпочтение  определенному
сорту. Они работают, Леонард. При помощи  рекламы  через  внушение  ежегодно
продаются товары на миллионы долларов, большинство из которых  никто  бы  не
стал покупать, если бы не реклама. Даусон спросил:
   -  Ты  занимался  сублимированным  восприятием  последние  десять  лет  в
Коннектикуте?
   - Да.
   - Совершенствуя науку?
   - Да, верно.
   - Пентагон видит в этом своего рода оружие?
   - Определенно. А ты этого разве не видишь? Тихо, с  почтением  в  голосе,
Даусон сказал:
   - Если ты развивал науку.., ты говоришь о тотальном контроле  над  умами.
Не просто о модификации поведения, а именно о полном жестком контроле.
   Какое-то мгновение оба они молчали.
   - Что бы ты там ни открыл, - сказал Даусон, - ясно, что ты хочешь  утаить
это  от  Департамента  обороны.   Такие   действия   могут   расценить   как
государственное преступление.
   - Меня это не волнует, - резко сказал Салсбери. -  С  твоими  деньгами  и
моими знаниями нам не нужен ни Департамент  обороны,  ни  любой  другой.  Мы
вдвоем гораздо сильнее, чем все правительства в мире вместе взятые.
   Даусон не мог скрыть волнения.
   - Что это значит? Что ты задумал?
   Салсбери подошел у, окну и смотрел, как снег тихо падает на город. У него
было  такое  ощущение,  как  будто  он  схватил  рукой   оголенный   провод.
Электрический ток пронзил его. Дрожа как в лихорадке, почти готовый поверить
в то, что падающие хлопья - это искры, летящие от него,  захваченный  вихрем
почти божественной власти, он поведал Даусону о своем открытии и о той роли,
которую мог бы сыграть Даусон согласно его сценарию всеобщего завоевания.
   Через полчаса, когда Огден закончил говорить, Даусон, который  никогда  и
нигде, кроме церкви, не выглядел смиренным, произнес:
   - Боже мой. - Он уставился на Салсбери  так,  как  благочестивый  католик
глазел, должно быть, на видение о Фатиме. - Огден, мы оба  собираемся  стать
хозяевами Земли? - Его лицо исказила совершенно неестественная улыбка.

Глава 3

Суббота. 13 августа 1977 года

   В одной из спален на втором этаже дома Эдисона Пол Эннендейл расставил на
туалетном столике свои принадлежности для бритья.  Слева  направо:  жестяная
мыльница с мылом, стаканчик с  помазком,  станок  для  безопасной  бритвы  в
пластиковом футляре, коробочка с  лезвиями,  кровоостанавливающий  карандаш,
флакон с освежителем кожи  и  флакон  с  лосьоном  после  бритья.  Все  семь
предметов  были  расставлены  в  таком  идеальном  порядке,  что  напоминали
какой-то рекламный плакат о том, как повседневные предметы входят  в  жизнь,
маршируя, словно солдаты.
   Пол отвернулся от туалетного столика и подошел к одному из больших  окон.
Вдалеке  за  равниной  поднимались  горы,  могучие  и  зеленые,  испещренные
фиолетовыми тенями  от  проплывавших  облаков.  Ближайшие  гребни,  поросшие
соснами, иногда уступавшими место вязам и лугам, плавно понижались в сторону
города. На дальнем конце  Мейн-стрит  березы  дрожали  от  летнего  ветерка.
Мужчины  в  рубашках  с  короткими  рукавами  и  женщины  в  легких  платьях
прогуливались по тротуару. Крыша веранды и вывеска магазина находились прямо
под окном Пола.
   Взгляд его перестал скользить по далеким горам, и в  оконном  стекле  Пол
увидел собственное отражение. При росте пять футов десять дюймов и весе  сто
пятьдесят фунтов он не казался ни высоким, ни низким, ни толстым, ни тонким.
Иногда он выглядел старше своих тридцати восьми лет, а иногда - моложе.  Его
пушистые, чуть вьющиеся светло-каштановые волосы лежали свободно, но не были
чересчур длинными. Подобная прическа была, скорее,  юношеской,  но  ему  она
очень шла.
   Глаза у него были  такими  синими,  что  казались  осколками  зеркала,  в
котором отражалось ясное небо. Но  в  их  глубине  таилось  выражение  боли,
свидетельствовавшее о потерях и  чаще  возникающее  у  людей  более  зрелого
возраста. У него было узкое, даже аристократическое, но  лишенное  выражения
высокомерия лицо, черты которого смягчал темный загар. Это был тип человека,
который одинаково легко чувствует себя и в элегантной гостиной, и в портовом
кабачке.
   Пол был в голубой рабочей рубашке, голубых джинсах и  черных  ботинках  с
тупыми носами. И все же, несмотря на джинсы, в его одежде проглядывала некая
официальность. Он носил ее так, как  иные  мужчины  не  умеют  носить  фрак.
Рукава рубашки были аккуратно закатаны и отутюжены. Распахнутый воротник так
туго накрахмален, словно только что из прачечной. Серебряная пряжка на ремне
тщательно отполирована. И рубашка, и джинсы производили  впечатление  сшитых
на заказ. Ботинки на низком каблуке сверкали, старательно вычищенные.
   Он всегда отличался почти болезненной аккуратностью.  И  сколько  помнил,
друзья постоянно дразнили его по этому поводу.  Еще  мальчиком  он  содержал
коробку с игрушками в большем порядке, чем его мать шкафы и буфеты.
   Три с половиной года назад, когда умерла Энни и он остался один с детьми,
его потребность в порядке и чистоте переросла в своего рода манию. Как-то  в
среду днем, через десять месяцев после похорон,  поймав  себя  на  том,  что
прибирается в своем кабинете в ветеринарной лечебнице, наверно,  семнадцатый
раз за два часа, он осознал, что его страсть к чистоте может превратиться  в
отказ от жизни  и  особенно  от  печальных  переживаний.  Один-одинешенек  в
клинике, стоя перед набором инструментов - пинцетов, скальпелей, шприцов,  -
он заплакал впервые с того момента, как узнал  о  смерти  Энни.  Руководимый
неверным убеждением, что нельзя предаваться горю в  присутствии  детей,  что
необходимо показывать им  пример  выдержки,  он  никогда  не  позволял  себе
отдаться во власть тех сильных чувств, которые вызвала в нем смерть жены.  И
вот теперь он рыдал, содрогаясь и свирепея  от  бессилия  перед  жестокостью
происшедшего.  Он  редко  употреблял  крепкие  слова,  но  сейчас  он  грубо
бранился, проклиная Бога, вселенную, жизнь - и самого себя. После этого  его
страсть к чистоте и аккуратности перестала быть неврозом, снова стала  одной
из черт его характера, раздражая одних и очаровывая других людей.
   Кто-то постучался в дверь спальни.
   Он отвернулся от окна.
   - Войдите. Дверь открыла Рай.
   - Уже семь часов, папочка. Пора ужинать.
   В потертых джинсах и белом свитерке с короткими рукавами, с  распущенными
по плечам темными волосами, она необычайно напоминала свою мать. Головку она
склонила набок, как частенько делала Энни, словно стараясь угадать, о чем он
думает.
   - А Марк готов?
   - Ах, - махнула она рукой, - он был готов еще час назад. Сидит в кухне  и
ждет - не дождется.
   - Тогда нам лучше  поспешить  вниз.  А  то,  зная  аппетит  Марка,  можно
предположить, что половину ужина он уже уничтожил.
   Пол направился к дверям, и она в восхищении отступила:
   - Ты так чудесно выглядишь, папочка!
   - Он улыбнулся ей и слегка  ущипнул  за  щечку.  Если  бы  ей  захотелось
сделать комплимент Марку, она сказала бы, что он - "суперкласс", но отцу она
хотела показать, что его она оценивает по взрослым  меркам,  поэтому  она  и
говорила с ним на взрослом языке.
   - Ты и впрямь так думаешь? - спросил он.
   - Дженни бы не устояла, - уверила она. Он скорчил гримасу.
   - Нет, правда, - подтвердила Рай.
   - Ас чего ты взяла, что мне есть дело до того, устоит передо мной  Дженни
или нет?
   Выражение ее лица означало, что ему пора перестать относиться к ней,  как
к маленькой девочке.
   - Когда Дженни приехала в  марте  из  Бостона,  вы  оба  были  совершенно
другими.
   - В каком смысле другими?
   - В таком, что вы были не такие, как обычно.  Целых  две  недели.  -  Она
добавила:
   - Когда ты приходил из ветлечебницы домой, то даже не заикнулся ни разу о
больных пуделях и сиамских кошках.
   - Ну, так это потому, что моими пациентами в эти две недели  были  только
слоны и жирафы.
   - Ах, папочка!
   - И беременная кенгуру. Рай присела на постель.
   - Ты собираешься сделать ей предложение?
   - Кенгуру?
   Она улыбнулась - отчасти шутке, а отчасти тому, как ловко он увиливал  от
вопроса.
   - Я как-то не уверена, что мне хочется заполучить в  мамочки  кенгуру,  -
заявила она. - Но  если  ребенок  твой,  ты  обязан,  как  честный  человек,
жениться на ней.
   - Клянусь, что к ребенку я не имею никакого отношения, - заверил он. -  У
меня нет романтической привязанности к кенгуру.
   - А к Дженни? - осведомилась она.
   - Нравится или не нравится мне Дженни, не главное, важное  другое  -  как
она относится ко мне.
   - Так ты не знаешь? - удивилась Рай. - Ну.., это могу узнать для  тебя  и
я.
   Поддразнивая ее, он спросил:
   - Ну, и как это тебе удастся?
   - Просто спрошу ее.
   - И выставишь меня в ее глазах этаким Майлзом  Стэндишем  ?
   - Ах, да нет же, - возразила  она.  -  Я  все  тонко  повыспрошу.  -  Она
соскочила с кровати и направилась к дверям. - Теперь Марк  уплел,  наверное,
уже три четверти ужина.
   - Рай?
   Она поглядела на него.
   - Тебе нравится Дженни? Она улыбнулась:
   - Да. Очень.

***

   Уже семь лет, с тех пор как Марку исполнилось два года, а Рай  -  четыре,
Эннендейлы проводили летний отпуск в горах над Черной речкой. Полу  хотелось
передать  детям  собственную  любовь  к  дикой  природе,   к   не   тронутым
цивилизацией местам. Четыре-шесть недель ежегодно он учил их жить в согласии
с природой, стараясь, чтобы они испытывали наслаждение и удовлетворение. Это
была увлекательная игра, и они каждый  раз  с  нетерпением  ждали  следующих
каникул.
   В тот год, когда умерла Энни, он едва не отменил путешествие. Сначала ему
казалось, что отправиться туда без нее значит сделать их  потерю  еще  более
явственной. Но Рай убедила его в обратном.
   - Все так, как будто мамочка  дома,  -  объясняла  она  ему.  -  Когда  я
перехожу из одной комнаты в другую, у меня такое чувство, что она там  лежит
такая же худенькая и бледная, как перед своим концом. Если мы  отправимся  в
поход к Черной речке, мне кажется, я и там  буду  представлять,  что  сейчас
встречу ее в лесу, но только в тех местах я буду вспоминать ее не  худенькой
и бледной. Когда мы ездили в Черную речку, она всегда бывала такая  красивая
и здоровая. И она всегда была такой счастливой, когда мы одни жили в лесу.
   Рай говорила так убедительно, что они поехали в отпуск как обычно, и  это
оказалось лучшим, что они могли сделать.
   Когда они с Энни и детьми приехали в  Черную  речку  в  первый  раз,  они
закупили все необходимое  в  универсальном  магазине  Эдисона.  Марк  и  Рай
влюбились в Сэма Эдисона моментально. Почти так же  быстро  попали  под  его
обаяние и Энни  с  Полом.  В  конце  своего  месячного  отпуска  они  дважды
спускались с гор, чтобы пообедать с Эдисоном,  а  когда  уезжали  домой,  то
обещали непременно писать. На следующий год Сэм убедил их,  что  не  следует
сразу после утомительного переезда из  Бостона  лезть  в  горы  и  разбивать
лагерь. Он настоял на том, чтобы они переночевали у него, а утром  двинулись
в путь. И эта остановка на ночь стала традиционным ритуалом в  их  ежегодном
путешествии. Последние два года Пол вместе с детьми  проводил  на  севере  у
Эдисона и рождественские праздники.
   С Дженни Эдисон Пол познакомился лишь в  прошлом  году.  Разумеется,  Сэм
непрестанно рассказывал о своей  дочери.  Она  жила  в  Колумбии  и  училась
музыке. На последнем курсе она  вышла  замуж  за  музыканта  и  переехала  в
Калифорнию, где он играл в  оркестре.  Но  через  семь  с  лишним  лет  брак
распался, и она возвратилась домой, чтобы собраться с мыслями и решить,  что
же делать дальше. Несмотря на то, что он страшно гордился своей дочерью, Сэм
никогда не показывал ее фотографий, не в его это было стиле. В прошлом году,
приехав в Черную речку и войдя в магазин Эдисона, где Дженни  в  тот  момент
продавала конфеты детям. Пол в первую минуту едва смог перевести дыхание.
   Все между ними произошло очень быстро.  Это  не  была  любовь  с  первого
взгляда. Это было что-то гораздо основательнее любви. Что-то  такое  важное,
что приходит раньше, чем начинает развиваться любовь. И хотя он был  уверен,
что у него никого не может быть после Энни,  он  почувствовал  инстинктивно,
интуитивно, что она создана для  него.  Дженни  тоже  ощутила  притяжение  -
властное, мгновенное - но почти бессознательное.
   Если бы он рассказал все это Рай, она тут же спросила бы:
   - Ну, и почему же вы тогда не поженились?
   Если бы все в жизни было так просто...

***

   После ужина, когда Сэм с детьми мыл посуду, Пол  и  Дженни  уединились  в
кабинете. Они вытянули ноги на старинной деревянной скамейке, и он обнял  ее
за плечи. Их беседа, которая была такой легкой и непринужденной  за  столом,
теперь не клеилась. Дженни было тяжело и неудобно под его  давившей  на  нее
рукой. Дважды он наклонился и слегка коснулся губами уголка ее рта,  но  она
оставалась холодной и безучастной. Он решил, что она опасается, как бы  Рай,
или Марк, или Сэм не  зашли  в  комнату  в  любую  минуту,  и  предложил  ей
прокатиться.
   - Я не знаю...
   Но он уже поднялся.
   - Пойдем. Свежий ночной воздух пойдет тебе на пользу.
   На улице было прохладно. Когда они садились в машину, она сказала:
   - Нужно было включить обогреватель.
   - Ни к чему, - отмахнулся он. - Лучше прижмись ко  мне  и  согрейся  моим
теплом. - Он улыбнулся ей. - Куда поедем?
   - Я знаю чудный маленький бар в Бексфорде.
   - Я думал, мы хотим уединиться.
   - В Бексфорде грипп не подцепишь, - сказала она.
   - Правда? Но это ведь всего в тридцати милях. Она пожала плечами.
   - Одна из загадок этого вируса.
   Он завел мотор и выехал н