ко не очень поверил, что  умным  тоже
нелегко живется.
   Кэти еще немного посидела. Убедилась, что все в порядке. И ушла.
   Дерек все посапывал. Томас остался за столом. Опять принялся за "стихи".
   Поработал-поработал, а потом подошел к  окну.  Капал  дождик.  По  стеклу
бежали струйки. Вечер кончался. Скоро - вслед за дождем - будет ночь.
   Томас прижал ладони к стеклу. Он мысленно устремился  в  серый  дождливый
вечер, в пустоту ночи, которая медленно подкрадывалась все ближе и ближе.
   Беда все еще там. Томас ее чувствует. Человек  -  и  не  человек.  Что-то
больше человека. Что-то очень плохое. Злючее-страшучее. Томас чувствовал  ее
все эти дни, но Бобби он уже не телевизил, потому  что  Беда  еще  далеко  и
Джулии пока ничего не грозит. Часто телевизить нельзя, а то  Беда  нагрянет.
Томас станет телевизить, а Бобби уже не поверит. И не сможет спасти Джулию.
   Больше всего Томас боялся, что Беда унесет Джулию в  Гиблое  Место.  Туда
попала мать Томаса, когда ему было  всего  два  годика.  Томас  ее  даже  не
помнит. А потом в Гиблое Место попал папа. И Томас остался вдвоем с Джулией.
   Гиблое Место - это не ад. Про рай и ад Томас знал. Рай - это где Бог. А в
аду главный - дьявол. Если рай и правда есть, то папа и мама  в  раю.  Лучше
попасть в рай. Там хорошо. В аду санитары недобрые.
   Но Гиблое Место - это не ад. Это Смерть. Ад - не очень хорошее  место,  а
Смерть - самое нехорошее. Ее и представить трудно. Смерть -  это  когда  все
прекращается, исчезает и время  останавливается.  Конец,  шабаш.  Как  такое
представить? Томас не может вообразить себе Смерть, никак не может.  А  чего
не можешь  вообразить,  того  просто  нет.  Томас  пытался  понять,  как  ее
представляют другие, - не получается. Он ведь глупый. И  он  вообразил  себе
такое место. Когда человек умирает, то говорят: "Его унесла Смерть". Вот как
отца, когда однажды ночью у него сердце пошло  на  приступ.  Но  раз  Смерть
уносит, то она ведь куда-то уносит. В  это  самое  Гиблое  Место.  Уносит  и
никогда уже не отпускает. Что там случается с людьми, Томас не знал.  Может,
ничего страшного. Но им не позволяют вернуться к тем, кого они любили, а это
уже страшно. Даже если их там вкусно кормят. Одни, наверно, попадают в  рай,
другие в ад; их ни из рая, ни из ада не выпускают. Значит, и рай и ад -  это
одно Гиблое Место, просто разные комнаты. А может, ни  рая,  ни  ада  нет  и
Гиблое Место - холодная черная пустота. Много-много пустоты. Попадешь туда -
а тех, кто оказался тут до тебя, в такой пустоте не найти.
   Этого Томас боялся больше всего. Не того, что Джулия  окажется  в  Гиблом
Месте, а что потом он не сможет ее там отыскать.
   Он уже боялся и приближения ночи. Тоже  большая  пустота.  С  мира  сняли
крышку. Если даже  ночь  такая  страшная,  то  Гиблое  Место  в  тысячу  раз
страшнее. Оно ведь больше ночи, и там никогда не светит солнце.
   Небо темнело.
   Ветер трепал пальмы.
   Дождинки бежали по стеклу.
   Беда пока далеко.
   Но она подойдет ближе. Скоро подойдет.

Глава 28

   Порой Золту не верилось, что мать умерла. Вот и  сегодня,  как  и  всякий
раз, когда он входил в комнату или поворачивал за угол, ему казалось: сейчас
он ее увидит. То вдруг послышится, будто она в гостиной качается  в  кресле,
вяжет шерстяной платок и мурлычет под нос.  Золт  заглянул  в  гостиную,  но
кресло оказалось покрыто слоем пыли и затянуто паутиной. А в другой  раз  он
бросился в кухню: ему почудилось, будто мать  в  цветастом  халате  и  белом
фартуке с оборками выкладывает аккуратные комочки  теста  на  противень  или
возится с пирогом. На кухне, конечно, никого не оказалось. Или  вот  еще:  в
минуту смятения ему приходит в голову, что мать лежит на кровати  у  себя  в
спальне. Золт мчится на второй этаж, входит в спальню  и  вдруг  вспоминает,
что теперь это его комната, что мать давно умерла.
   Чтобы избавиться от этой странной  и  мучительной  тоски,  Золт  пошел  к
могиле матери. Семь лет назад он похоронил ее в северо-восточном  уголке  их
обширных  владений.  В  тот  день  над  одинокой  могилой,  как  и   сейчас,
простиралось хмурое зимнее небо без единого просвета. И в вышине  точно  так
же  кружил  ястреб.  Золт  сам  выкопал  яму,  завернул  покойную  в  саван,
окропленный любимыми ее духами, и опустил в могилу. Он проделал все  тайком;
хоронить на частной территории,  не  отведенной  под  кладбище,  запрещается
законом. Но, если бы он похоронил мать в другом месте, пришлось  бы  туда  и
переселиться, ибо хоть  ненадолго  покинуть  могилу,  где  покоятся  бренные
останки матери, свыше его сил.
   Золт упал на колени.
   С годами холмик над могилой все опускался и опускался, и  сейчас  на  его
месте виднелась неглубокая впадина. Трава здесь редела и  была  жестче,  чем
вокруг. По какой-то неведомой причине трава на  месте  погребения  долго  не
росла. В изголовье не было каменной  плиты  с  указанием  годов  рождения  и
смерти - несмотря на высокую изгородь вокруг  участка,  Золт  побоялся,  что
место незаконного захоронения ненароком попадет кому-нибудь на глаза.
   Золт вперился в  углубление  у  своих  ног.  Может,  будь  здесь  камень,
странная забывчивость и несбыточные мечты наконец оставили бы его?  Если  бы
он каждый день видел имя матери и дату ее смерти,  высеченные  на  мраморной
плите, то эти буквы и цифры мало-помалу надежно запечатлелись бы  у  него  в
душе.
   Золт растянулся на могиле и приник ухом к земле, словно надеялся,  что  с
подземного ложа донесется голос матери. Прижавшись к неподатливой почве,  он
с томлением ждал, не вольется ли в  него  жизненная  сила,  которую  некогда
излучала мать, - та особая энергия, пышущая, словно жар из плавильной  печи.
Ожидания были тщетны. Ничего удивительного. Мыслимое  ли  дело,  чтобы  даже
такая незаурядная женщина, как их мать, по прошествии семи лет после  смерти
смогла одарить сына хоть малой толикой той любви, которую изливала  на  него
при жизни? И все же Золта взяла досада  от  того,  что  святые  останки  под
толщей  грязной  земли  не  способны  наделить  его  даже  подобием  прежней
материнской силы.
   Горячие слезы навернулись  на  глаза.  Золт  крепился,  однако  вслед  за
негромким рокотом грома брызнули капли  дождя  и,  неудержимые,  как  дождь,
хлынули слезы.
   Он силился побороть желание руками разрыть землю, раскопать тело  матери.
Конечно, плоть ее давно разложилась, в могиле он  найдет  разве  что  кости,
облепленные невесть откуда взявшимся вязким  месивом.  Но  ему  так  хочется
заключить мать в объятия и сложить ее костлявые руки так, будто  и  она  его
обнимает! Золт действительно принялся было рвать траву, разгребать землю, но
тут из его груди вырвались неистовые рыдания, и силы оставили  его.  Ему  не
оставалось ничего другого, как уступить реальности.
   Мать мертва.
   Больше он ее на этом свете не увидит.
   Никогда.
   Холодный дождь припустил пуще прежнего, струи яростно хлестали  Золта  по
спине. Жгучая скорбь сменилась ледяной ненавистью. Смерть матери - дело  рук
Фрэнка, и он должен заплатить за нее  своей  жизнью.  Что  толку  лежать  на
раскисшей могиле и рыдать, как дитя? Не плакать надо, а мстить убийце.  Золт
поднялся, опустил сжатые в кулаки руки и застыл под дождем,  чтобы  студеные
струи смыли с него грязь, очистили душу от скорби.
   Он мысленно дал матери обет, что  станет  упорнее  разыскивать  убийцу  и
разделается с ним без всякой жалости. В следующий раз, когда он  нападет  на
след Фрэнка, он уж его не упустит.
   Устремив взгляд в дождливое, затянутое тучами небо, он  пообещал  матери,
пребывающей теперь в раю:
   - Я обязательно найду Фрэнка. Найду  и  убью.  Непременно  убью.  Раскрою
череп, искромсаю его поганый мозг и спущу в канализацию.
   Ледяные струи словно проникали ему в  душу,  холод  пробирал  до  костей.
Золта била дрожь.
   - А всякому, кто хоть пальцем пошевелит, чтобы ему помочь,  руки  отрежу.
Кто посмотрит на него с  сочувствием,  тому  выдеру  глаза.  Честное  слово,
выдеру. И  вырву  язык  всякому  мерзавцу,  который  скажет  ему  хоть  одно
приветливое слово.
   Дождь хлынул с новой силой. Он прибил траву к земле, громко  застучал  по
листьям стоявшего неподалеку дуба, зашелестел  в  миртовых  зарослях.  Капли
били Золту в лицо. Он жмурился, но глаз не опускал.
   - А если он завел друзей, им не жить. Я по его милости лишился тебя,  так
пусть теперь и он мыкается один. Выпью у  них  всю  кровь  и  вышвырну,  как
ветошь.
   Вот уже семь лет он снова и снова твердил эту  клятву,  и  каждый  раз  с
прежним жаром.
   - Как ветошь! - повторил он, стиснув зубы.
   Жажда мести не угасала с самого дня убийства. Да что там  -  ненависть  к
Фрэнку стала еще безудержнее и беспощаднее.
   - Как ветошь!
   Молния  сверкающим  лезвием  рассекла  пополам  темное,  словно  покрытое
кровоподтеками небо. На миг Золту почудилось, будто вовсе не  тучи  клубятся
над головой, но судорожно подрагивает плоть какого-то богоподобного существа
и  сквозь  длинную  рваную   рану,   оставленную   молнией,   ему   блеснула
ослепительная тайна горнего мира.

Глава 29

   Дождливую погоду в Калифорнии Клинт терпеть не мог. Дожди тут шли  раз  в
год по обещанию, а последние лет десять случалась и настоящая засуха.  Разве
что зимой иногда разбушуется гроза. Поэтому от дождя до  дождя  калифорнийцы
успевали забыть, как в таких условиях водить машину. Стоило сточным  канавам
переполниться - и на улицах то и дело возникали  заторы.  На  шоссе  и  того
хуже: сидишь в машине  -  и  будто  попал  в  автомобильную  мойку,  которой
конца-краю не видно, а конвейер сломался.
   В понедельник, когда сумрак непогоды постепенно начал рассеиваться, Клинт
сел в "Шевроле" и  отправился  в  Коста-Меса,  в  лаборатории  Паломар.  Они
располагались в большом одноэтажном здании из бетонных блоков неподалеку  от
Бристол-авеню. Медицинское  отделение  лабораторий  производило  анализы  не
только крови и других органических веществ, но  и  промышленных  составов  и
геологических пород.
   Клинт оставил машину на стоянке у здания, взял с собой пластиковый  пакет
и, согнувшись под проливным дождем, зашлепал прямо по глубоким лужам.  Когда
он вошел в маленькую приемную, вода с него текла ручьями.
   По ту  сторону  барьера  у  окошка  для  посетителей  сидела  симпатичная
блондиночка в белом халате поверх фиолетового джемпера.
   - Вы бы хоть зонтик захватили, - посочувствовала она.
   Клинт кивнул, положил пакет на барьер и принялся развязывать тесемки.
   - Или плащ, - добавила девица. Из внутреннего кармана куртки Клинт  вынул
удостоверение сотрудника агентства "Дакота и Дакота" и протянул девице.
   - Счет направить по адресу этого агентства? - спросила она.
   - Да.
   - Вам уже случалось к нам обращаться?
   - Да.
   - Счет в банке есть?
   - Да.
   - Я, похоже, вас тут еще не встречала.
   - Нет.
   - Меня зовут Лайза. Я здесь всего неделю. Что-то не припомню, чтобы к нам
захаживали частные сыщики.
   Между тем Клинт достал из пластикового пакета еще три пакетика и разложил
их рядком.
   - Звать-то как? - Девица наклонила голову набок и игриво улыбнулась.
   - Клинт.
   - Так вот, Клинт, будешь ходить в такую погоду  без  плаща  и  зонтика  -
заболеешь и умрешь, хоть на вид ты малый крепкий.
   - Сперва вот эта рубашка. - Клинт сунул  в  окошко  один  пакет.  -  Надо
сделать анализ крови на ткани. Причем установить не только группу  крови,  а
все до  точки.  Подробное  генетическое  исследование.  Возьмите  образцы  с
четырех разных участков: может, тут кровь не одного человека. Если это  так,
нам нужен анализ крови каждого.
   Лайза угрюмо взглянула на Клинта, перевела взгляд на пакет с  рубашкой  и
принялась заполнять бланк заказа.
   - То же самое проделайте вот с этим. - Клинт протянул второй пакет. В нем
лежал сложенный лист почтовой бумаги с несколькими каплями крови  из  пальца
Полларда, который Джулия уколола прокаленной на спичке иглой.
   - Выясните, совпадает ли эта кровь  с  кровью  на  рубашке,  -  продолжал
Клинт.
   В третьем пакете был черный песок.
   - Это биологическое вещество? - спросила Лайза.
   - Не знаю. Кажется, песок.
   - Если биологическое, тогда надо отправлять в  медицинское  отделение,  а
если нет - то в промышленную лабораторию.
   - Отправьте понемножку и туда и сюда. И поскорее.
   - Дороже обойдется.
   - Неважно.
   Девица заполнила третий бланк и заметила:
   - На Гавайях есть пляжи с черным песком. Не бывал?
   - Нет.
   - Один называется Кайму. Этот песок - он вроде как вулканический.  Любишь
загорать на пляже?
   - Да.
   Лайза, не дописав, подняла глаза и широко улыбнулась. У нее  были  пухлые
губы и белоснежные зубки.
   - А я прямо обожаю. Наденешь бикини и жаришься на солнышке. Красота! Ну и
что с того, что загорать вредно для здоровья? Жизнь и  так  коротка,  верно?
Вот я и хочу прожить ее красиво. А побалдеешь на солнышке - и такая на  тебя
нападет-, нет, не то чтобы лень. Лень - это когда у тебя никаких сил, а  тут
наоборот: откуда только силы берутся. Но ленивые  силы.  Знаешь,  как  ходят
львицы: твердо, но с развальцей. Вот и я от солнца прямо как львица.
   Клинт молчал.
   - Как бы это объяснить? А, вот что: наверно, меня от  солнца  на  мужиков
тянет. Этак разморит на красивом пляжике - и чихать хотела на предрассудки.
   Клинт смотрел на нее молча.
   Заполнив наконец бланки, Лайза прикрепила бланк к каждому пакету, а копии
протянула Клинту.
   - Слушай, Клинт, мы же с тобой современные люди, а? - сказала она.
   Клинт все не понимал, куда она клонит.
   - К чему нам эти китайские церемонии? Сейчас ведь как: понравился девушке
парень - нечего ждать, пока он раскачается, надо брать дело в свои руки.
   "Вот оно что!" - сообразил Клинт.
   Откинувшись назад - наверно, для того, чтобы Клинт получше  разглядел  ее
пышную грудь под белым халатом, - она с улыбкой предложила:
   - Сходим куда-нибудь, а? В ресторан, в кино?
   - Нет.
   Улыбка стала натянутой.
   - Ну извините, - фыркнула девица.
   Клинт сложил копии бланков и сунул во внутренний карман, где  лежало  его
удостоверение.
   Лайза испепеляла его взглядом. "Обиделась, - догадался Клинт. - Как бы ее
утешить?" И туг его осенило.
   - Я "голубой", - выпалил он.
   Девица зажмурилась и потрясла головой, словно приходя в  себя  от  удара.
Потом, как солнечный луч, пробившийся сквозь тучи, на ее лице снова заиграла
улыбка.
   - А я-то думаю: перед такой конфеткой - и устоять. Вы уж извините.
   - Ладно, чего там. Против природы не попрешь, так ведь?
   Клинт опять вышел под дождь.  На  улице  похолодало.  Небо  смахивало  на
пепелище, к которому слишком поздно приехали пожарные: только  влажная  зола
да мокрые головешки.

Глава 30

   Был тот же  дождливый  понедельник.  Спускалась  ночь.  Выглянув  в  окно
больничной палаты, Бобби Дакота сообщил:
   -  Любоваться  здесь  особенно  нечем,  Фрэнк.  Разве  что  автомобильной
стоянкой.
   Он окинул взглядом небольшую белую комнату. В больницах его всегда  брала
оторопь, но Фрэнку он и виду не показывал.
   -  Конечно,  этот  интерьерчик  не  просится  на  страницы   журналов   о
современной архитектуре, зато здесь есть все, что нужно. Телевизор, журналы,
еду подают в постель три раза в день. Медсестры попадаются смазливые, но  ты
смотри к ним не приставай, лады?
   Фрэнк был бледнее обычного. Темные  круги  вокруг  глаз  расплылись,  как
чернильные пятна. Такому самое место в больнице. Больше того,  по  его  виду
можно предположить, что он лежит здесь не первую неделю.
   С помощью рычагов Фрэнк привел кровать в такое  положение,  чтобы  в  ней
можно было полулежать.
   - Может, я обойдусь без этого обследования? - спросил он.
   - Не исключено, что причина амнезия - физическое недомогание, - объяснила
Джулия. - Вы же слышали, что сказал доктор Фриборн. Мало  ли  что  могло  ее
вызвать - абсцесс мозга, опухоль, киста, тромб. Вот вас и проверят.
   - Не доверяю я этому Фриборну, - нахмурился Фрэнк.
   Сэнфорд Фриборн был другом Бобби  и  Джулии  и  одновременно  их  лечащим
врачом. Несколько лет назад они помогли его брату, которому грозили  большие
неприятности.
   - Что это вдруг? Чем вам Сэнди не угодил?
   - Я его совсем не знаю.
   - Ты никого не знаешь, - заметил Бобби. - Поэтому ты к нам  и  обратился.
Забыл? У тебя же амнезия.
   Приняв предложение Фрэнка взяться за расследование, Дакоты  первым  делом
отвезли его  к  Сэнди  Фриборну  для  предварительного  обследования.  Сэнди
удалось установить только то, что Фрэнк не помнит ничего, кроме собственного
имени. Бобби и Джулия не рассказали врачу ни про сумки с  деньгами,  ни  про
кровь на рубашке, ни про черный песок, ни про красные камешки, ни про жуткое
насекомое. А Сэнди и в  голову  не  пришло  поинтересоваться,  почему  Фрэнк
обратился к ним, а не в полицию и почему Дакоты согласились  взять  на  себя
дело, которое не имеет  ничего  общего  с  их  обычной  работой.  Он  вообще
отличался крайней деликатностью и не задавал лишних вопросов - одна  из  тех
черт, которые Дакоты в нем очень ценили.
   Фрэнк нервно поправил одеяло.
   - И что, мне непременно нужна отдельная палата? Джулия кивнула.
   - Вы же сами просили нас разобраться, куда вы исчезаете по  ночам  и  чем
занимаетесь. Значит, нам следует с вас глаз не спускать.
   - Отдельная палата - дорогое удовольствие.
   - Денег тебе хватит с лихвой на самый лучший уход, - успокоил Бобби.
   - А если окажется, что деньги не мои? Бобби пожал плечами.
   -  Тогда  отработаешь  в  больнице.   Поменяешь   постельное   белье   на
сотне-другой кроватей, вынесешь тысчонку-другую суден. Пооперируешь на мозге
за бесплатно. Почем знать, может, ты и  впрямь  нейрохирург.  Из-за  амнезии
поди разбери, кто ты - нейрохирург или торговец  подержанными  автомобилями.
Вот тебе и шанс узнать.  Возьмешь  пилу,  распилишь  кому-нибудь  черепушку,
заглянешь внутрь - может, и увидишь что-нибудь знакомое.
   - А когда вернетесь от рентгенолога или  еще  какого  врача,  за  вами  в
палате кто-нибудь присмотрит, - сказала Джулия, облокотившись  на  перильца,
которые шли по бокам кровати. - Сегодня с вами посидит Хэл.
   Хэл Яматака уже занял свой пост в неудобном  на  вид  кресле  с  обивкой,
предназначенном для посетителей.  Кресло  стояло  сбоку  от  кровати,  между
Фрэнком и дверью. Отсюда Хэл мог наблюдать за своим подопечным, а если Фрэнк
пожелает включить укрепленный на стене телевизор - смотреть  на  экран.  Хэл
был точь-в-точь Клинт Карагиозис, только в  японском  варианте  -  такой  же
плечистый широкогрудый молодец, будто сработанный каменщиком, который  умеет
ловко подгонять кирпичи друг к другу, да так, что раствора не видать. На тот
случай, если  по  телевизору  не  будет  ничего  интересного,  а  подопечный
окажется скучным собеседником, Хэл запасся  романом  Джона  Д.  Макдональда.
Глядя в омытое дождем окно, Фрэнк произнес:
   - Наверно, я просто.., просто боюсь.
   - Нечего тебе бояться, - заверил Бобби. - Хэл только с виду  такой  бука.
Тех, кто ему по душе, он не убивает.
   - Однажды пришлось, - буркнул Хэл.
   - Ты убил человека, который тебе нравился? - удивился Бобби. - За что?
   - Он попросил одолжить мою расческу.
   - Вот видишь, Фрэнк, ты в полной безопасности. Только  не  проси  у  Хэла
расческу. Но Фрэнку было не до шуток.
   - Я все думаю про кровь у себя на руках. Вдруг я кого-то поранил? Не  дай
бог это повторится.
   - Ну, Хэла тебе поранить не удастся. Он у нас грозный воин.
   - Точно, - подтвердил Хэл. - Рыцарь без траха и упрека.
   - Вез траха? Мне до твоих сексуальных трудностей дела нет, Хэл. Одно могу
сказать: не ешь столько суши  - не будешь отпугивать девочек запахом сырой  рыбы.
И тогда трахайся сколько влезет.
   Перегнувшись через перильце, Джулия взяла Фрэнка за руку.
   - Ваш муж всегда такой, миссис Дакота? - вяло улыбнулся Фрэнк.
   - Зовите