Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
Морсфаген, - сказал я ей.
- И вы, разумеется, арестованы.
Четверо охранников двинулись к нам. Я мог бы воспользоваться своими
пистолетами. Они, кажется, этого не ожидали, в то время как я держал руки в
карманах на влажных от пота рукоятках пистолетов, они готовы были купиться
на мою кажущуюся беззащитность.
Может быть.
Но не наверняка.
Кроме того, я помнил о герящих телах возле разбитого "ревунка", о вопящих
от ужаса водителях, мчащихся навстречу смерти. Я не хотел, чтобы на моих
руках была еще и эта кровь.
Я мог бы просканировать их. Но проблема заключалась в том, что
вторгнуться удалось бы только в один мозг. И вряд ли удалось бы сработать
достаточно быстро, чтобы никто из этих четверых не успел запаниковать и
открыть по нам огонь.
Что случилось с Богом?
Что это? Простые люди переиграли меня - меня, новоявленного Бога?
- Сюда, пожалуйста, - сказал Морсфаген.
И мы пошли за ним.
Глава 7
Морсфаген приказал разместить вооруженных солдат повсюду, по всей
Гробнице. Перед каждым окном, перед каждой дверью - везде, где я мог бы
прорваться. Они поджидали меня, а я спокойненько вошел по главной лестнице,
как самый твердолобый тупица. Они посмотрели, как я вошел, опознали меня,
позволили мне забрать девушку, вывести ее наружу и подловили. Возможно,
Морсфаген допустил это только затем, чтобы добавить еще несколько пунктов к
тому обвинительному списку, который уже составило правительство. Но мне
думалось, что он хотел унизить меня. И ему это удалось.
Нас загрузили в "ревунок" и повезли по заснеженным улицам в здание ИС.
Мелинду заперли в одной камере предварительного заключения, а меня - в
другой, где не было ни окна, ни острых предметов.
- Генерал Морсфаген увидит вас завтра утром, - сказал мне охранник,
выходя.
- Подождать не может, - сказал я.
Дверь закрылась, щелкнул замок, и наступила тишина.
Я рухнул на кровать - застонали пружины матраса - и принялся размышлять о
собственной тупости, о том, какой я идиот, даже с присоединенным к моему
интеллектом Ребенка. Я возвращался домой, чтобы собрать вещи, хотя знал, что
они придут за мной. Это окончилось гибелью тех, кто был в "ревунке". Потом я
отправился в тюрьму за Мелиндой - блестящий план, нечего сказать! - хотя
должен был предвидеть, что они перестрахуются от неожиданностей. Вероятно,
часть моего плана базировалась на хитрости Ребенка, но другая - на моей
собственной вспыльчивости, а Морсфаген знал меня как свои пять пальцев - или
даже лучше.
Посмотри на себя, Келли, твердил я себе. Единственный в мире эспер,
впитавший психическую энергию самого совершенного гения - и все равно в
проигрыше. А все твое нежелание расстаться с иллюзиями.
До встречи с Ребенком и лечением у компьютерного психиатра я воображал
себя неким священным персонажем, блистательным произведением божественной
воли, Христом Второго Пришествия. Но оказался не более чем человеком и
должен был потерпеть полный провал, чтобы понять это. Я вмешался в течение
событий, подобно Богу, но не сумел справиться со страхом и болью, потому что
ни страх, ни боль не совмещались в моем представлении с образом божества.
Теперь, совместно с Ребенком, я начал, не сознавая того, вновь
примериваться к роли Бога. Возгордившись - ну как же, я эспер с гением в
мозгах! - с презрением относился к простым смертным. И при всей своей
самоуверенности, своем таланте и интеллекте потерпел поражение, ибо
недооценил врага, как первый кроманьонец недооценивал неандертальца - до
поры до времени.
До поры до времени...
Я поднялся. Ярость улеглась, на смену ей пришла решимость. Ну ладно,
пусть я и не Бог. Я не всезнающ, не всемогущ и не выше этих военных чинов.
Мне не искупить былую дурость, но по силам стать тем, с кем они не сумеют
совладать. Причина, по которой Морсфаген и прочие смогли меня поймать,
проста: они менее могущественны, но зато лучше организованы и уверены в
себе. А я несобран и полон сомнений. Настало время познать себя, понять, что
я такое и на что способен. Описав несчетное количество кругов по комнате, я
снова опустился на кровать и расслабился. В эту ночь я узнал себя лучше, чем
за всю жизнь.
Я запустил сканирующие щупальца в поток моего собственного сознания.
Никогда не делал этого раньше, хотя теперь это казалось мне самой
естественной вещью в мире. Может быть, я всегда полагал, что знаю свои мысли
и в достаточной мере осознаю сам себя. Но, разумеется, как и любой человек,
не имел ни малейшего представления о том, что творилось в моей голове.
Копаясь в неисчислимом множестве чужих умов, я считал свой собственный
чем-то вроде неприкосновенной святыни. Скорее всего, я просто боялся того,
что могу там обнаружить.
Я исследовал себя. Рылся в своих Я, сверх-Я и Оно. И обнаружил, что чище,
чем мог надеяться. Конечно, кое-что возмутило и напугало меня, но я усмотрел
в этом родство с людьми, несмотря на свое искусственное происхождение.
В ту долгую ночь я понял наконец природу общества. Я верно судил о людях,
видел в них низших. Некоторые и в самом деле были ниже меня, некоторые -
равны, а некоторые даже в чем-то превосходили. Каждый проблеск разумной
жизни на планете столь индивидуален, столь отличен от других количественно и
качественно, что обобщения просто недопустимы. А вот общество действительно
ниже меня - я всегда это чувствовал, только истолковывал неверно. Не
человек. Общество.
Общество - это совокупность индивидуумов, не превосходящая отдельных
своих частей. Каждый индивидуум может справиться со своей сферой
деятельности. В правительствах и учреждениях те, кто наделен властью, избран
править, вершить политику, воплощать идеи в жизнь. Они избраны обществом,
каковое их и поддерживает, а поскольку все члены общества рознятся между
собой и голосованием избирается нечто среднее, руководящие посты занимает
посредственность. Интеллигенты голосуют за интеллигентных кандидатов, но
больше этого никто не делает: все прочие не доверяют интеллигентам.
Реакционеры и фанатики голосуют за своих лидеров, но кроме них за этих
лидеров никто не голосует. В конце концов средние люди избирают
посредственность - просто потому, что они оказываются в большинстве. А
поскольку посредственности не хватает способностей решить проблемы различных
групп общества, они создают скверное правительство и столь же скверные
общественные учреждения, не доверяя интеллигенту и не полагаясь на его
мудрость и страшась реакционеров и фанатиков, потому что эти люди угрожают
прогрессу (непонятной сущности, которая - так учат простых людей -
охватывает все сферы их жизни). Таким образом, они подавляют интеллигентов и
реакционеров и заботятся о себе подобных. Но посредственность всегда
остается посредственностью, и ей не удается толком заботиться о них, а
потому коррупция процветает. Так вот и получается, что отдельный индивидуум
способен разрешить проблемы в сфере своей деятельности, общее же
правительство управиться не способно - разве что ему случайно повезет.
Возможно, люди и понимают это, но для меня все это оказалось открытием.
Чтобы выиграть в гонке за выживание, нельзя действовать по правилам
общества, ведь в большинстве случаев сражаться приходится не с обществом, а
с конкретными людьми. Победить можно, только играя по своим правилам - и не
со стереотипами, не с абстрактным представителем общества даже, а с реальным
противником.
Мне надо вести себя с Морсфагеном не как с одним из военных заправил, а
просто как с человеком. Его слабости кроются не в принадлежности к
"товариществу" - оно слишком велико, чтобы иметь слабые места, - а в нем
самом, в его собственной душе.
Однако это не решает моих проблем. Если я не Бог, не высшая сущность, как
я вообще могу действовать? Разве могу вести себя как обыкновенный человек,
если с рождения думал о себе как о чем-то особенном, священном - как о
сверхчеловеке? Ведь это противоречит всем тем теориям, пусть и ложным,
которыми я руководствовался все это время.
И вдруг я понял, что должен делать: стать наконец Высшей сущностью,
Богом, которым всегда себя считал!
Я снова принялся мерить комнату шагами. Толстый ковер заглушал их, и
только стук настенных часов нарушал гнетущую тишину.
Быть Богом...
Бог был заключен в теле мутанта - в теле Ребенка, столь же сумасшедшего,
сколь и Он сам; мы были заключены там втроем. Я не хотел связываться с Его
личностью, но мог все же использовать Его психическую энергию. Энергию,
которая породила галактики и вселенные, создала равновесие. Я мог отыскать в
тельце Ребенка основу Его сущности, впитать ее и пропустить через свой
разум, как сделал это с Ребенком. Бог станет частью меня, сольется со мной,
утратив Свою индивидуальность. И тогда я воистину стану Богом.
Я не мог заснуть до утра. Не терпелось увидеть Морсфагена, поговорить с
ним как с человеком, убедить, чтобы он отвел меня к Ребенку. Как только он
сделает это, мне больше не придется говорить с ним как человек с человеком.
Я буду выше этого.
Мне было страшно этой ночью, в каждой тени чудились какие-то громадные
твари. Разум Бога, Его подсознание и сознание - как все это будет выглядеть?
Смогу ли я справиться с этим или окажусь раздавленным и поглощенным Им? Я
заставил себя забыть о такой возможности. Но страх остался. И страх этот был
подобен страху маленького ребенка, впервые пришедшего в огромный собор и
увидевшего гигантские, кажущиеся грозными фигуры святых, вырезанные на
мраморе колонн.
В девять утра явился улыбающийся Морсфаген.
- Думаю, вы хотите узнать расписание на сегодня, - сказал он.
Я ничего не ответил. Я играл ту роль, которую выбрал для себя сам.
- Мы начнем с пресс-релиза о вашей вчерашней перестрелке с полицией. Вы
знаете, что были серьезно ранены? Возможно, даже смертельно?
Он хотел увидеть мою реакцию, чтобы верней раздавить меня. Но я ему
такого удовольствия не доставил.
- Затем мы покажем фильм об этой перестрелке - его уже сняли. Очень
реалистично, особенно лужи крови. Мы нашли для вас великолепного дублера,
снимали со спины и в тени, так что трудно сказать, кто это.
Я ничего не сказал. Он прошуршал бумагами, которые держал в руках, и
продолжил:
- Согласно рапорту три офицера пали от вашей руки. Двое - из известных
семей, а у одного брат - священник. Готовы снимки для прессы. Вечером
пройдет слух, будто вы умерли на операционном столе. Надеюсь, вы понимаете,
что мы спасаем вас от расправы, хотя вы и убили тех, кто был в "ревунке", и
трех полицейских. А теперь - первый приказ на сегодня. Вы пойдете с нами и
поможете доснять фильм в операционной. Дублер не заменит вас при ярком
свете. Советую умереть убедительно, лежа там. Иначе вам дадут наркоз.
Он сделал паузу, глядя на меня. Настало время мне разыграть свою партию:
линия поведения была предельно ясна.
- Послушайте, может, нам заключить сделку? - сказал я с отчаянием в
голосе.
Генерал улыбнулся. Он проглотил наживку. Слабость Морсфагена была не в
том, что он жестко следовал военному уставу, а в том, что он жаждал власти
над другими людьми, получал удовольствие, побеждая кого-либо. Я давал ему
именно то, чего он хотел. Чтоб ему этим подавиться.
- Я не вижу в этом необходимости.
- Вы кое-чего не знаете, и если бы узнали, то здорово бы выиграли.
Он сдвинул брови, потом снова улыбнулся:
- И чего вы хотите за эту ценную информацию?
- Свободу. Мне и Мелинде. Мы останемся в городе. Я буду делать то, что вы
хотите.
- Я в это не верю.
- Послушайте, Морсфаген, я не обманываю вас. Мне в самом деле есть что
сказать вам, и это может иметь огромное значение для Альянса. Я не лгу, и вы
должны мне поверить.
- С удовольствием бы вас послушал еще, - сказал он, растягивая слова: мое
унижение доставляло ему искреннее наслаждение. - Но вы должны выбрать другое
вознаграждение. Только не ваша свобода.
- Позвольте нам с девушкой жить вместе. Хотя бы не разводите нас по
разным комнатам.
Он улыбался, делая вид, будто обдумывает мои слова:
- Ну ладно. Она - лакомый кусочек, я уже говорил вам. Это вполне
достаточное вознаграждение. А теперь скажите мне, что там у вас за тайна
такая?
Я начал говорить, но вдруг резко умолк, как и планировал, и окинул его
подозрительным взглядом. Я должен был выглядеть жалким - сижу ссутулившись
на кровати, небритый, пытаюсь купить крохотные поблажки, которые свободный
человек и так имеет. Это и был тот образ, в котором я хотел перед ним
предстать.
- А можно ли вам доверять? - спросил я. - Откуда мне знать, сдержите ли
вы свое обещание?
- А ниоткуда! - Он рассмеялся.
- Но это несправедливо! - вскричал я. Голос мой срывался на визг. Я был
сломлен, да, сломлен. Я раскололся - на мелкие кусочки, и не стоило
превращать меня в пыль.
- Рассуждения о честности здесь неуместны, - сказал он. - Вам придется
просто поверить мне. Или забыть об этом.
Я помедлил и произнес:
- Ну, терять мне, полагаю, нечего. Ладно, я вам скажу. - Снова помедлил,
а потом признался:
- Утверждая, будто мне опасно возвращаться в разум Ребенка, я солгал.
Сказал это лишь для того, чтобы вернуться обратно в свое тело и покинуть
ИС-комплекс. Я могу вернуться в его разум, как только захочу, и вытащить вам
кучу всего полезного.
Генерал истерически расхохотался, лицо его покраснело; он хлопал руками
по бедрам, едва не растеряв все свои бумажки, пока не зашелся от смеха и не
закашлялся. Снова посмотрев на меня, он сказал:
- Я так и думал. Однако решил не рисковать и не посылать вас туда снова -
по крайней мере пока, - потому что вы слишком ценны, чтобы потерять вас. В
полицейском государстве у эспера куда больше обязанностей по выслеживанию
врагов внутри государства, чем за его пределами. Теперь я могу рискнуть и
прочистить мозги этому уродцу. Благодарю вас за любезно оказанную помощь в
принятии решения.
Он насмешливо изобразил благодарный поклон.
- Когда вы приведете ко мне девушку? - спросил я, уже зная ответ.
- Вы поверили мне - я это ценю. Нам выгодней сотрудничать, чем ссориться.
- Надеюсь, что так.
- Но есть истина, которую, я полагаю, вы должны усвоить для вашего же
блага.
Он умолк и выжидал, пока не стало очевидно, что надо задать ему вопрос:
- И что же это?
- Не верьте никому. Девушка останется в отдельной комнате.
Я бросился на него, и тут охранник ударил меня в лицо прикладом своего
карабина. На такое я не Ч рассчитывал. Мои зубы клацнули, челюсть пронзила
боль, перед глазами вспыхнули звезды - разноцветные, с тысячью лучей, - и я
мешком рухнул на кровать.
Рот наполнился кровью. Я сплюнул на простыню. Пятно оказалось неожиданно
ярким.
- Усвоили урок? - спросил Морсфаген.
- Вы солгали.
- Ну, тогда мне кажется, что вы его усвоили.
- Все военные - это кастрированные уроды, которые не способны ничего
сделать с женщиной, а могут только избивать других.
- Придержите язык, - предупредил он.
- Бесполый ублюдок! - прошипел я.
- Ларри! - позвал он молодого солдата. Парень шагнул вперед, держа
карабин наготове. Морсфаген придвинулся ко мне.
Ларри сделал еще пару шагов, встал передо мной, поднял карабин над
головой - все это происходило медленно, как в балете, - и обрушил приклад на
мое левое плечо.
На этот раз я не увидел разлетающихся звезд, а только всеобъемлющую
бархатную тьму...
Я пришел в себя от запаха нашатыря и, закашлявшись, оттолкнул флакон, но
больше никакого сопротивления не оказал. Морсфаген укрепился во мнении, что
знает меня. Он ничего не заподозрил и считал мою ярость вполне естественной.
Меня провели по коридору, втолкнули в лифт, доставивший нас в студию, где
я изобразил им мертвеца. Очень убедительно, как мне сказал Морсфаген. Они
даже позволили мне пролить немного крови...
Днем фильм был уже готов. Его с нетерпением ждали в вещательных
компаниях, чтобы прокрутить этот репортаж в качестве поучения и развлечения
для добропорядочных граждан, коротавших вечер по домам.
Из студии мы направились в комнату Ребенка, где ничего не изменилось:
приглушенный свет, сбитые простыни, антисептики, запах болезни, тело мутанта
на кровати.
- Вы готовы? - спросил Морсфаген.
Я был не просто готов, я ждал этого, и ждал с нетерпением! Но, конечно
же, ничего не сказал. Сейчас я должен был казаться сломленным, мрачным и
покорным. Морсфагену, похоже, это доставило живейшее удовольствие.
Свет угас, магнитофоны завертелись. Ребенок дернулся в своей кровати, - я
наконец мог прикоснуться к божественности, которую искал всю жизнь...
ЧАСТЬ ЧЕТВЕРТАЯ
ЧЕЛОВЕК КАК БОГ...
Глава 1
Я коснулся сияния Его ментальной оболочки и вздрогнул от холодной мелодии
абсолютной власти.
Во мраке опустошенного сознания я проник через янтарную броню и
заскользил по ее бесконечному изгибу к горизонту, до которого было,
казалось, подать рукой. Через некоторое время я нашел слабое место в гладком
янтаре, увидел движущиеся тени в глубине - тени образов в Оно и Я. Взрезав
это пятно, я открыл его и соскользнул в разум Бога...
Представьте себе самое большое во Вселенной зеркало, протянувшееся на
миллион световых лет (какая разница, кто сотворил это чудо, нас интересует
только зеркало само по себе). В этом огромном стекле могут отражаться
бессчетные мириады образов, осколков и кусочков многоцветных ландшафтов и
людей, событий прошлого и будущего и даже то, что происходило до начала
всего. Еще представьте молот размером со звезду (и опять же нам дела нет до
того, кто выковал этот инструмент), который ударяет в самый центр этого
зеркала. И представьте себе разлетающиеся осколки посеребренного стекла,
которые падают, падают, падают на дно Сущего, до конца Времени, чтобы лежать
там в лужах черноты, сохраняя застывшие отражения.
Таков был ментальный ландшафт Ребенка на этот раз; он сильно отличался от
того, что я видел прежде. Это был разум сверхчеловеческих масштабов,
сломанный и почти бесполезный, разум Бога, сотворившего Землю, Галактику,
Вселенную и всех нас, Бога, который сотворил первые ДНК и РНК и положил
начало безумнейшему сну. И это было самое беспорядочное место, какое я
только видел, - беспорядочное и блистательное одновременно, дикое, странное,
пугающее больше, чем любой разум, виденный мною за все годы работы.
Я погружался в слой янтаря...
...через ледяные облака цвета свежепролитой крови...
...через чистый голубой туман - в расколотые видения, отражения этой
безумной Вселенной...
Некоторое время я висел там, едва не касаясь ногами сверкающих осколков
звезд. Потом дотянулся босой пяткой до галактик и пошел по рухнувшим небесам
к другому куску, в котором отражались джунгли и странные птицы. Казалось, я
попал в джунгли, стал их частью, но отбросил это чувство и стал подниматься,
пока не вознесся над ними, глядя вниз, - и увидел миллионы других сцен,
ожидающих меня на плоской поверхности несуществующего.
Я искал средоточие божественного - осколок стекла, который заключал в
себя Его.
Он не мог быть очень далеко.
Но разве Бог не везде?
Я шел через заросли цветов, где стебли тростника достигали толщины в два
обхвата. Листья шуршали высоко над головой, не пропуская ни единого луча
света.
Я шел по земле, покрытой