прикатит  лысый
парень с сережкой.
   Мануэль Рамирес был не в состоянии помочь мне, поскольку этим вечером
выполнял функции дежурного офицера  и  не  мог  покинуть  управление,  а
разговаривать с кем-либо еще из сотрудников мне  не  особенно  хотелось.
Шеф Стивенсон  скорее  всего  был  далеко  не  единственным  полицейским
Мунлайт-Бей, замешанным в заговоре. Я не исключал даже возможности того,
что они все, кроме разве что Мануэля, принимали в  нем  участие.  Однако
даже Мануэлю, несмотря на нашу дружбу, я не мог  доверять  полностью  до
тех пор, пока не разберусь получше в том, что творится вокруг меня.
   Поднимаясь по ступенькам, я  держал  "глок"  обеими  руками,  готовый
нажать на кнопку лазерного прицела, если передо  мной  кто-то  появится.
Однако, изображая из себя героя,  хорошо  бы  не  подстрелить  ненароком
Анджелу.
   Дойдя до площадки, где лестница заворачивала, я увидел, что второй ее
пролет еще темнее, чем первый.
   Рассеянный свет, лившийся  из  гостиной,  сюда  не  доходил.  Я  стал
подниматься дальше - тихо и быстро.
   Удивительно, как спокойно бьется мое  сердце.  Еще  вчера  я  не  мог
допустить и мысли о том, что через несколько часов, не  колеблясь,  буду
готов  выстрелить  в  человека.  А  теперь,  оказавшись  в   смертельной
опасности, я подсознательно находил даже какое-то странное удовольствие.
   В коридор второго этажа выходили четыре двери.
   Три из них были закрыты, а четвертая - самая дальняя  от  лестницы  -
открыта нараспашку, и из нее падал слабый свет.
   Меня не привлекала перспектива пройти мимо трех запертых  дверей,  не
убедившись предварительно в том, что за ними никого  нет.  Не  хотелось,
чтобы опасность подкралась со спины.
   Учитывая мой недуг и то, как быстро начинают слезиться и  болеть  мои
глаза на свету, мне придется обыскивать комнаты с  пистолетом  в  правой
руке и с фонариком-ручкой в левой. Это будет неудобно, долго  и  опасно.
Каждый раз, когда я буду заходить в комнату, как бы я  ни  пригибался  и
как  быстро  бы  ни  двигался,  фонарик  выдаст  возможному  врагу   мое
местоположение раньше, чем тоненький лучик света обнаружит его.
   Мне  стоило  рассчитывать   только   на   собственные   преимущества,
использовать темноту, сливаться с ней.
   Двигаясь боком по коридору и поворачивая голову из стороны в сторону,
я не производил ни звука. Но и никто другой - тоже.
   Вторая дверь слева была чуточку приоткрыта, и через узкую щелку лился
рассеянный свет. Я толкнул дверь стволом пистолета, и она открылась.
   Спальня хозяйки. Уютная, с аккуратно заправленной постелью. На  ручке
простого стула висела яркая афганская  вышивка,  на  скамеечке  для  ног
лежала сложенная газета. На комоде, тускло  поблескивая,  выстроились  в
ряд старинные бутылочки из-под духов.
   Один из светильников у изголовья  кровати  горел,  но  лампочка  была
слабенькой, да к тому же матовый плафон делал ее неопасной для меня.
   Анджелы нигде не было видно.
   Дверца стенного шкафа открыта. Может быть, Анджела  поднялась  наверх
для того, чтобы забрать что-нибудь отсюда? Однако в  шкафу  висела  лишь
одежда да стояли коробки с обувью.
   Дверь, которая вела из спальни в ванную, была чуть  приоткрыта,  свет
там не горел. Если внутри кто-нибудь притаился,  я,  стоя  в  освещенной
комнате, представлял для него отличную мишень.
   Наведя "глок" на темное отверстие между  дверью  и  притолокой,  я  с
предельной осторожностью приблизился к ванной.  От  моего  толчка  дверь
легко отворилась.
   Я уже собрался перешагнуть порог, но меня остановил запах.
   Поскольку свет ночника не мог рассеять темноту в ванной, я вытащил из
кармана  свой  миниатюрный  фонарик.  Его  луч  осветил  красную   лужу,
расплывшуюся на  белом  кафельном  полу.  Стены  также  были  забрызганы
кровью.
   Анджела Ферриман распласталась на полу,  бессильно  упав  головой  на
край унитаза. Глаза ее были широко раскрыты,  лицо  -  мертвенно-бледно,
тело - безвольное, словно у мертвой чайки, которую я  однажды  нашел  на
берегу.
   С первого взгляда я  увидел,  что  у  нее  перерезано  горло.  Причем
выглядело это так, будто убийца перерезал  его  в  несколько  приемов  с
помощью тупого зазубренного ножа. Я был  не  в  силах  смотреть  на  нее
пристально и долго.
   Однако пахло не только  кровью.  В  тот  момент,  когда  ее  убивали,
Анджела, видимо, непроизвольно испражнилась, и теперь  тяжелое  зловоние
окутывало меня удушающим облаком.
   Я посмотрел вправо: оконная створка распахнута.
   Это было не маленькое окошко, какие обычно можно встретить  в  ванной
комнате, а настоящее окно - достаточно большое,  чтобы  через  него  мог
ретироваться убийца, с ног до головы покрытый кровью своей жертвы.
   Но возможно, окно оставила открытым сама Анджела, и именно через него
преступник проник в дом.
   Прямо под окном располагался козырек крыльца.
   Убийца мог проникнуть в дом этим путем и им же ретироваться.
   Орсон не лаял. Но ведь окно располагалось на фасаде, а пса я  оставил
на заднем дворе.
   Руки Анджелы лежали  вдоль  тела,  их  кисти  были  полностью  скрыты
размотавшимися рукавами свитера.
   Она выглядела двенадцатилетней девочкой.
   На протяжении всей своей жизни она отдавала себя другим людям. Теперь
кто-то неизвестный, растоптав ее самопожертвование, окончательно  забрал
все, что от нее оставалось.
   Мучительно содрогаясь всем телом, я отвернулся.
   Я не испытывал вины за этот ужасный конец Анджелы. Я не  приставал  к
ней с расспросами. Она сама позвала  меня,  сняв  трубку  автомобильного
телефона и пригласив к  себе.  И  тогда  некто  решил,  что  она  должна
умолкнуть  -  как  можно  скорее  и  навсегда.   Возможно,   неизвестные
заговорщики сочли, что депрессия Анджелы представляет  для  них  угрозу?
Ведь она бросила любимую работу в больнице, считала,  что  ей  не  имеет
смысла жить. И еще - была страшно напугана тем, что "превращается",  что
бы это ни означало. Этой женщине уже нечего было терять,  и  поэтому  ее
стало невозможно контролировать. Анджелу убили бы  даже  в  том  случае,
если бы я не откликнулся на ее приглашение.
   И все же, несмотря на доводы  разума,  мое  сердце  ледяными  волнами
обжигало ощущение огромной вины. Я задыхался.
   Подобно жирному  скользкому  червю  по  моим  внутренностям  поползла
непреодолимая тошнота. Поднимаясь все  выше,  этот  червь  вполз  в  мою
глотку, а оттуда - в рот. Согнувшись в три погибели, я выблевал  его  на
пол.
   Мне нужно было как можно скорее убираться отсюда, и в то же  время  я
не мог двинуться с места. Я был раздавлен страхом и чувством вины.
   Под тяжестью  оружия  моя  правая  рука  плетью  висела  вдоль  тела.
Фонарик, судорожно зажатый  в  левой,  выписывал  причудливые  узоры  на
стене. Мысли в моей голове шевелились тупо  и  безвольно,  словно  комки
морских водорослей в грязи раннего прилива.
   На ближайшей ко мне тумбочке возле кровати внезапно зазвонил телефон.
   Я не тронулся с места. Я испытывал необъяснимую  уверенность  в  том,
что на другом конце провода - тот самый неизвестный,  который  незадолго
до этого звонил мне и дышал в трубку. Мне было страшно,  что  с  помощью
своего собачьего чутья он похитит какую-то частицу меня, будто мою  душу
с помощью некоего магического пылесоса можно было засосать  прямо  через
телефонную линию. Я больше  не  хотел  слышать  это  низкое,  невнятное,
бессмысленное мычание, напоминающее шорох ползущей змеи.
   Наконец телефон умолк, но его  пронзительное  дребезжание  прочистило
мне мозги. Я выключил фонарик, поднял  руку  с  пистолетом  и  в  ту  же
секунду осознал, что кто-то включил свет в вестибюле второго этажа.
   Поскольку минутой раньше я видел перепачканное кровью открытое  окно,
я  решил,  что  убийца  убрался  восвояси.  Оказывается,   я   ошибался.
Неизвестный по-прежнему оставался в доме и теперь находился между мной и
лестницей, отрезав мне путь на первый этаж.
   Преступник вряд ли бежал через спальню, поскольку в этом случае  путь
его отступления был бы отмечен кровавым следом на кремового цвета ковре.
Однако для чего ему было вылезать через окно,  чтобы  тут  же  вернуться
через входную дверь?
   Возможно, улизнув из дома, убийца затем передумал и,  решив,  что  не
должен оставлять свидетеля в моем  лице,  вернулся?  Но  зачем  в  таком
случае ему включать свет, выдавая тем самым свое присутствие?
   Было бы логичнее, если бы он попытался застать меня врасплох.
   Щурясь от света, я осторожно вышел из спальни.
   Коридор второго этажа был пуст.
   Когда я поднимался по  лестнице,  три  двери,  выходящие  сюда,  были
плотно закрыты. Теперь они стояли нараспашку, а  комнаты  заливал  яркий
свет - мой самый главный враг.
 
14 
 
   С первого этажа вверх по лестнице, подобно вязкому  потоку  крови  из
раны, текла тишина. Внезапно она была нарушена каким-то  звуком,  но  он
донесся снаружи дома. Видимо, это ветер играл в кронах деревьев.
   Я чувствовал себя участником диковинной игры,  правила  которой  были
мне неизвестны. Мне не был известен даже мой противник.  Я  ощущал  себя
полностью сбитым с толку.
   Пошарив рукой по стене, я нащупал выключатель, и  лампы  в  вестибюле
погасли. От этого свет, лившийся из-за открытых  дверей,  показался  мне
еще ярче.
   Мне хотелось броситься вниз по ступеням, поскорее выбраться отсюда  и
убежать к чертовой матери! Но я не мог уйти, оставив за своей спиной три
комнаты, в которых неизвестно что скрывалось. Иначе я кончу так же,  как
несчастная Анджела, - с глоткой, разрезанной от уха до уха.
   Производить как можно меньше шума  -  только  это  могло  помочь  мне
остаться  в  живых.   Думать.   Проявлять   максимальную   осторожность,
приближаясь к каждой из дверей. Ступать бесшумно, словно призрак. Ни  на
секунду не допускать возможности,  чтобы  опасность  подкралась  ко  мне
сзади.
   Забывая щуриться, я стал  прислушиваться,  но  ничего  не  услышал  и
двинулся по направлению к двери, расположенной  прямо  напротив  спальни
Анджелы.
   Я предпочел не входить  в  комнату,  оставаясь  в  тени  у  порога  и
приставив ладонь козырьком к глазам, чтобы защитить их от яркого света.
   Если бы у Анджелы были дети, эту комнату могли бы занимать ее сын или
дочь. Сейчас здесь располагались шкаф со  множеством  выдвижных  ящиков,
высокий стул с прямой спинкой и рабочий стол, изогнутый в форме буквы Г.
Именно  здесь  Анджела   коротала   долгие   часы,   предаваясь   своему
единственному хобби - изготовлению кукол.
   Я кинул взгляд в сторону вестибюля. Он был по-прежнему пуст.
   Двигайся! Ты не должен стать легкой мишенью для убийцы!
   Я толкнул дверь, и она открылась еще шире. За ней никто не прятался.
   Я сделал шаг вперед и, оказавшись в ярко освещенной комнате,  тут  же
прижался спиной к стене.
   Анджела была прекрасным мастером, и это  доказывали  тридцать  кукол,
выставленных на открытых полках стоявшего поодаль шкафа.  Все  они  были
одеты  в  красочные  наряды,  также  изготовленные  собственными  руками
Анджелы с неисчерпаемой фантазией и мастерством: ковбойские и матросские
костюмчики,  вечерние  платья  с  пышными  юбками...   Однако   наиболее
примечательным в этих куклах были их лица. Анджела вылепливала каждое из
них  с  невероятным  терпением,  проявляя  при  этом  талант  подлинного
художника, а затем обжигала в горне, стоявшем в гараже. Некоторые из них
были матовыми, другие - покрыты глянцем,  но  все  они  были  раскрашены
вручную - с таким тщанием и настолько детально, что выглядели живыми.
   За многие годы своего  увлечения  кое-какие  куклы  Анджела  продала,
многие - просто раздарила.  Те,  что  остались  в  этой  комнате,  были,
видимо, ее любимыми, с которыми она не могла расстаться.  Забыв  о  том,
что в любой момент на меня  может  наброситься  психопат  с  зазубренным
ножом, я рассматривал кукол.  Каждая  из  них  была  уникальной,  словно
Анджела не просто мастерила игрушки,  а  с  нежностью  вылепливала  лица
детей, которых ей не суждено было выносить.
   Я выключил верхний свет, оставив гореть только  настольную  лампу.  В
сгустившемся сумраке куклы, казалось,  зашевелились  на  полках,  словно
приготовившиеся спрыгнуть на пол. Нарисованные глаза одних  светились  в
отблесках света,  у  других  были  непроницаемо  темны.  Но  взгляды  их
казались пристальными и напряженными.
   У меня задрожали колени.
   Однако это были всего лишь куклы. Они ничем не угрожали мне.
   Я выскользнул обратно  в  коридор,  повернул  "глок"  направо,  затем
налево и снова направо. Никого.
   Следующая дверь по коридору вела в еще одну  ванную  комнату.  В  ней
горел  ослепительный  свет,  отражаясь  от  зеркал,  фарфора  и   желтой
керамической плитки.
   Однако, сузив глаза в щелочки, я все же заглянул в каждый  уголок.  И
здесь меня никто не подкарауливал.
   В тот момент, когда я протянул руку к выключателю  на  стене,  позади
меня - со стороны хозяйской спальни - послышался какой-то звук.  Быстрый
и тихий, словно крыса пробежала по деревянному полу. Краем глаза я успел
заметить едва уловимое движение.
   Я молниеносно развернулся, выставив "глок" перед  собой  и  удерживая
его двумя руками. Черт знает что я творил! Будто изображал из себя не то
Сталлоне, не то Шварценеггера, не то Иствуда, не то Кейджа - в боевиках,
где они только и делали, что прыгали и палили из пистолетов.  Да  они  и
сами-то не знали, что творят!
   Наверное, я ожидал увидеть подкрадывающуюся фигуру, занесенную руку с
кривым кинжалом, но не обнаружил ровным счетом никого.
   Движение, которое мне удалось заметить,  произвела  дверь  в  спальню
Анджелы. Кто-то плотно захлопнул ее  изнутри.  В  светлом  проеме  между
дверью и косяком мелькнула какая-то сгорбленная, скрючившаяся тень.
   Дверь захлопнулась гулко, как тяжелый банковский сейф.
   Когда я выходил из спальни, там никого не было, и никто  не  проходил
мимо меня с тех пор, как я поднялся на второй этаж. Значит, это мог быть
только убийца, и то лишь в том случае, если он вернулся  через  открытое
окно в ванной, где я обнаружил тело Анджелы.
   Однако если в спальне находился преступник, значит, чуть раньше  мимо
меня проскользнул кто-то  другой,  включивший  затем  свет  в  вестибюле
второго этажа. Выходит, что злоумышленников двое, и я между ними  словно
в мышеловке.
   Что делать: идти вперед или двигаться назад? Небогатый выбор. Куда бы
я ни пошел, неизбежно окажусь  в  дерьме,  а  я  как  раз  не  прихватил
резиновых сапог.
   Они, видимо, ожидают, что я побегу вниз  по  лестнице,  но  для  меня
безопаснее делать как раз то, чего они от  меня  не  ждут.  Поэтому  без
малейших колебаний я кинулся к спальне Анджелы и, не обращая внимания на
ручку, ударил ногой в то место, где располагался замок. Дверь с грохотом
распахнулась, и я ворвался в комнату  с  пистолетом  в  вытянутой  руке,
готовый выпустить пулю в любого, кого увижу.
   Никого.
   По-прежнему горит ночник. На ковре  -  никаких  кровавых  отпечатков,
значит, никто не проходил через комнату из залитой кровью ванной,  чтобы
закрыть дверь.
   Тем не менее я снова  заглянул  в  ванную.  На  сей  раз  я  не  стал
доставать  из  кармана  фонарик,  понадеявшись  на  рассеянный  свет  от
ночника. Мне не хотелось еще раз во всех деталях видеть жуткую  картину.
Окно оставалось открытым, запах -  таким  же  тошнотворным,  как  минуту
назад. На полу все так же было распростерто тело  Анджелы.  Несмотря  на
сумрак, я видел ее открытый рот и изумленно распахнутые глаза.
   Нервно оглянувшись, я бросил взгляд в вестибюль.
   Никого.
   Сбитый с толку, я вышел на середину спальни.
   Сквозняк из открытого окна был не  настолько  силен,  чтобы  от  него
захлопнулась дверь, и уж тем более он не мог  создать  ту  жуткую  тень,
которую я успел заметить.
   Возможно, под кроватью и мог бы спрятаться взрослый мужчина, но тогда
он оказался бы зажатым  между  матрацем  и  полом.  Кроме  того,  за  то
короткое время, которое понадобилось мне,  чтобы  ворваться  в  спальню,
спрятаться под кроватью не успел бы даже самый проворный человек.
   В стенном шкафу, дверца которого была также открыта, пришелец тоже не
мог бы укрыться, но на всякий случай я заглянул и туда. Взглянув наверх,
я увидел в свете фонарика люк, ведущий на чердак. Лестницы  под  ним  не
было, но даже если бы она там стояла, никто  не  успел  бы  с  быстротой
паука взобраться по ней на чердак и втянуть ее за собой. В  распоряжении
злоумышленника было не более трех  секунд  -  явно  недостаточно,  чтобы
спрятаться.
   Рядом с кроватью располагались два задернутых  шторами  окна,  и  оба
были надежно заперты изнутри.
   Убийца никак не мог выбраться через них. Но, возможно, смогу  я?  Мне
крайне не хотелось возвращаться в вестибюль.
   Не выпуская из поля зрения входную дверь, я попытался  открыть  окно.
Это мне не удалось. Оконные рамы были закрашены масляной  краской  и  не
поддавались.
   Это  были  массивные  окна,  разделенные  деревянными   планками   на
несколько узких частей. Не приходилось и мечтать  о  том,  чтобы  просто
выбить стекло и бежать.
   Я стоял спиной к ванной. Внезапно мне показалось,  что  по  моей  шее
забегали насекомые. Мне почудилось, что Анджела уже не лежит на полу,  а
поднялась и стоит сзади меня - залитая  кровью,  с  глазами  светлыми  и
пустыми, как серебряные монеты. Мне показалось, что  я  слышу,  как  она
пытается говорить, но не может, и вместо речи раздается  лишь  бульканье
из ее страшной раны.
   Когда я, дрожа от ужаса, обернулся, позади меня  никого  не  было.  Я
выдохнул, испытав неимоверное облегчение, и только тут понял,  насколько
напугало  меня  собственное  воображение,  нарисовав  столь   чудовищную
картину.
   Однако я все еще находился  во  власти  этого  жуткого  видения.  Мне
казалось, что я вот-вот услышу, как несчастная поднимается в  ванной  на
ноги. Горе, вызванное смертью Анджелы, мгновенно  сменилось  страхом  за
собственную жизнь. Я уже не  воспринимал  ее  как  личность.  Она  стала
неодушевленным предметом, воплощением смерти,  чудовищем,  оглушительным
напоминанием  о  том,  что  всем  нам  уготованы  кончина,   гниение   и
превращение в прах. Мне стыдно признаться,  но  в  этот  момент  я  даже
испытал ненависть по отношению к ней. Я ненавидел  ее  из-за  того,  что
чувствовал себя обязанным подняться сюда, на второй  этаж,  из-за  того,
что она втравила меня в этот ужас, и в то же время ненавидел себя за то,
что ненавижу ее - обожавшую меня медсестру.  Ненавидел  ее  за  то,  что
из-за  нее  ненавижу  себя.  Наверняка  в  основе   этой   омерзительной
психологической  спирали  лежал  скорее  страх,  нежели  ненависть,  но,
несомненно, присутствовала и она.
   Иногда трудно найти более мрачное место, чем наши собственные мысли -
эта безлунная полночь души.
   От холодного пота мои ладони стали влажными и скользили  на  рукоятке
пистолета.
   Я перестал гоняться за призраками и с неохотой  вернулся  в  коридор.
Там меня ждала кукла.
   Самая большая по размеру кукла с полки в рабочем кабинете  Анджелы  -
более полуметра ростом - сидела на полу, раздвинув ноги и глядя на  меня
в свете, лившемся из открытой двери в единственную  комнату,  которую  я
еще не успел обследовать, - напротив еще одной ванной. Руки  куклы  были
подняты, и на них что-то висело.
   В этом было что-то нехорошее.
   Я заметил это при первом же взгляде на куклу, но  когда  пригляделся,
то понял, что это было нечто очень нехорошее.
   Если бы дело происходило в голливудском  фильме,  то  вслед  за  этой
куклой на сцене  должен  был  бы  появиться  человек  с  весьма  дурными
намерениями. Здоровенный  парень  в  маске  хоккейного  вратаря.  Или  в
капюшоне. В руках у него должна быть бензопила,  или,  на  худой  конец,
пневматический пистолет, стреляющий гвоздями, или, если он  находился  в
хорошем расположении духа, топор - достаточно большой, чтобы с легкос