ловно
предвкушала нечто, и казалось, ее настроение передалось и всем остальным.
   - А потом? - спросил Скрэтч.
   - Убьем его, - прошептала Белина.
   Висса бросилась к Белине и сжала ее в объятиях, целуя.
   - Да, детка! Да, да! - шипела она.
   Скрэтч стремглав побежал  прочь  -  собирать  остальных.  Всего  их  было
тридцать семь. Горн содержал достаточно синтетической плоти для того,  чтобы
воссоздать шестьдесят кукол. Но Белина не  думала,  что  сможет  без  борьбы
управиться с большим количеством подданных.
   - Но как? - спросила Висса.
   Бородатый водитель пошел вместе с последними роботами-носильщиками, чтобы
проследить за транспортировкой  груза.  В  одно  мгновение  полоса  прибытия
стихла и опустела.
   - Ты скоро увидишь, - сказала Белина. -  О,  Висса,  кажется,  это  будет
великолепно!
   Жулик вернулся через  полчаса,  возглавляя  процессию  из  трех  грузовых
роботов. Роботы были нагружены коробками с товаром, а сам  он  нес  в  руках
охапку  арктической  одежды.  Услышав  звук  двигателей,  он  остановился  и
посмотрел вверх, озадаченный.
   Мотор работал на полную мощность, лопасти пропеллеров крутились  с  такой
быстротой, что стали почти невидимыми. Вся  их  энергия  шла  на  то,  чтобы
удержать фургон на весу, тогда как механизмы горизонтального передвижения не
работали. Фургон парил в десяти футах от черного дорожного покрытия.
   - Что это такое, черт побери? - спросил водитель, роняя  одежду,  которую
нес в руках. Он метнулся к краю пешеходной  дорожки,  выходившей  на  полосу
прибытия.
   Дорожка возвышалась над полосой примерно на восемь футов. Грузовик  парил
всего лишь в паре  футов  над  нею.  Водитель  стоял  на  цыпочках,  пытаясь
заглянуть в кабину фургона. Он не видел, чтобы кто-нибудь сидел за рулем.
   Он никогда не слышал о том,  чтобы  грузовой  фургон  вел  себя  подобным
образом. И тем не менее разве в этом городе  могло  быть  существо,  которое
захотело бы причинить ему вред? Он пожалел, что не взял с собой тот пистолет
с длинным дулом, который теперь лежал в кобуре в кармане на  двери  фургона,
рядом с водительским  местом.  Теперь  его  было  не  достать.  Он  оказался
безоружен.
   Ему показалось, что он слышит над собой что-то похожее  на  писк  цыплят,
перекрывающий оглушительный гул двигателей. Это было похоже на смех  или  на
кудахтанье. Он повернулся и осмотрелся. Перед ним  была  полоса  прибытия  и
компьютерный модуль. Вдоль стены стояли банкоматы и аппараты для  оформления
разрешения на торговлю. Они никогда не использовались и теперь  были  пусты.
Кроме того, там было недостаточно места, чтобы в них мог спрятаться человек.
   Теперь кудахтанье шло справа.
   Он посмотрел туда.
   Стойка резервации городских  отелей.  Экраны  резервации  и  регистрации.
Фонтан. И снова - ни один из предметов  не  был  достаточно  большим,  чтобы
вместить человека.
   Кто-то захихикал слева от него. Это определенно  был  сдавленный  женский
смех.
   Он взглянул налево. Кредитные и банковские услуги  для  прибывающих.  Ряд
стеклянных  будок  для  частных  телефонных  бесед.  Открытое   пространство
пешеходной дорожки.
   Соблюдая осторожность, он подошел поближе. У него было чувство, что некие
невидимые создания перебегают от  одного  укрытия  к  другому,  стараясь  не
попадать в поле его зрения. Но он не мог  быть  в  этом  уверен.  Он  описал
вокруг себя круг  мелом  -  в  силу  врожденного  суеверия.  Выросший  среди
фермеров, он впитал это суеверие вместе с молоком, которым его вскормили.
   Теперь следовало выяснить, есть ли кто-то в грузовике.
   Он вернулся к краю пешеходной дорожки.
   - Эй! Опустите его! - крикнул он.  Грузовик  остался  висеть  в  воздухе.
Мгновением позже он осознал, что произносит следующие слова:
   - У меня есть пушка. Раньше или позже вам придется спуститься. Даже  если
вы попытаетесь сбежать. Я обещаю, что сейчас не буду стрелять.  Но  позже  я
буду уже слишком зол, чтобы удержаться!
   Все это, конечно, было ложью. Поскольку  подобную  речь  необходимо  было
произносить громко и угрожающе, да еще перекрывать при этом рев пропеллеров,
она показалась ему даже более грозной, чем он рассчитывал.
   И тем не менее она не была достаточно убедительной для того, кто забрался
в фургон. Этот тип знал, что он блефует, и все еще держал грузовик в  десяти
футах над полосой прибытия.
   Если там наверху вообще кто-то есть, напомнил он  себе.  Он  все  еще  не
знал, не было ли это какой-то абсурдной неисправностью в работе фургона  или
же все это - грязная шутка какого-то незнакомца. Его  жестокий  образ  жизни
говорил,  что  скорее  следует  ожидать  второго,   а   природный   оптимизм
нашептывал, что нужно надеяться на первое.
   Теперь кудахтающий звук шел со всех сторон.
   Он не обращал на него внимания.
   Он сконцентрировался  на  фургоне.  Казалось,  можно  было  найти  способ
добраться до него, причем верный и безопасный. Ему не хотелось прыгать. Если
он промахнется, то упадет на дорогу, и тогда его  либо  разрубят  на  клочки
лопасти пропеллера, либо он погибнет в  яростной  струе  воздуха,  создающей
подушку. Даже если фургон сломался, у него должно найтись это чертово  время
для того, чтобы вывести его отсюда.  Если  это  серьезная  поломка,  которую
нельзя будет починить на ходу с помощью его инструментов, то как  он  сможет
вернуться к цивилизации,  чтобы  добыть  необходимые  запчасти?  Позвать  на
помощь? Но тогда его посадят в  тюрьму  за  мародерство.  Это  был  чудесный
рэкет, этот город, принадлежавший ему одному, и он не стремился лишать  себя
кормушки.
   Черт бы побрал это проклятое кудахтанье!
   Из-за него да еще из-за воя двигателей было невозможно сосредоточиться.
   Он повернулся, чтобы отойти подальше от фургона, висевшего  в  нескольких
футах над головой, и столкнулся с шестью куклами. Они стояли справа.  Просто
вышли из-за стойки резервации отелей, прямо перед которой красовался фонтан.
У каждой из кукол был острый столовый нож того типа,  какие  обычно  дают  в
автоматических ресторанах. Куклы скалили зубы. Глаза их блестели.
   Он все  еще  не  понимал,  что  происходит.  Прежде  всего,  было  просто
невозможно так быстро осмыслить появление  этих  миниатюрных  созданий.  Его
разум признавал их присутствие, но упорно не желал анализировать  факты.  Он
знал, что надвигается опасность и что угроза исходит от неживой природы.  Он
попятился.
   Что-то кольнуло его ботинок.
   Он быстро обернулся.
   Слева стояли семь кукол. Они прятались в банкоматах, сразу за телефонными
будками. Они тоже были вооружены столовыми ножами.
   Повернувшись к проходу, он увидел дюжину кукол,  некоторые  уже  были  не
вполне похожи на людей. Они выстроились у таможенных кабин  и  на  платформе
прибытия.
   Он был окружен.
   Одна из кукол, стоявшая справа, полоснула его ногу ножом.
   Он вскрикнул, отступая.
   И почувствовал, как кровь впитывается в носок.
   Рогатая кукла слева рванулась вперед и вонзила свой нож в мягкую  верхнюю
часть его ботинка. Кровь полилась в ботинок.
   Боль, пронзившая его ногу, достигла бедра, потом охватила грудную клетку.
   Кукла не заботилась о том, чтобы вытащить оружие.  Она  повернула  нож  и
отбежала, оставив оружие в ботинке. Нож покачивался...
   Водитель даже не сделал попытки наклониться и выдернуть стальное  острие.
Теперь он вспоминал старые сказки фермеров, истории, которые передавались от
одного поколения к другому. В них  говорилось  о  крошечных  людях,  которые
населяли темные и пустые шоссе. Обычно  они  убегали,  едва  касаясь  земли,
стоило человеку подобраться поближе. То тут, то там их высвечивали лучи фар.
Порой они вскакивали в грузовик, когда он проходил  мимо,  чтобы  заполучить
душу водителя. Сами  они  души  не  имели.  Человеческая,  правда,  тоже  не
подходила к их телу. Они поняли это давным-давно. И тем не  менее  время  от
времени пытались заполучить душу какого-нибудь человека  при  условии  -  во
всяком случае так  говорилось  в  тех  историях,  -  если  человек  тот  был
добродетелен.
   Видит Бог, он добродетельным не был. Хотя и не был грубым и  примитивным,
как другие мужчины - с серьгами в ушах, мчащиеся по шоссе.  Он  ни  разу  не
убил человека и не изнасиловал женщины.
   Сейчас он жалел об этом.
   Он не мог ступать на раненую ногу.
   Шеренга кукол с платформы прибытия двигалась ему навстречу.
   Он, подпрыгивая, отступал на одной ноге. За все эти  годы  на  дороге,  в
сотнях стычек из-за женщин в своих лагерях, его ни разу не коснулся нож. Он,
всегда был слишком быстрым, слишком умным, слишком самоуверенным.  А  теперь
один из этих гномов вонзил в него нож. Паника и страх парализовали его. Куда
делась его всегдашняя  сообразительность?  Он  знал,  что,  если  не  вернет
самообладания, они его победят. И тем  не  менее  не  мог  совладать  с  тем
ужасом, который пронизывал его, словно электрический ток. Не боль была  тому
причиной. И не размеры кукол, и не их жестокость. Нет, ужас вызывал безумный
блеск в их глазах, вялое и чувственное  выражение  их  лиц,  словно  бы  они
радовались тому, что причиняют боль, больше, чем  чему  бы  то  ни  было  на
свете.
   - Вперед!  -  воскликнула  красивая  златокудрая  куколка,  размахивая  в
воздухе своим ножом так, словно это было знамя.
   Куклы бросились к нему со всех  сторон,  вопя  от  восторга,  толкаясь  и
работая локтями, чтобы добраться до него раньше других. Он быстро сделал шаг
назад. Он вспомнил о выходе на полосу прибытия - но слишком поздно.
   Наконец он потерял равновесие и упал. Ножи вонзились в его руки,  кромсая
их.
   Он  упал,  и  мощная  струя  воздуха  прижала  его  к  земле.  Его   руки
кровоточили. Боль была сильнее, чем он мог вынести, хотя он  помнил  о  том,
что не должен потерять сознание.
   Затем фургон начал опускаться.
   Лезвия винтов все приближались, яростный ветер стал еще более  неистовым.
Через вращающиеся лопасти он мог разглядеть приспособления, которые опустили
под фургоном защитный, щит. Он мог видеть шов, который варил в прошлом году,
когда щит помялся, и ту лопасть, которая сорвала его и отбросила в  сторону.
Он мог видеть отсюда даже пятна смазки.
   А затем лопасти оказались прямо над  ним,  разрубая  со  свистом  воздух,
потом они опустились ниже, и после этого он уже ничего не видел.
   - Разве это не было чудесно? - спросила Висса.  Ее  голос  был  мягким  и
мечтательным, словно она все еще не очнулась от гипнотического восторга.
   - Да, любовь моя, - отвечала Белина.
   - Ты видела,  как  он  пытался  отползти  от  фургона,  когда  тот  начал
опускаться?
   - Да.
   - Он смотрел на меня, Белина, словно хотел, чтобы я пришла ему на помощь.
Он смотрел на меня, умоляя о чем-то.  Он  что-то  говорил,  но  я  не  могла
расслышать, что именно.
   Белина поцеловала ее.
   - Будет ли Себастьян так же хорош?
   - Еще лучше!
   Висса нетерпеливо поморщилась:
   - Скоро?
   - Завтра вечером.
   - Но почему не сегодня? Не сейчас?
   - Мы не должны покончить с ним так быстро. Мы  еще  не  насладились  этим
убийством. Пусть утихнет радость, потом  -  придет  очередь  Себастьяна.  Не
следует желать всего сразу. После Себастьяна у  нас  уже  никого  не  будет.
Некоторое время.
   - Ты такая хорошенькая, когда в крови, - сказала Висса.
   Белина ласкала ее грудь, и живот, и бедра. Повсюду вокруг была кровь. Она
раскрасила себя ею.
   - Ты - еще лучше, - ответила она  Виссе.  Висса  посмотрела  на  кровавое
желе, покрывающее ее тело.
   - Завтра вечером, - сказала она. - Правда?
   - Правда.
   Последняя и первая ночь В свои поздних писаниях, которые звучат все более
воинственно, Святой Рогю Эклезиан утверждает, что не кто иной, как Бог несет
ответственность за все жестокости, совершаемые  человеком.  Он  говорит:  "И
хотя вселение душ в тела человеческие есть процесс автоматический, он  время
от времени требует внимания от Божества.  Когда  новый  Бог  принимает  трон
своего Отца,  Он  зачастую  пренебрегает  этой  обязанностью.  В  результате
устройства, дающие людям души,  ломаются  и  в  каждом  следующем  поколении
производят на свет бездушных людей. Эти создания не испытывают сомнений и не
имеют морали. Они становятся наказанием для  громадной  массы  человечества,
которая является хорошей и честной. Они  воруют  и  убивают,  мошенничают  и
лгут, насилуют и истязают. Бог даже не представляет себе, какой раздор  сеет
Он среди нас благодаря своей небрежности, невниманию к сотворенному. Если бы
он соответствующим образом наблюдал за своими делами, все мы жили бы в  мире
и  добром  товариществе,  поскольку  мы  -  нормальные  честные   люди.   Не
достаточная  ли  это  причина  для  того,  чтобы  даже  вскормленные  медом,
пресыщенные и самодовольные религиозные мужи встали и  вышли  на  бой?  Если
даже  эта  причина  не  в  состоянии  пробудить  вас  от  ужасной   летаргии
восприятия,  в  которой  пребывает  средний  класс,  тогда  человек   должен
отказаться от всякой надежды на то, чтобы каким-то образом повлиять на  свою
собственную судьбу. Если это не побуждает вас к восстанию, если это  учение,
как и прочие мои учения, не приводит ни к чему, тогда жизнь моя -  пуста,  а
слова мои - не больше чем эхо, которое  отражается  от  стен  каньона,  ради
вашего развлечения. Черт побери, вставайте! Двигайтесь!"
   Эклезиан был мудрецом, каковым считали его  и  современники.  Его  учение
осталось жить в веках. Так же, как и его предсказания, даже если мы не можем
заранее предсказать, как и где они воплотятся в жизнь...
   Она провела весь день в шахте воздухоочистительной  системы,  в  пахнущей
пылью полутьме и прохладе.
   Она была одна, потому что хотела этого. Другие же никогда не выходили  из
ее воли.
   Время от времени до нее долетали  обрывки  смеха,  который  доносился  из
лабиринта труб и переходов, но она тут же о нем забывала. Она большей частью
пребывала в трансе, уносясь сознанием к  отдаленным  мирам  и  иным  эпохам,
благодаря богатым видениям, даруемым холистианской жемчужиной.
   Некоторое время она была увлечена приключениями  Пертоса  Гедельхауссера.
Но все это было чересчур близким и понятным. Жемчуг словно  почувствовал  ее
недовольство и перенес свои видения дальше - в  бархатную  тьму  космоса,  к
иным разумным расам, в другие миры.
   Видения действовали на нее не так,  как  на  большинство  людей.  Они  не
вдохновляли  ее.  Она  не  замечала  предметов  и  взаимоотношений.  Она  не
испытывала сочувствия к существам, представшим в этих  сновидениях.  Она  не
разделяла с ними ни радостей, ни горестей - все это ее ничуть  не  заботило.
Она просто наблюдала яркие вспышки света и смену  событий  так,  как  собака
может  некоторое  время   смотреть   телевизионную   программу   -   получая
удовольствие  и  приходя  в  восторг  от  каждого  движения,  но  оставаться
совершенно равнодушной к их цели или назначению. И тем не менее это было так
приятно...
   Утро последнего дня началось для Себастьяна как обычно. Он проснулся,  не
вполне понимая, где находится. Сел на краю кровати, потирая  руками  голову,
пытаясь определить время и место своего пребывания.  Постепенно  он  начинал
понимать, где он и что с ним. Дальше события развивались  обычным  порядком.
Сначала требовалось принять акустический душ, вслед за  которым  должен  был
идти завтрак, состоящий из хлеба и яиц, который  он  брал  в  автоматическом
ресторане, находившемся в квартале от  его  дома.  Все  это  прошло  гладко,
оставив его освеженным и взбодрившимся.  Его  голод  был  утолен,  и  теперь
настало время для любопытства. Вплоть до ленча Себастьян волен  был  бродить
где угодно.
   Он тщательно избегал мест, в которых иной раз  встречал  странных  кукол.
Если они готовят ему сюрприз, он не станет портить  им  удовольствие.  Битти
Белина разозлится, если он раскроет их секрет.  А  он  не  мог  выносить  ее
гнева, потому что хотел нравиться ей так же сильно, как нравилась ему она.
   В полдень, когда он вернулся домой перекусить, он не нашел в доме  кукол.
Не обнаружил их ни в холле, ни в других местах. Он сбегал  в  ресторан,  где
они обычно питались, но и там никого не было.  Это  было  что-то  новенькое.
Огорченный,  Себастьян  поел  в  одиночестве  в  итальянском  автоматическом
ресторане.
   К обеду он все еще не мог найти ни одной куклы и  начал  беспокоиться.  А
вдруг с ними что-то случилось  и  он  остался  один,  навеки?  Один  в  этом
громадном  городе  с  его  движущимися  ступеньками  и   тихонько   урчащими
ремонтными роботами?
   Он заставил себя сохранять спокойствие. Если с куклами что-то  случилось,
ему необходимо всего лишь вновь воссоздать их в Горне.
   В комнате Белины он нашел Горн. Похоже, он был цел, ольмезианская  амеба,
пульсируя, отплыла к задней стенке. Он подумал, не  сделать  ли  ему  куклу,
чтобы определить, исправна ли машина, но затем отверг подобную  мысль.  Если
маленькие человечки в опасности, он  немедленно,  не  теряя  даром  времени,
должен отправиться на поиски.
   Себастьян обыскал знакомые районы города. Куклы  не  могли  удаляться  от
печи более чем на тысячу футов. Но в этом городе было так много уровней, что
даже расстояние в  тысячу  футов  включало  в  себя  по-настоящему  огромное
пространство. К трем часам  ночи  он  начал  вспоминать,  какие  районы  уже
обыскал. Он знал, что осмотрел каждую щелочку, каждый укромный уголок и  тем
не менее не нашел их.
   Себастьян вернулся в свою комнату, чтобы подумать.
   Он чувствовал себя ужасно. В конце концов, он уже большой, он -  взрослый
мужчина. И это была его работа - следить  за  тем,  чтобы  им  не  причинили
вреда. А теперь они исчезли.
   И пока он так сидел, размышляя, через решетку вентиляционного отверстия в
комнату проник паук. Он был черным с белыми отметинами, величиной  с  ноготь
большого пальца. Паук повис, цепляясь за решетку, его лапы дергались.  Затем
он начал медленно спускаться на пол по деревянной панели.
   Себастьян этого не видел.
   К тому  времени,  как  пук  был  уже  на  полпути  к  полу,  в  отверстии
вентиляционной системы показались  три  других.  Все  они  были  коричневого
цвета, а  своими  размерами  в  два  раза  превосходили  первого.  Они  явно
намеревались атаковать черного паука и сожрать его.  Но  стороннему  зрителю
могло бы показаться,  что  все  четыре  паука  в  первую  очередь  стремятся
добраться до идиота.
   Себастьян их не видел,  поскольку  пауки  почти  сливались  с  коричневым
цветом деревянной панели.
   Что бы сделал Пертос на его месте? Себастьян был  уверен,  что  кукольный
мастер не сидел бы здесь сложа руки, не зная, на что решиться. Но что же  он
может делать, кроме как сидеть и ждать?
   Ковер в комнате был бежевым, почти белым.
   Черный паук коснулся его края, словно бы колеблясь. Три коричневых  паука
беззвучно спускались следом по деревянной поверхности панели.
   Черный  скользнул  по  бежевой  бахроме  ковра,  споткнулся,  восстановил
равновесие и рванул через всю комнату.
   Себастьян встал. Он не знал еще, куда идет, знал только, что он не  может
сидеть здесь, теряя драгоценное время.
   Три коричневых паука добрались до ковра и двинулись вслед за своей черной
жертвой. Поскольку они  были  намного  больше,  они  без  особых  сложностей
миновали бахрому и быстро сокращали дистанцию между собой и жертвой.
   И в это мгновение Себастьян наконец заметил  паучий  парад  и  застыл  на
месте. Он не смел даже вздохнуть.
   Он все еще думал о том, что Пертос знал бы, как найти пропавших кукол,  и
всей душой желал, чтобы он оказался сейчас здесь, с ним, чтобы он решил  все
проблемы. Только он, кажется, позабыл о том, что Пертоса больше нет.  Пертос
умер, его убил собственный ассистент.
   Ему показалось,  что,  словно  бы  в  ответ  на  невысказанное  идиотское
желание, Пертос вернулся.
   И он привел с собою трех друзей,  чтобы  они  помогли  ему  справиться  с
Себастьяном.