ен.
   Мертвая голова вновь поцеловала  его  и  вновь  потребовала  извинений  -
послышался ходатайствующий голос маленькой женщины. Он повторил свою просьбу
о прощении для всех остальных. Голову, наконец, убрали.
   Руки Себастьяна были распростерты  на  полу,  ладонями  к  потолку.  Руки
лежали перпендикулярно плечам, словно крылья мертвой птицы. Куклы  привязали
его запястья к кольцам в полу. Должно быть,  когда-то  в  этой  комнате  был
магазин. Кольца служили  для  устойчивости  ненадежно  укрепленных  товаров.
Теперь они служили для того, чтобы  удерживать  умирающего  полубога,  время
которого истекло. Где те стервятники, которые будут клевать его печень?
   Справа одна из кукол вонзила столовый нож в его ладонь.  Кровь  полилась,
образуя лужицу, из которой капли принялись стекать по его  пальцам  на  пол,
застывая на полу.
   Кукла слева последовала примеру первой. То же самое  произошло  и  с  его
ногами. Один из слуг Битти Белины когда-то играл в пьесе об одном  полубоге,
который был распят примерно таким  же  манером  -  правителями,  которых  он
пожелал свергнуть. Они решили, что это превосходный способ казни.
   Себастьян почти "не осознавал  боли.  Он  не  был  стоиком  и  больше  не
изображал из себя героя, которым всегда хотел казаться раньше. Нет, это  был
просто  недостаток  чувствительности,  который  сделал  для  него  возможным
встретить пытку без особых криков агонии.
   Где-то в глубине его души какая-то часть сознания все еще  говорила  ему,
что он может избавиться от этого ужаса. Безусловно, он мог бы.  Вокруг  него
были жалкие создания, на которых он всегда смотрел свысока, высотой едва  ли
в треть его роста. Он мог вскочить и в ярости разорвать свои  путы.  Он  мог
устроить суд над ними.
   "Я создал их, - думал он. - Пертос сделал их, а я был тем, кто вдохнул  в
них настоящую жизнь. А теперь они связали меня и бросили к своим ногам".
   Он сделал усилие и умудрился привстать. Перепуганные  куклы  побежали  от
него прочь. Но не в его характере было восставать  против  унижения.  Он  не
старался подняться над ними. Он слишком устал от них,  даже  от  златокудрой
Белины. Он  упал,  ударившись  затылком  об  пол,  и  темная  волна  забытья
поглотила его.
   Он позвал на помощь старого кукольного мастера, потому что нуждался в нем
сейчас, как никогда. И потерял сознание.
   Когда Себастьян очнулся,  прямо  на  груди  у  него  сидел  тарантул.  Он
осторожно покачивался, словно бы прислушиваясь к биению сердца.  Его  черная
пасть то открывалась, то закрывалась, обнажая крошечные темные зубы, которые
воспаленному рассудку идиота казались непропорционально большими.
   Он позволил тарантулу взобраться на свое лицо, даже не  пытаясь  тряхнуть
головой, чтобы сбросить его. Лапы  насекомого  были  покрыты  пухом,  словно
живот утки.
   Он снова потерял сознание, не столько от страха, сколько от измождения.
   Позже они взяли в  руки  пятнадцать  ножей  и  вонзили  их  в  него.  Они
предлагали ему мочу для утоления жажды, но он отказался пить.
   И вновь  он  ждал  избавления.  Он  мог  бы  вскочить,  разорвать  узы  и
растоптать их всех, как недавно топтал ногами пауков. Но он не сделал этого.
И наконец он умер - скорее мирно, без всяких ангельских  хоров  или  видений
небесного гнева.
   Остальное вы знаете.
   У кукол оказался врожденный иммунитет к человеческим болезням.  Их  плоть
не допускала в  себя  инфекций,  не  вскармливала  в  себе  паразитов  и  не
нуждалась  в  длительном  лечении.  Ее  не  подтачивали  изнутри  язвы   или
фурункулы. Исключая тех, кто  погибал  в  битве  или  благодаря  несчастному
случаю, они были бессмертны. У них не было возраста, они были  избавлены  от
дряхлости и старения плоти.
   Темп их жизни был бешеным. У них не было душ, которые  могли  бы  оценить
наслаждения покоя и одиночества,  неподвижности  и  бездействия.  Они  спали
очень мала, много работали, с мыслью о той боли, которая питала их.
   Отсутствие морали и  высокоразвитая  индустрия  сделали  их  непобедимыми
воинами.
   Они спаривались, производили на свет женщин и детей, так же, как и  люди.
Вонопо всегда говорили, что куклы настолько походят на  человека,  насколько
это вообще возможно. В этом была и другая выгода. Дети становились еще более
свирепыми и безжалостными, чем их родители, когда  дело  доходило  то  того,
чтобы вкусить удовольствия, основанного на  боли.  Многие  из  родителей  не
пережили своих отпрысков. Битти Белина пережила. Висса тоже. И еще некоторые
из первоначальной труппы в тридцать семь кукол.
   Новые поколения не удовлетворялись теми играми  в  боль,  в  которые  они
могли играть между собой. Теперь, когда Горн был мертв,  в  их  распоряжении
оказался весь город. Они извлекли пользу  из  компьютера,  бездействовавшего
долгие годы, и прочих  приспособлений,  окружающих  их.  В  свое  время  они
познали оружие, научились искусству войны и устремились  против  беззащитной
Земли, города  которой  носили  имена  Весеннего  Солнца,  Падающей  Воды  и
Ноябрьской Луны. Их жители стали богатыми, изнеженными и уязвимыми.  Они  не
оказали куклам сопротивления.
   После того  как  Земля  была  завоевана,  наступила  очередь  звезд.  Это
потребовало некоторого времени,  поскольку  куклы  находили  еще  так  много
удовольствия в боли, которую они получали в родном мире, и они  должны  были
пронести свои интересы через поколения. Но медленно и  верно  количество  их
жертв сокращалось. И через сто лет  они  подняли  голову  к  темным  безднам
космоса. И отправились туда.
   Ни одна раса во Вселенной не билась с такой непреклонностью,  как  куклы.
Ни одна раса не была в состоянии осуществить подобный массовый террор.  Миры
были беззащитны перед ними. Все живое бросалось в галактические  кластеры  в
надежде успеть  скрыться  до  прихода  кукол.  Но  они  всегда  преследовали
беглецов - на самых быстрых кораблях, снабженных самым смертоносным оружием.
Для других рас война была игрой или, в лучшем случае,  необычайно  серьезным
поединком. Для кукол она была способом существования, целью бытия.
   Возможно даже, и в те дни эти маленькие создания  могли  быть  побеждены,
они могли разлететься в пыль по всей  галактике,  окутывая  те  цивилизации,
которые в ужасе от них бежали. К счастью, вонопо оказались способны  создать
особую   породу   кукол-воинов,   которые   характеризовались   удивительной
преданностью  своим   создателям.   Это   были   многорукие   и   многоногие
паукообразные, которые бросились на  кукол  в  атаку,  погнали  их  назад  и
наконец сокрушили окончательно.
   Пауко-ящерицы, вонопо, создали кукол и продали их людям. Куклы  поднялись
против своего хозяина-человека, используя при этом пауков. И,  наконец,  они
оказались беззащитными перед другой породой - перед  черными  паукообразными
существами, созданными из той же плоти, взятой из Горна.
   Я думаю: что мог бы  сказать  об  этой  цепочке  совпадений  Святой  Рогю
Эклезиан?
   Мастер-вонопо уронил холистианскую жемчужину. Она покатилась по каменному
полу и затерялась под золотым гобеленом.
   Некоторое время мастер вглядывался в белую сферу, размышляя  об  истории,
которую она ему рассказала. Затем,  шаркая  конечностями,  пересек  комнату,
подошел к полке с книгами, следующей за стойкой с наркотиками,  снял  с  нее
"Книгу мудрости" вонопов, которую читал не так  внимательно,  как  следовало
бы,  поскольку  был  больше  мужем  плоти,  нежели  мужем  духа.  Он  открыл
Благовествование Святого Рогю и принялся читать.
   Он водил пальцем по строчкам, переворачивая страницы.
   Он нашел то, что искал, и  прочел  это  про  себя,  и  только  живот  его
открывался и закрывался, показывая, что он позабыл  об  ужине  из-за  сказок
жемчужины. Эклезиан говорил:
   "Мы, вонопы, долго гордились тем, что, по нашему мнению, является  высшей
формой искусства, нашими оживляемыми миниатюрными куклами. Мы создали их  по
образу и подобию своему, а также по образу и подобию  представителей  других
рас, и мы заставляли их играть для  нас  спектакли.  Возможно,  если  бы  мы
проводили меньше времени, играя в богов, и уважали и изучали Вселенную более
пристально, мы бы открыли, что и сами - не более чем куклы, которые играют в
неизмеримо более великой постановке. У нас есть пьеса. Существуют репетиции.
И где-нибудь, я думаю, имеются зрители, которые смеются  над  нами.  И  даже
надо мной".
   Мастер-вонопо знал, что  Эклезиан  был  очень  стар,  когда  написал  эти
строчки. Возможно, он уже был у смертного одра. Но он вспомнил  о  пауках  и
удивился. И удивился снова. Ему было приятно, что  его  собственное  ремесло
есть нечто простое и незначительное. Он просто ткал гобелены  из  раковин  и
камней и заставлял их вибрировать, чтобы они могли петь тысячи лет.
   А потом он отправился ужинать.