не
считать  того,  что  был  богат.  Своего  рода  коммерсант,   он   занимался
исключительно межконтинентальной торговлей на родной планете, но и  на  этом
ограниченном поприще сумел преуспеть.
   После второго спектакля он явился за кулисы и стал ждать, хотя  Себастьян
ясно объяснил ему, что Пертоса еще какое-то время  не  будет.  Когда  Пертос
пришел и сказал, что, прежде чем говорить с кем бы то  ни  было,  он  должен
воссоздать Виссу, Руди отнесся к этому с  пониманием.  Он  с  подозрительным
упорством, не переставая улыбаться, рассматривал остальных кукол, однако вид
у него был не слишком довольный. Потом Висса ожила, и куклы удалились в свою
комнату, прихватив мяса, сыра и две бутылки вина, каждая из которых  была  в
половину роста принца. Они смеялись, отпускали грубые  шуточки  и,  наконец,
оставили троих человек в напряженной тишине.
   - Совсем как дети, - сказал Элвон Руди:
   - Такие живые, светлые. И все же они взрослые, да?
   - Физически взрослые. Но в  их  сознании  причудливым  образом  смешались
взрослость и детскость. С  тех  пор  как  я  купил  матрицы-диски  кукол,  я
использовал их по меньшей мере в двух спектаклях. Так что в общей  сложности
они прожили не более двухсот дней. С этой точки зрения они  сущие  младенцы.
Но вонопо наделили их качествами, делающими их взрослыми в некотором смысле,
хотя их знания  изначально  запечатлены  в  матрицах-дисках  и  не  являются
следствием опыта. Поэтому, несмотря на то, что многое они  воспринимают  как
взрослые, им свойственна детская наивность и склонность все преувеличивать.
   Себастьян пытался не потерять нить беседы,  но  не  смог.  Ему  не  часто
приходилось слышать, чтобы Гедельхауссер был так многословен с посторонними.
Обычно он говорил коротко и  как-то  неопределенно.  Теперь  он  трещал  без
умолку, похоже, затем, чтобы не  дать  себя  перебить  Элвону  Руди,  словно
боялся того, что собирался сказать коммерсант.
   - Не хотите ли вина? - спросил Пертос.
   - Только рюмочку.
   - А мне можно? - вставил Себастьян.
   - Пожалуй, да, - сказал Пертос, налив сначала идиоту. - Смотри не пролей,
а то ничего больше не получишь.
   - Я не пролью, - отозвался Себастьян, пробуя вино.
   Взяв рюмку с темным  напитком,  Элвон  Руди  посмотрел  на  Себастьяна  и
сказал:
   - Похоже, у вас необычный ассистент.
   - Официальные власти считают его идиотом, - ответил Пертос. - Но иногда у
него бывают прозрения, вспышки мысли. Возможно, он  действительно  тот,  кем
считается, но временами нечто большее.
   - И часто?
   - Редко.
   - Тогда почему? - спросил Руди.
   - Он мне дешево обходится, - объяснил Пертос. - А я коплю деньги  на  эту
чертову выездную пошлину, экономлю.
   Руди пил вино, посматривая на Гедельхауссера поверх рюмки.
   Пертос тоже посмотрел на него. Он чувствовал  себя  неловко,  словно  ему
вскоре  предстояло  принять  важное  решение,  хотя  все,  что   сулил   ему
сегодняшний вечер, - это ужин, сеанс общения с  холистианской  жемчужиной  и
сон.
   - У меня есть для вас предложение, - сказал Элвон Руди, ставя свою  рюмку
на гладкую желтую эмаль стола.
   Пертос кивнул.
   - Вы не сдаете кукол в  аренду  для  представлений,  не  входящих  в  ваш
график?
   Себастьяну показалось, что он говорит так, будто между ним и  кукольником
есть  какой-то  секрет,  известный  только  им  одним.  Себастьян  попытался
представить себе, что бы это мог быть за секрет, но не смог сосредоточиться.
Вино сильно действовало на него, а он уже успел выпить полрюмки.
   - Мы выступаем на частных вечеринках, -  ответил  Гедельхауссер.  -  Цена
зависит от расстояния, поскольку Горн нужно  перевозить  вместе  с  куклами.
Кроме того, она, конечно же, зависит от пьесы, которую вы хотите заказать, и
от числа участвующих в ней кукол.
   - Одна, - сказал Элвон Руди.
   - У меня нет пьесы для одной куклы.
   - Я напишу ее.
   - Полагаю, куклу вы уже выбрали, - произнес Гедельхауссер так  грустно  и
тихо, что его едва было слышно.
   - Битти Белина, - ответил коммерсант. Теперь  Себастьян  заинтересовался.
Вино у него кончилось, а ему хотелось еще, так что он  встал  и  налил  себе
рюмку. Он был рад, что ничего не пролил. Пертос злился, когда он проливал.
   - Полагаю, представление продлится долго.
   - Всю ночь, конечно, - сказал Руди.
   - И вы готовы хорошо заплатить.
   - Десять тысяч посталей.
   - Двадцать тысяч.
   - Очень хорошо. За такую уникальную куклу стоит переплатить,  хотя  я  ее
толком даже не знаю, верно?
   - Сожалею, - сказал Гедельхауссер. Он явно искал  повод,  чтобы  отказать
коммерсанту.
   - Так вы не дадите мне ее?
   - Не дам.
   - Двадцать пять тысяч.
   - Мне очень жаль.
   Руди встал, повел плечами, откинув накидку так, что складки разлетелись в
разные стороны, словно волны на поверхности пруда, в который кинули камень.
   - Знаете, так вам никогда не накопить денег на пошлину.
   - Возможно.
   Руди пожал плечами. Он  не  сердился.  Пожалуй,  испытывал  досаду  из-за
отсрочки, хотя и не сомневался, что рано или поздно добьется своего,  и  его
раздражало, что на этот раз попытка получить желаемое окончилась неудачей.
   - Я вернусь завтра вечером. Может быть, вы передумаете.
   - Нет, - отозвался Гедельхауссер, но голос его  прозвучал  еле  слышно  и
звуки напоминали слабый стон ветра в трубе.
   - Я все равно приду, - сказал Элвон Руди.  Он  вежливо  кивнул  и  вышел.
Себастьян допил вино.
   - Что он хотел? - спросил он Гедельхауссера.  Старик  достал  из  кармана
холистианскую жемчужину и начал катать ее между пальцев. Он до сих пор так и
не поел.
   - Что он хотел? - настаивал Себастьян.
   - Мою душу, - ответил Пертос. - Но я не отдал ее.
   Вскоре, получив необходимую энергию, жемчужина послала ему свои  видения,
и кукольник впал в транс.
   Себастьян вышел из комнаты. Его пугал вид хозяина с жемчужиной  в  руках,
когда пальцы кукольника машинально катали ее,  глаза  закрывались,  а  мысли
уносились прочь  за  много  световых  лет.  Себастьян  спустился  в  холл  и
остановился у закрытой двери в комнату кукол. Он услышал, как  они  смеялись
приглушенными, тихими голосами, как чокались  маленькими  бокалами,  которые
давал им Пертос. Висса визжала от удовольствия, и  ему  стало  интересно,  в
какую игру они  играют.  Он  попробовал  открыть  дверь,  но  она  оказалась
запертой.
   Себастьян, слегка пошатываясь, пошел в свою комнату.
   Он сложил свои идентификационные карточки в свой единственный  чемодан  -
таков был вечерний ритуал - и прямо в одежде рухнул на  постель.  В  комнате
стоял слабый запах мочи, и Себастьян вспомнил об испачканных штанах.  Но  он
слишком устал, чтобы встать и бросить их в акустическую стиральную машину  в
стене. Запах, усталость и невозможность быть вместе  с  куклами  и  Пертосом
заставили его почувствовать себя, как никогда, одиноким и несчастным.
   Тем не менее он уснул.
   Дженни, смеясь, перебегала от  дерева  к  дереву.  На  ней  была  нелепая
шапочка, а в руках - пластиковое ружье, из  которого  она  стреляла  в  него
губчатыми пульками. Она сказала, что она шпионка,  хотя  он  не  понял,  что
такое шпионка. Она сказала, что его задача - поймать ее.
   Они бежали, смеялись, прятались друг от друга, выскакивали, пытаясь  друг
друга напугать, и снова бежали.
   А потом...
   Потом он поймал ее, как и  собирался,  поймал  шпионку,  прежде  чем  она
успела в него выстрелить...
   Только.., только у нее пошла кровь.., и она умерла.., хотела выстрелить в
него этими пульками из резиновой губки.., а  вместо  этого  стала  звать  на
помощь.., просила пойти за помощью.., бежать  за  помощью..,  сказать  им..,
чтобы они помогли...
   Но он не мог этого сделать. Он боялся  того,  что  они  с  ним  сотворят.
Другие шпионы придут и попытаются убить его за то, что он поймал их шпионку.
   А потом она затихла, умерла. И он избавился от нее и пошел домой, а когда
его спросили, где она, где их шпионка, он рассказал  им  неправду,  он  ведь
должен был что-то рассказать, но это был плохой рассказ, и он понял, что они
ему не поверят, пошлют шпионов.., и его убьют, из него потечет кровь, как из
Дженни, и он.., он.., умрет.
   Себастьян проснулся от какого-то громкого звука. Он сел,  и  когда  через
некоторое время окончательно очнулся ото сна, то прислушался, не  повторится
ли звук снова. Звук не повторился. Он снова уснул.
   Утром, открыв свою дверь, он нашел Пертоса Гедельхауссера без сознания, в
крови лежащим на полу в коридоре. По  всему  холлу  тянулся  кровавый  след,
который показывал, что старик ползком проделал  весь  этот  путь  в  поисках
помощи.  В  то  же  мгновение  Себастьян   почувствовал   прилив   полнейшей
растерянности  из-за  того,  что  не  может  помочь  кукольнику.  Он  сделал
отчаянную попытку придумать, что делать с телом, когда Пертос поднял  голову
и застонал. Он еще не умер!
   Себастьян наклонился к старику:
   - Что?
   - В моей комнате. Автодок. Самому мне не дойти.
   Себастьян не мог понять, что такое автодок, пока Пертос не объяснил  ему,
что это та самая машина, которая вылечила его сломанную ногу.  Идиот  помнил
это очень ясно, а значит, теперь он знал, что делать, хотя память  его  была
чисто автоматической. Повинуясь указаниям Пертоса, он  вытащил  из  автодока
приемный  стол  и  без  труда  поднял  на  него  хозяина.  Затем,  преодолев
недоумение и неловкость, он продел ремень безопасности в хомуты и пристегнул
кукольника поперек груди. После чего Себастьян запихнул стол назад в паз, из
которого  его  выдвинул.  Машина  заглотила  Пертоса  и  начала  производить
диагностику, издавая звуки, словно переваривая его.
   Измученный идиот утонул в кресле, глядя на машину и не понимая, отчего  у
Пертоса вдруг пошла кровь и что старик сделал, чтобы довести себя до  такого
ужасного состояния.
   Немного погодя, Себастьян поел.
   Он думал о Битте Белине.
   На какое-то время он даже забыл про кукольника, находящегося в  автодоке.
Идиот встал было, чтобы пойти поискать  Пертоса,  как  вдруг  все  вспомнил,
смутился и сел ждать дальше.
   Время тянулось медленно.
   В соседней комнате хихикали куклы...
   Часа через четыре после того,  как  компьютерный  врач  наконец  отпустил
Пертоса,  на  пострадавшего  напал  волчий  аппетит.  Он   чувствовал   себя
совершенно здоровым. Раны затянулись. Кукольник потерял  шесть  фунтов,  так
как автодок заставил его организм поработать для ускоренного  выздоровления,
используя  для  этого  некоторые  запасы  жира.  Он  заказал  в  центральном
гастрономическом банке несколько горячих блюд, и  пластиковые  контейнеры  с
дымящейся пищей выскочили из пневматической трубы на приемный поднос. Пертос
расставил их на столе, открыл и  уничтожил  содержимое  с  такой  быстротой,
которую вряд ли и сам ожидал.
   Себастьян с любопытством наблюдал за ним, однако вопросов не задавал.
   - Ну вот, теперь мне лучше, - сказал Пертос, покончив с  половиной  блюд,
стоявших перед ним, и орудуя уже больше бокалом вина, чем ложкой и вилкой.
   - Что? -  спросил  Себастьян,  который  решил  воспользоваться  тем,  что
кукольник нарушил молчание, чтобы удовлетворить собственное любопытство.
   - Лига Преемственности Поколений. Они застали меня врасплох.
   - Почему?
   Пертос оттолкнулся от стола, и его лицо вдруг помрачнело. Он взглянул  на
дверь, соединявшую его комнату с комнатой кукол. Сквозь  тонкую  перегородку
доносились звуки веселья. Висса смеялась, а двое из трех женихов выкрикивали
слова какой-то игры. Время от  времени  раздавалось  приглушенное  хихиканье
Белины. Пертос  подошел  к  двери,  осмотрел  ее,  потом  повернул  замок  и
распахнул дверь настежь.
   Куклы перестали визжать и уставились на него. Никто из них  не  улыбался.
По полу валялись маленькие бокалы и объедки. Висса стояла голая. Она была на
редкость смуглой и красивой.
   Сам не зная почему, Себастьян отвел глаза.
   - Это вы впустили их, - сказал Пертос куклам. Они смотрели на него.
   - Вы впустили их к себе, а потом дали пройти в соседнюю комнату.
   Битти Белина решилась заговорить.
   - Кому? - спросила она. Однако в ее тоне было что-то говорившее, что  она
знает, о ком идет речь.
   - Лиге Преемственности Поколений. Тримкину и  тем  четверым,  которых  он
привел с собой. - Пертос больше не был Пертосом. Он не улыбался.
   - Не понимаю, о чем ты говоришь, - возразила Битти Белина.
   - Я выполз в коридор, чтобы позвать на помощь, и сделал это потому, что в
вашей комнате никто, похоже, не слышал меня. Но когда мне пришлось ползти за
Себастьяном, я обнаружил, что моя дверь все еще заперта изнутри. Значит, они
вошли как-то иначе.
   Куклы молчали.
   Висса натягивала одежду.
   Принц сжимал и разжимал рукоять меча.
   Когда Себастьян снова посмотрел на них, то увидел, что  Битти  Белина  не
сводит с него глаз. Ее лицо выражало полнейшее презрение и  отвращение.  Оно
больше не было красивым, оно словно обвиняло его.
   - Я ничего такого.., не делал, - сказал Себастьян.
   - Точно, - произнесла Битти Белина.
   - Что ты с нами сделаешь? - спросила Висса.  Она  уже  оделась  и  теперь
обращалась к хозяину. Пертос посмотрел на Битти Белину:
   - На сегодня назначено два спектакля, дневной и вечерний. Но вам придется
потрудиться и дать еще один, дополнительный. Если вы откажетесь играть  его,
я больше никогда не достану вас из Горна.
   - Что еще за дополнительный  спектакль?  -  спросила  Битти  Белина.  Она
стояла, уткнув кулаки в бока, и вид у нее был злой и немного испуганный.
   - Увидите, - ответил  Пертос.  Улыбка  вернулась  к  нему,  но  она  была
печальной. - Что-то вроде  группового  представления.  Для  одного  зрителя.
Ладно, увидимся позже.
   Он закрыл дверь.
   Себастьян подумал, насколько старым выглядит Пертос, как он сдал  за  эти
несколько дней.
   Когда перед вечерним  спектаклем  Пертос  поднялся  по  лестнице  в  ложу
осветителя, там его ждал  Тримкин.  Президент  Лиги  был  одет  в  мягчайшую
коричневую искусственную кожу с длинной бахромой вдоль  рукавов  и  по  низу
куртки. Он с улыбкой развел руками, увидев, что кукольник достает  пистолет,
которым не успел воспользоваться предыдущей ночью.
   - Я безоружен, - сказал Тримкин.
   - Тем хуже для вас.
   - В таком случае вам не выйти из театра живым.
   - Возможно.
   - Наверняка.
   Они стояли, глядя друг другу в глаза, и, как настоящие мужчины, играли  в
"мужество и самообладание". Именно эта ритуальная игра  отличает  мужчин  от
мальчиков, хотя по духу она больше соответствует эпохе  неандертальцев,  чем
современной цивилизации.
   - Так зачем вы здесь? - наконец спросил Пертос.
   - Вы все же дали дневной спектакль сегодня.  -  Тримкин  достал  один  из
рекламных листков, ходивших по городу. - Еще один у вас вечером, и  так  всю
неделю.
   - Именно так!
   - Возможно, вы не поняли, мистер Гедельхауссер.
   - Я понял.
   - Значит, это упрямство.
   - Нет. Это значит, что у меня просто очень развит инстинкт  самоуважения,
- сказал Пертос. - Он так проявляется. - Он улыбнулся, но улыбка  получилась
горькой.
   Лицо Тримкина выражало замешательство.
   - Самоуважения?
   - Сегодня вечером я  намереваюсь  продать  душу  коммерсанту,  как  он  и
предрекал. Тогда единственное, что  у  меня  останется,  -  это  гордость  и
будущее. Без денег мне никогда не видать звезд. Я умру на Земле. А значит, я
должен дать как можно больше представлений в Городе Весеннего  Солнца.  Ведь
если я умру на Земле, то зачем мне будущее? А без будущего нет  и  гордости.
Букашка, попавшая в янтарную западню, не может ею гордиться. Понимаете?
   Тримкин не отвечал.
   - Очень трудно играть роль Бога, - продолжал Пертос. - Может быть,  когда
вы с вашей Лигой научитесь сами творить маленькие чудеса, то обнаружите, что
в действительности власть над жизнью и смертью других отнимает  больше,  чем
дает.
   - Никто не заставлял вас быть кукольником.
   - Никто не заставляет солдата убивать. Он может бросить ружье и  пойти  в
тюрьму. Но в нем сидит что-то такое, из-за чего ему нравится убивать.
   - Так вы считаете, что я люблю власть?
   - Вы без ума от нее.
   - А людей?
   - Можно любить либо власть, либо людей. Но не все сразу.
   - А вы, я полагаю, любите своего идиота. И этих кукол,  которые  даже  не
настоящие живые существа.
   - Нет. Я сделал ошибку, полюбив власть. Теперь я  стараюсь  перевоспитать
себя, но, наверно, я слишком стар.
   - Слишком стары, чтобы страдать, -  сказал  Тримкин,  стараясь  перевести
разговор в более привычное русло. - Мы дадим вам последнюю возможность. Если
завтра утром ваши объявления снова появятся в городе и вы будете  настаивать
на  том,  чтобы  выступать  здесь,  тогда  считайте,  что  ночью  вы   легко
отделались. Если понадобится, мы сожжем театр с вами заодно.
   Пертос не стал отвечать.
   Тримкин пожал плечами, потом прошел мимо старика, спустился по лестнице и
скрылся за углом - коричневое пятно на  белом  фоне.  Шуршание  его  кожаной
бахромы пронеслось вдоль холодных стен и растаяло, как сон, уступивший место
яви.
   Оставшись один в ложе, Пертос запер дверь и положил пистолет  так,  чтобы
тот был под рукой.
   Он уселся перед прожектором, повернув панель управления к себе,  взглянул
на кнопки и рычаги, управлявшие сценой, занавесом и декорациями, которые  по
его команде растягивались в ширину или опускались  сверху  на  металлических
тросах.
   Кукольник провел рукой по верхнему ряду рычагов.
   - Да будет свет! - подумал  он,  и  рычаги  защелкали  под  его  быстрыми
пальцами.
   Лучи света залили всю сцену, унылая белизна которой едва ли стоила  того,
чтобы ее освещать.
   Пертос улыбнулся, хотя вовсе не чувствовал себя счастливым.
   - Да будет жизнь! - подумал он.
   Занавес раздвинулся, и куклы весело выбежали вперед.  Началось  последнее
вечернее представление. Зал был полон. В  первом  ряду  на  одном  из  самых
дорогих мест сидел дьявол в обличье коммерсанта по имени Элвон Руди.  Дьявол
ждал, когда наступит его черед...
   Держа в правой руке холистианскую жемчужину, Пертос Гедельхауссер сидел в
удобном мягком кресле, принявшем форму его тела, и  смотрел  в  никуда.  Его
губы как-то обвисли, лицо стало  мертвенно-бледным.  Драгоценность  сверкала
белизной, словно пылала жаром, и казалось,  что,  чем  больше  он  катал  ее
взад-вперед,  тем  сильнее  неведомая  сила  притягивала  жемчужину  к  телу
кукольника, как будто это магнит, чувствующий его кости под покровом плоти.
   Себастьян сидел на полу, покрывая лаком  свеженарисованную  афишу,  чтобы
цвета стали живыми и яркими, как хотел Пертос. Идиоту  никогда  не  доверяли
самому пользоваться красками, но  орудовать  лаком  с  помощью  самокрасящей
кисти ему удавалось без особых проблем. Он всегда с нетерпением ждал  этого,
поскольку жаждал ощутить свою причастность к представлению. В  глубине  души
Себастьяна постоянно преследовал страх, что в один прекрасный день он станет
не нужен Пертосу, и тот заменит его кем-нибудь другим. Однако  этим  вечером
он не испытывал обычного удовлетворения от того, что был нужен.
   Он думал о Битти Белине.
   Пертос  сказал,  что  она  дает  какое-то  особенное  представление   для
коммерсанта Элвона Руди. Это было новое представление, новая пьеса,  которая
исполняется приватно. Так что  они  с  Пертосом  должны  были  ждать  здесь.
Неизвестно, сколько времени продлится  спектакль,  может  быть,  час,  может
быть, всю ночь. Можно было спать, что и делал Пертос.
   Руди  наслаждался  новой  пьесой  в  дальнем  от  комнаты  Пертоса  конце
коридора.
   Себастьяну хотелось посмотреть. Из-за  того  что  ему  не  разрешали,  он
чувствовал себя отверженным. Ему казалось, что все,  кроме  него,  знают,  о
какой пьесе идет  речь.  Это  делало  его  несчастным.  Он  чувствовал  себя
маленьким и никому не нужным.
   Пертос спал. Жемчужина сияла. И никто не следил за идиотом.
   По опыту Себастьян знал,