крылась новая пара глаз, и теперь каждый  дюйм  земли  восхищал  его,  как
никогда  прежде.  Иногда  они  останавливались  и  стояли  по  два-три  дня,
устраивая игры на снегу, а по вечерам декламируя строки из спектакля.  Время
от времени Битти Белина читала ему какую-нибудь из старых книг Пертоса, и он
засыпал под  веселую  музыку  ее  полудетского  голоска,  рассказывавшего  о
свершениях рыцарей и колдунов, магов и древних героев.
   Иногда ему казалось, что он слышит ее голос даже в снах, в приятных снах,
где солнце и вода говорили голосом Белины, даря ему покой, тепло и прохладу.
   Когда идиот окончательно засыпал, отвернув в сторону свое дряблое лицо  и
свесив подбородок на грудь, Битти Белина тихонько закрывала  книгу,  которую
читала, и клала ее на пол. Она вставала и торопливо пробиралась  к  передней
двери кузова, в котором  они  жили.  Вскарабкавшись  по  перекладине  стула,
Белина перешагивала с сиденья на  панель  управления,  находящуюся  рядом  с
Горном. Она заглядывала в пустую капсулу-матку, потом переходила к ручкам  и
начинала крутить их, стараясь обрести навык. Потом вытаскивала  матрицу-диск
из папки-идентификатора и вставляла ее в транслятор памяти.
   Горн загорался.
   Свет был ярко-зеленым.
   Через  смотровое  окошко  было  видно,  как   капсула-матка   заполнялась
жидкостью.
   Она поворачивала левую ручку вниз на сто восемьдесят градусов, и  процесс
прекращался. Жидкая плоть сливалась из капсулы-матки в резервуар до  будущих
времен. Матрица-диск выскакивала из щели, и она убирала ее в папку.
   У Белины родилась идея, что она сама может  воссоздать  остальных.  Идиот
оставлял ольмезианскую амебу, свернутую в комочек, на задней стенке  машины,
а значит, все было готово к  работе.  Если  бы  ей  удалось  вспомнить  хоть
что-нибудь из того, что она видела, лежа в питательной ванне и наблюдая, как
Пертос создает ее товарищей, это было бы очень кстати. Вскоре оказалось, что
она все хорошо помнит и умеет.
   Прежде всего ей пришлось избавиться от мысли, что кукла никогда не  может
стать кукольником. Белина не была так сильно связана правилами и устойчивыми
представлениями о жизни, как Себастьян, хотя идея оказалась слишком  смелой,
чтобы она могла воспринять ее быстро. Даже Пертос не допускал мысли  о  том,
что в один прекрасный день он вознесется на небеса и станет настоящим Богом,
решающим судьбы реальных людей,  а  не  полубогом,  властвующим  над  жизнью
кукол. В сознании кукол Горн являлся предметом  поклонения,  и  ни  одно  из
синтетических созданий не могло взирать на него без страха  и  трепета.  Для
них это был и рай и ад одновременно. Это был конец без конца  и  начало  без
начала. Взяться  за  управление  Горном  казалось  проявлением  безрассудной
самоуверенности, которая должна непременно привести к чудовищной катастрофе.
   Однако когда по прошествии нескольких  дней  у  нее  не  возникло  ничего
другого взамен этой бредовой идеи, эта  мысль  стала  представляться  Белине
более привлекательной и не такой уж нелепой. Постепенно  она  избавилась  от
суеверного страха и с увлечением  начала  готовиться  к  воплощению  идеи  в
жизнь. Сама того  не  ведая,  кукла  во  многом  следовала  заветам  святого
странника Эклезиана.
   Обнаружив,  что  чтение  усыпляет  идиота  быстрее  и  глубже,  чем   все
остальное, кроме вина, которое у них кончилось, Белина начала читать ему.  В
эту ночь она наконец решилась подойти к  Горну  и  попробовать,  как  у  нее
получается. Она знала, как пользоваться ручками, и  представляла  себе  весь
процесс воссоздания. Теперь Белина  была  не  просто  куклой,  хотя  еще  не
понимала, кем стала.
   Она перешагнула  на  стул,  спустилась  по  ножке  на  пол  и  подошла  к
храпевшему  идиоту.  Он  выглядел  страшно  большим,  огромная  голова  была
размером почти с Белину. И хотя он  такой  большой,  через  несколько  минут
маленькая Белина убьет его. Эта мысль приводила ее в восторг.
   Белина отыскала ножницы, которыми  идиот  обычно  отрезал  себе  повязки,
чтобы заматывать руку, и потащила их по холодному металлическому полу  туда,
где он лежал. Ножницы были ужасно тяжелые, но,  хотя  от  этой  ноши  у  нее
заныли руки, она собралась с силами и дотащила их.
   Оба лезвия заканчивались острыми концами.  В  прошлые  ночи,  пока  идиот
спал, Белина точила их наждачным камнем, хранившимся у Пертоса  для  заточки
инструментов, которыми он пользовался при изготовлении афиш.
   Себастьян улыбнулся во сне.
   Он спал, прижавшись к стене, и дотянуться до его шеи ничего не стоило.
   Белина видела, как пульсирует вена у него на шее. А может,  это  артерия?
Какая разница. Так или иначе, он будет мертв, она покончит с ним с такой  же
зверской ловкостью, с какой он  расправился  с  ней,  когда  она  попыталась
позвать на помощь водителя фургона.
   Готовясь вонзить  острие  ему  в  глотку,  Белина  ощущала  что-то  вроде
подлинной радости, и ей даже не пришло в голову, что, прежде чем сломать  ей
спину, идиот долго медлил, а потом испытывал глубокое чувство вины и скорби.
   Не думала она и о том, что ее можно было сделать заново, а его - нет.
   Она все еще сомневалась в том, что сможет сразу убить его,  а  не  просто
смертельно ранить, так что он  еще  успеет  нанести  ответный  удар.  Подняв
ножницы вверх, Белина вдруг остановилась. Она осторожно опустила их на пол и
подошла к задней двери кузова. Белина слегка приоткрыла  дверь,  чтобы  было
куда бежать на случай, если убийство сорвется, потом вернулась  к  идиоту  и
снова подняла свое оружие.
   Себастьян всхрапнул и посмотрел на нее широко открытыми глазами, но так и
не проснулся.
   "За каждую смерть Виссы", - подумала она.
   Вена пульсировала.
   "За убийство принца в ту ночь, когда ты застал меня с  Элвоном  Руди",  -
сказала она про себя.
   Ощущение ножниц в руке  было  таким  приятным,  а  предвкушение  -  таким
сладостным, что Белина  не  могла  понять,  почему  она  медлит.  Почему  не
опускает их вниз, чтобы вонзить в мясо и увидеть, как потечет кровь?
   "Осторожно, - подумала она. - Я должна быть предусмотрительна".
   Для недоумка абсолютно нормально жить больше эмоциями,  чем  интеллектом,
для него естественно придушить коммерсанта, когда его душа жаждет крови.  Но
она не должна ошибаться.  Поспешность  ведет  к  тому,  что  делаются  вещи,
которые лучше не делать.
   К примеру, вдруг окажется, что, прекрасно умея управляться с Горном,  она
не в состоянии перетащить кукол из капсулы-матки в  ванночки  с  питательным
раствором. Без той стимуляции, которую дает эта темная жидкость, ни одна  из
них не выйдет из первоначальной комы.
   Опустив ножницы, Белина отложила их в сторону и  вернулась  к  Горну.  На
этот раз она вставила в транслятор памяти  матрицу-диск  Виссы  и  не  стала
прерывать процесс после того,  как  жидкая  плоть  заполнила  капсулу-матку.
Вместо  этого  она  принялась  крутить  ручки,  регулируя  положение   одной
относительно другой так, чтобы цвета сменяли друг друга  в  нужном  порядке,
пока, наконец, не увидела лежащую в капсуле-матке Виссу.
   Белина снова взглянула на Себастьяна. Он спал.
   "Если мне удастся дотащить Виссу до питательной ванны и  оживить  ее,  ты
умрешь, - подумала она. - Вдвоем мы справимся с  остальными,  но  прежде  мы
всадим ножницы тебе в глотку".
   Она подняла крышку, повернув ее вверх и назад, посмотрела вниз  на  милую
смуглую соблазнительницу, игравшую на сцене роль ее мачехи.
   - Я вытащу тебя отсюда, - прошептала Белина, хотя  знала,  что  Висса  не
слышит ее.
   Это оказалось невозможно: стоя снаружи, приподнять Виссу и высвободить ее
из капсулы-матки и при этом не свалиться  внутрь  самой.  Белине  предстояла
непосильная задача. В конце концов ее упорство  привело  к  тому,  что,  вся
мокрая от пота, она соскользнула с крышки и  упала  внутрь,  прямо  в  форму
рядом с бессознательной мачехой.
   Там ее  охватило  чувство  собственной  беспомощности.  Она  была  словно
ребенок, который, очнувшись, обнаружил себя  во  чреве  матери,  хотя  давно
вырос и не понимает, что это такое. Там, где  она  оказалась  сейчас,  живые
куклы не допускались, и  теперь  Белина  видела  то  священное  место,  куда
наверняка запрещалось  заглядывать.  По  обеим  сторонам  торчало  множество
проводков и трубочек, ритмично свистевшие насосы  перекачивали  по  покрытым
инеем трубкам какую-то смазку из одного места в другое.  Оказавшись  в  нише
под крышкой, закрывавшей устройство Горна от любопытных глаз, Белина  видела
его чрево.
   Здесь нельзя было оставаться долго.
   С большим трудом приподняв Виссу, она попыталась перетащить  куклу  через
край капсулы, толкая ее вперед... Белина  снова  упала,  и  ей  понадобилось
несколько минут, чтобы высвободиться из-под тяжести Виссы и прийти в себя.
   Себастьян все спал.
   Белина вновь стала изо всех сил толкать  Виссу  через  край,  не  обращая
внимания на синяки  и  ссадины,  появлявшиеся  на  теле  маленькой  женщины.
Наконец ей удалось уравновесить мачеху, положив ее животом на  металлический
край так, что верхняя половина ее туловища оказалась снаружи  капсулы-матки.
Будь Висса в сознании, ей было бы страшно больно в таком положении.  Но  она
ничего не чувствовала, и Битти Белина помнила об этом. К тому же  у  нее  не
было  времени   деликатничать.   Собравшись   с   силами   после   очередной
тридцатисекундной  передышки,  Белина  схватила  Виссу  за  ноги   л   стала
выталкивать наружу. Ей удалось продвинуть мачеху  еще  на  несколько  дюймов
вперед. Теперь в капсуле оставались только ноги Виссы, а они  не  так  много
весили, чтобы снова свалить Белину вниз.
   Белина  подпрыгнула,  ухватилась  пальцами  за   края   выходного   люка,
подтянулась и сорвалась.
   Она попыталась снова подтянуться, но поняла, что слишком измучена,  чтобы
выбраться наружу.
   Белина разжала  руки  и  упала  в  капсулу-матку,  так  шумно  дыша,  что
испугалась разбудить идиота.
   Время шло.
   Вокруг нее все гудело и стучало.
   Она сделала еще одну попытку. Ей удалось подтянуться до пояса,  выглянуть
из машины  наружу  на  плоскую  поверхность  Горна,  где  находились  только
управляющие ручки.
   Ее лицо стало пунцовым, Белина ощущала, как кровь стучит у нее в  висках.
Все мышцы болели.
   Она  повисла  на  краю  животом,  попыталась  дотянуться  до  ручек,   но
соскользнула вниз  и,  ударившись  головой  о  дно  капсулы-матки,  потеряла
сознание.
   Очнувшись, Белина увидела лицо Себастьяна, нависшее над  ней,  как  луна.
Его толстые пальцы тянулись к ней. Она села, оттолкнула их и выругалась.  Не
обращая внимания на ее протесты, идиот вытащил ее наружу.
   Она увидела, как он сунул бесчувственное тело  Виссы  назад  в  Горн.  Ее
матрица-диск   выскочила   из   машины,   и    Себастьян    убрал    ее    в
папку-идентификатор.
   Теперь она жалела о том, что не убила его, когда стояла, нацелив  ножницы
ему в горло. Пускай ей не удалось бы вытащить Виссу и оживить ее, но она, по
крайней мере, избавилась бы от необходимости видеть это длинное бледное лицо
с  этими  глубоко  посаженными  глазами,  с  их  проклятым  вечно  печальным
выражением.
   Идиот положил ее на пол и на сей  раз  дал  ольмезианской  амебе  закрыть
собой машину. Он не знал, сможет ли она уберечь Горн  от  неприятностей,  но
помнил, что инопланетный организм реагировал только на них с Пертосом.
   - Она сделает тебе больно, - предупредил он.
   Однако Белина уже спала, свернувшись калачиком. Некоторое время Себастьян
смотрел на нее, удивляясь, зачем ей понадобилось делать такую глупость,  как
лезть в капсулу-матку. К тому же он недоумевал, откуда  взялась  Висса.  Ему
даже не пришло в голову, что Белина может иметь к этому какое-то  отношение.
Она ведь всего лишь кукла, а не кукольник.
   Немного погодя он снова лег спать.
   Когда он захрапел, Белина открыла глаза, внимательные и ничуть не сонные.
Она долго с отвращением смотрела на  идиота.  Она  ничего  не  могла  с  ним
сделать. А впрочем...
   "Действуй осторожно, - сказала себе кукла, - и скоро ты  сможешь  всадить
ножницы ублюдку прямо в горло".
   Она тихо заснула.
   На следующий день  они  проехали  без  остановки  больше,  чем  обычно  в
последнее время. Дул яростный ветер, тем не менее идиоту  удавалось  держать
грузовик над дорогой так, что воздушная подушка, разметая  снег  в  стороны,
обеспечивала  устойчивость  и  тащила  машину  вперед.  Снег  утратил  форму
хлопьев, превратившись в мелкую твердую, как камень, крупу. Маленькие пульки
обстреливали металлическое покрытие машины и, подхваченные штормовым ветром,
шелестели по лобовому стеклу.
   Когда решено было обновить Землю и вернуть  ей  прежнюю  красоту,  деньги
оказались ни к чему. Старая экономическая система  умерла.  После  Эмиграции
людей осталось так мало, что каждый  мог  брать  себе  все,  что  хотел.  Но
некоторым такая жизнь была не  по  нутру.  Это  были  трудяги  и  мечтатели,
которые  испытывали  удовлетворение,  только  когда  видели,  как  их  мечты
воплощаются в реальность.  Именно  эти  несколько  тысяч  человек  принялись
переделывать  мир,  и  им  даже  не  пришло  в  голову,   что   бессмысленно
прокладывать сверхскоростное шоссе на сотни миль по необитаемым  землям.  Им
важно было завершить проект, и ради этого  они  не  жалели  ни  времени,  ни
жизней. А когда им приходилось оправдываться, они  говорили:  "Да,  пожалуй,
сегодня это шоссе и не нужно, но в будущем, когда миллионы людей вернутся  с
других  планет,  они  скажут   нам   спасибо.   Тогда   это   шоссе   станет
необходимостью, а не просто великолепным излишеством".
   Миллионы, конечно же, так никогда и не вернулись. А великолепие осталось,
на радость тем, кто участвовал в прокладке этих нескончаемых ровных дорог.
   Поздним  вечером  они  заехали  на  одну  из  многочисленных  заправочных
станций, разбросанных по всему шоссе, которая ничем не  отличалась  от  той,
где Они встретили незнакомца в длинном грузовом фургоне.  Если  Себастьян  и
помнил о том, как одним быстрым движением руки  сломал  Белине  шею,  то  не
показывал виду. Идиот выглядел счастливым и удовлетворенным  тем,  что  стал
заправским водителем.
   - Поедим, - сказал он Белине.
   Она  вышла  с  ним,  ступая  по  следу,  который  он  проложил  к   двери
автоматического кафе. Она подумала о бегстве,  уверенная  в  том,  что  снег
поможет ей  спрятаться.  Но  это  означало  смерть,  а  умереть  должен  был
Себастьян, а не она, не Белина.
   Уже потом, зайдя в кафе, она обнаружила нечто, что  могло  бы  помочь  ей
заставить идиота выполнять ее желания. Это было то, о  чем  Белина  знала  и
раньше, так как он упоминал об этом. Однако прежде его слова  показались  ей
бессмыслицей, и она не придала этому значения. Пауки.
   Пауки.
   Несмотря на то,  что  автоматическое  кафе  на  заправке  было  теплым  и
довольно чистым, некоторые детали автоматизированной  системы  обслуживания,
видимо, пришли в негодность. В  одном  из  углов,  где  скопилась  пыль,  на
пластиковой обшивке  стены  выступала  какая-то  прилипшая  грязь.  Одни  из
раздаточных окошек автомата выдавали еду, другие оказались пустыми. А  когда
идиот открыл пластиковое окошечко, где должен был стоять яблочный пирог,  то
оторвал клок паутины, сотканной прямо на дверце.
   Огромный коричневый паук  упал  к  нему  на  поднос,  прямо  на  середину
сандвича, который Себастьян взял раньше.
   Казалось совершенно невероятным, чтобы такие огромные пауки, величиной  с
большой палец Себастьяна, всегда обитали в таком месте, где девять месяцев в
году лежал снег, а весна кончалась, едва успев начаться.  Скорее  всего  его
завезли  вместе  со  строительными  материалами   или   с   продуктами   для
автоматического кафе. Должно быть, это было уже десятое  поколение  потомков
того коричневого паука, завезенного сюда из теплых  мест  много  лет  назад.
Впрочем, Белина считала, что его происхождение вряд  ли  имеет  какое-нибудь
значение. Будь он хоть местным, хоть нет, важно было, какое  впечатление  он
произвел на Себастьяна.
   Идиот отскочил от паука, бросив еду на пол, так  что  поднос  с  грохотом
ударился о перила автомата. Тем не менее паук уцелел и  пополз  по  дальнему
перилу. Себастьян смотрел, как он ползет,  и,  плача,  снова  и  снова  звал
Пертоса.
   - А вот  еще  один,  -  сказала  Белина.  Он  посмотрел  туда,  куда  она
показывала,  на  покачивающиеся  нити  паутины,  вскрикнул,  повернулся   и,
споткнувшись о стул, упал. Совершенно обезумев, идиот выпутался, вскочил  на
ноги и, выскочив за дверь, бросился в снег.
   Белина смотрела и не могла понять.
   - Это всего-навсего паук! - крикнула она. Но он не вернулся.
   На мгновение ей стало страшно,  что  он  уедет  без  нее,  но  он  только
забрался в кабину грузовика, захлопнул дверь и,  трясясь  от  страха,  засел
там, закрыв лицо руками.
   Пауки?
   Какое-то время Белина продолжала  задумчиво  стоять,  глядя  на  паука  в
паутине. Она подошла к перилам, где  были  сложены  подносы,  чтобы  получше
разглядеть окошечки и выбрать какую-нибудь еду. Тварь была совсем рядом.
   Себастьян давил на гудок.
   Белина спрыгнула вниз, подбежала к одному из столиков и схватила  большую
пластиковую солонку.  Она  высыпала  соль  и  снова  вернулась  к  автомату.
Понадобилась почти минута, чтобы  дотянуться  до  перил,  но  когда  это  ей
удалось, уже не составляло труда протянуть руку, оторвать паука и  сунуть  в
солонку. Он был величиной с половину ее ладошки, но совсем не опасен.
   Себастьяну не терпелось поскорее уехать, и он продолжал  сигналить,  пока
она не стала как можно громче осыпать его проклятиями.
   Обнаружив второго паука, ползущего по серебристым перилам, Белина  сунула
его к первому. Сначала пауки сердито толкали друг друга, но  потом,  похоже,
подружились.
   Белина быстро взяла несколько сандвичей, и торопливо вышла на улицу,  где
уже начинало смеркаться. Она спрятала солонку в  складках  юбки  и  вытащила
блузку поверх  нее,  чтобы  прикрыть  пауков.  Блузка  топорщилась,  но  она
подумала, что идиот не заметит.
   И оказалась права.
   Когда они снова поехали навстречу пурге, жуя сандвичи, Белина знала,  что
он у нее в руках и она в любое время  получит  от  него  все,  что  захочет.
Сегодня же вечером, когда  они  остановятся,  она  покажет  ему,  кто  здесь
хозяин. Теперь у них роли поменяются.
   Она не стала тут же вытаскивать пауков. Гораздо веселее было прятать  их,
чувствуя, как нагревается пластик, прижатый к  телу,  и  знать,  что  власть
здесь, под рукой. Белина дала идиоту доесть  сандвичи.  Вечером,  когда  они
перешли в кузов устроиться на ночь, она поела с ним немного консервированных
фруктов  и  с   удовольствием   выпила   овощной   сок   из   бутылки.   Она
продекламировала ему несколько строк, наслаждаясь  его  радостью,  поскольку
знала, как быстро она может превратить эту радость в ужас.
   Она станцевала для него.
   Солонка с пауками ждала там, где Белина спрятала ее,  -  за  коробками  с
провизией.
   Она почитала ему книгу.
   Себастьян попросил ее повторить часть прочитанного.
   Она читала снова и снова, столько, сколько он хотел.
   Чувство   собственного   превосходства   было   таким   сильным,    таким
восхитительным, что Белина едва удерживалась, чтобы не  вынуть  солонку,  не
вытащить пауков и не сунуть восьминогих тварей ему в лицо, потешаясь над его
ужасом и растерянностью. Однако она сдержала себя, понимая, что, как  только
покажет ему солонку, сладкое чувство предвкушения  кончится  и  удовольствие
держать топор у него над головой уже не будет таким восхитительным, если  он
будет знать про топор.
   Спустя некоторое время его голова склонилась на грудь.
   Дыхание стало медленным и глубоким.
   Идиот заснул.
   Несколько минут Белина смотрела на него, потом пошла и взяла пауков.  Она
встала рядом с ним и, глядя в его большое лицо, принялась бить