Девушка  ни  при
чем. Наверное, человек с  ножом  следующей  ударил  бы  ее,  не  вмешайся  я
вовремя.
   Уоллес повернулся к Чейзу и спросил:
   - А как вы, собственно говоря, там очутились?
   - Просто катался, -  ответил  Чейз.  Уоллес  испытующе  смотрел  на  него
несколько секунд, потом спросил:
   - Ваша фамилия?
   - Бенжамин Чейз.
   - То-то мне показалось, что я видел вас раньше.  -  Тон  детектива  сразу
смягчился. - Ваша фотография была сегодня в газетах.
   Чейз кивнул.
   - Вы там действительно много  сделали,  -  сказал  Уоллес.  -  Для  этого
требовалось мужество.
   - Гораздо меньше, чем раздувают газетчики, - сказал Чейз.
   - Ну конечно! - согласился Уоллес, хотя  было  совершенно  ясно,  что  он
думает, будто на самом деле сделано гораздо больше.
   Он повернулся к девушке, которая теперь с интересом  искоса  разглядывала
Чейза. Тон сыщика по отношению к девушке тоже изменился.
   - Вы не хотите рассказать мне, что же все-таки случилось?
   Она принялась рассказывать, время от  времени  теряя  самообладание.  Два
раза Чейзу казалось, что она  вот-вот  заплачет,  и  ему,  признаться,  даже
хотелось этого. От ее спокойствия - ведь с момента трагедии прошло так  мало
времени, - ему было не по себе. Возможно, она по-прежнему пытается  отрицать
существование смерти. Луиза сдержала слезы и,  закончив  рассказ,  полностью
овладела собой.
   - Вы видели его лицо? - спросил Уоллес.
   - Да.
   - Можете его описать?
   - Вообще-то нет, - сказала она. - У него, по-моему, карие глаза.
   - Усов, бороды нет?
   - Вроде нет.
   - Волосы на висках длинные или короткие?
   - Кажется, короткие.
   - Шрамы?
   - Нет.
   -  А  что-нибудь  из  его  внешности  запомнилось?  Овал  лица,   лысина,
какая-нибудь особая примета?
   - Не помню, - вздохнула она.
   - Я нашел ее  в  шоковом  состоянии,  -  вставил  Чейз.  -  Вряд  ли  она
что-нибудь могла разглядеть и запомнить.
   Вместо того чтобы с благодарностью подтвердить это, Луиза бросила на него
сердитый взгляд.
   Он с опозданием вспомнил, что для  девушки  ее  возраста  самым  позорным
считается потерять самообладание, не справиться с ситуацией. Он  ведь  выдал
ее минутную слабость не кому-нибудь, а полицейскому. Теперь не  жди  от  нее
благодарности, пусть даже ты спас ей жизнь. Уоллес поднялся.
   - Пойдемте, - сказал он.
   - Куда? - поинтересовался Чейз.
   - Поедем туда с экспертами.
   - Это необходимо?
   - Да, мне надо получить от вас обоих более подробные показания. На  месте
преступления, мистер Чейз, вам легче будет вспомнить какие-нибудь детали.  -
Он улыбнулся, как будто вспомнив, кто такой Чейз, и сказал:
   - Это займет немного времени. Вот девушку придется задержать дольше,  чем
вас.

***

   Чейз дожидался, когда сможет наконец  уехать,  расположившись  на  заднем
сиденье полицейского фургона, припаркованного  в  тридцати  футах  от  места
убийства, когда появилась машина с газетчиками. Из нее вышли репортер и  два
фотографа. Только сейчас до Чейза дошло, во что они превратят  эту  историю.
Какого сделают из него героя. Еще раз.
   - Простите,  -  сказал  он  Уоллесу,  -  а  нельзя  ли  не  информировать
газетчиков о том, кто помог девушке?
   - Почему?
   - Признаться, я устал от репортеров, - сказал Чейз.
   - Но вы спасли ей жизнь.
   - Я не хочу с ними разговаривать, - настаивал он.
   - Ваше дело, - ответил  Уоллес.  -  Но,  боюсь,  они  непременно  захотят
узнать, кто помешал убийце. Это будет указано в отчете, а отчет доступен для
прессы.
   Позже, когда он закончил с Уоллесом все дела и выходил из  машины,  чтобы
присоединиться к офицеру, который должен был отвезти его  обратно  в  город,
девушка тронула его за плечо.
   - Спасибо, - сказала она.
   В тот же миг фотограф сделал снимок: вспышка, казалось, длилась вечно.
   Сидевший за рулем машины, подвозивший Чейза  в  город,  офицер  в  форме,
представившийся Доном Джоунзом, оказался весьма  словоохотлив.  Он  читал  о
Чейзе в газете и хотел бы получить автограф для своих детей. Чейз расписался
на обороте полицейского бланка для отчета об убийстве и, по просьбе Джоунза,
приписал: "Для Рика и  Джуди  Джоунз!"  Общительный  полицейский  прямо-таки
засыпал его вопросами о Вьетнаме, на  которые  Чейз  старался  отвечать  как
можно лаконичнее.
   Пересев возле полицейского участка в свой "мустанг", он поехал медленнее,
чем раньше. Теперь былая злость сменилась безмерной усталостью.
   В половине первого ночи он поставил машину перед  домом  миссис  Филдинг,
ощутив облегчение оттого, что свет в окнах не горел. Он отпер входную  дверь
так тихо, насколько позволял допотопный замок,  успешно  миновал  почти  все
скрипучие ступеньки на лестнице и наконец прокрался в свое чердачное жилье -
большую  комнату,  служившую  одновременно   кухней,   спальней,   гостиной,
гардеробной и ванной. Он с облегчением запер  за  собой  дверь.  Ему,  слава
Богу, сегодня не пришлось  разговаривать  с  миссис  Филдинг,  а  посему  он
избежал необходимости лицезреть ее вечно расстегнутый до середины обвисшей и
совершенно неаппетитной груди домашний халат, удивляясь при этом,  почему  в
ее возрасте  позволительно  проявлять  такую  нескромность,  пусть  даже  по
небрежности.
   Чейз разделся, вымыл лицо и руки,  осмотрел  ножевую  рану  на  бедре,  о
которой не удосужился упомянуть в полиции. Рана оказалась неглубокой и с уже
запекшейся  кровью.   Скорее   походила   на   царапину.   Он   промыл   ее,
продезинфицировал спиртом, наложил сверху мертиолат. В комнате  он  закончил
лечение, налив себе виски с двумя кубиками льда и плюхнувшись на кровать  со
стаканом этого чудодейственного средства в руке. Ежедневно он поглощал его в
неимоверных количествах. Однако сегодня, из-за проклятого банкета,  пришлось
воздержаться. Когда Чейз напивался, он снова  чувствовал  себя  человеком  с
чистой совестью. Да, только наедине с бутылкой хорошего виски.
   Он как раз наливал в те же растаявшие кубики льда  вторую  порцию,  когда
раздался телефонный звонок.
   Поселяясь в этой квартире, он пытался отказаться от телефона.  Ему  никто
звонить не будет, а сам он не хочет ни с кем общаться. Однако миссис Филдинг
ему не поверила и, предвидя ситуацию, когда ей придется  бегать  на  чердак,
чтобы подозвать к телефону своего постояльца, настояла на отводной трубке  в
его комнате, включив данное условие в договор.
   Это случилось задолго до того, как она узнала, что Чейз герой. И даже  до
того, как он сам узнал об этом.
   Несколько месяцев кряду телефон  молчал,  разве  что  сама  домовладелица
звонила ему снизу, дабы сообщить, что доставлена почта,  или  пригласить  на
обед. Однако после объявления из Белого дома, после всей  шумихи  по  поводу
медали, ему стали звонить по два-три раза в день,  как  правило,  совершенно
незнакомые люди. Одни осыпали его ненужными поздравлениями,  другие  просили
об интервью для разных изданий, которые он никогда не читал. Обычно он  всех
отшивал. До сих пор никто не звонил ему среди ночи,  но  он  все  равно  уже
понял: с покоем, к  которому  он  привык  в  доме  за  первые  месяцы  после
демобилизации, покончено навсегда.
   Сначала  он  не  собирался  подходить  к  телефону,  смакуя  виски  и   с
нетерпением ожидая, когда он перестанет  наконец  дребезжать.  Однако  после
шестнадцатого звонка решил, что звонящий куда терпеливее его, и снял трубку:
   - Алло?
   - Чейз?
   - Да.
   - Ты меня узнаешь?
   - Нет, - сказал он, слыша незнакомый голос. Голос  звучал  устало  и  мог
принадлежать какому угодно  мужчине:  от  шестнадцати  до  шестидесяти  лет,
толстому или худому, высокому или низкому.
   - Как нога, Чейз? - В голосе звучала издевка, хотя  Чейз  не  понимал  ее
причины.
   - Нормально, - ответил Чейз. - Даже, можно сказать, хорошо.
   - А ты мастак драться.
   Чейз промолчал, он буквально лишился дара речи, начав понимать,  что  это
за звонок.
   - Очень здорово орудуешь руками, - продолжал голос. - Тебя,  наверное,  в
армии научили.
   - Да, - выдавил Чейз.
   - Думаю, тебя много чему научили в армии, так что ты можешь  постоять  за
себя.
   - Так это ты и есть?  -  спросил  Чейз.  Человек  на  том  конце  провода
засмеялся, и усталость в его голосе тут же исчезла.
   - Да, это я, - подтвердил он. - У меня вся  шея  в  синяках,  и  к  утру,
похоже, останусь совсем без голоса. Не считая этого, я  отделался  столь  же
легким испугом, как и ты, Чейз.
   С ясностью  мысли,  присущей  ему  в  моменты  опасности,  Чейз  вспомнил
поединок с убийцей на траве у "шевроле" и попытался  представить  себе  лицо
того человека. Но и теперь, когда старался для себя, преуспел не больше, чем
в полиции. Тогда он поинтересовался:
   - Откуда ты узнал, что это я остановил тебя?
   - Видел твое фото в газете, - признался человек. -  Ты  же  герой  войны.
Твои фотографии последнее время повсюду. Разыскивая нож - ты как  раз  лежал
на спине, - я узнал тебя и поскорее смылся.
   - Кто ты? - спросил Чейз.
   - Ты что же думаешь, я тебе скажу? - Голос звучал с явной издевкой.
   Чейз  совершенно  забыл  о  своем  виски.  Тревожные  звонки,   проклятые
тревожные звонки у него в мозгу дребезжали на полную  громкость.  Прямо  как
фанфары в день национального праздника. Чейз сказал:
   - Чего ты хочешь?
   Незнакомец молчал так долго, что Чейз  уже  собрался  было  переспросить.
Внезапно, уже без насмешки в голосе, убийца произнес:
   - Ты влез туда, куда не имел права влезать.  Не  представляешь,  скольких
трудов мне стоило правильно выбрать из этой компании юных  прелюбодеев  тех,
кто более других заслуживал смерти. Я планировал  свое  возмездие  неделями,
Чейз, и тот молодой греховодник понес заслуженную кару. Осталась  девица.  К
несчастью, ты появился прежде, чем я успел исполнить свой долг, и  спас  эту
шлюху, которая не имеет никакого права на пощаду.
   - Вы нездоровы, - сказал Чейз. Он понял абсурдность этих слов в тот самый
миг, когда произнес их, но, похоже, убийца так  ошарашил  его,  что  ничего,
кроме банальности, на ум не приходило.
   - Я просто хотел сказать вам, мистер Чейз, что дело на этом не кончается,
отнюдь нет. - Убийца то ли не расслышал слов Чейза, то ли притворился, будто
не расслышал.
   - Что все это значит?
   - Я рассчитаюсь с тобой, Чейз, как только узнаю о тебе достаточно,  чтобы
определить, какой именно ты заслуживаешь кары. Потом, когда ты расплатишься,
я рассчитаюсь со шлюхой - с той девчонкой.
   - Рассчитаешься? - переспросил Чейз. Эвфеизм напомнил  ему  все  подобные
словесные ухищрения, к каким он привык во  Вьетнаме.  Он  почувствовал  себя
гораздо старше, чем был на самом деле, и гораздо более усталым,  чем  минуту
назад.
   - Я убью тебя, Чейз. Покараю за все грехи, которые ты совершил, и за  то,
что ты влез туда, куда не имел права лезть. - Он немного помолчал. - Ты меня
понял?
   - Да, но...
   - Я еще позвоню тебе, Чейз.
   - Слушай, если... Человек повесил трубку.
   Чейз тоже положил трубку на рычаг  и  откинулся  на  спинку  кровати.  Он
ощутил, что руке его холодно и неудобно,  взглянул  и  с  удивлением  увидел
стакан виски. Он поднес его к  губам  и  отхлебнул  добрый  глоток.  Напиток
слегка горчил.
   Нужно решать, что делать.
   Конечно,  полицию  заинтересует  этот  звонок  -  единственная   ниточка,
протянувшаяся к человеку, убившему  Майкла  Карнса.  Они,  вероятно,  станут
прослушивать линию, дабы засечь убийцу, если он  позвонит  еще  раз,  -  тем
более что он и сам сказал о таком намерении. Может быть, они даже поместят в
комнате Чейза полицейского и уж наверняка приставят к нему шпика -  как  для
его безопасности, так и в надежде  поймать  убийцу,  который  намерен  убить
вторую жертву. Но...
   В последние несколько недель, после того как все узнали о его  медали  за
доблесть, повседневные привычки Чейза пошли  прахом.  Он  привык  к  полному
одиночеству - только пара фраз с продавцами в магазинах и с миссис  Филдинг,
домовладелицей. По утрам он ездил в  центр  города:  завтракал  у  Вулворта,
покупал книжку в бумажной обложке, иногда и журнал - но только не газету - и
все, что ему было необходимо; два раза в неделю посещал  магазин,  торгующий
спиртным. Послеполуденные часы он просиживал в парке, глазея  на  девушек  в
коротких юбках, направляющихся перекусить в обеденный  перерыв,  потом  ехал
домой и проводил остаток дня в своей комнате. Долгими вечерами  он  читал  и
пил. Когда темнело и шрифт становился трудно различим, он включал  маленький
телевизор и смотрел старые фильмы,  которые  помнил  почти  наизусть.  Около
одиннадцати вечера он приканчивал свою дневную бутылку, иногда съедал легкий
ужин и ложился спать.
   Скромный образ жизни, ничего не скажешь, не об этом он  когда-то  мечтал,
но  вполне  подходящий  -  надежный,  легкий,  свободный   от   сомнений   и
неопределенности, от необходимости делать выбор и принимать решения, которые
могли привести к новому срыву. Потом, когда АП и ЮПИ растрезвонили  о  герое
Вьетнама, отказавшемся лично явиться в Белый дом для  церемонии  награждения
медалью за доблесть (хотя от  самой  медали  он  не  отказывался,  поскольку
чувствовал, что тем самым создаст себе  такую  рекламу,  какой  попросту  не
вынесет),  у  него  не  стало  для  этой  простой  жизни  ни   времени,   ни
возможностей.
   Он кое-как вынес шумиху, сантименты и восторги. Старался  по  возможности
уклоняться от интервью, односложно разговаривал по  телефону.  Единственное,
из-за чего ему пришлось покинуть комнату, был этот идиотский банкет -  и  он
вытерпел его только благодаря сознанию, что, как  только  все  кончится,  он
вернется на свой чердак, к устоявшейся жизни, лишенной событий,  из  которой
его против воли вырвали.
   Происшествие в аллее влюбленных нарушило его планы. Какой уж  тут  покой.
Газеты  снова  раздуют  шумиху.  Он  уже  представлял  себе   передовицу   с
фотографиями. Снова пойдут звонки,  поздравления,  снова  придется  отшивать
интервьюеров. Правда, потом, через неделю-другую, вся эта суматоха стихнет -
и жизнь снова потечет как раньше, тихо и легко.
   Он снова отхлебнул из стакана. На  этот  раз  вкус  виски  показался  ему
лучше.
   Однако его выдержка не беспредельна. Еще две недели газетных  репортажей,
телефонных звонков, деловых и брачных предложений -  и  скудные  запасы  его
терпения иссякнут. А если в это  время  придется  еще  и  делить  комнату  с
полицейскими да ходить всюду чуть ли не под конвоем,  он  просто  не  сможет
удержаться от срыва. Чейз уже чувствовал, как его понемногу захлестывает  та
самая смутная пустота, которую он так остро ощущал в госпитале, та же утрата
цели, нежелание жить дальше. Он должен побороть эти упаднические  настроения
любой ценой. Даже если для этого потребуется скрыть  информацию  от  властей
Нет, он не сообщит полиции о звонке.
   Чейз допил виски, подошел к буфету и снова плеснул в стакан  жидкости  из
темной бутылки?
   В конце концов, вряд ли угрозы  убийцы  стоит  воспринимать  всерьез.  Он
конечно же сумасшедший - ни один нормальный человек не нападет на парочку  в
машине, и не располосует одного из них чуть ли не на части длинным мясницким
ножом. Конечно,  безумцы  опасны,  но  они  редко  воплощают  в  жизнь  свои
маниакальные идеи. По крайней мере, Чейз так думал.
   Он понимал, что скрывает от полицейских след, контакт, которым они  могли
бы успешно воспользоваться. Но полицейские ведь не дураки, они найдут  этого
типа и без помощи Чейза. У них есть отпечатки пальцев с дверцы "шевроле",  с
ручки ножа, которым совершено убийство, они знают,  что  у  убийцы  горло  в
синяках и из-за этого сильный ларингит. А сообщение об анонимном звонке вряд
ли так уж важно при их эффективных методах обнаружения и слежки.
   Чейз прикончил виски - хорошо пошло, гладко.
   Итак, решено.
   Он в очередной раз наполнил стакан виски и отправился обратно в  кровать.
Скользнув под одеяло, уставился в невидящий глаз телевизора. Через несколько
дней все станет на свои места. Он сможет вернуться к былым привычкам,  будет
спокойно жить на свою инвалидную пенсию и довольно существенное  наследство,
доставшееся от родителей. И незачем ему устраиваться на работу,  общаться  с
кем-либо, принимать решения. Останется единственная  потребность:  поглощать
достаточно виски, чтобы спать, несмотря на кошмары.
   Он допил стакан. И заснул.

Глава 2

   На следующее  утро  Чейз  проснулся  рано,  разбуженный  кошмаром:  целая
компания мертвецов пыталась говорить с ним. День был испорчен.
   Ошибка его заключалась в том,  что  он  пытался  вести  себя  так,  будто
накануне ничего не произошло. Он  встал,  принял  душ,  побрился,  оделся  и
спустился по лестнице - посмотреть, нет ли  для  него  почты  на  столике  в
холле. Почты не было,  зато  миссис  Филдинг  услышала  его  шаги  и  тотчас
выскочила из своей вечно темной гостиной, чтобы показать ему утренний выпуск
"Пресс диспатч". На первой полосе красовалась его фотография, на которой  он
стоял вполоборота к Луизе Элленби, выходящей из полицейской машины. Она явно
плакала, крепко вцепившись в его руку, и вид имела куда более  расстроенный,
нежели на самом деле.
   - Я так горжусь вами, - сказала миссис Филдинг, точно она его мать.
   Собственно, по возрасту она вполне годилась ему в матери - ей  перевалило
за пятьдесят. Однако свои волосы, сильно тронутые сединой,  она  завивала  в
крутые локоны по моде времен ее молодости, никогда  не  забывала  нарумянить
мясистое лицо и накрасить губы, но, как ни странно, из-за этих косметических
ухищрений выглядела лет на десять старше своих лет. В ней было двадцать  или
тридцать фунтов лишнего веса, и почти все - на бедрах.
   - Уверяю вас, история вовсе не так увлекательна, как они пишут, -  сказал
ей Чейз.
   - Откуда вы знаете? Вы же не читали.
   - Да они всегда преувеличивают. Я точно знаю, потому что и в прошлый  раз
случилось именно так.
   - О, вы слишком скромны, - проворковала миссис Филдинг.  Сегодня  на  ней
был синий с желтым халат и, как всегда, расстегнуты  две  верхние  пуговицы.
Виднелись не только бледные выпуклости ее грудей, но и краешек  пожелтевшего
лифчика.
   Хотя Чейз был намного крупнее и моложе миссис Филдинг и к тому  же  втрое
сильнее ее, она нагоняла на него страх, и, похоже, из-за  того,  что  он  не
понимал, чего ей от него надо.
   - Я уверена, теперь вам будут вдвое чаще  предлагать  работу,  чем  после
первой статьи! - с энтузиазмом заявила она.
   Миссис Филдинг гораздо сильнее хотела, чтобы Чейз нашел постоянное  место
работы, чем сам Чейз. Поначалу он думал, будто домовладелица боится, как  бы
безработный жилец не стал задерживать квартирную плату, но  в  конце  концов
понял, что она верит в его  наследство  и  что  озабоченность  ее  коренится
глубже.
   - Как я вам много раз говорила,. - тем  временем  продолжала  она,  -  вы
молоды, сильны и впереди  у  вас  целая  жизнь.  Такому  человеку,  как  вы,
необходима работа, упорная работа, чтобы чего-то в жизни  достичь.  Не  хочу
сказать, что вы еще ничего не достигли. Но вот так слоняться без  дела,  без
работы - это, поверьте, вам не на  пользу.  С  тех  пор,  как  приехали,  вы
похудели фунтов на пятнадцать.
   Чейз не ответил.
   Миссис Филдинг придвинулся к  нему  поближе  и  забрала  у  него  из  рук
утреннюю газету. Она посмотрела на фотографию, украшающую первую  полосу,  и
вздохнула.
   - Мне пора, - сказал Чейз. Она подняла глаза от газеты:
   - Я видела вашу машину.
   Он промычал нечто нечленораздельное.
   - О ней написано в газете. Правда, это мило с их стороны?
   - Да.
   - Они никогда ничего не делают для мальчиков, которые служат в армии и не
устраивают протестов. Только  и  читаешь,  что  о  буйных,  но  для  хороших
мальчиков вроде вас никто и пальцем не шевельнет. Наконец-то до них дошло, и
я надеюсь, машина вам доставит удовольствие.
   - Да, - буркнул он, открывая входную дверь, и выш