их снах я еще не мог разобраться в этих деталях.
     На  определенном  расстоянии  друг  от друга стояли грандиозные  темные
башни  цилиндрической формы, далеко возвышавшиеся над остальными строениями.
В  отличие от  последних, эти башни  имели однотипную конструкцию и казались
намного более древними -- даже при  взгляде на них издали возникало ощущение
упадка  и   медленного  разрушения.  Они  были   выложены  из  прямоугольных
базальтовых глыб и слегка сужались от земли к закругленным  верхушкам. Ни  в
одной башне не было окон или  иных отверстий, кроме огромных дверей внизу. Я
разглядел еще несколько зданий поменьше, также несших на себе печать времени
и  по своему архитектурному типу  схожих  с  цилиндрическими башнями. Вокруг
этих  угрюмых  сооружений  как  будто  концентрировалась  атмосфера страха и
скрытой угрозы -- та  же самая, что  расползалась  от запечатанных  люков  в
нижних этажах дворца.
     Разбросанные всюду  сады  тоже выглядели весьма  зловеще  --  очень  уж
непривычными  были  растения, раскачивавшиеся на  ветру по сторонам  широких
аллей.  Преобладали,  как  ни  странно,  гигантские  папоротники  --  иногда
зеленые,  а  иногда  отвратительно   бледные,  цвета  поганки.  Местами  над
зарослями поднимались пальмы с тонкими коленчатыми, как у бамбука, стволами.
Были  там  также  росшие  пучками  подобия  цикадовых3,   заросли
странных темно-зеленых кустарников и деревья, напоминавшие по виду хвойные.
     Цветы -- мелкие, бледные и совершенно мне незнакомые -- были высажены в
клумбах различной конфигурации и во множестве виднелись просто  среди травы.
На  отдельных террасах  или в разбитых на  крышах садах  можно было  увидеть
более   крупные   и   яркие   цветы,   отнюдь   не  радовавшие  глаз  своими
отвратительно-хищными  формами  -- эти, вне  всякого сомнения,  были плодами
искусственной селекции. Невероятной величины и окраски грибы располагались в
соответствии с  определенной схемой, что выдавало  наличие  хорошо  развитой
садоводческой традиции. В  больших парках  внизу  еще  можно  было  заметить
стремление сохранить естественный растительных  покров, но  садики на крышах
были ухожены вплоть до фигурной стрижки кустов и деревьев.
     Небо  почти  постоянно  было  затянуто  тучами, временами  я становился
свидетелем потрясающих грозовых ливней. Изредка  появлялось и  солнце -- оно
было куда крупнее  обычного --  или луна, на  поверхности который  я не смог
обнаружить никаких известных мне  примет. В  одном-двух случаях, когда  небо
прояснялось, я мог наблюдать созвездия, но  почти ничего не узнавал. Даже те
немногие,  что  казались мне  знакомыми,  были  как-то  странно  искажены  и
смещены; по их положению  на небе я определил,  что  нахожусь где-то в южном
полушарии, в районе тропика Козерога.
     Дальний горизонт  скрывался  в  дымке, сквозь  которую  я  различал  за
пределами  города полосу джунглей,  состоявших  из гигантских  папоротников,
пальм,
лепидодендронов4    и
сигиллярий5 --все это
фантастическое нагромождение крон, стволов и  ветвей призрачно колебалось  в
поднимавшихся  от   земли   потоках   испарений.  В  воздухе   над   городом
чувствовалось  перемещение каких-то тел, но  пока еще я не мог разглядеть их
как следует.
     Начиная с осени 1914  года меня начали посещать сны, в которых я как бы
совершал медленный полет  над городом и  его окрестностями. Я  видел широкие
дороги, уходившие через дремучие заросли к  другим  расположенным поблизости
городам  столь  же  причудливо-мрачной  архитектуры.   Я   видел  чудовищные
сооружения из черного либо радужного камня на полянах и расчищенных участках
леса и длинные дамбы, перерезавшие темное пространство болот.
     Однажды подо мной открылось протянувшаяся на много миль равнина, сплошь
усеянная руинами базальтовых строений, близких по стилю к тем лишенным окон,
закругленным башням, что привлекли мое внимание еще в первом городе.
     И  только  много  позднее  я  в  первый раз  увидел  море  --  туманное
пространство,  уходившее в  бесконечность  за  каменными  молами  одного  из
гигантских  городов  и  отвлекавшее  утомленный взор  от этого  невероятного
скопления дворцов, куполов и арок.
        "3"
     Как  я уже  отмечал, эти  видения далеко не сразу начали проявлять свою
зловещую природу.  Многим людям, случается. снятся и более  странные  сны --
составленные   из   бессвязных   обрывков  дневных  впечатлений,   картин  и
прочитанных книг, прихотью воображения слитых в одну фантастическую сюжетную
форму.
     Иной раз я пытался воспринимать свои сны как нечто вполне естественное,
хотя  никогда  ранее не был предрасположен к  вещам подобного рода. Часть из
этих кажущихся аномальными явлений  -- убеждал я себя -- в  действительности
могли иметь массу самых простых и обыденных источников, выследить и раскрыть
которые мне не удавалось  по каким-то чисто субъективным причинам; другие же
могли  отражать почерпнутые из книг  сведения о  растительном  мире и прочих
деталях жизни  планеты в  доисторическую эпоху,  каких-нибудь  сто пятьдесят
миллионов лет назад -- в Пермский или Триасовый период.
     По  прошествии  нескольких   месяцев,  однако,  чувство  страха  начало
постепенно брать верх над всеми остальными. Сны к тому времени уже приобрели
вид непосредственно  личных воспоминаний,  тогда-то я и попробовал  провести
связь между ними и абстрактными  ощущениями  иного рода  --  наличием некого
барьера, блокирующего отдельные участки моей  памяти, нарушением  временного
восприятия, пребыванием в моем теле чуждого мне разума в период между 1908 и
1913 годами, и, наконец,  необъяснимым отвращением к своему внешнему облику,
которое я так и не смог в себе побороть.
     Когда же в  мои сны  начали проникать отдельные конкретные подробности,
постоянно  испытываемый мной  ужас  возрос тысячекратно,  и  однажды --  это
случилось в октябре 1915 года -- я решил  предпринять кое-какие практические
шаги. Именно с  того дня я приступил к  интенсивному изучению  всех  прошлых
случаев  амнезии,  чувствуя, что  мне  необходимо  найти реальное объяснение
всему, что со мной происходит, и вырваться из сжимающих мое сознание тисков.
     Однако  --  как  об  этом  уже  говорилось  --   первые  же  результаты
исследований  оказали  на меня  совершенно  противоположное действие. Я  был
потрясен, узнав, насколько  полно дублировались мои сны: в  ряде аналогичных
случаев,  особенно если учесть, что  многие описания их были сделаны задолго
до того, как  человечество достигло современного уровня геологических знаний
--  таким  образом  была  опровергнута  моя  идея  о  книжном  происхождении
представлявшихся мне доисторических ландшафтов.
     Вдобавок  ко  всему, многие  отчеты  содержали  ряд  самых  неожиданных
рассуждений, связанных  с  картинами  огромных  дворцов,  садов, джунглей  и
прочих уже знакомых мне по снам  вещей. Ладно  бы речь шла  только  о  самом
зрелище и  оставленных  им  смутных  и тяжелых  впечатлениях,  но  отдельные
встречавшиеся   мне  мысли  граничили  с  откровенным  безумием   или  же  с
откровенным  богохульством.  Самым  страшным  было то,  что мои  собственные
псевдовоспоминания  приобрели как бы дополнительный  импульс,  позаимствовав
многое  из прочитанного. При  этом  большинство  врачей  по-прежнему считали
продолжение  моих  поисков  наиболее  целесообразным  и  разумным  в  данной
ситуации.
     Тогда  же я основательно взялся за  изучение психологии; Уянгейт вскоре
последовал моему примеру  -- именно эти занятия положили начало  его научной
деятельности   и  принесли  ему   впоследствии  профессорскую  должность.  В
1917--1918 годах  я  прослушал  специальный  курс  лекций  в  Мискатоникском
университете.  Мой  интерес  к вопросам  медицины,  истории,  антропологии с
годами не ослабевал; я предпринял  серию поездок в отдаленные библиотеки,  в
конечном счете добравшись до мало кому известных трудов по  мистике и черной
магии, столь привлекавших некогда моего не в меру любознательного двойника.
     Среди прочих  мне попались и несколько  книг, побывавших когда-то в его
-- то  есть в моих  собственных-- руках, и  я с волнением прочел  пометки на
полях и даже поправки, внесенные прямо в текст странным уродливым почерком и
в  выражениях,  указывающих  на несвойственные нормальному  человеку стиль и
образ мышления.
     Пометки делались на том языке, на котором была написана  каждая из этих
книг  --писавший, похоже, знал их одинаково хорошо,  хотя  это  знание  явно
отдавало академизмом.  Но одна из надписей на страницах  "Unaussprechlichten
Kulten" фон  Юнцта резко отличалась от  всех прочих. Она была выполнена теми
же  чернилами, что и пометки на немецком  языке, но  состояла из причудливых
криволинейных иероглифов, не  имеющих, насколько я мог судить, ничего общего
с любым земным иероглифическим письмом.  Зато они  полностью соответствовали
тому  алфавиту,  надписи  на котором постоянно  фигурировали в  моих снах --
надписи, смысл которых порою начинал  смутно доходить до  моего сознания, но
всегда  останавливался, не  пересекая последней зыбкой грани  между реальной
памятью и сновидением.
     В окончательное замешательство меня привели  работники читального зала,
утверждавшие  на основании  данных  предыдущих  осмотров книг  и  записей  в
картотеке  их выдачи, что  все указанные пометки могли быть  сделаны  только
мною самим -- то есть тем, кто, пользуясь моим  обликом и именем, изучал эти
тома до меня. Достаточно сказать,  что сам я ни в каком виде не владел тремя
языками из числа задействованных.
     Собрав воедино все имевшиеся у меня материалы, старинные и современные,
медицинские  и   антропологические,  я   обнаружил  гораздо   более   тесное
переплетение древних мифов и описанных позднее галлюцинаций, чем  это  можно
было заключить  из первых беглых осмотров.  Непонятно, каким  образом вполне
правдоподобные  описания  пейзажей палеозойской или  мезозойской  эры  могли
войти составной  частью  в мифологические  сюжеты, создававшиеся во времена,
когда возможность  получения  столь  точных научных  данных  была совершенно
исключена. Факты  здесь противоречили здравому смыслу  и одновременно они же
подсказывали   первопричину   формирования   столь   схожих    между   собой
галлюцинаций.
     Без  сомнения, повторявшиеся  случаи  амнезии постепенно создали  некую
общую  мифологическую  модель,  которая,  разрастаясь,  начала  со  временем
оказывать  уже  обратное влияние на людей, ставших  жертвами  этой  болезни,
возвращаясь к ним в виде одних и тех же псевдовоспоминаний. Лично я в период
своего беспамятства прочел и изучил все эти древние сказки -- мое позднейшее
расследование это полностью подтвердило. Почему тогда  не допустить, что мои
сны и эмоциональные переживания явились лишь отражением тех знаний, что были
получены мной через посредство загадочной второй личности?
     Некоторые  из упомянутых  выше мифов  близко  соприкасались  с  другими
известными легендами  о мире, существовавшем на Земле  до появления человека
-- прежде  всего с древнеиндийскими сказаниями, где говорилось о неизмеримых
и ошеломляющих безднах времени -- теми, что позднее вошли составной частью в
современную теософию.
     Древние мифы и посещавшие меня галлюцинации были схожи в главном: и те,
и другие недвусмысленно намекали на то, что человечество являлось лишь одной
из множества  высокоразвитых  цивилизации, в  разные времена населявших  эту
планету. Если верить  преданиям, существа  странного, непередаваемого облика
воздвигли  башни до небес и проникли во все тайны природы задолго  до  того,
как первый земноводный  предшественник человека  триста миллионов лет  назад
выполз на сушу из теплых океанских волн.
     Некоторые из хозяев планеты прилетали  сюда с далеких  звезд --  истоки
этих цивилизаций  порой терялись в глубинах космоса, который сам по себе был
их  ровесником;  другие  зарождались в  земных условиях, опережая  появление
первых бактерий нынешнего  жизненного цикла в той же степени,  в  какой сами
эти бактерии опережали  появление собственно человека.  Измерение  велось  в
миллиардах лет и сотнях галактик.  Разумеется, здесь не могло  быть и речи о
времени в его человеческом понимании.
     Но большая часть легенд и снов была связана с одной сравнительно поздно
появившейся расой, представители которой, внешне резко  отличавшиеся от всех
известных нашей науке  форм жизни, населяли Землю за сто пятьдесят миллионов
лет  до человека.  Эта  раса была величайшей из всех, ибо  она  одна  смогла
овладеть секретом времени.
     Научившись  проецировать свое сознание  через миллионы лет в  прошлое и
будущее, они смогли узнать все, что когда-либо было известно, и все, что еще
только будет известно  прочим  цивилизациям этой планеты за  долгое время ее
существования.  Вмешательством  этой  расы  в  жизнь  ее предшественников  и
последователей  и объясняются все легенды о прорицателях и ясновидцах, в том
числе и те, что вошли в мифологию человечества.
     В  их  громадных библиотеках были собраны тексты и картины, содержавшие
весь объем  накопленных  землянами  знаний  -- начиная с истории  развития и
физиологии каждой разумной расы и заканчивая полным описанием  ее достижений
в любых областях жизни, многообразия ее языков и особенностей психологии.
     Из  этого   громадного   объема  информации  Великая  Раса  выбирала  и
заимствовала те идеи,  творения искусства  и технические  новшества, которые
казались  ей  подходящими  к  ее  собственных условиям.  При  этом  добывать
сведения  в  прошлом,  когда перемещенному сознанию запрещалось вселяться  в
материальные формы, оказалось намного труднее, чем иметь дело с будущим.
     В  последнем случае все  происходило примерно таким образом:  с помощью
специальных  технических  средств  личность исследователя  проецировалась  в
будущее и  двигалась по экстрасенсорным каналам вплоть до нужного временного
отрезка,  где после  нескольких  предварительных проб  выбирала  более-менее
подходящего по уровню интеллекта представителя разумной  расы, преобладавшей
на планете в  данный  исторический  период. Утвердясь в его мозгу и завладев
соответствующим   телом,  исследователь  отправлял  замещенное  сознание  по
обратному маршруту и  вынуждал последнее  обитать в телесной оболочке своего
визави  вплоть до  завершения тем  необходимой ознакомительной  программы  и
возвращения каждого из них на свое место.
     Спроецированное  сознание,  принимая  физический   облик  представителя
будущей расы, обычно выступало в качестве рядового члена  данного общества и
старалось в максимально короткий срок собрать всю возможную информацию о его
достижениях.
     Между  тем  вытесненное сознание,  оказавшееся в чужом времени  и чужом
теле,  находилось под неусыпным наблюдением и охраной. Особо следили за тем,
чтобы оно не нанесло вреда телу -- своему временному обиталищу; одновременно
из  него  с   помощью  особой  системы   тестов  извлекали  все,  что  могло
представлять  хоть  какой-нибудь  интерес  для исследователей. Часто  допрос
велся на его родном языке  -- если  соответствующие сведения были получены в
ходе предыдущих  экспедиций в  будущее.  Когда  существа,  принадлежавшие  к
Великой Расе, оказывались не  в состоянии  физически воспроизвести язык,  на
котором изъяснялся тот или иной носитель пришлого сознания, в  дело вступали
хитроумные машины, игравшие роль переводчика.
     Сами эти существа  внешне представляли собой огромные складчатые конусы
высотой до десяти футов, голова и некоторые другие органы которых помещались
на концах  толстых эластичных отростков, выходивших из вершины конуса. Мысли
свои  они  выражали  посредством щелкающих  и  скребущих  звуков, издаваемых
огромными  лапами  или  клешнями,  венчавшими  два  из   четырех  упомянутых
отростков, а  передвигались путем расширения  и сжатия нижней  части конуса,
покрытой каким-то особым клейким ферментом.
     Когда  перенесенная  во  времени личность  истощала  свое  изумление  и
законное  негодование  по поводу  происшедшего,  и  когда  --  учитывая  все
физиологические различия  --  она  немного привыкала и  приспосабливалась  к
своему  новому  облику,  ей   давали  определенную  свободу  передвижения  и
возможность знакомиться с окружавшим ее непривычным миром.
     С предусмотренными  в  таких  случаях предосторожностями  и в обмен  на
особого рода услуги  ей позволялось странствовать по  всем обитаемым районам
планеты  в  гигантских  воздушных  кораблях  или  в  сухопутных аппаратах  с
атомными  двигателями,  стремительно  проносившихся  по  широким  и  гладким
трассам;  ее также  допускали  в  библиотеки,  где  хранились все сведения о
прошлом и будущем Земли.
     Подобное отношение вскоре примиряло пленников со своей участью; обладая
живым  и  гибким  умом  --  не  зря же перед  захватом их тел  производилась
своеобразная селекция -- они быстро  осваивались  в новой для них обстановке
и,  преодолевая   периодически  приступы  ужаса  и  отчаяния,   бросались  в
головокружительную  бездну  времени,  жадно  поглощая  сведения о  прошлом и
будущем -- и прежде всего о ближайшем будущем тех рас и эпох, из которых они
сами происходили.
     Порой отдельным пленникам дозволялось даже  встречаться друг с другом и
вести разговор как бы  через века, тысячелетия и  миллионы  лет, разделявшие
две точки во  времени,  когда их внешние формы были захвачены бесцеремонными
пришельцами.  Кроме  того,  каждый из них был  принужден составить на  своем
родном языке подробный отчет о себе,  своей  цивилизации и  том историческом
периоде, в котором  он  жил; позднее эти документы направлялись  в хранилища
Центральных Архивов.
     Из  общего   числа   плененных   сознаний  следует   выделить   группу,
пользовавшуюся  особыми привилегиями. Это были так называемые "окончательные
переселенцы",  обитавшие в дряхлых  телах  тех  представителей Великой Расы,
которые,  чувствуя  близость  смерти,  пожелали   предотвратить   неизбежное
угасание своего разума, перенеся его в будущее и вселившись в чужой, молодой
и здоровый  организм. Количество этих злосчастных узников было  не так  уж и
велико, ибо долголетие,  вообще  свойственное  Великой  Расе, ослабило в ней
любовь  к жизни -- в  первую очередь  это касалось как раз наиболее  ярких и
незаурядных  умов, которые только и  были способны к  проецированию.  Именно
такое переселение сознаний и породило случаи внезапных -- и окончательных --
изменений личности, примеры которых можно найти в истории человечества.
     Что же  до обычных исследовательских экспедиций, то, узнав все, что его
интересовало  в  будущем, пришелец создавал  проекционный аппарат  наподобие
того, который переправил сюда его сознание, и осуществлял обратную проекцию.
В  результате  он  и его недавняя  жертва  вновь  оказывались каждый в своем
собственном теле.
     Подобная реставрация  была  невозможна лишь  в  одном  случае --  когда
какое-нибудь из двух  тел  умирало до завершения экспедиции.  Тогда сознание
исследователя -- подобно тем старикам, кто стремился проецированием отдалить
свою смерть -- оставалось доживать чужой век в далеком будущем, либо же -- в
ином варианте -- его невольный партнер превращался из временного пленника  в
окончательного и был обречен на существование среди Великой Расы до тех пор,
пока не иссякнет жизнь в доставшейся ему телесной оболочке.
     Подобная судьба казалась менее ужасной, когда пленник и сам принадлежал
к Великой Расе  --  каковые обмены случались  не так  уж и  редко,  ибо  они
чрезвычайно  интересовались будущим собственной цивилизации.  В  то же время
количество  окончательно переместившихся  представителей Великой  Расы  было
крайне  невелико   --   прежде   всего  благодаря  строжайшему  запрету   на
проецирование престарелых и умирающих особей на своих будущих соплеменников.
     Выследив  нарушителей