ьные инспектора и счетчики
переписи, бывало, с  ног сбиваются, а все  бестолку. И, скажу вам по правде,
заезжие туристы в Иннсмауте не в чести.  Я сам  лично  слышал, что несколько
приезжих бизнесменов  и правительственных чиновников  исчезли там совершенно
бесследно, а еще  один вообще рассудка лишился  -- он  сейчас в  больнице  в
Дэнвере. Наверное, так его эти черти напугали.
     В общем, будь я на вашем месте, ни за что не отправился бы туда на ночь
глядя. Сам я там ни разу в  жизни не был, и никакою желания не имею  ехать к
ним в  гости. Впрочем, думаю, днем вам  там будет  довольно  безопасно, хотя
здешние жители стали бы вас и  от такой поездки отговаривать. Но, раз уж  вы
такой  любитель всяких достопримечательностей  и прочей старины, то Иннсмаут
-- это как раз то, что вам нужно,
     После разговора  с кассиром я часть  вечера провел публичной библиотеке
Ньюбэрипорта,  пытаясь  отыскать  дополнительную  информацию  об  Иннсмауте.
Попытавшись расспрашивать местных жителей в магазинах, закусочных, г ражах и
на бензозаправочных станциях,  я  обнаружил,  что на  все мои  расспросы они
реагируют еще более странно, чем аже предсказывал кассир, а  потому решил не
тратить время на попытки преодолеть их инстинктивную  скрытность, Была  в их
поведении  какая-то мрачная  подозрительность,  как  будто  они  чувствовали
что-то дурное в каждом, кто проявлял повышенный интерес ко всему,  что имело
отношение к  Иннсмауту. Заглянув в  местное  отделение "Христианского  союза
молодежи", я  поговорил с клерком, который и вовсе стал отговаривать меня от
поездки в это мрачное, гнетущее место; да и люди в библиотеке высказывали, в
общем-то,  такое же  мнение. Одним словом, в глазах  достаточно образованных
людей Иннсмаут представал неким оплотом общественного упадка и загнивания.
     Библиотечные исторические справочники по интересовавшему  меня  региону
также оказались весьма малоинформативными,  если не считать скудных сведений
о том,  что город был основан в  1643  году, до Революции был  известен  как
оживленный порт.  В  начале девятнадцатого  века  там  располагалась крупная
военно-морская  база,  а  впоследствии  в  нем  сохранилась  лишь  небольшая
фабрика, работавшая на энергии  Мэнаксета. Эпидемия и народные волнения 1846
года освещались весьма слабо, словно  эта страница ложилась  позорным пятном
на всю историю округи.
     Столь же скудной  была информация о  том упадке, в который пришла жизнь
города в  дальнейшем,  хотя  в целом  данное обстоятельство не  подвергалось
сомнению. После Гражданской войны вся промышленная активность ограничивалась
лишь  деятельностью  золотоочистной  компании  Марша,  а  торговля  золотыми
слитками являлась  единственным сколь-  нибудь  значительным  дополнением  к
традиционно   распространенному   в   этих   местах   рыболовству.   Крупные
рыболовецкие   компании   со  временем  стали  составлять   им  все  большую
конкуренцию,  систематически  снижая  цену на свою продукцию, однако в самой
рыбе  в   районе  Иннсмаутской  гавани  недостатка   никогда  не  ощущалось.
Иностранные  суда редко занимались промыслом в  тех местах,  хотя и были кое
какие  косвенные  и  тщательно  маскируемые  признаки  того,  что  поляки  и
португальцы пытались, было, забрасывать свои сети, однако были изгнаны самым
решительным образом.
     Наиболее  интересными  оказались упоминания  о драгоценных  украшениях,
смутно ассоциируемых  с Иннсмаутом.  Тема эта  весьма заинтересовала местную
общественность,  поскольку  на   этот  счет   даже   высказывались  эксперты
Мискатонского   университета   в   Эркхаме,   а   некоторые   из    образцов
экспонировались   в   демонстрационном   зале   Исторического   общества   в
Ньюбэрипорте. Фрагментарные описания  этих  изделий  не изобиловали  особыми
подробностями и оказались в общем-то весьма прозаичными, однако за ними явно
просматривался скрытый намек  на некие странные обстоятельства. Было во всех
этих описаниях  нечто настолько странное и даже соблазнительное, что я никак
не мог  выбросить эту информацию из головы  и, несмотря на довольно  поздний
час, решил осмотреть  местный образец -- как мне  сказали,  это было крупное
изделие необычной формы, служившее чем-то вроде тиары, -- если, конечно, это
окажется возможным.
     Библиотекарь  написал короткую  рекомендательную  записку  руководителю
Общества, мисс Анне Тилтон, которая жила неподалеку от них, и после короткой
беседы эта престарелая дама была настолько любезна, что лично проводила меня
в отдельно  стоящее здание, поскольку время еще было  не позднее и позволяло
совершить  подобный  осмотр.  Коллекция и  в самом  деле произвела  на  меня
сильное впечатление,  однако я  был  одержим лишь  одной мыслью  --  поближе
рассмотреть  причудливый  экспонат,  поблескивавший  в лучах  электрического
освещения в угловом стенном шкафу помещения.
     Не  надо  было обладать повышенной  восприимчивостью  к красоте,  чтобы
невольно  затаить дыхание при виде плода странной, чуждой и пышной фантазии,
покоившегося на пурпурной  бархатной подушке. Даже сейчас  я  лишь с большим
трудом могу описать,  что  именно увидел, хотя это, несомненно,  была  некая
разновидность  тиары, как  о  том  гласила  пояснительная табличка.  Высокая
спереди, она имела широкое и  причудливо изогнутое  по бокам обрамление, как
если бы  предназначалась  для  головы,  имеющей  непривычное,  даже  нелепое
эллиптическое очертание. Сделана она была в основном из золота, хотя примесь
какого-то загадочного и более  светлого вещества смутно намекала на то,  что
на самом деле  это был  довольно необычный сплав золота с каким-то столь  же
прекрасным,  но  совершенно  неведомым   мне   металлом.  Она  находилась  в
прекрасном  состоянии  и  можно было  часами  любоваться  ее поразительными,
загадочными и совершенно нетрадиционными  контурами -- некоторые из них были
строго  геометрическими, а в отдельных  явно прослеживались  мотивы  морской
тематики, выгравированные  или  отлитые по  основному  фону  с  неподдельным
мастерством и талантом подлинного художника.
     Чем дольше я смотрел на это изделие, тем больше оно  завораживало меня;
но было в этом великолепии что-то  такое, что вызывало смутное беспокойство,
хотя я и не взялся бы более конкретно описать охватившее меня в те мгновения
состояние, Поначалу я  подумал,  что именно  странная, явно неземная красота
украшения оказала  на меня столь разительное  и  тревожное впечатление.  Все
остальные  предметы  искусства,  которые мне  когда-либо доводилось  видеть,
имели отношение ко вполне конкретному расовому или национальному стилю, либо
же, следуя некоторым модернистским традициям, начисто отвергали любой  намек
на какой-то  конкретный тип.  Эта же тиара была чем-то  совершенно иным и не
принадлежала ни к одному, ни к другому направлению.
     Изготовлена она была  посредством филигранно отточенной техники, причем
не  имевшей  никакого  отношения к западной  или  восточной,  старинной  или
современной  культурам,  и  совершенно  не  походила  на  все  то,  что  мне
доводилось видеть среди музейных экспонатов прежде. Создавалось впечатление,
что существо, ее создавшее, происходило и вовсе с совершенно другой планеты,
     Тем  не  менее, вскоре я  обнаружил,  что моя тревога  имела под  собой
второе, не менее сильное основание, суть  которого сводилась к характеру как
строгих геометрических, так и сугубо изобразительных символов, которыми была
украшена поверхность тиары. Узоры эти наводили на мысль об отдаленных тайнах
и невообразимых безднах  космоса  и  монотонной  морской пучины,  и в  своем
хитросплетении   производили   почти   зловещее  впечатление.   Были   среди
изображений  некие зловещие чудовища  -- с  виду наполовину рыбы, наполовину
земноводные, -- поражавшие воображение своей  отвратительной гротескностью и
неукротимой яростью;  и поневоле  возбуждавшие  завораживающие  и  тревожные
псевдовоспоминания, как если бы они вызывали  образы, порожденные в глубинах
клеток и  тканей, где еще сохранились функции самого что ни на есть древнего
и первобытного свойства. Иногда мне даже казалось, что каждая. черточка этих
отвратительных   полурыб-полулягушек  наполнена   концентрированной   смесью
неведомого и нечеловеческого зла.
     По странному контрасту  с внешним  видом тиары история  ее появления  в
музее,  прозвучавшая из уст мисс  Тилтон,  показалась  мне весьма короткой и
даже  прозаической.  В 1873  году ее  оставил в  ломбарде  на Стэйт-стрит  в
качестве  залога  за  какую-то  ничтожную  сумму денег  пьяный  иннсмаутский
матрос, впоследствии убитый  в  уличной драке.  В  музей Общества она попала
непосредственно  из рук владельца ломбарда, после чего  заняла  в экспозиции
место, подобающее  ее  пышному великолепию. С  тех пор было принято считать,
что она имеет какое-то восточно-индийское или индо- китайское происхождение,
хотя подобные оценки, разумеется, носили самый приблизительный характер.
     Сама мисс Тилтон  провела скрупулезное  сравнение  всевозможных  версий
относительно происхождения тиары  и  ее появления в  Новой  Англии,  и  была
склонна  считать,  что  это  украшение  является составной  частью  древнего
пиратского  клада,  в свое  время  обнаруженного  капитаном  Обедом  Маршем.
Подобная точка зрения нашла свое серьезное подкрепление  и в том,  что сразу
после  того,  как  украшение было  выставлено  для всеобщего  обозрения,  со
стороны семейства  Маршей  стали  поступать  предложения  продать  им тиару,
причем  за  очень  крупную  сумму;  следовало  признать, что  они  и  поныне
продолжают выступать с аналогичными идеями, однако Общество уже неоднократно
заявляло им, что не продаст тиару ни при каких условиях.
     Провожая меня  к  входной двери, добрая дама прямо сказала, что  особой
популярностью "пиратская" теория происхождения состояния  Марша пользовалась
именно  в кругах местной интеллигенции.  Ее собственное отношение к мрачному
Иннсмауту -- в  котором  она, кстати сказать, не бывала ни разу в  жизни  --
заключается в полнейшем презрении, как к опустившейся  и растратившей всякое
человеческое достоинство человеческой общности.  При этом  она заметила, что
слухи  насчет поклонения его  жителей культу дьявола отчасти имеют под собой
реальное основание, поскольку там и поныне якобы  существует некая культовая
группа,  со  временем  набравшая  сил и  даже  подчинившая  себе все местные
ортодоксальные церкви.
     Называется эта группа, как сказала женщина, "Тайный орден Дэгона",, и в
эти  края, несомненно, проникла откуда-то с востока,  когда рыбный  промысел
иннсмаутцев грозил вот вот прекратить свое  существование. Столь необычайную
живучесть  подобной  секты сама  она склонна объяснять  вполне естественными
причинами, а именно  тем,  что вскоре  после ее  создания рыбаки вновь стали
возвращаться с ловли с  большими  уловами. Одним словом, довольно  скоро она
приобрела  доминирующее  влияние  во   всем  городе,  вытеснив  все  прежние
религиозные  общины  и  избрав  в качестве  своей  резиденции  старое здание
Масонского зала на Нью-Черч Грин.
     Всего этою оказалось вполне  достаточно для набожной мисс Тилтон, чтобы
она  на  пушечный  выстрел  не  приближалась  к  древнему  городу,  ставшему
цитаделью  упадка  и разорения, тогда как для  меня последнее обстоятельство
стало дополнительным  стимулом для крепнувшего  желания как можно скорее его
посетить. К  моим  прежним  интересам сугубо  архитектурного и исторического
профиля сейчас прибавилась также известная толика антропологического пыла, а
потому  я  стал с нетерпением поджидать, когда истекут  часы, отведенные  на
ночной  отдых,  чтобы  как  можно  скорее  отправиться  в путешествие в этот
загадочный город.
     Незадолго  перед тем,  как часы пробили десять  раз, я уже стоял  перед
зданием аптеки Хэммонда на старой
     рыночной площади в ожидании иннсмаутского автобуса. По мере приближения
назначенного  часа  я  заметил,  что  место,  где  я  находился,  все  более
превращалось  в  некий  изолированный  островок,  тогда  как  массы   людей,
спешивших по  делам в самых  различных направлениях, определенно  стремились
оказаться   подальше  от   него,   Таким  образом,   я  воочию  убедился   в
справедливости слов  железнодорожного кассира относительно неприязни горожан
как к самому Иннсмауту, так  и ко всему, что было с ним связано, даже  к его
автобусу. Через несколько минут я заметил появившийся из-за угла небольшой и
неимоверно  старый  драндулет  отвратительного грязносерого  цвета,  который
прогрохотал  по  Стэйт-стрит, сделал  разворот  и  подкатил  к  тротуару, на
котором я стоял.  Я сразу же понял, что это именно то транспортное средство,
которого я ожидал, причем моя догадка вскоре нашла свое подтверждение в едва
читаемой вывеске над  лобовым  стеклом  автобуса  : "Эркхам --  Иннсмаут  --
Ньюбэрипорт".
     В салоне сидело всего три пассажира  -- двое смуглых,  довольно угрюмых
мужчин и  парень,  -- и когда автобус остановился, они неуклюже выбрались из
него  и молча,  как-то  даже  крадучись, направились  вверх по  Стэйт-стрит.
Водитель тоже вышел  из  своей кабины  и я  проводил его  взглядом, пока  он
переходил  дорогу в  направлении аптеки, где, очевидно,  намеревался сделать
какие-то  покупки.  Это,  как  я  понял,  и  был  Джо  Сарджент,  о  котором
рассказывал мне кассир; однако не успел я еще  как следует рассмотреть черты
его  лица, как  меня внезапно  охватило, словно  волной захлестнуло, чувство
смутной  неприязни  и  даже  брезгливости,  которую  я не  мог  ни понять, и
объяснить. Мне  почему-то показалось вполне естественным, что местные жители
избегают ездить  на автобусе, которым управляет  подобный человек, и  вообще
стараются свести к  минимуму любые контакты  как  с ним  самим,  так и с его
земляками.
     Когда водитель  вышел  из  аптеки,  я пристальнее пригляделся  к  нему,
пытаясь  уяснить  для  себя причину  внезапно нахлынувшего чувства.  Это был
худой мужчина ростом где-то под метр восемьдесят, с покатыми плечами, одетый
в  потрепанное гражданское платье синего  цвета и потертую кепку для гольфа.
На вид ему было, пожалуй, лет тридцать пять, хотя  странные глубокие складки
по бокам шеи сильно старили этого человека, особенно если не присматриваться
к  его   туповатому,  невыразительному  лицу.  У  него  была  узкая  голова,
выпученные водянисто-голубоватые глаза, которые, как мне показалось, никогда
не моргали, плоский  нос, скошенные лоб и подбородок  и странно-недоразвитые
уши. Его подбородок и толстая верхняя  губа, равно как  и покрытые  крупными
порами  сероватые щеки, были  практически лишены какой-либо  растительности,
если не считать  редких желтоватых волосков, которые где курчавились, а  где
лежали прилизанными,  слипшись в  неровные и нерегулярные  прядки, тогда как
сама  кожа была какой-то  шершавой и  шелушащейся,  словно от  неведомой мне
хронической  болезни. Руки у него были крупные, покрытые толстыми  венами, и
также  очень неестественного серовато-голубоватого оттенка. На фоне довольно
массивных  кистей пальцы  смотрелись  нелепо  короткими  и,  казалось,  были
постоянно подогнуты,  даже вжаты  в  толщу ладоней,  Пока  он возвращался  к
автобусу,  я  обратил внимание и на его неуклюжую, покачивающуюся походку, а
также  на то,  что ступни  были  просто гигантского  размера.  Чем  дольше я
смотрел на них, тем сильнее меня охватывало недоумение: как же он умудряется
находить себе обувь нужного размера.
     Ко всему прочему у него был какой-то неряшливо-засаленный вид, что лишь
усиливало мое отвращение к его внешнему виду. По всей  видимости, он работал
или  жил где-то  поблизости от рыболовецких доков, поскольку  за ним тянулся
шлейф резкого,  характерного рыбьего запаха.  И все  же, если в его  жилах и
текла  какая-то чужеродная кровь, то я даже  не решался  предположить, какой
именно- расе  она  могла  при-,  надлежать.  Все  странности и нелепости его
внешности  были определенно  не азиатского,  полинезийского  или негроидного
происхождения, и  все  же я теперь  во  многом понимал  людей, считавших его
чужаком,  хотя самому мне показалось, что речь здесь может идти не столько о
чужеземном облике, сколько о биологическом вырождении.
     Обнаружив, что  кроме  меня  других пассажиров  на  этот  рейс  явно не
предвиделось,  я испытал явную досаду, поскольку мне по какой-то  непонятной
причине отнюдь не улыбалась перспектива совершить поездку  наедине  с  таким
водителем. Однако, когда настало  положенное время, я  был вынужден укротить
свои привередливые сомнения и  проследовал за  водителем в салон,  сунув ему
при  входе   долларовую  бумажку  и  пробормотав  одно-единственное   слово:
"Иннсмаут", Он протянул мне сдачу в сорок центов  и на мгновение окинул меня
довольно любопытным взглядом, хотя при этом и не вымолвил ни слова.
     Я выбрал  себе местечко  подальше от кабины,  но с той же стороны,  где
сидел и  он  -- уж  очень хотелось  во время поездки полюбоваться  панорамой
береговой линии.
     Наконец ветхий транспорт резко чихнул и, окутываемый облаками выхлопных
газов,  шумно   загрохотал  по   мостовой  мимо  старых  кирпичных   зданий,
выстроившихся вдоль
     Стэйт-стрит. Я поглядывал на проходящих за окном людей и  мне почему-то
показалось, что  все они избегают  смотреть в сторону проезжающего  мимо них
автобуса,  или, точнее, стараются делать вид, что не смотрят на него. Вскоре
мы свернули  налево на  Хай-стрит,  где  дорога  оказалась  более  ровной  и
гладкой.  Путь  наш  пролегал  мимо  величавых  старинных особняков  раннего
республиканскою периода, и  еще более старых колониальных  фермерских домов,
затем  мы миновали Лоувер-Грин  и  Паркер-ривер,  пока наконец не выехали на
длинную  и  монотонную  дорогу,   тянувшуюся  вдоль  открытого  всем  ветрам
побережья.
     День  выдался довольно теплый  и  солнечный,  однако  песчаный, кое-где
поросший  осокой  и  приземистым  кустарником  ландшафт  становился с каждым
километром пути  все более пустынным. Из  своего окна я видел  синие воды  и
песчаную линию  Сливового  острова  --  к тому  времени  мы  почти  вплотную
приблизились  к  берегу оказавшись  на  узкой  проселочной  дороге,  которая
ответвлялась от основного шоссе, связывавшего Роули с Ипсвичем. Я не замечал
никаких построек, а  по  состоянию дорог  предположил,  что  движение в этой
части местности особой оживленностью не отличалось. На невысоких, изъеденных
ветрами  и  непогодой телеграфных столбах было  натянуто всего  два провода.
Временами мы  проезжали по грубо сколоченным деревянным мостам,  перекинутым
через  образованные  приливом  протоки, обширная  сеть которых  простиралась
далеко вглубь и делала этот район еще более изолированным и уединенным.
     Однажды  я  заметил давно истлевшие пни и почти  полностью  разрушенные
остатки каменного фундамента, чуть выступавшего над зыбучими песками  -- это
напомнило мне страницы какой-то книги  об истории этой местности,  в которой
говорилось,  .что некогда  это был благодатный  и плотно  заселенный  людьми
район. Все изменилось,  как в ней говорилось, почти внезапно  -- сразу после
эпидемии  1846 года, -- и,  если верить старинным  преданиям, имело какую-то
связь со скрытыми  дьявольскими силами. На самом же деле, как я полагал, все
объяснялось лишь неразумной вырубкой леса  вдоль  береговой линии, то лишило
местность  ее естественной зашиты и  открыло путь для нашествия  подгоняемых
ветрами песков.
     Вскоре  Сливовый  остров  окончательно  исчез  из  виду  и  мы  увидели
раскинувшийся слева  от  нас безбрежный простор Атлантического океана,  Наша
узкая  дорога стала  круто забирать  вверх,  и я  испытал  странное  чувство
беспокойства, глядя на маячивший впереди одинокий горный хребет, где изрытая
колеями  лента  дороги,  казалось,  смыкалась  с голубым небом. Складывалось
такое впечатление,  будто  автобус