о мореплавания и  бурной  промышленной  активности, казалась мне
настолько соблазнительной, что я попросту не мог устоять перед открывавшейся
передо мной неожиданной перспективой. В конце концов, какими бы странными  и
безумными  ни  казались  те  или иные  мифы, они,  как  правило, на  поверку
оказываются всего лишь символами или аллегориями всего того, что происходило
на самом деле -- а старый Зэдок, несомненно, был живым свидетелем всею того,
что происходило в Иннсмауте и вокруг него на  протяжении последних девяноста
лет. Короче говоря, любопытство одолело соображения осторожности  и здравого
смысла,  и я с присущей  молодости самонадеянностью посчитал, что мне все же
удастся собрать разрозненные  крупицы  подлинной  истории, отделив их от той
мешанины словесного мусора,  который, как я полагал, вывалится из чрева этою
старика под воздействием доброй порции виски.
     Я знал,  что  с  ним  не  следует  заговаривать прямо  здесь  и  сразу,
поскольку это,  несомненно,  не ускользнуло  бы от внимания пожарных, и  они
могли  бы  каким-то  образом  воспрепятствовать осуществлению  моих  планов.
Вместо  этого  я  решил загодя запастись  бутылкой соответствующего напитка,
благо дело, юный бакалейщик подробно описал мне  место, где подобный продукт
водился в изобилии.  После этого я намеревался с подчеркнуто  праздным видом
прохаживаться  поблизости от пожарной станции в ожидании того момента, когда
старый  Зэдок наконец отправится в свое  очередное  бесцельное блуждание  по
городу.  Паренек  также  сказал,  что  старик  отличается странной  для  его
возраста неугомонностью и редко проводит на одном месте более  часа, от силы
двух.
     Кварта виски и в самом деле оказалась вполне легкой, хотя и дороговатой
находкой,   которую  я  обрел   в   каком-то  замызганном   магазинчике   на
Эллиот-стрит. Лицо обслуживавшего меня  грязноватого продавца несло  на себе
слабые признаки пресловутой "иннсмаутской  внешности",  хотя  манеры  его  в
целом  были достаточно учтивыми и вполне нормальными -- пообтерся, наверное,
за  время   долгого  общения  с  жизнелюбивой  публикой,  к  числу   которой
принадлежали водители грузовиков, скупщики золота  и  им  подобные "чужаки",
изредка посещавшие Иннсмаут.
     Вновь  вернувшись к пожарной станции,  я увидел, что  судьба  и  впрямь
улыбнулась  мне,   поскольку  из-за  угла  стоявшей  на  Пэйн-стрит  мрачной
гостиницы, которая, как  я  уже  упоминал,  называлась Джилмэн-хауз, шаркая,
появилась  высокая,  изможденная  фигура  Зэдока Аллена.  В  соответствии  с
заранее  разработанным планом, я без труда привлек внимание старика тем, что
оживленно  помахивал  только что приобретенной бутылкой, и вскоре обнаружил,
что  он изменил  свой  маршрут, и теперь волочил ноги уже где-то  у меня  за
спиной, с  тоской поглядывая на заветную приманку. Я же тем временем свернул
на Уэйт-стрит и не спеша направился к заранее облюбованному и самому глухому
и уединенному участку этого и без того безлюдного района.
     Ориентируясь  по  самодельной  карте, любезно предоставленной  мне юным
бакалейщиком, я  уверенно держал курс на полностью заброшенный участок южной
части портовых сооружений, который уже  имел неудовольствие посетить  в этот
день.  Единственные  люди, которых подметил  мой внимательный  взгляд,  были
сидевшие  на  отдаленном волноломе рыбаки,  а  пройдя несколько кварталов  в
южном  направлении, я становился невидимым даже для них.  Там я  рассчитывал
найти  пару  относительно  сохранившихся  скамеек  или каких  нибудь  других
пригодных для сидения приспособлений, чтобы  предаться пространной  беседе с
Зэдоком Алленом.  Однако  еще  до того  как  я достиг Мэйн-стрит, у  меня за
спиной  послышалось  хриплое,  надтреснутое  "Эй,  мистер!",  после  чего  я
обернулся,  позволил  старику  наконец  нагнать меня и  сделать внушительный
глоток из им же откупоренной бутылки.
     Продолжая идти  в  окружении вездесущего запустения, я начал осторожный
зондаж своего собеседника, однако вскоре  обнаружил,  что развязать ему язык
было  не столь просто,  как я на  то рассчитывал. Наконец я увидел  довольно
широкий  проем  между  домами, который  вел  в  направлении  причалов  между
рассыпающимися кирпичными  стенами, утопавшими в густых зарослях репейника и
прочей  сорной  травы.  Груды  поросших  мхом камней  у  самой  кромки  воды
показались  мне вполне пригодными  для  сидения, а кроме того,  местечко это
оказалось  довольно надежно  укрытым  от  посторонних взоров остовом некогда
стоявшего  здесь массивного склада.  Именно здесь я намеревался приступить к
тайной, задушевной беседе со старым Зэдоком, а потому  уверенно повел своего
путника к  мшистым валунам. Запах тлена и разрухи был сам по себе достаточно
отвратителен,  а  в  смеси  с   одуряющей   рыбной  вонью  казался  и  вовсе
невыносимым,  однако  я  твердо  намерился   вопреки  любым  обстоятельствам
добиться  поставленной цели, До  отхода моего  вечернего  автобуса на Эркхам
оставалось  около  четырех  часов,  а  потому  я принялся  выдавать  старому
забулдыге все  новые  и  новые  порции  желанного  напитка,  тогда  как  сам
ограничил  себя  довольно скудным  сухим  пайком,  призванным  заменить  мне
традиционный  ленч.  В  своих  подношениях  я,  однако,  старался  соблюдать
известную меру, поскольку не  хотел, чтобы  хмельная словоохотливость Зэдока
переросла в бесполезное  для меня ступорозное оцепенение. Примерно через час
его  уклончивая  неразговорчивость  стала  постепенно  давать  трещины, хотя
старик по-прежнему и к вящему  моему  разочарованию  отклонял  любые попытки
перевести  разговор  на темы, связанные  с Иннсмаутом и  его покрытым мраком
прошлым.   Он   довольно   охотно   болтал   на   темы  современной   жизни,
продемонстрировав неожиданно  широкие познания в  том, что касалось газетных
публикаций,   а   также   обнаружил    явную   склонность   к   философскому
нравоучительству с типичным провинциально-деревенским уклоном.
     Когда  подходил  к концу второй  час подобного  времяпрепровождения,  я
начал уже опасаться, что приобретенной мною кварты окажется недостаточно для
достижения желанного результата, и стал подумывать о том, не оставить ли его
здесь,  а самому сходить  еще  за  одной  бутылкой.  И  именно тогда, причем
исключительно  по  воле случая, а отнюдь  не в  результате  моих настойчивых
расспросов, свистящий,  хрипловатый голос  старого  пьянчуги  заставил  меня
приблизиться к  нему  почти вплотную и напряженно  вслушиваться  буквально в
каждое произнесенное им  слово.  Спина моя была обращена к  пропахшему рыбой
морю, тогда как  старик сидел лицом к нему, и, видимо,  что-то  привлекло  к
себе его блуждающий взгляд  и заставило пристальнее всмотреться  в чернеющую
полоску  невысокого рифа Дьявола,  который то скрывался, то  внезапно  снова
отчетливо  и  даже завораживающе  появлялся из-под волн.  Увиденное зрелище,
похоже,  вызвало  у  него  какое-то  неудовольствие,  поскольку  он  тут  же
разразился серией коротких ругательств,  завершившихся доверительным шепотом
и вполне осмысленным и понимающим взглядом. Он чуть подался вперед,  ухватил
меня за лацканы плаща и прошипел несколько слов, которые я достаточно хорошо
разобрал и запомнил.
     -- Именно так все и  началось -- в этом проклятом месте. С глубоководья
все и  началось...  Врата ада --  в самой  бездне,  в пучине, дна которой ни
каким лот- линем ни за что не достать. Только старому капитану Обеду удалось
это сделать -- смог все  же найти что-то такое, что  оказалось даже для него
слишком большим -- на островах южных морей это было.
     В то время все у нас здесь шло наперекосяк. Торговля катилась под гору,
мельницы перестали приносить доход  --  даже  новые, -- а лучшие  наши парни
полегли в войне двенадцатого года или затерялись вместе с бригом "Элизи" или
"Рэйнджером" -- баржа такая была -- оба Джилмену принадлежали. У Обеда Марша
было три судна --  бригантина "Колумбия", бриг "Хетти" и барк  "Суматранская
королева".  Он был единственный, кто плавал  через  Тихий океан и торговал с
Ост-Индией, хотя Эсдрас Мартин на своей шхуне "Малайская невеста" ходил даже
дольше -- до самого двадцать восьмого года.
     Никто  тогда  не  мог  сравниться  с  капитаном  Обедом  --  о,  старое
сатанинское отродье! Ха-ха! Я помню еще те времена, когда он проклинал наших
парней за то, что ходят  в христианскую церковь и вообще терпеливо и покорно
несут  свою ношу. Любил повторять, что надо бы им найти себе лучших богов --
как тем парням,  что в Индии  живут,  -- и  тогда  боги, якобы  в  обмен  на
поклонение, принесут  нам много  рыбы и  по-настоящему откликнутся  на  наши
мольбы.
     Мэтт  Элиот -- его  первый  напарник был,  --  тоже много  чего болтал,
только  он  был  против  того,  чтобы  парни  увлекались  язычеством.  Много
рассказывал  об  острове к  востоку от  Отахайты, на  котором  полно  всяких
каменных развалин,  да таких  старых, что еще и  свет не видывал. Вроде тех,
что  лежат  в  Понапее  -- это в Каролине, --  но только  с резными  лицами,
похожими на те, что на острове Пасхи. И еще там  был один маленький островок
-- после вулкана остался, -- и на нем тоже остались развалины, только резьба
там  уже другая  была,  а руины все  такие,  словно  давным-давно  под водой
находились, и картинки на них резные -- сплошные чудовища; все изрезанные...
     Так вот, сэр, этот Мэтт  сказывал, что  тамошние жители,  ловят столько
рыбы, сколько их  утроба вместить  может,  и все носят  браслеты, побрякушки
какие-то, и на голову украшения --  и  все резные, с картинками,  вроде тех,
что были на  руинах на том  маленьком острове -- то ли  рыбы-лягушки,  то ли
лягушки-рыбы, но все в  разных позах, и  вообще ходят как люди. И никак было
не дознаться у них, откуда они все это взяли; а  матросы все удивлялись, как
это они  могут столько рыбы  ловить, когда даже на  соседнем острове ее нет.
Мэтт тоже голову ломал  над  этим, и  капитан  Обед  тоже. Обед  еще заметил
тогда,  что многие  симпатичные молодые парни с этого  острова вдруг куда-то
исчезают -- год назад были,  и нет их, -- а стариков там вообще почти нет. И
еще ему  показалось,  что многие из тамошних парней чудные  какие-то,  лицом
даже хуже туземцев- канаков.
     В общем,  потом Обед  все же  дознался до правды. Не  знаю, как  он это
сделал, но после  этого стал торговать с ними в обмен  на те золотые штучки,
что они носили. Узнал, откуда  они все родом, и  не  могут ли  принести  еще
таких же золотых украшений, а  в  конце услышал от них историю про их старою
вождя -- Валакеа,  так они  его звали. Никто  не мог, лишь капитан Обед смог
добраться до их желтолицего дьявола,  да,  только капитан мог читать их души
как книги. Хе-хе! Никто теперь мне не верит, когда я об этом рассказываю, да
и вы, молодой приятель, тоже, наверное, не поверите, хотя как  посмотришь на
вас -- у вас такой же острый глаз, какой был у Обеда.
     Шепот старика стал  почти неслышим,  но я внутренне  содрогался  от  ею
зловещих и,  казалось,  вполне искренних слов, хотя  и  понимал, что все это
могло казаться  не более, чем бреднями пьяницы. -- Ну  вот, сэр, Обед узнал,
что были  там такие люди, которых на земле еще никто  не видывал, -- а  даже
если и услышит кто о них, все равно ни за что не поверит. Похоже  на то, что
эти самые  канаки, или как  их там звали,  отдавали своих парней и девушек в
жертву каким-то существам, что жили  под  водой, а взамен получали чего душе
угодно. А встречались они  с этими существами на маленьком острове, где были
те развалины, и похоже  на то, что те самые картинки с рыбами-лягушками, это
то,  на кого  эти  существа были похожи. И вообще, с  них  были сделаны  эти
рисунки. Может, они были чем-то  вроде морских людей, от которых и пошли все
эти рассказы  про русалок. Под водой у них были всякие  юрода, а остров этот
они  специально подняли со дна моря. Похоже,  в  каменных домах еще  обитали
какие-то живые существа, когда остров так вдруг поднялся на поверхность.
     Именно поэтому  канаки и решили, что те под водой  живут.  Увидели их и
сильно перепугались  тогда, а потом и сделку  заключили, хотя давно это  уже
было.
     Эти твари любили, когда люди  приносили  им  себя в жертву.  Веками  их
принимали,  но  со временем забыли путь наверх.  Что  они  делали  со своими
жертвами, об этом  я вам ничего не  скажу, да и Обед  тоже, пожалуй, не  тот
человек, которого об этом надо  спрашивать.  Но  для  туземцев это все равно
было выгодно, потому как трудные времена  они тогда переживали, ничего у них
не получалось. И они приносили свои жертвы дважды в год -- в канун мая и дня
всех  святых,  в общем,  регулярно.  И  еще  отдавали  им  кое-какие  резные
безделушки,  которые сами же делали. А  что существа эти давали им взамен --
это рыбы до отвала -- похоже,  они ее  им со  всего  моря сгоняли, -- да еще
золотые, или там похожие на золотые, побрякушки и всякие вещи.
     Ну  так вот, как я сказал, встречались  они с этими  существами на  том
вулканическом островке  --  на каноэ плыли туда, прихватив свои жертвы, -- а
обратно привозили  золотистые  украшения. Поначалу эти  существа  никогда не
выходили на главный  остров,  но  со  временем,  и туда стали  наведываться.
Похоже на то,  что им очень хотелось породниться  с местными туземцами, даже
вместе праздники стали справлять по большим дням -- в канун  мая  и дня всех
святых.  Понимаете, похоже на то, что они  могут жить как в воде, так  и  на
суше  -- амфибии, так, кажется, называются.  Канаки сказали им, что  парни с
других островов могут перебить их, если дознаются обо всех этих делах, но те
им сказали,  что  их  это  не волнует, и  что они, если захотят, могут  сами
перебить и  вытравить  всю  человеческую расу, вроде того как  однажды то же
проделали какие-то Старожилы, кем бы они там ни были. Но сейчас им просто не
хочется  этого,  вот  потому они и  лежат себе  спокойно,  когда  кто-нибудь
приплывает на остров.
     Когда  дело дошло до  спаривания с  этими рыбами-лягушками,  то  канаки
поначалу поартачились, но потом узнали что-то такое, отчего иначе посмотрели
на  это  дело. Вроде  бы то, что люди, якобы, всегда  находились в родстве с
морским  зверьем, что вообще человек когда-то вышел из моря,  а  потому надо
устроить всего лишь небольшую переделку, чтобы все вернулось  на свои места.
Они и сказали канакам, что если потом пойдут дети, то сначала, пока молодые,
они  будут похожи на людей, а со временем станут все больше походить на этих
существ, пока наконец совсем не уйдут под воду и не станут навечно жить там.
И самое важное во всем  этом, молодой  человек,  это то, что как только  они
станут рыбами  и  будут  жить  под водой, то  превратятся в  бессмертных.  И
существа эти сами  по себе никогда  не умирали, разве что если их  убивали в
какой-то схватке.
     Ну так вот, сэр, похоже  на то,  что Обед как-то  дознался, что у  этих
канаков в жилах  течет  рыбья кровь от этих глубоководных существ. Когда они
старели и у них начинали появляться "рыбьи" признаки, они не показывались на
людях,  пока  время не приходило --  тогда они навсегда уходили жить в море.
Были среди них и те, кто не так сильно был похож на тех существ, а некоторые
вообще  никогда не достигали той стадии, чтобы уйти под воду, но  с основной
частью  происходило именно  то,  что  говорили  эти  существа.  Те,  которые
рождались похожими на рыб, преображались совсем скоро, а те,  что были почти
как люди, иногда доживали на  острове лет до семидесяти, и даже больше, хотя
временами и они спускались под воду, чтобы, как говорится, потренироваться в
плавании. Те парни, что  навсегда спускались под  воду, иногда возвращались,
чтобы навестить тех, что остались на суше, и иногда получалось, что  человек
разговаривает  со  своим  прапра-  в общем,  пятикратным  прадедом,  который
покинул землю несколько веков назад.
     После этого все они позабыли про то, что такое смерть -- за исключением
гибели в войнах с племенами соседних островов, да жертвоприношений подводным
богам; ну, разве  еще  если  змея  ядовитая укусит, или чума какая  поразит,
прежде   чем   -они   успеют  спуститься  под  воду.  В   общем,  стали  они
ждать-поджидать, когда же с ними произойдет превращение,  которое на поверку
оказалось  не  таким  уж страшным.  Просто  прикинули и решили,  что то, что
приобретали, намного больше того, что при этом теряли, да  и сам Обед, как я
понимаю, тоже  пришел к  такому  же  выводу, когда хорошенько помозговал над
историей, которую рассказал им этот самый Валакеа. Что  же до этого Валакеа,
то  он был  одним из немногих,  в ком совершенно не было  рыбьей крови -- он
принадлежал к королевскому роду, который вступал в брак  только с  такими же
царственными особами с соседних островов.
     Валакеа  показал и растолковал ему многие заклинания и  обряды, которые
надо совершать, когда имеешь дело  с  морскими существами,  а также  показал
некоторых   парней  в  деревне,   которые   уже   начали  постепенно  терять
человеческий облик. А  от самих тварей, которые в  море живут, не показал ни
разу. Под конец он Дал ему  какую-то смешную штуку, вроде волшебной палочки,
что ли, сделанную из свинца или чего-то вроде того, и сказал, что при помощи
ее  можно  будет  заманивать рыбу откуда  угодно и  сколько хочешь. Вся идея
заключалась в том,  чтобы бросить  ее в воду и произнести нужное заклинание,
Валакеа разрешил пользоваться ею по всему свету, так что если кому-то где-то
понадобится  рыба,  он  может в  любой  момент  поймать  ее столько, сколько
захочет.
     Мэру  вся  эта история  очень не понравилась, и  он  хотел,  чтобы Обед
держался подальше  от этого острова. Но капитан тогда  уже помешался на этой
затее, потому как обнаружил, что может  по дешевке скупать золото,  причем в
таком   количестве,  что   должен   всерьез  заняться  этим   бизнесом.  Так
продолжалось  много лет кряду, и Обед получил  столько золота, что даже смог
построить  свою  фабрику -- как  раз  на том  самом месте, где  была  старая
мельница Уэйта. Он решил не продавать золото в том  виде, в каком оно к нему
попадало, то  есть в этих цацках, поскольку могли возникнуть всякие вопросы.
И  все же члены его экипажа  иногда  толкали налево какую-нибудь побрякушку,
хотя он и взял  с них слово молчать; да и сам иногда позволял своим женщинам
что-нибудь поносить, но только выбирал, чтобы было  похоже  на  человеческие
украшения.
     Ну  вот, так  продолжалось до тридцать восьмого -- мне тогда было  семь
лет,  --  когда  Обед  обнаружил, что  от  тех островитян  почти  никого  не
осталось. Похоже  на то,  что люди с других  островов почуяли, откуда  ветер
дует, и решили  взять все это  под свой контроль.  Как знать, может они сами
порастаскивали все  те волшебные  знаки,  которые, как говорили сами морские
существа,  были для них  важнее  всего. Люди они  были набожные, а потому не
оставили там  камня  на  камне  -- ни  на главном острове,  ни  на маленьком
вулканическом  островке,  --  кроме  разве  лишь самых  крупных  развалин, к
которым и подступиться-то было трудно. В некоторых местах там потом находили
такие  маленькие камушки, вроде талисманов, что ли, а на них нарисовано было
то, что  сейчас  называют, кажется, свастикой.  Может,  это были знаки самих
Старожилов. Все парни  того  племени поразбрелись кто куда, от золотых вещей
тоже  никаких.  следов  не осталось, а  про самих  этих канаков  даже словом
боялись обмолвиться. Вообще стали говорить,  что на том острове никогда и  в
помине не было людей.
     Для Обеда  все это, разумеется, было страшным ударом -- видеть, в какой
упадок пришла вся его торговля. Да и по всему Иннсмауту рикошетом отскочило,
потому как во времена мореплавания если капитану жилось хорошо, то и команда
чувствовала  себя не  худо.  Большинство  мужчин  совсем  приуныли  и  стали
списываться  на  берег,  но и там проку было мало,