ты никак не вяжешься с моими представлениями о маленьком человеке.  К
тому же, у тебя своя собственная жизнь.
   - Вся заполненная вами, сэр.
   - И это "сэр". Так дело не пойдет.
   - Очень хорошо, Ричард, но не в присутствии других. У  тебя  должен  быть
имидж.
   Гаррисон повернул  голову  и  внимательно  посмотрел  на  сидящего  рядом
человека своими  серебряными  линзами,  которые  передавали  звуко-картинки,
звуко-изображение, как на экране радара, или  телеметрические  сигналы.  Это
изображение скоро станет для него знакомым, как его пять пальцев, и он будет
доверять ему.
   - Для тебя в этом что-то большее, чем деньги, Вилли Кених.
   Кених взглянул на него и улыбнулся.
   - В самом деле, так,  Ричард.  Мой  старый  хозяин  решил  стать  вечным,
бессмертным, и ты - с ним. Я верю, что  ему  удастся.  Вместе  вы  будете..,
очень могущественными. Самому мне никогда не удавалось  представить  мир,  в
котором я не существую. Я не могу вообразить себя мертвым. А как  еще  лучше
сохранить свою жизнь, чем  отдать  ее  в  руки  людей,  которые  знают,  как
продолжить ее бесконечно?

***

   Еще десять дней они провели  в  горах  Харна,  где  уже  хрустел  снег  и
подъемники для лыжников монотонно пережевывали  черные  обледеневшие  тросы.
Они остались на Рождество, что не входило в планы Гаррисона, но это  решение
навязала ему Сюзи. Она перевернула его жизнь вверх тормашками с того  самого
момента, как они встретились. Ему захотелось познакомиться  с  ней  поближе,
прежде чем они решат с Кенихом по поводу их так и нерасписанного "отпуска".
   Та, первая, встреча с Сюзи была почти волшебной, и она  стала  еще  одним
поворотным моментом в жизни Гаррисона. Он никогда не забудет ее. Эта встреча
навсегда останется среди его самых нежных воспоминаний.
   Середина декабря.  Большой  "мерседес"  прошуршал  шинами  через  мелкий,
покрытый корочкой снег на земли пристанища Шредера. (Теперь Гаррисон  владел
машинами и домами как в Англии, так и в Германии.) Прежний владелец  никогда
не давал названия своему поместью в Харце, но  Гаррисон  собирался  изменить
этот порядок. С этого времени у него будет настоящее имя. У въезда на  земли
будет каменная арка, и железные буквы в девять дюймов высотой  изогнутся  по
верхнему краю этой арки объявляя -  "Пристанище  Гаррисона".  Возможно,  это
название никогда не появится на географической карте, но  это  будет  лучше,
чем просто "здесь" или "в Харце".
   Гаррисон как раз закончил описывать, как  он  хотел  бы  сделать  арку  и
надпись,  когда  Кених  остановил  автомобиль.  Предупрежденный  о   приезде
персонал  встречал  их  на  улице.  Среди  людей  была  и   Сюзи.   Гаррисон
почувствовал присутствие большой собаки прежде, чем "увидел" ее.
   Она была на цепи, послушная, но неугомонная, у ног одного  из  "людей  из
леса".
   - Отпустите собаку, - приказал Кених,  когда  помог  Гаррисону  выйти  из
автомобиля.
   Гаррисон услышал звяканье цепи и низкое размеренное  тяжелое  дыхание.  В
морозном воздухе он учуял острый специфический собачий запах. Подняв меховой
воротник, он ждал.
   - Она подозревает, что  вы  здесь,  но  не  позволяет  себе  поверить,  -
прошептал Кених. - Она нюхает воздух,  смотрит  на  вас.  Вот!  Ее  внимание
ожило! Назови ее имя, нет, прошепчи его, только ее имя.
   - Сюзи, - Гаррисон почти выдохнул это слово.
   Низкое тяжелое дыхание стало глубже, участилось, раздалось поскуливание.
   - Она приближается! - произнес Кених.  -  Вся  трепещет,  но  теперь  она
верит. Она нашла своего Хозяина, Бога, которого обещал ей Ганс Хольцер!
   Черная сука подошла к Гаррисону, обнюхала его опущенную руку, попробовала
потянуть его за перчатку. Он снял перчатку, дал ей понюхать руку.
   - Сюзи, девочка,  Сюзи,  -  сказал  он.  Она  снова  заскулила  высоко  и
радостно, затем, запрокинув голову, завыла - долго  и  громко.  В  следующее
мгновение, взяв его за рукав, она наполовину потащила, наполовину повела его
ко входу и через стеклянные двери. Затем он  вел  ее,  разговаривая  с  ней,
когда они шли знакомым путем к бару, - теперь его бару,  -  где  он  заказал
выпить для всех присутствующих.
   Там были няня, повар и еще один или  двое,  кого  Гаррисон  помнил,  даже
Гюнтер. И все они подходили к нему по очереди и представлялись, а  Гаррисон,
вежливо знакомясь, приветствовал их, входя в новую для него роль хозяина.  А
Сюзи, притихшая у его ног, но настороженная,  не  упускала  случая  показать
зубы каждому, кто приближался к  ее  Богу.  Для  нее  допустить,  чтобы  они
касались его, было подобно агонии, и он чувствовал ее ревность.
   Позже Гаррисон будет ласкать и баловать Сюзи, и никогда у него  не  будет
страха, что он испортит или ослабит ее характер, - ее характер был  стальной
и  справленный  в  твердый  непробиваемый  щит.  Ее   верность,   ее   жизнь
принадлежали Гаррисону. Лаская ее, он представлял Сюзи  точно  такой,  какой
она и была, - какой она была в том старом, почти забытом сне. Итак, еще одно
звено было выковано в странной и непонятной цепи, и с того времени  Гаррисон
и Сюзи стали неразлучны...

***

   Следующие несколько недель были  для  Гаррисона  самыми  загруженными  со
времени его предыдущего визита в Хари. Это было связано прежде всего  с  его
личным знакомством с хозяйством в "Прибежище Гаррисона": как новый хозяин он
настаивал на знании каждой мельчайшей подробности. А еще были  приготовления
к длительному отдыху и, наконец, путешествие Сюзи на  корабле  в  Англию  и
прохождение ею карантина, -  этим  Гаррисон  занимался  лично.  В  отношении
последнего дела: это была его идея - возвращаться в Англию по  крайней  мере
три раза в течение следующих четырех или пяти месяцев, чтобы только прийти и
увидеть в питомнике  Сюзи.  В  последний  же  месяц  ее  карантина  Гаррисон
приезжал в Англию на уикенд и мог приходить  к  Сюзи,  как  минимум,  раз  в
неделю. А во  время  ее  последней  недели,  до  того  как  забрать  ее,  он
остановился поблизости и виделся с ней каждый день.
   Его быстро растущую привязанность к этой собаке можно было  бы  объяснить
случаем, который произошел на пятую ночь в "Прибежище Гаррисона". Было так.
   Под утро ему снова  приснился  сон  о  Машине,  тот  самый  сон,  который
предупреждал его о взрыве бомбы, ослепившем его. Но на  этот  раз  все  было
гораздо более реальным и живым, чем в каком-либо прежнем сне или кошмаре.
   Он снова ехал на Машине через какой-то таинственный мир, мир  из  сна,  в
котором были  скалы,  населенные  ящерицами,  первобытные  океаны,  странные
долины и горы и отвратительная растительность. Сюзи сидела за ним на Машине,
положив одну огромную лапу ему на плечо, она скулила и обнюхивала  его  шею,
прижимая к его спине свое черное гибкое тело.
   Он подъехал на Машине к скалам, где, невероятно высоко на вершине  скалы,
высоко над горным перевалом,  у  открытой  дверцы  серебристого  "мерседеса"
стояла фигурка Вилли Кениха. Он махнул  Гаррисону  рукой,  указывая  путь  к
Черному озеру. Немец хмурился, его  лицо  выражало  сильное  беспокойство  и
участие к наезднику Машины.
   Затем Гаррисон проехал перевал, Кених и "мерседес" растаяли вдали за ним,
а  Машина  помчалась  дальше.  В  следующее   мгновение   он   миновал   лес
деревьев-скелетов  и  спустился  к  Черному  озеру  -  там,  где  оно  жирно
плескалось о берег. И там, в  озере,  была  черная  скала  со  своим  черным
замком, блестевшим, как некая ужасная угольная корона.
   Гаррисон знал, что должно случиться дальше: как ему придется  бороться  с
Силой из замка, бросаясь тщетно снова и снова против невидимой Силы. Он знал
также, что человек-Бог Шредер явится к нему в  виде  липа  в  небе,  требуя,
чтобы он впустил и принял его. А затем, конечно, будет бомба.
   Все это  уже  стало  фактами  в  его  сознании,  совершенно  неизбежными,
кроме...
   ...Этого не должно было произойти, - здесь сон  пошел  по  другому  пути.
Что-то в нем изменилось.
   Гаррисон уже начал было следовать старому порядку, начал время от времени
бросать себя и Машину на стену Силы из замка, прежде чем  изменения  во  сне
стали явными. Они были следующими.
   Первое: Кених за рулем "мерседеса" напролом  мчался  через  белесый  лес,
оставляя дорожку среди деревьев и с трудом  пробиваясь  к  склизкому  склону
берега. Кених выпрыгнул из машины с криком.
   - Ричард, его не тот путь. Слезай с  Машины,  Ричард,  слезай  с  нее,  -
слезай с Машины!
   Второе: Сюзи вдруг вцепилась зубами в рукав и попыталась  стащить  его  с
сидения Машины. Он отчаянно сопротивлялся.., и, в конце  концов,  под  весом
собаки рукав оторвался, так что она упала на измазанный дегтем берег, - там,
где на него набегало маслянистое озеро.
   И только тогда появился человек-Бог Шредер, - огромное  кричащее  лицо  в
небе.
   - ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД! ПРИМИ МЕНЯ И ПОБЕДИ. ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ...
   - Прими его, Ричард! - кричал Кених с того меси?" где  стоял,  увязнув  в
дегте. - Вспомни о вашем соглашении...
   - Нет! - крикнул Гаррисон и повернул машину, она еще  раз  столкнулась  с
невидимой стеной энергии, с Силой  из  замка.  Он  должен  в  последний  раз
атаковать этот барьер. Должен прорваться, пересечь озеро, попасть в замок  и
найти Черную комнату. Там, в  Черной  комнате,  затаился  Ужас,  и  Гаррисон
должен изгнать этот Ужас навсегда.
   - Ричард! Ричард! - кричал Кених голосом, полным страдания.
   Услышав этот крик, жестоко страдая, Гаррисон повернул голову и оглянулся.
Серебристый "мерседес", быстро погружаясь, тонул  в  дегте.  Его  капот  уже
исчез,  и  над  ним  поднимались  черные  пузыри,  разрывавшиеся  на  липкие
лохмотья.
   Однако Кених шел дальше, его ноги погружались в черную липкую  грязь,  но
все еще двигались быстро, так что его не успевало засасывать  в  залив  так
человек бежит по льду, который ломается у него под ногами: он  может  только
либо продолжать бег, либо утонуть.
   - ВЕРЬ МНЕ, РИЧАРД, - гремел человек-Бог. -  ТЫ  НЕ  ХОЧЕШЬ  УМИРАТЬ.  ТЫ
ДОЛЖЕН ВЕРИТЬ МНЕ. В КОНЦЕ КОНЦОВ, Я ЗНАЮ, КАКОВО ЗДЕСЬ.
   И затем бомба - горящий, завернутый в коричневую бумагу кубик, - вылетела
из неба и повисла над Вилли Кенихом, там, где он отчаянно старался выбраться
из дегтя, который доходил ему почти до колена.
   - Вилли, оглянись! - закричал Гаррисон. Он развернул машину к вращающейся
бомбе и пошел на таран, туда, где она ослепительно  блестела  и  шипела  над
головой Кениха. Даже зная, что эта штука должна скоро взорваться, от таранил
ее снова и снова, отбрасывая от Кениха и стараясь оказаться между  бомбой  и
завязнувшим в грязи человеком.
   - ПРИМИ МЕНЯ, РИЧАРД! - снова загромыхал человек-Бог Шредер. - ПРИМИ МЕНЯ
ТЕПЕРЬ!
   За мгновение до того, как  бомба  взорвалась,  Сюзи  сделала  невероятный
прыжок и бросилась к Гаррисону, сжавшему зубы и вцепившемуся, как пиявка,  в
брыкающуюся Машину. Злясь за то, что он  специально  подвергает  свою  жизнь
опасности, доберман сердито заворчал на него и сбил своим весом с сиденья.
   Затем, подхваченные взрывом бомбы, они падали.., падали...
   Упали.
   ...И Сюзи облизывала ему лицо, скуля и припадая к нему.
   Запутавшись в простынях, он лежал около своей  кровати,  а  Сюзи  скребла
лапами, скулила и облизывала его лицо. В тот же миг,  все  еще  в  состоянии
сна, он вскрикнул.
   - Вилли! Вилли, бомба! Я снова слепой! С тобой все в порядке?
   - Ричард, Ричард,  -  донесся  до  него  успокаивающий  голос  Кениха.  -
Конечно, со мной все в порядке. У нас все хорошо. Это  был  кошмар,  Ричард,
всего лишь плохой сон.
   - Но бомба.., и Томас. Машина...
   - Сон, Ричард.
   Гаррисон позволил, чтобы  ему  помогли  подняться.  Трясясь,  он  сел  на
кровать. Теперь, полностью проснувшись, он покачал головой.
   Всего лишь сон, да, но почему Сюзи была здесь? А Кених? Так быстро пришел
на помощь. Гаррисон заметил, что говорит вслух.
   - Я кричал или что? - Он надел головное устройство и браслеты.
   - Нет, - медленно ответил Кених. - Ты не кричал, кроме как сейчас.  -  По
его голосу Гаррисон понял, что тот хмурит брови. - Но все равно  странно.  Я
встал рано и вышел с  Сюзи.  Сегодня  утром  она  очень  нервничала  и  была
раздражительной, похоже, она не  хотела  уходить  слишком  далеко  от  дома.
Затем.., ну, она начала изо всех сил дергать поводок, пытаясь притащить меня
обратно. Я прикрикнул на нее, чтобы вела себя хорошо, и.., она бросилась  на
меня.
   - Сюзи бросилась на тебя? Ты следующий после меня, кому она доверяет!
   - Ладно, она не то чтобы бросилась. Она.., угрожала мне -  скалила  зубы.
Затем, почувствовав себя виноватой, заскулила и лизнула мою руку, но все еще
продолжала тянуть поводок. Она явно хотела, чтобы я отпустил ее. Я  не  стал
спорить, а просто спустил ее с поводка, и она стрелой  помчалась  обратно  к
дому.
   - Но существует правило, - запротестовал Гаррисон. - Она знает, что ей не
разрешается входить в спальни.
   Он ощутил, как Кених пожал плечами.
   - В этот раз она нарушила правила. Она бросилась прямо к твоей комнате  и
стала бешено скрести дверь, когда я догнал ее. Тогда-то мне и пришла  мысль,
что ты в беде. Понимаешь, я тоже был на грани. Я сегодня  рано  поднялся.  А
когда увидел Сюзи у твоей двери, я понял почему.  Это  произошло,  когда  ты
начал выкрикивать мое имя и что-то о бомбе...
   Гаррисон ждал продолжения.
   -  Я  открыл  дверь,  Сюзи  ринулась  внутрь  и  прыгнула   к   тебе.   В
действительности она смягчила твое падение, потому что ты был уже  на  самом
краю кровати. И... - Кених снова пожал плечами, - остальное ты знаешь.
   Гаррисон кивнул.
   - Итак, Сюзи знала, что я был в беде, даже если эта беда была всего  лишь
ночным кошмаром.
   - Похоже, что так.
   - И ты тоже.
   Кених в замешательстве снова пожал плечами.
   - Пожалуй. Но инстинкты Сюзи были вернее и гораздо быстрее, чем мои.
   Гаррисон поднялся и стал одеваться. Он снова держал себя в руках.
   - Похоже, - тихо произнес  он,  -  что  мне  даже  не  стоит  и  пытаться
отделиться от вас двоих.
   Он почувствовал усмешку Кениха и наигранную веселость в его голосе.
   - Но это был только сон, Ричард. Ты помнишь о чем он?
   - Да, - кивнул Гаррисон. Он заправил рубашку в брюки и повернулся лицом к
немцу. - Я ясно помню его. Я расскажу его тебе позже. Но прямо сейчас я хочу
сказать тебе: это было нечто большее, чем просто еще один сон...
   В январе была Австралия, страна, которую Гаррисон всегда хотел  посетить.
Однако Австралия не входила  в  число  любимых  мест  Шредера,  и  это  было
странным для Кениха они оба наслаждались ею вовсю.
   В Сиднее Гаррисон купил большой "мерседес"  и,  так  как  не  смог  найти
серебристую модель, приказал перекрасить его. Вилли Кених  был  восхищен.  В
середине февраля они продали  автомобиль  и  вернулись  в  Англию.  Там  они
провели неделю, навещая каждый  день  Сюзи  в  карантинном  питомнике  около
Мидгеста, недалеко от нового суссекского дома Гаррисона.
   К концу февраля слепой англичанин и его помощник-немец стали неразделимы.
Теперь они во всех отношениях были друзьями но  несмотря  на  все  протесты
Гаррисона, он все еще был для Кениха "сэр", при любом,  оправдывающем  себя,
по мнению немца, случае. Их трехнедельный круиз по южной части Тихого океана
был как раз таким случаем, когда идеальное соблюдение  Кенихом  субординации
по отношению к его хозяину ни у  кого  не  оставило  и  тени  сомнения,  что
Гаррисон на самом  деле  -  очень  важная  персона.  В  результате  он  стал
постоянным гостем за столом капитана.
   Круиз  принес  Гаррисону  большую  пользу  (совершенно  не  связанную   с
пониманием  его  собственной  важности)  -  он   скоро   начал   предаваться
корабельной романтике, о которой временами мечтал, когда служил  капралом  в
Королевской Военной полиции. Бурные дни,  романтические  вечера  и,  заметим
мимоходом, сладостные ночи.
   Знания  и  опыт  Гаррисона,  благодаря  его  постоянно  растущему  умению
пользоваться своим "зрительным приспособлением", были уже  такими,  что  ему
потребовалось несколько дней, чтобы убедить даму  в  своей  полной  слепоте.
Когда круиз закончился, романтика также подошла к концу. К тому времени  они
оба - он и эта девушка -  знали,  что  так  и  должно  было  случиться.  Они
расстались наилучшими друзьями с обычными обещаниями не терять друг друга из
вида, и оба отлично понимали, что сразу забудут все клятвы. К середине марта
он даже не мог вспомнить ее фамилию.
   Тогда же они вернулись в Англию. У Гаррисона развился  острый  интерес  к
финансовой стороне его дел, и скоро он стал  выказывать  такую  выше  всяких
ожиданий проницательность, какую Шредер не мог и предположить в нем  и  еще
его заботило благоденствие Сюзи, хотя на этот счет Гаррисону  не  надо  было
беспокоиться. Любовь огромной черной суки, казалось,  росла  пропорционально
времени его отсутствия, и, странно, его любовь также усиливалась.
   Примерно в это время Гаррисона посетила новая идея.  Что  навело  его  на
такую мысль, он никогда не мог бы сказать определенно, за исключением  того,
что,  возможно,  в  своей  слепоте  он  очень  скучал  по  такому   простому
удовольствию, как водить машину.  Может  быть,  тот  случай,  когда  однажды
Кених, ведя машину по северной  окружной  дороге,  пристроился  за  большим,
отчетливо различимым грузовиком и удивился  замечанию  своего  хозяина,  что
если бы он сейчас прибавил газ, то без особого труда смог бы  обогнать  этот
грузовик, несмотря на интенсивное движение. У  Гаррисона  чувство  дороги  -
чувство скорости, направления и времени - выросло во всех отношениях, как бы
компенсируя его слепоту. Кених даже заметил:
   - Знаешь, Ричард, я уверен, что, если бы с твоей стороны был второй руль,
ты мог бы совершенно спокойно вести машину сам!
   Апрель застал эту пару в Париже (атмосфера  этого  города  была  особенно
близка  Гаррисону,  напоминая  ему   острое   благоухание).   "Мерседес"   в
специальном  лондонском  гараже  переделывали  на  двустороннее  управление.
Работа была еще не закончена, когда они в середине мая вернулись  на  четыре
дня, но это их не расстроило. Разумеется, они  приехали  домой  в  основном,
чтобы увидеться с Сюзи.
   Затем, на Крите, в конце месяца, - еще одно странное событие.
   Чтобы путешествовать по острову, они наняли маленький  автомобиль.  Кених
хорошо знал Крит: несколько раз бывал здесь  с  Томасом  Шредером.  С  точки
зрения Гаррисона, обстановка была такой же,  как  и  на  Кипре,  ему  ничего
больше и не надо было, как сидеть на террасе прибрежного кафе около  моря  и
есть кебабы, запеченные в пресном тесте, запивая еду дешевым бренди.
   Они остановились в Кастолеоне  и  в  первый  же  день  посетили  Кносский
дворец. С Гаррисона было достаточно туризма. Он настаивал, что на  Крите  он
не турист и больше не  может  выносить  монотонно  бубнящих  гидов  и  толпы
экскурсантов. К тому же, хотя он ни разу в  жизни  не  был  на  острове,  он
довольно много читал об этом месте, поэтому для него  здесь  оказалось  мало
нового и странного. Возможно, это было следствием лет, проведенных на Кипре,
а может чего-то совершенно другого. Как бы то ни было он чувствовал,  что  в
дальнейшем  будет  лучше  просто  ехать  на  машине,  избегая  все   местные
достопримечательности, и останавливаться  в  лежащих  в  стороне  от  дороги
городках и деревнях, которые большинство туристов обычно обходят стороной.
   В полдень третьего дня, когда они в молчании ели темные оливки и пили узо
в маленьком ресторанчике с северной стороны у подножья горы Иды, Кених вдруг
заговорил.
   - У Томаса здесь есть очень хороший Друг. Или  был,  о,  уже  десять  лет
назад! Странно, но я не чувствую, что прошло десять лет с тех пор, как  я  в
последний раз был здесь, - он пожал плечами. - Может быть, он уже умер. Он и
тогда был старым.
   Гаррисон поднял глаза и, казалось, разглядывал его через свои отражающие,
иногда загадочные, линзы.