леновато-желтого  горизонта,
грязно-белый потолок растворился в свинцовое небо. Гаррисон  лежал  голый  и
беспомощный, мужчина с силой младенца,  глядя  сквозь  решетку  кроватки  на
пузырящееся болото, которое простиралось во  всех  направлениях  на  сколько
хватало глаз. Он ухватился за  вертикальные  прутья  кроватки,  и  встал  на
коленки. Песок журчащими отвратительными струйками  стекал  с  его  груди  и
предплечий.
   Медленно погружаясь в глубины жидкой грязи, он тонул, кроватка - тоже но
его сознание младенца не понимало опасности, а глаза ребенка  видели  только
папу.., того папу, который ненавидел его, - папу, его женщину и  их  пьянку.
Там  лежали  они,  дюжина  пап,  совершенно  похожих,  на   дюжине   похожих
старомодных расшатанных кроватей и с этими папами дюжина разных  неряшливых
женщин, по одной -  каждому  папе,  узколицые  и  с  большими,  болтающимися
грудями. Он любил такой тип - мать  Гаррисона  сама  была  такой  -  бедные,
отчаявшиеся женщины,  морально  слишком  слабые,  чтобы  отказать  ему,  или
которым судьба раздавала удары такой силы, что у них не оставалось сил  дать
сдачи. И эти папы, как дюжина грязных свиней, с выкаченными глазами  пускали
слюни, бешено работая над этими женщинами во многих позах полового  акта.  И
там, где младенец-Гаррисон тонул  в  трясине,  эти  папы  и  женщины  на  их
кроватях не тонули, а с пеной у рта  вступали  в  порочную  связь  и,  грубо
смеясь,  упивались  телами  друг  друга  и  глотали  из   бутылок,   которые
выбрасывали в болото, прямо около стонущих и скрипящих кроватей.
   Грязь запузыриласъ, когда  кроватка  еще  на  несколько  страшных  дюймов
погрузилась вниз, и жижа дошла до половины бедер Гаррисона. Он  всхлипнул  и
сразу же затаил дыхание! Но было слишком поздно. Они услышали.
   - Посмотрит - закричали неряшливые женщины, их груди тряслись, когда они,
указывая  на  него,  встали  на  коленях  в  постелях,  чтобы  лучше  видеть
Гаррисона. - Твой мальчонка, он может увидеть нас! Ты оставил  дверь  в  его
спальню открытой...
   - Ну и что, - проревели одновременно дюжина пап. - Ну и что, черт возьми,
дальше? Он же ничего не понимает, ведь так? То есть он же не расскажет своей
мамаше, так? Этот выродок еще и говорить-то не умеет.
   И дюжина шлюх загоготали, как ведьмы, когда папы снова взгромоздились  на
них, стоящих на коленях, и кровати снова закачались и заскрипели.
   Настоящий Гаррисон слышал и понял, что было сказано, но младенец-Гаррисон
слышал только крик. Он ухватился за тонущие перила  кровати,  трясина  дошла
уже до его ягодиц, и слезы покатились по его щекам. Сначала крик, затем удар
руки по телу младенца. Это всегда происходило так, каждый раз одно и то  же.
Кроме.., иногда приходила мама, и иногда она останавливала его.
   - Ма-ма, - захныкал он сначала тихо,  но  потом,  когда  взбешенные  папы
спрыгнули со своих кроватей, как дюжина пьяных роботов, он заплакал громче и
громче:
   - Ма-ма! Ма-мааааа!

***

   Час тридцать дня.
   Вятт выскользнул из постели и накинул халат. Терри лежала  между  черными
простынями, ее белые руки и грудь были открыты. Она пристально наблюдала  за
ним темными беспокойными глазами. Сначала ей было очень неловко от  близости
Ричарда, но затем эта идея начала ей нравиться. Она  вспомнила,  как  кто-то
сказал, что распутники находят удовольствие и возбуждение не столько в самом
грехе, сколько в понимании, что они грешат.
   Но теперь, когда ему надо было уйти из спальни, она  снова  почувствовала
себя неудобно.
   - Гарет.., ты будешь долго?
   - Недолго.
   Он говорил тихо, словно боялся, что Гаррисон может услышать его. Он  тоже
нервничал,  но  из-за  того,  какой  путь  выбрать:  это   была   прекрасная
возможность, которую он никак не мог упустить.
   - Все будет.., в порядке? - снова беспокойство, и, конечно, он понял, что
она имела в виду. Даже  не  обсуждая,  эти  двое  решили:  нельзя  позволить
Ричарду Гаррисону вернуться из путешествия, в конце концов с  машины  должен
сойти только труп.
   - Все будет в порядке, да.

***

   ...В тени громады Психомеха Вятт  вдруг  почувствовал  себя  маленьким  и
испугался.
   Гаррисон тянулся и дергался на ложе. Пот потоками  стекал  с  искаженного
липа и тела слепого. Кризис? Уже? Когда заработали вторичные  системы,  Вятт
повернулся к пульту управления.
   Да, кризис. Центры страха Гаррисона  отвечали  электронному  зондированию
машины. Сейчас он был в центре кошмара, и Психомех, в свою очередь, в  ответ
на его потребности начал питать его грубой силой,  энергией,  в  которой  он
нуждался, чтобы победить своих личных демонов.
   Вятт протянул дрожащую руку. На этот раз было легче. Намного легче, чем с
Маасом Криппнером. Была бумага, освобождающая от ответственности, была Терри
и были деньги. И, конечно, был сам Психомех. Вятт  больше  не  колебался,  а
быстро перевел машину на ручное управление и повернул три  ребристые  ручки,
отвечающие за поддержку Психомеха. Только что жужжавший звук стал тише, тише
и совсем исчез. Теперь Гаррисон оказался в трудном положении, в безвыходном,
в одном из своих самых худших кошмаров.

***

   Папы прыгнули к нему.
   Они прыгнули к мужчине-младенцу Гаррисону через трясину,  которая  чудом,
выдерживала, их, в то время как он продолжал тонуть.
   - Мама? Мама? - закричали они, их одинаковые лица  потемнели  от  ярости.
Они схватили край кроватки и отбросили его в песок,  затем  встали  над  его
голой, съежившейся тонущей фигуркой, их руки поднялись как одна.  -  Ее  нет
дома. Нет дома, слышишь ? - и их руки ударили Гаррисона по лицу,  по  рукам,
по спине, по груди.
   - Нет, нет! - закричали двенадцать шлюх, их груди перестали раскачиваться
из стороны в сторону, когда  они  припали  к  расшатанным  кроватям,  прижав
костяшки пальцев к своим ртам. - Не бей бедняжку! Он напуган.
   -  Напуган?  Напуган?  -  ревели  папы.  -  Так  этому  выродку  и  надо,
маленькому... - и они снова подняли руки.
   Теперь грязь доходила  Гаррисону  до  пояса,  и  единственная  оставшаяся
взрослая искорка наконец увидела и распознала опасность.
   - ОСТАВЬ ЕГО! - произнес какой-то Голос.
   Папы отступили от почти утонувшей кроватки, поднятые руки безвольно упали
вниз, как тряпки, рты открылись, а глаза поднялись к небу. А там - лицо...
   Лицо человека-Бога Шредера!
   Гаррисон увидел лицо в грязном небе, его  ужасное  выражение,  и  та  его
часть,  которая  была   младенцем,   в   ужасе   заплакала.   Но   крошечная
искорка-мужчина узнала!
   Теперь, когда папы и их женщины забились в страхе  по  своим  расшатанным
кроватям, лицо Шредера  приблизилось,  огромное  и  ужасное,  и  внимательно
посмотрело на него.
   - Я ПРИШЕЛ, РИЧАРД. ТЕПЕРЬ С ЧЕСТЬЮ ВЫПОЛНИ НАШЕ СОГЛАШЕНИЕ. ПОЗВОЛЬ  МНЕ
ВОЙТИ. верхний край кроватки с бульканьем исчез из вида, оставляя  Гаррисона
по грудь в  грязи.  Он  с  силой  заставил  себя  выговорить  неумелым  ртом
младенца.
   - Н-н-нет!
   - ТОГДА ТЫ УМРЕШЬ ЗДЕСЬ И СЕЙЧАС!
   - Т-т-тогда мы оба умрем!
   Когда грязь доползла ему до шеи, а шлюхи и папы начали  странно  кричать,
человек-Бог взвесил ситуацию.
   - ОЧЕНЬ ХОРОШО, -  произнес  он.  Грязь  начала  захлестывать  подбородок
Гаррисона. - ТОГДА ТЫ ДОЛЖЕН ПОЗВАТЬ МАШИНУ, РИЧАРД, - И БЫСТРО!
   Машина!
   Гаррисон  вспоминал,   с   отчаянием,   напрягая   свои   экстрасенсорные
способности. Он бегло просматривал, искал, увидел...
   Позвал.
   - Машина! - позвал он мысленно и вслух голосом ребенка. - Психомех, приди
ко мне.
   Мамина  появилась  -  с   громким   треском   электрической   энергии   и
механического грома - появилась и стала парить над трясиной, затем  нырнула,
скрывшись из вида в хлюпающую грязь, которая поглотила ее всю без  следа,  В
следующий миг сердце замерло.., и Гаррисон  почувствовал  громаду  Психомеха
под собой, поднимающую его, выталкивающую вверх из засасывающей трясины.
   - МАШИНА ТЕПЕРЬ ТВОЯ, РИЧАРД, -  лицо  человека-Бога  отпрянуло  и  стало
удаляться, - ЕСЛИ ТЫ МОЖЕШЬ УПРАВЛЯТЬ ЕЮ. ТОЛЬКО ИСПОЛЬЗУЙ ЕЕ ХОРОШО!
   Гаррисон неуклюже держался поперек Машины.  С  него  и  Психомеха  капала
грязь, когда они поднялись прямо над пузырящейся, хлюпающей поверхностью.
   - Машина, - искра мужчины, озаренного сверхспособностями, в его  сознании
ребенка снова коснулась ее. - Машина, пожалуйста, помоги мне. Помоги мне!
   И Психомех ответил...
   У себя в комнате Психомех тихо  мурлыкал,  присев  на  задние  лапы,  как
огромный, самодовольный кот, а Гаррисон был мокрой мышкой, которая  дрожала,
потела и притворялась мертвой меж его могучих лап. Мышка была себе  на  уме.
Мышка не  могла  проиграть  и  поэтому  должна  была  подружиться  со  своим
мучителем.
   Силой своего сознания Гаррисон подстегнул зверя.
   Сначала неуверенно, затем все более  и  более  решительно  три  ручки  на
пульте управления машины начали поворачиваться. Ничто  видимое  не  касалось
их, никакой руки рядом не было,  и  все-таки  они  поворачивались.  Жужжание
предельно возросло, выровнялось в ритмичную  пульсацию,  как  до  выключения
этих ручек.

***

   Менее чем в  двух  дюжинах  шагов  от  этого  места,  забывшись  в  своей
восставшей похоти,  Терри  и  Вятт  лизали,  дразнили,  кусали  друг  друга,
перевернутые и запутанно  изогнувшиеся,  белые  на  черном,  покрывала  были
отброшены в любовной игре. Когда их возбуждение достигло  пика,  они  быстро
перевернулись и он взгромоздился  на  нее.  Через  несколько  мгновений  они
вместе закончили. И когда забвение отступило, - когда  темный,  красный  рев
одновременного оргазма  затих  в  их  сознаниях  и  телах,  -  другие  мысли
нахлынули на них.
   - Когда это произойдет? - произнесла наконец Терри.  -  Я  хочу  сказать,
этот.., несчастный случай.
   - Наверно, уже произошел, - закуривая сигарету, ответил он.
   Она  глубоко  втянула  воздух  и  на  мгновение  задержала  его,  и  Вятт
почувствовал, как ее сердцебиение передается ему. Затем напряжение  ушло  из
нее, и она смягчилась. Терри протянула руку, взяла у него сигарету и  сильно
затянулась.
   - Пока мы занимались здесь любовью? - спросила она тихо.
   - Да. Какой способ может быть еще лучше, чтобы стереть это, вычеркнуть из
памяти? По крайней мере, хоть ненадолго...
   Она немного дрожала: пот страсти высыхал на ее коже.
   - Он однажды рассказывал мне,  что  французы  называют  оргазм  Маленькой
Смертью.
   - Прекрати, Терри! - голос Вятта был  резким.  -  Что  теперь  рыдать  об
этом?
   - Я не  рыдаю,  -  она  откинулась  и  посмотрела  на  него,  затем  чуть
улыбнулась. - По-моему, этот момент очень красив. Это то, для чего  жизнь  и
существует. И это один  из  видов  Маленькой  Смерти.  Ты  сам  так  сказал:
стереть, вычеркнуть.
   Он кивнул, взял сигарету из ее пальцев и погасил окурок,  подтянул  ее  к
себе, думая: Маленькая  Смерть,  да,  -  но  вот  прямо  сейчас  он  там,  с
Психомехом, и он страдает! Никакой маленькой смерти для  Ричарда  Гаррисона,
Терри, любовь моя. Для него  -  только  Большая  Смерть,  самая  большая  из
всех...
   Половина четвертого, днем. Сидя на краю кровати, Вятт  сочинял  фиктивный
ход эксперимента и заносил его  в  журнал,  описывая  событие,  приведшее  к
смерти Гаррисона. Тщательно фальсифицировав время проверки жизнедеятельности
организма, физические реакции и данные по  мозговой  активности,  он  сделал
отметку около каждой записи, чтобы показать отсутствие ненормальности.
   Очевидно, сердце Гаррисона не выдержало эксперимента. Вот  таким  простым
будет объяснение. Потребуется меньше часа  для  того,  чтобы  автоматические
записи машины согласовать с его журналом.
   За ним, завернувшись в черное и бледная, как смерть, совсем без сил спала
Терри. Вятт тоже устал, но у него была работа, которую еще нужно  выполнить.
Сейчас Гаррисон вероятнее всего мертв. Явно мертв. Без  поддержки  Психомеха
никто не сможет бесконечно выносить ужасы собственных кошмаров. Если все  же
он не мертв.., тогда Вятт просто увеличит степень стимуляции страха.
   Он задрожал. Какого черта ты это делаешь! Затем он взял  себя  в  руки  и
усилием воли прогнал эту мысль. К сожалению, слишком поздно.
   Оставив Терри спящей беспокойным сном несмотря на  усталость  -  она  все
время металась, он пошел в машинную комнату. Там, когда он увидел  Гаррисона
на ложе машины, Вятта прошиб холодный пот. Его  панический  страх  мгновенно
взял верх над здравым  смыслом.  Он  допустил  ошибку,  испортил  все  дело.
Другого объяснения не было.
   Хотя, потея,  Гаррисон  и  потерял  много  веса,  он  все-таки  был  жив.
Невероятно, но мониторы показывали, что все функции его  тела  в  порядке  и
работают нормально. Фигура на  ложе  Психомеха  казалась  расслабленной,  на
восковом лице даже проглядывало нечто вроде улыбки.
   Чувствуя, как по спине и рукам побежали мурашки, Вятт сделал шаг к пульту
управления. Он увеличил стимуляцию страха и выключил поддержку, обругав себя
дураком. Слишком поздно проверять, но на миг он подумал, что ручки поддержки
были запрограммированы слишком чувствительными.  Казалось,  что  электронные
внутренности Психомеха жужжат слишком громко. Невозможно, конечно, он  лично
выключал поддержку чуть больше двух часов назад.
   Он покачал головой и нахмурился. Что же пошло не так?
   Помощь Психомеха каким-то образом просочилась к Гаррисону,  иначе  сейчас
он был бы мертв. Ладно. На этот раз он не ошибется,  не  оставит  места  для
ошибки. Он повернул ручки  поддержки  до  конца,  пока  они  не  щелкнули  в
положении "выключено".
   По крайней мере теперь это будет быстро...

***

   Терри проснулась. Она взглянула на наручные часы, лежавшие на тумбочке.
   - Ой! - ее рука метнулась ко рту. Она увидела напряженное лицо  Вятта.  -
Он..?
   - Нет, - ответил Вятт, его горло пересохло. - Но теперь недолго.
   - А он.., я хочу сказать, будет...
   - Почувствует ли он это? Ты это хочешь спросить?  Будет  ли  ему  больно?
Нет, - солгал он. - Он просто уснет и не проснется, вот и все.
   - Временами, - ее дыхание участилось, - мне так жаль его. Но...
   - Но? Есть еще какие-то "но"?
   - Только одно: но я люблю тебя.
   - Любовь и убийство, - отрешенно произнес он  через  некоторое  время.  -
Странные партнеры.
   - Не говори так, - задохнулась она.
   - Что, убийство? Так это правда. Мы вместе участвуем в нем.  Надеюсь,  ты
понимаешь, Терри, что с этого момента мы соучастники?
   Она кивнула, затем зажмурила глаза и замотала  головой,  через  некоторое
время отбросила простыню, обнажая перед ним свое  красивое  тело.  Приоткрыв
глаза, она сладострастно шевельнулась, зная, что ему нравилось наблюдать  за
ее движениями.
   - Я не хочу больше думать, - сказала она.  -  Раздумья  только  причиняют
боль. Я снова хочу почувствовать тебя внутри себя.
   Вятт сбросил халат и лег к ней в постель. Она потянулась к  нему,  теплая
по сравнению с ним. И через несколько мгновений все снова вылетело у него из
головы.
   Сладкое забвение...

***

   Дальше Гаррисон ехал легко. Эпизод с трясиной, эфемерный,  как  сам  сон,
почти сгладился в его памяти. Теперь он помнил только результат, и это  было
очень быстрое спасительное забвение. Спасительное, потому что тот эпизод  не
был приятным.
   Сила Психомеха текла в  нем  и  увеличивала  сознание  мужчины-Гаррисона,
выводила из него страх и лечила порожденный в детские годы и теперь  надолго
забытый психический ущерб. Затем он узнал злость и в ответ обрушился на  пап
и их шлюх, поражая их силой своего сознания через Психомех.
   Двенадцать расшатанных кроватей ушли  вниз,  в  трясину,  унося  с  собой
двенадцать пронзительно кричащих, безумно совокупляющихся пар. Затем остался
только взрыв грязных пузырей, которые поднимались на поверхность, когда даже
грязное постельное белье исчезло из виду.
   После этого младенец-Гаррисон быстро  растворился  в  неясных  и  ужасных
временах младенчества, а Гаррисон-мужчина, не раз оглядываясь назад,  мчался
на Психомехе прочь из этой болотной страны, следуя за заходящим солнцем...
   Теперь болото лежало далеко позади,  и  он  неторопливо  ехал  низко  над
землей покатых холмов и травянистых равнин, землей, которая выглядела именно
как низины Суссекса, запомнившиеся ему еще с тех дней, когда он уволился  из
военной полиции. Не то чтобы он на самом деле помнил те дни, нет  (для  него
казалось совершенно естественным, что он должен быть  сейчас  там,  где  его
настоящее, - прошлое больше не волновало его  и  даже  не  существовало  для
него), он чувствовал так, будто знал это  место  из  какого-то  странного  и
призрачного времени.
   Но сейчас  он  пришпорил  Машину.  Солнце  быстро  садилось  за  дальними
холмами, быстро наползали тени и темнота. Пели он  не  поспешит,  они  скоро
накроют его, эти тени, а ему еще надо найти убежище на ночь.
   Убежище. Теплое приветливое место. Место, где ему не откажут.
   Откажут. Это слово пришло и ушло из сознания Гаррисона в одно  мгновение.
Но эхо осталось. Отказ. Еще одно препятствие, не узнанное пока.
   Отказ...
   Он был поражен вдруг  налетевшим  ветерком,  который  коснулся  его  тела
сквозь  одежду,  когда  последний  солнечный  луч  очертил  силуэты  холмов.
Странно, но прежде он не замечал сбою одежду теперь он увидел, что  одет  в
рубашку  с  открытым  воротом  и  длинными  рукавами   и   светло-коричневые
вельветовые брюки. На ногах у него были ботинки с ребристой подошвой.  Когда
он был моложе, ему нравилось бегать. Похоже, что он  запомнил  это.  В  этом
была какая-то ужасная свобода. Но...
   ... Как можно избежать отказа?
   Отказ...
   Теперь солнце покинуло его. Нет, не покинуло, отказало отвернуло от него
свое лицо. Только остались догорающие отблески, - розово-фиолетовое пятно на
вершинах холмов. Он почти добрался до этих холмов, подстегивая  Машину,  как
сумасшедший, выжимая еще большую скорость из  металлопластиковой  птицы,  на
чьей широкой спине он летел по чужому миру.
   Аа, этот мир, на самом деле, стал теперь  чужим  и  зловещим  от  тени  и
холодного, неподвижного  воздуха.  Он  посмотрел  вниз,  на  землю,  которая
пролетала под ним, и увидел, какой чужой и ужасной она стала.
   Там,  где  раньше  простирались  травяные   просторы,   теперь   угрожают
вздымались острые пики белых скал, как ряды зазубренных  зубов-игл,  угрожая
сомкнуться на  Гаррисоне  и  Машине.  Длинные,  крадущиеся  ночные  существа
перебегали от тени к тени, показывая только, когда  они  двигались,  горящие
глаза и извилистые жесткие очертания.
   Гаррисон содрогнулся. Если он упадет здесь.., он сможет выжить в  скалах,
но никогда ему не  справиться  с  этими  стремительными  ночными  любителями
падали.
   С благодарностью он крепко прижался к Машине, но при этом ему показалось,
что полет его зверя стал чуть медленнее, а высота, на которой они летели,  -
чуть ниже, над самыми пиками  скал.  Он  глубоко  вдохнул  холодный  воздух,
задержал дыхание, сосредоточивая все внимание на Машине и полете.
   Да, ее сила действительно угасала,  слабела  вместе  с  уходящим  светом.
Сердце Гаррисона дрогнуло, и в следующий  миг  Машина  пролетела  над  самой
высокой вершиной холмов, а под ним в долине...
   Огонек!
   Теплый огонек в темноте.
   Гаррисон повел Машину вниз, в долину, огонек становился ярче  и  принимал
определенную форму.
   Теперь было видно, что это не один, а  много  огней,  огромный,  покрытый
куполом, город огней, приветливых, сверкающих и золотистых. Это,  наверняка,
то место, что он искал, убежище...
   Наверняка..?
   На мгновение он остановился, чтобы понаблюдать,  и  вскоре  был  очарован
тем, что увидел. Через всю долину потоком двигались сотни  людей,  пришельцы
со всех четырех сторон таинственного мира, и все они направлялись к воротам,
где огромный изгиб городской стены погружался в долину.
   Покрытый куполом, золотистый город был  как  могучий  улей  из  стекла  и
металла, с огромными круглыми