окнами, глядящими на долину  и  люди  потоком
шли сквозь раскрытые ворота. И это были красивые, богатые люди, для  которых
золотистый город означал - еду, питье и отдых, убежище от всех ужасов ночи.
   Через ворота  уже  проходил  последний  из  них,  -  замыкающий  большого
каравана,  радостно  проглоченного  огромным  и  славным  оазисом.  Гаррисон
задохнулся и пустил Машину вперед. Он  был  загипнотизирован,  очарован,  он
тоже хотел войти в ворота, прежде...
   Они закрылись перед ним!
   Прежде, чем он успел добраться до них, они закрылись с шумным  хлопком  и
громким клацаньем металла о металл. Они закрылись, оставляя его  снаружи,  в
холоде, в ночи и в темноте.
   Ворота, город, красивые люди, - все они отказали ему!
   Он подъехал к воротам и  в  бессилии  забарабанил  по  ним  кулаками.  Он
подлетал к окнам, безумно глядя на людей, которые ели и пили,  развлекались,
любили и были 6 тепле. Он бессильно показывал им кулаки.
   - Почему я? Почему я?
   Услышав его,  они  собирались  у  огромных  круглых  окон  и  поначалу  с
любопытством  смотрели  на  него.  Затем  их  любопытство   превратилось   в
презрительную насмешку, которая перешла в громкий  беззаботный  смех,  и,  в
конце концов, он увидел, что они совсем не были красивыми людьми,  за  каких
он принял их сначала.
   Лица всех женщин были знакомы ему: лица его матери,  каждой  девушки  или
женщины, которые отказали ему хотя бы  самым  незначительным  образом  а  у
мужчин были лица его отца, его отчима, школьных учителей, сержантов, старших
сержантов и офицеров. Не то чтобы он  действительно  узнавал  лица,  которые
видел (или, в лучшем случае, это были очень расплывчатые  воспоминания),  но
он знал, что каждый из этих людей когда-то отказал  ему  и  что  сейчас  они
делают это снова.
   А вокруг него сгущалась неизвестная,  зловещая  темнота,  и  единственный
свет исходил из круглых окон золотого  города,  -  которые  как  раз  сейчас
закрывались одно за другим!
   Гаррисон подлетел на уставшей Машине к последнему окну, заглянул в него и
закричал:
   - Впустите меня! Впустите меня!
   - ОНИ НЕ ВПУСТЯТ,  РИЧАРД,  -  лицо  человека-Бога  Шредера,  огромное  и
темное, вдруг замаячило в темном небе. - ОНИ ОТКАЗЫВАЮТ ТЕБЕ ТАК ЖЕ, КАК  ТЫ
ОТКАЗАЛ МНЕ. ТЕПЕРЬ ТЫ ЗНАЕШЬ, КАКОВО ЭТО. НО ЕСЛИ ТЫ ТОЛЬКО  ПОЗВОЛИШЬ  МНЕ
ВОЙТИ, ТОГДА...
   - Нет! - прорычал Гаррисон. - Я бил их всех прежде и сейчас сделаю это. Я
справлюсь с ними  их  же  методами.  Хитрость  в  том,  чтобы  повернуть  их
собственное оружие против них. Они  отвергают  тебя,  ты  отвергаешь  их,  -
полностью! Я отрицаю их  всем  сознанием,  убиваю  их  полностью  -  в  моем
сознании!
   - ЭТО НЕ СРАБОТАЕТ НА ЭТОТ РАЗ, РИЧАРД. ТЫ ДОЛЖЕН ПОНЯТЬ. ТЫ ПРОИГРАЛ.  И
ТВОЯ МАШИНА ТОЖЕ. РАЗВЕ ТЫ НЕ ЧУВСТВУЕШЬ, КАК УБЫВАЕТ ЕЕ СИЛА?  У  ТЕБЯ  НЕТ
ВРЕМЕНИ ДЛЯ ХИТРОСТИ, ТАКТИКИ ИЛИ  ИГРЫ  СОЗНАНИЯ.  ПРОСТО  ПОСМОТРИ  ВОКРУГ
СЕБЯ...
   Гаррисон огляделся в темноте. Когда Машина медленно  опускалась  вниз,  к
долине, женские фигуры, черные, как чернильные пятна, выплыли вперед.  Ламии
Одиночества, а это были именно они, с изогнутыми белыми клыками, сверкающими
в обведенных красным ртах. А вокруг, над головой, в тихом  холодном  воздухе
ночи носились перекошенные тени: Вампиры Пустоты, чьи когти  были  острые  и
холодные, как лед, а жажда - как в выжженной пустыне. А за тем  единственным
окном, в безопасности золотого города, враждебные, беззаботные лица,  как  и
прежде, смотрели наружу.
   - ПОЗВОЛЬ МНЕ ВОЙТИ, РИЧАРД!
   - Нет, говорю тебе, я справлюсь с ними!
   - КАК? КАК ТЫ НАДЕЕШЬСЯ УДЕРЖАТЬСЯ  ПРОТИВ  ТЕМНОТЫ,  ЛАМИЙ  ОДИНОЧЕСТВА,
холода ночи, вампиров пустоты?
   КАК, РИЧАРД?
   - Моим сознанием, черт тебя побери! - закричал  Гаррисон,  едва  понимая,
что эти слова произносит он. - Разве ты  не  помнишь?  В  конце  концов,  ты
показал мне этот путь. Но ты уже давно мертв, человек-Бог, и ты  не  знаешь,
как далеко я продвинулся...
   - ТОГДА ПОКАЖИ МНЕ, РИЧАРД, ПОКАЖИ.
   Гаррисон  распластался  на  широкой  спине  Машины,  зажмурил   глаза   и
сосредоточился. Он призывал ту силу,  которая  притащила  Машину  к  нему  в
трясину. Он вливал свою психическую силу в Психомеха., становясь  с  Машиной
одним целым, затем отчаянно стал искать потерянный источник силы...
   ... И нашел его!

***

   В машинной комнате с бессознательно спящим, запертым Гаррисоном произошло
таинственное превращение. Он перестал корчиться на ложе и  затих.  Неистовый
пульс быстро пришел в норму. Лицо стало суровым, словно он  хмурился,  затем
мягким, как первый снег, потом сосредоточенным. Руки сжались в кулаки.
   Три ручки на пульте  управления  Психомеха  -  ручки  поддержки  -  вдруг
одновременно щелкнули в положение "включено", затем стали поворачиваться  до
предела и начали светиться от невероятного жара! Через некоторое  время  они
расплавились, дымящийся пластик стал жидким  и  навсегда  закрепил  ручки  в
таком положении.
   И по мере того, как Психомех с новой энергией жужжал и мурлыкал, Гаррисон
с жуткой улыбкой расслабился на своем ложе...

***

   Теперь золотой город притих. Ни одного звука шумного веселья не  долетало
сквозь толстые стены ни одного эха радостною смеха последнее же окно очень
медленно начали закрывать ставнями. Сгрудившиеся лица смотрели на  Гаррисона
и расталкивали друг друга, чтобы занять место, откуда лучше видно.
   Гаррисон сражался за жизнь, они знали это, и исход борьбы был  важен  для
всех - для них так же, как  и  для  него.  Они  отказали  ему,  выгнали,  не
позволили ему войти. А если он победит? Что тогда? Нет, они не хотели, чтобы
он победил.
   Брюхо осторожно приземлившейся Машины коснулось  земли,  и  она  затихла.
Жужжание превратилось в  тишину.  Размытые  огни  внутри  серебристо-черного
корпуса погасли. Человек на ее спине  оставался  распластанным,  словно  был
заморожен  в  таком  положении.  И  действительно,  он   вполне   мог   быть
замороженным, потому что на земле и скалах образовывались ледяные кристаллы,
с ночного неба потел, снег огромными, как кулаки, хлопьями. И по  мере  того
как ставень медленно опускался  на  последнее  окно  и  луч  света  сужался,
собирались  порождения  тьмы  скоро  холод  и  темнота  будут  безраздельно
царствовать над всем.
   Затем...
   Ламии Одиночества в своих чернильно-черных накидках обрушились на Машину.
Они упали на нее и потащили вниз а другие из их  же  банды  набросились  на
Гаррисона. И из черного неба и медленно  падающего  белого  снега,  паря  на
перепончатых крыльях, спускались легионы нечисти, пожиратели покинутых  душ.
Вампиры Пустоты и тоже устремились на Гаррисона, туда, где  он  вцепился  в
спину теперь неподвижной Машины. Ламии и вампиры дрались друг  с  другом  за
то, кто первым доберется до него.
   И пока они дрались...
   Психомех начал неуверенно мурлыкать,  в  глубине  его  металлопластиковой
массы замерцали тусклые огоньки. И как энергия снова вливалась в Машину, так
сила возвращалась к Гаррисону,  прижавшемуся  к  ее  спине.  Он  выпрямился,
сбрасывая ламий с себя, его кулаки молотили, как палицы, и  крушили  хрупкие
кости бьющих крыльями Вампиров Пустоты.
   Отказ?
   Отказать Ричарду Гаррисону?
   Отвергнуть Психомех?
   Теперь жужжание Машины превратилось в рев. Сила трещала и хлестала внутри
этого зверя, как пойманная в ловушку молния.  Внутренние  огни  ослепительно
вспыхнули и разгорались  все  ярче  и  ярче,  превращая  Машину  в  огромный
сверкающий бриллиант.
   - Поднимайся! - приказал тогда Гарри-сон. - Подними  меня  к  тому  окну.
Пусть они увидят меня. Пусть видят, что я победил!
   И Психомех поднялся, цветные огни  пульсировали,  его  сила  была  как  у
первобытного зверя. И Гаррисон, хозяин,  ехал  на  этом  звере,  Гаррисон  -
Феникс, поднимающийся из пепла отказа, Гаррисон - Мститель!
   Ламии падали на белый светящийся снег, как черный дождь, как стряхнутые с
Психомеха блохи, разбивавшиеся о землю долины. И все пронзительно кричащие и
жаждущие вампиры отпрянули от Гаррисона и  Психомеха,  отброшенные  в  своем
жутком полете силой человека и Машины.
   - Отказ ? - крикнул он белым лицам в окне, когда, в конце концов, ставень
закрылся на нем. - Вы отказываете мне? Тогда будьте вы прокляты! Пусть будет
проклят каждый из вас!
   - Я НЕ ОТВЕРГАЮ ТЕБЯ, РИЧАРД. - Лицо человека-Бога Шредера было темным  в
темноте. - ТЫ ОТКАЗАЛ МНЕ. НО... ЭТО ЕЩЕ НЕ КОНЕЦ.
   И он исчез. А снег падал, клубясь.
   - Каждый из вас! - снова крикнул Гаррисон. И он швырнул Психомех на купол
золотистого города.
   Психомех прошел через металлическую стену, как дротик через  бумагу,  как
пуля  через  воздушный  шарик  -  и  результат  был  ни  на  йоту  не  менее
разрушительным. Город просто взорвался, открываясь. Упал, как осколки яичной
скорлупы. Рухнул, как высохший замок из  песка.  И  по  мере  того,  как  он
взрывался, Гаррисон и Машина летели через весь город  к  дальней  стене  все
быстрее и быстрее, завершая разрушение города.
   Теперь,  устремляясь  навстречу  далекому   рассвету,   настала   очередь
Гаррисону отказывать. Отвергать и отводить в сторону любое отрицание,  какое
он когда-либо пережил.
   Больше он совсем не беспокоился, расслабился  и  уснул  глубоким  усталым
сном на теплой широкой спине  Психомеха  а  Машина  сверкала,  мурлыкала  и
жужжала с силой, которая уносила его вперед сквозь ночь...

Глава 15

   Шесть часов вечера.
   Терри уехала домой. Надо было подумать о слугах. Глупо на этом этапе  без
нужды вызвать какие-либо подозрения  или  оставить  место  для  ненужных,  а
возможно, и вредных слухов. Кроме того, напряжение в доме Вятта за последнюю
пару часов  удвоилось  и  росло,  росло,  росло,  пока  атмосфера  не  стала
совершенно невыносимой. К тому же, она увидела выражение лица Вятта, когда в
пять вечера, после  нескольких  минут  отсутствия,  он  вернулся  в  спальню
осунувшийся и со впалыми глазами. Она никогда не видела  его  таким  раньше,
хотя иногда, очень редко, через его красивую внешность безжалостно проступал
возраст, - и почувствовала нервную дрожь тревоги и уверенность,  что  что-то
было действительно неладно.
   Она догадалась, что ее муж все еще жив и  "эксперимент"  продолжается  не
так, как наметил его Вятт, но кроме этого она ничего не знала.
   Поэтому она обняла его в последний раз, а  он  пообещал,  что  все  скоро
закончится, и, в конце концов, она уехала, а он остался один.
   Когда он вернулся в машинную комнату, некоторое  время  он  просто  стоял
перед громадой Психомеха и, слушая его механическое мурлыканье,  непонимающе
таращился на оплавленные ручки на пульте управления.
   Замыкание? Возможно ли такое? И почему -  как  -  Психомех  обошелся  без
ручек поддержки? Это было.., безумие!
   Вятт почувствовал, что, наверное, сходит с ума. И  в  довершение  к  этой
странности, теперь ему надо было не меньше двух  с  половиной  часов,  чтобы
продолжить свой журнал и фальсифицировать записи  машины.  Снова  панический
страх охватил его, заставляя трепетать. Какого черта  здесь  произошло?  Что
здесь творится?
   В третий или четвертый  раз  (он  скоро  сбился  со  счета)  он  проверил
жизнедеятельность организма Гаррисона, химию и механику его жизни. Вес этого
человека снизился почти на девять фунтов из-за  потери  жидкости,  но  кроме
этого.., все остальное в норме! Все в норме!  Невероятно!  К  этому  времени
Гаррисон должен был умереть уже дважды...
   Вятт остановился. Глупая мысль, конечно, потому что человек может умереть
только один раз, -  но  почему  он  не  умер?  По  меньшей  мере  он  должен
превратиться в душевнобольного и, тем не менее, он  спит  здесь,  хорошо  и
удобно себя чувствуя! В действительности, он скоро  должен  выйти  из  этого
состояния, постепенно  возвращаясь  в  сознание,  когда  действие  наркотика
ослабнет или совсем прекратится.
   Вятт стряхнул с себя вялость, вызванную потрясением. Он быстро приготовил
шприц  для  подкожной  инъекции,  гарантируя  таким  образом,  что  Гаррисон
останется  в  этом  состоянии,  затем  снова  обратил  внимание   на   пульт
управления. Бесполезно дальше гадать, что же здесь  произошло,  так  же  как
бесполезно  пытаться  освободить  эти  ручки.  Лучше  в  дальнейшем   просто
отключить от сети  всю  систему.  Соединение  легко  отключалось,  превращая
систему поддержки в инертную и полностью бесполезную кучу деталей.  Психомех
никак не сможет  просочиться  к  Гаррисону  на  помощь.  Вятт  издал  резкий
полуистеричный смешок. Черт бы все это побрал, прежде  это  было  бы  просто
невозможно!
   После половины девятого вечера Вятт закончил  подделку  журнала.  К  тому
времени, он начисто стер записи машины о  ходе  эксперимента  и  заменил  их
другими, сделанными  заранее.  Несколько  раз  он  прекращал  работу  и  шел
посмотреть на Гаррисона. Сопротивление слепого человека было феноменальным.
   Теперь, устав, Вятт оставил слепого на  милость  машины  и  отправился  в
спальню. На площадке он помедлил, затем направился вниз. Он  был  голоден  и
хотел пить. Он поел холодных  бутербродов  из  холодильника  и  выпил  пинту
молока. Остались три неоткрытые  бутылки  молока  и  достаточно  еды,  чтобы
выстоять эту осаду.
   Он постоял, хмурясь и не закрывая дверцу холодильника. Что подсказало ему
сделать такие запасы? Все это не должно было занять  много  времени..,  ведь
так?
   В десять минут десятого, вечером, он устало поднялся  по  лестнице  и  на
секунду заглянул к Гаррисону. Тот теперь стонал и напрягал  подбитые  мягким
привязные ремни, потея, как толстяк в турецкой бане. Вятт сжал зубы и злобно
кивнул. Отлично! Если кошмары не смогли убить его, тогда это сделает за  них
обезвоживание. Господи, сейчас он почти не выглядит высохшим, и это тоже  не
имело объяснения. Но об этом он побеспокоится позже.
   В спальне Вятт поставил будильник на три часа и, едва коснувшись  головой
подушки, мгновенно уснул. Сон был усталый, без сновидений.
   Не то, что у Гаррисона...

***

   Гаррисон пнул лежавшую Машину, зарывшуюся в горячий белый песок  пустыни,
и стал ругаться. На самом деле у него не было сил  для  ругательств,  но  он
все-таки ругался, устало и не думая, - со всей живостью  словарного  запаса,
который вкатывали в него все его старшие  сержанты.  Не  то  важно,  где  он
научился этим словам, главное, что они казались очень подходящими.
   Затем, когда его горло засаднило так, что он не смог продолжать ругаться,
он заполз в тень Психомеха и лег там, хватая ртом воздух. Он и раньше знавал
дни такие же жаркие, как этот (где и когда он не мог сказать), но тогда  там
всегда был под рукой бар, где он мог укрыться от солнца и заказать стаканчик
прохладительного   или   ледяную   баночку   кока-колы.    Он    нахмурился,
сосредоточиваясь... Кипр?
   Показалось, что на мгновение он услышал ленивый плеск волн.  Он  поднялся
на четвереньки и из тени Машины стал вглядываться в дрожащую от  жары  топку
пустыни. Но.., никакой голубизны Средиземного моря. Только  горячий,  белый,
слепящий песок. И миражи, парящие над трепещущим далеким горизонтом.
   Напитки, кока-кола, бар, Кипр, Средиземное море. Все эти понятия не имели
никакого значения и все-таки были восхитительны  -  и  мучительны  -  в  его
псевдопамяти.
   Гаррисон был в беде, и знал это. В нем не было влаги, а у Машины не  было
силы, никакого облегчения от обжигающего жара, который скоро должен высушить
его, превращая в прах и кости.  Он  снова  стал  пристально  вглядываться  в
далекие миражи, хмурясь и щуря глаза.
   Один из миражей  казался  яснее,  чем  остальные.  Это  было  лицо.  Лицо
человека-Бога Шредера.
   Вглядываясь в лицо, как в какой-то горячке,  Гаррисон  заметил,  что  оно
увеличивается и приближается сквозь мерцающую голубизну неба,  чтобы  парить
над песком, огромное и всемогущее, рядом с  тем  местом,  где  около  Машины
лежал он.
   - Воды, - прохрипел он, - дай мне воды, Томас...
   - ВСЕ. ЧТО угодно, РИЧАРД, ТОЛЬКО ВПУСТИ МЕНЯ, И  Я  ДАМ  ТЕБЕ  ВСЕ,  ЧТО
угодно.
   - Мексиканская сдержанность, - прохрипел Гаррисон, удивляясь,  откуда  он
знает значение этих слов. - Если я не  напьюсь,  я  умру,  и  ты  останешься
мертвым, тогда у тебя не будет шанса, Томас.
   - А ЕСЛИ ТЫ ДЕЙСТВИТЕЛЬНО НАПЬЕШЬСЯ?
   - У тебя будет шанс. По крайней мере, один шанс.
   - НО СЕЙЧАС ТЫ НЕ ПРИМЕШЬ МЕНЯ ДОБРОВОЛЬНО?
   - Нет, - Гаррисон потряс головой, отчего  сухой  белый  песок  полетел  6
разные стороны.
   - А НАШЕ СОГЛАШЕНИЕ?
   - Соглашение, соглашение, соглашение!  -  огрызнулся  Гаррисон,  его  рот
болел от того, что кожа на распухших губах потрескалась. - Это мое тело, мое
сознание!
   Лицо Шредера поджало губы, он кивнул головой без тела.
   - ТАК ВОТ К ЧЕМУ МЫ ПРИШЛИ, - печально произнес он. - А  КАК  ЖЕ  МАШИНА?
РАЗВЕ ОТ НЕЕ НЕТ НИКАКОЙ ПОМОЩИ ТЕБЕ?
   - Этот зверь мертв.
   - НЕТ, НЕ МЕРТВ, - возразил Шредер. -  ПОКАЛЕЧЕН.  ОНА  НЕ  МОЖЕТ  БОЛЬШЕ
КОРМИТЬ ТЕБЯ, НЕ МОЖЕТ УТОЛИТЬ ЖАЖДУ, НО...  КАК  НАСЧЕТ  ТВОИХ  СОБСТВЕННЫХ
УМЕНИЙ? ДАЖЕ ГОРЯЧЕЧНОЕ СОЗНАНИЕ МОЖЕТ ТВОРИТЬ СТРАННОЕ И ЧУДЕСНОЕ,  РИЧАРД.
ТЫ ЗАБЫЛ?
   - Экстрасенсорика'?
   Эти буквы - это слово -  упало  с  ободранных  губ  Гаррисона  как  кусок
свинца. Но.., в одно мгновение он понял его значение. Он старался  вспомнить
его. Экстрасенсорика.
   Он вспомнил.
   - ИЩИ И НАЙДЕШЬ, - произнесло лицо Шредера, удаляясь в размытую  дрожащую
даль. - ИЩИ И НАЙДЕШЬ, ИСПОЛЬЗУЙ СВОИ СИЛЫ. ЖИВИ, РИЧАРД, ЧТОБЫ МЫ ОБА МОГЛИ
ЖИТЬ!
   Экстрасенсорика...   Ищи   и   найдешь...    Телепатия...    Телекинез...
Телепортация...
   Гаррисон снова пристально поглядел на горизонт. Он глядел дальше  него  -
не при помощи глаз, но при помощи своего сознания. И за дрожащим  горизонтом
был другой, который не дрожал. И там тоже были миражи. Или нет..?
   Рот Гаррисона (который он  считал  совершенно  сухим)  вдруг  увлажнился.
Одним из его мысленных образов был образ холодильника. Он  заглянул  внутрь.
Там было молоко, еда.
   Телекинез...  Телепортация..,  двигать  предметы  при  помощи   сознания.
Передвигать предметы с  одного  места  на  другое  мгновенно,  без  видимого
промежуточного движения...
   Внизу, в кухне, защелка на двери холодильника открылась и дверца бесшумно
широко распахнулась. В кухне никого  не  было,  ни  одна  рука  не  касалась
дверцы. Уровень молока в одной из трех  пинтовых  бутылок  вдруг  понизился,
словно кто-то быстро высасывал молоко через соломинку, но  и  соломинки  там
тоже не было. Бутылка  опустела,  серебряная  крышка  втянулась,  словно  ее
всосал какой-то невозможный вакуум.
   Лежавшие на тарелке бутерброды с цыпленком исчезали  в  гиперпространстве
кусок за куском. Или их кто-то откусывал раз  за  разом?  Нет,  переход  был
немедленный и прямой:  пища  переходила  из  холодильника  прямо  в  желудок
Гаррисона.
   Наверху, в спальне, Вятт продолжал  спать,  а  в  это  время  в  машинной
комнате вес Гаррисона вдруг увеличился. В то же время его температура начала
падать от опасного жара до нормальной или чуть выше  нормальной,  а  дыхание
замедлилось от горячечной одышки до размеренного правильного  ритма.  Хмурая
сосредоточенность  медленно  исчезала  с  блестящего  от  пота  лица,  и  он
вздохнул.
   Затем, через несколько мгновений, его дыхание снова стало затрудненным, и
на лицо вернулось выражение сосредоточенности и решимости, его сжатые кулаки
начали дрожать, как в  лихорадке.  И  вскоре  ручки  управления  стимуляцией
страха вдруг выключились.
   И после этого он уснул...

***

   Три часа ночи.
   Вятт  яростно  работал  отверткой,  удаляя  шурупы  с  пульта  управления
Психомеха, а затем и саму панель пульта.  Вид  у  него  был  лихорадочный  и
подавленный.
   Разбуженный треском будильника, он проковылял в машинную  комнату  и  был
потрясен тем, что он  там  обнаружил.  Когда  он  окончательно  проснулся  и
осознал то, что увидел, то пришел в ярость. Однако,