Роберт Мак-Каммон. Ваал
Перевод с англ. Колесникова О.Э.

-  тире
~...~ курсив
" - левая кавычка
" - правая кавычка

~Посвящается моему брату Майклу и моему другу Биллу~.


ПРОЛОГ

	Ярость опаляла небо.
	Кул-Хазиз почуял ее. Ему почудился лязг оружия, запах мужского 
пота, свежей крови и старых грехов.
	Принюхиваясь, он посмотрел поверх спин мирно пасущихся овец 
на север. Высоко в белом небе висело тысячелетнее палящее солнце. Его 
око замечало все, что творилось за скалами, на равнинах, в цветущих 
лугах и далеких холмах. Оно видело то, чего Кул-Хазиз не видел -  
только чувствовал.
	Кул-Хазиз задержал взгляд на хмуром горизонте. Потом взял 
сучковатый посох и медленно пошел через вяло бредущее стадо, мягко, 
почти отечески подталкивая в бока отстающих овец. Он с женой и 
сынишкой всегда держал путь туда, где недавно прошел дождь: дождь 
означал свежую траву, а трава для стада означала жизнь. Сейчас он 
видел, что на севере, у города Асора, собираются темные тени, похожие 
на грозовые тучи. Однако это были не тучи. В воздухе не пахло дождем -  
Кул-Хазиз угадал бы его за несколько дней. Нет, дождь был ни при чем. 
В воздухе пахло только яростью.
	Жена Кул-Хазиза, сидевшая в шатре из козьих шкур, перестала 
штопать и поглядела на небо. На другом краю бугристой, неприметно 
взбирающейся в гору равнины маленький сын Кул-Хазиза стучал 
посохом по земле, загоняя в стадо отбившихся овец, и вдруг посмотрел 
на отца.
	Кул-Хазиз стоял на склоне холма, неподвижный, как камень, 
прикрывая рукой глаза от яркого солнца. Он ничего не знал о том, что 
происходит, но кое-что слышал от других кочевых семей. Гнев Яхве 
обрушился на нас, мы обречены, лепетали они заплетающимися 
языками. Яхве истребит нас за наши прегрешения, вещали пророки из 
пастухов, кочевники, цари пастбищ и холмов. Сердце у Кул-Хазиза 
отчаянно колотилось, словно рвалось ~узнать~.
	Сын Кул-Хазиза пробрался через стадо. Схватил отца за руку.
	Что-то полыхнуло, будто молния, но это не была молния. Вдали, 
на севере, у города Асора. Ярко-синяя слепящая вспышка, сильная, 
страшная. Кул-Хазиз закрыл рукой глаза. Сын вцепился в него, пряча 
лицо. Позади вскрикнула жена, овцы кинулись врассыпную. Кул-Хазизу 
опалило руку. Когда жар спал, он снова посмотрел на север и ничего не 
увидел. Сын смотрел на него снизу вверх, его глаза задавали вопрос, на 
который Кул-Хазиз не мог ответить.
	А потом он увидел. За дальними скалами, за равниной деревья 
клонились под ударами страшного ветра, ломались, летели по воздуху, и 
на их ветвях расцветало пламя, а сама равнина чернела на глазах, словно 
по ней от Асора шла армия. Огненная армия ползла по равнине, выжигая 
траву, вспахивая песок, превращая в костры кусты терновника.
	Ветер взлетел на поросший травой холм к Кул-Хазизу, заюлил 
вокруг, дергая пастуха за лохмотья, нашептывая ему на ухо тайные 
слова. Овцы заблеяли.
	Скоро придет огонь. Он поглотил Асор и теперь пожирал всех 
живых тварей в окрестностях этого города. Кул-Хазиз понял: еще 
несколько глотков приятно теплого воздуха -  и тот превратится в 
бушующее белое пламя.
	Сынишка рядом с ним окликнул:
	-  Отец?
	Пророки были правы. Их черепа и посохи, письмена, начертанные 
в небе, предсказывали неизбежную развязку. Не называли только срок.
	Кул-Хазиз сказал:
	-  Великого бога Ваала больше нет...
	И застыл на холме словно камень.
	Пылающий камень.


ЧАСТЬ ПЕРВАЯ


		"Кто подобен зверю сему?.."
Откровение Святого Иоанна Богослова, 13:4.


1

	Диктор на телеэкране рассказывал о снижении темпов развития 
мировой экономики и о недавних землетрясениях в Южной Америке.
	Мэри Кейт подвинула чашку кофе по пестреющей сигаретными 
ожогами стойке к последнему на сегодня клиенту. Тот глянул на нее 
мутными глазами и буркнул: "Спасибо".
	Эрнест, облокотившись на стойку, смотрел ночной выпуск 
новостей -  как всегда. Мэри Кейт наизусть знала, чего от него ждать.
	-  Господи ты Боже мой! -  сказал Эрнест. -  Эти чертовы налоги 
доконают город! Здесь и так уже невозможно заниматься бизнесом!
	-  И не занимайтесь, -  отозвался клиент. -  Берите пример с 
молодежи: пошлите все подальше и спокойно отдыхайте в парке. Мир 
катится ко всем чертям.
	Загремели тарелки: Мэри Кейт убирала со столов.
	-  Нет, вы посмотрите! -  воскликнул Эрнест. С засиженного 
мухами черно-белого экрана кто-то с важным видом вещал: ~...Страх 
перед очередной попыткой заказного убийства...~
	Мэри глянула на часы. "Поздно-то как! -  подумала она. -  
Завозилась я сегодня! Джо уже вернулся, усталый до чертиков. И 
голодный -  а уж я-то знаю, что значит не покормить мужчину вовремя! 
Черт!"
	-  А знаете, в чем все дело? -  допытывался клиент у Эрнеста. -  
Время такое -  мир завершил круг. Понимаете, о чем я? Круг пройден, и 
теперь, черт побери, пришло время платить по счетам...
	-  ...был похищен вчера японской террористической организацией 
"Черные маски". Требование о выкупе еще не поступало... -  говорил 
диктор.
	-  Завершил круг? -  переспросил Эрнест. Он повернулся, чтобы 
посмотреть на своего собеседника, и голубоватое сияние телеэкрана 
высветило его лицо с тяжелым подбородком. -  Как это?
	-  Видите ли, человеку отпущено ровно столько времени, сколько 
отпущено, -  ответил посетитель, поглядывая то на Эрнеста, то на 
диктора. -  Едва оно истечет, вы уходите. То же самое можно сказать о 
городах, даже о странах. Вот, к примеру, вы знаете, что произошло с 
Римом? Он достиг вершин -  и рухнул в пропасть.
	-  По-вашему, между Нью-Йорком и Римом есть нечто общее, а?
	-  Конечно. Я где-то читал про это. Или видел по ящику...
	Мэри Кейт держала стопку тарелок со следами застывшего жира и 
окурками. Запах внушал ей отвращение. Люди -  настоящие свиньи, 
размышляла она. Хрю, хрю, хрю -  свиньи да и только. Она прошла через 
широкую двустворчатую дверь на кухню и поставила грязную посуду на 
полку у раковины. Молодой негр по имени Вудро, повар и судомойка в 
одном лице, поднял голову и пристально посмотрел на нее. В углу рта 
была зажата сигарета.
	-  Подбросить малышку Мэри домой? -  спросил он. Вудро всегда 
задавал этот вопрос в конце рабочего дня.
	-  Я просила тебя не называть меня так...
	-  Но я уже привык. Мне по пути, а кроме того, на прошлой неделе 
я купил классные новые покрышки.
	-  Доберусь на автобусе.
	-  Я могу тебе помочь чуток сэкономить.
	Мэри Кейт повернулась к Вудро и заметила в его глазах огонек; 
этот взгляд пугал ее.
	- Лучше я сэкономлю твое время. Не надо меня подвозить. Я поеду 
автобусом, как всегда. Уяснил наконец?
	Вудро усмехнулся, не разжимая губ. С сигареты, как мраморные 
глыбы с вавилонской башни, посыпались хлопья пепла.
	-  Уяснил, сестричка. Черное мясо тебя не заводит, да?
	Мэри Кейт в сердцах хлопнула дверью, и Эрнест резко вскинул 
голову. Он ненадолго задержал на Мэри пристальный взгляд и вновь 
отвернулся к телеэкрану. Там длинноногая девушка-синоптик объясняла, 
что жара, вероятно, продержится до четверга.
	Скотина! Мэри Кейт принялась методично протирать грязные 
пепельницы, расставленные на стойке. Надо менять работу, в сотый раз 
сказала она себе. Надо найти новую работу и свалить отсюда. Любую 
работу -  лишь бы не здесь. Посмотри на себя, сказала она. Двадцать лет, 
подавальщица в тошниловке, замужем за недоучившимся словесником, 
подавшимся в таксисты. Господи! Во что бы то ни стало надо 
сматываться отсюда, даже если придется сделать то, чего не хочется 
делать. Интересно, как отреагирует Джо, если однажды ночью в их 
душной, тесной квартирке она нежно прижмется к нему и шепнет: "Джо, 
миленький, по-моему, мне куда приятнее было бы работать на панели".
	Раздался щелчок -  Эрнест выключил телевизор. Клиент уже ушел. 
Возле кофейной чашки лежал десятицентовик.
	-  Пора по домам, -  проговорил Эрнест. -  Еще день, еще доллар. 
Еще один паршивый доллар. Эй! Вудро! Эй! Ты там запираешь?
	В ответ Вудро изобразил раба с плантации:
	-  Запираю, масса, запираю, а как же!
	Мэри аккуратно сложила передник, убрала его под стойку и 
сказала:
	- Я пошла, ладно? Мне надо домой, кормить Джо.
	Эрнест все еще подпирал спиной стойку, созерцая погасшее око 
телевизора. Он не оглядываясь ответил:
	-  Мне-то что? Иди...
	Мэри толкнула матовую стеклянную дверь и вышла. Над входом 
загоралась и гасла красная неоновая вывеска: "Гриль Эрни". Свет, тьма, 
свет, тьма, и так тысячу раз за день -  Мэри однажды сосчитала.
	Воздух был спертый и душный, как в парной. Мэри пошла к 
остановке своего автобуса в трех кварталах от гриль-бара, стараясь 
покрепче прижимать сумочку к боку, чтобы ее не смогли выхватить 
ночные воришки.
	Одно время она собиралась пойти на курсы секретарей; они с Джо 
вполне могли прокормиться и, может, даже немного поднакопить. Но 
потом Джо забросил учебу, и начавшаяся у него вслед за этим депрессия 
захватила и Мэри. Они теперь походили на уцелевших в 
кораблекрушении, чей спасательный плот дал течь: слишком слабые, 
чтобы жить, слишком испуганные, чтобы умереть, бесконечно плывущие 
по течению. Это следовало изменить. Так дальше нельзя.
	Вдобавок Мэри поймала себя на том, что не уверена, любит ли 
мужа по-прежнему. Ей никогда не объясняли, что должна чувствовать 
женщина в подобной ситуации. Отец ее -  он работал механиком в гараже 
в Нью-Джерси, руки у него вечно были в смазке -  был человеком строгих 
правил и консерватором по натуре, а мать, болтушка, страстно 
обожающая лото, даже после захода солнца ходила в темных очках, 
словно надеялась, что ее вдруг найдут и введут в мир Кино помощники 
режиссера, роющиеся в поисках талантов среди уцененных товаров во 
второсортных супермаркетах.
	Конечно, Джо по-прежнему привлекал ее как мужчина. Но 
любовь? Любовь? Страстное, волнующее погружение в душу другого 
человека? Мэри затруднялась выразить свои чувства словами, а если бы 
попросила Джо помочь ей в этом, он поднял бы ее на смех. Дело было не 
в том, что здоровье Мэри Кейт пошатнулось или ее красота поблекла -  
ничего подобного, хотя порой, стоя перед зеркалом, она нехотя 
признавалась себе, что безобразно худа и взгляд у нее стал пустой и 
равнодушный, старушечий. Нет, определенно, требовались решительные 
меры.
	Сейчас мысли Мэри витали далеко от гриль-бара. Улицу вдоль 
края тротуара заливал желтый свет фонарей. Мэри шла мимо фасадов 
жилых домов, и эти пустые, обезображенные рубцами и шрамами 
каменные лица угрюмо следили за ней, точно склонившие головы 
монахи. Переполненные помойные баки, мусор в водостоках, 
истерические газетные заголовки -  убийства, поджоги, угроза войны...
	Ох уж эта жара, сказала себе Мэри. Ох уж эта жара. Переносица у 
нее взмокла. Пот собирался под мышками и тоненькими струйками 
стекал вниз. Сколько можно? Уже две недели нечем дышать. А ведь лето 
только начинается, самые жаркие месяцы еще впереди.
	Вот и остановка. Нет, до нее еще один квартал. Ее шаги гулко 
раздавались на пустой улице, эхо отражалось от каменных стен. "На 
сколько еще меня хватит?" -  спросила себя Мэри.
	Фонарь впереди был разбит. Кто-то запустил в него камнем или 
бутылкой и разбил круглый стеклянный колпак, но не сумел полностью 
уничтожить лампочку, и теперь она судорожно мигала, жужжа, точно 
огромное насекомое, бьющееся в окне: желтый -  тьма, желтый -  тьма, 
желтый -  тьма. На жутковатые лица монахов, следивших за Мэри, 
ложились черные тени.
	-  Поди сюда, -  сказал чей-то голос. Тихий, далекий, похожий на 
детский.
	Мэри обернулась, вытирая потный лоб. Рука стала влажной.
	Никого. Улица была пустынной и тихой, только жужжала 
лампочка над головой. Мэри поправила на плече ремешок сумочки, 
зажала ее под мышкой и, глядя себе под ноги, пошла к остановке. Скоро 
придет автобус.
	-  Поди сюда, -  повторил голос, холодный и бросающий в дрожь, 
словно кусок льда, неожиданно прижатый ко лбу. Мэри Кейт застыла на 
месте.
	Она оглянулась. Дурацкие шутки, подумала она. Какой-то сопляк 
развлекается.
	-  Не смешно, -  сказала она в пустоту.
	Но не успела она сделать и шага, как голос негромко сказал:
	-  Сюда. Я здесь.
	Что-то коснулось ее, бесплотное, словно изменчивые клубящиеся 
пальцы дыма. Она почувствовала, как они пробрались под ее влажное 
белье, и покрылась гусиной кожей. Голос взобрался по костяной 
лестнице ее позвоночника и теперь неторопливо спускался.
	-  Я здесь, -  повторил голос, и Мэри обернулась, чтобы заглянуть в 
черный грязный переулок, пропахший мочой и потом.
	Там кто-то стоял -  кто-то высокий. Не ребенок. Мужчина? Да, 
одежда была мужская. Мужчина. Кто? Грабитель? Мэри пронизало 
желание бежать. Над ее головой зудел разбитый фонарь -  желтый, 
черный, желтый, черный.
	-  Я вас знаю? Мы знакомы? -  неожиданно для себя спросила Мэри 
и тут же рассердилась: умнее ничего не придумала? Это же бандит! Она 
покрепче стиснула сумочку. Сейчас она побежит и не остановится, пока 
он не отстанет.
	-  Нет, -  негромко возразил неизвестный. -  Бежать не надо.
	Он по-прежнему оставался в тени. Мэри видела только 
обшарпанные носы ботинок, выглядывающие из-под темных брюк. 
Мужчина не пытался приблизиться к ней. Он спокойно стоял, опустив 
руки вдоль тела, -  темный силуэт у входа в переулок -  и Мэри Кейт 
почувствовала, как острое желание убежать уходит. Бежать не надо, 
сказала она себе. Это знакомый.
	-  Мы знакомы, -  подтвердил он ребяческим шепотом. -  Просто 
мы давно не виделись. Бояться нечего.
	-  Чего вы от меня хотите?
	-  Всего минутку. Уделите мне одну-единственную минуту из тех, 
что отпущены вам для жизни. Или я слишком много прошу у друга?
	-  Нет. Не слишком, -  Мэри испытывала странное тягостное 
чувство. Ее голову омывали черные и желтые волны, язык налился 
свинцовой тяжестью.
	-  Если я подам вам руку, -  спросил человек в переулке, -  вы 
пожмете ее?
	Мэри задрожала. Нет. Да. Да.
	-  Мой автобус, -  беспомощно пролепетала она чужим голосом.
	Из мрака показалась рука: длинные худые пальцы, грязь под 
ногтями.
	Зной тяжело давил на плечи Мэри; пряди потных волос липли к 
шее. "Задыхаюсь! -  беззвучно крикнула она. -  Тону! Тону". Свет фонаря 
проник в ее мозг, и тот вспыхнул слепящим желтым неоном. "Не хочу", -  
подумала она.
	И услышала в ответ:
	-  Придется.
	Его рука коснулась ее руки. Пальцы сомкнулись вокруг кисти, 
скользнули по ладони, с все возрастающей силой впились в запястье.
	И тогда из мрака переулка на Мэри стремительно надвинулось 
залитое желтым светом лицо, разинутый в беззвучном крике рот хотел 
пожрать ее. Она не успела ничего разглядеть; откуда-то густо, одуряюще 
пахнуло гарью. Чужое тело было потным, неприятно мягким -  как 
губка -  и горячим. Мужчина повалил кричащую и царапающуюся Мэри 
на асфальт.
	Он ударил ее головой о тротуар. Еще раз. Еще. Откуда-то потекла 
кровь. Из уха. Горячая кровь струилась по шее.
	-  СУКА! -  выкрикнул он, и его голос ожег Мэри словно 
пылающий кнут. -  ~Чертова сука, минетчица, подстилка, все твои 
любовники -  кобели!~ -  Дыхание мужчины было зловонным, 
обжигающим. Он ударил ее в грудь, раз, другой, и Мэри съежилась. Он 
разорвал на ней блузку и ногтями расцарапал гладкую кожу на животе.
	Крик боли, вырвавшийся у Мэри, слился с гудением фонаря. Где-
то захлопнули окно. Потом другое.
	Насильник сорвал с Мэри юбку, грубо раздвинул ей ноги и вошел 
в нее с такой яростной, нечеловеческой силой, что она проехалась задом 
по асфальту. Ей на глаза надавили чужие пальцы, и у Мэри в голове 
мелькнуло: "Я умираю о Господи я умираю".
	-  О-О-О-О БО-О-ОЖЕ! -  крикнула она на всю улицу. Ее рот вдруг 
заполнил жадный, юркий чужой язык.
	-  СДОХНИ, СУКА, СДОХНИ, СУКА, Б**ДЬ, СДОХНИ!~ -  
визжал он, врываясь в нее, сминая, врываясь, вонзаясь, пока не пришел 
оргазм, сотрясший все его тело и вырвавший у Мэри крик боли.
	-  Эй! Эй! Ты! А ну пошел отсюда! -  Рядом взвизгнули покрышки; 
тяжесть чужого тела исчезла. Мэри вновь ощутила его запах, и ее 
вырвало на мостовую. Она услышала, как кто-то побежал; нет, 
побежали, двое -  один от нее, другой к ней. О Боже Боже помоги мне.
	Мэри Кейт открыла глаза и увидела молодого человека. Вудро. К 
ней бежал Вудро, а за ним виднелся ярко-красный "бьюик", сверкающий 
хромом колпаков, в которых, как в кривых зеркалах, отражались фонари. 
Вудро подбежал к ней, нагнулся -  сигарета выпала из его губ -  и...


2

	Он откупорил банку пива, подошел к окну и уставился вниз, на 
темную тихую улицу. Жена и раньше, бывало, задерживалась, но чтобы 
так... Автобус никогда так сильно не запаздывал.
	Он пробовал дозвониться в гриль, но тот уже закрылся, и к 
телефону никто не подходил. Может быть, автобус сломался. Нет, она 
бы позвонила. Может быть, она опоздала на последний автобус и пошла 
пешком. Нет, уж очень далеко идти. Может быть, с ней что-то 
случилось. Или нашло затмение, как в тот раз, когда она не появлялась 
дома двое суток и в конце концов нашлась в парке: она сидела там -  
просто сидела.
	Черт. Ну почему она так со мной обращается? Он выпил пиво и 
поставил банку на шершавый подоконник. Она должна была вернуться 
два часа назад. Больше двух часов... где ее носит в такое время? Ночь на 
дворе! Он снял телефонную трубку и начал набирать номер ее родителей 
в Джерси-Сити, но вдруг вспомнил тещин писклявый голос и положил 
трубку на рычаг. Успеется.
	Где-то далеко, за плотными рядами грязных прямоугольников -  
домов -  завыла полицейская сирена. Или это "скорая помощь"? В 
отличие от некоторых, он так и не научился различать их. Что-то 
случилось. Стоя в маленькой квартирке на пятом этаже, куда втягивало 
все запахи, ползущие из-под соседских дверей, он вдруг уверился: что-то 
произошло.
	Он оцепенело ждал. Наконец в дверь постучали. Но он знал -  это 
не она. Нет. Полицейский с бесстрастным угреватым лицом сказал: "У 
меня внизу машина".
	В машине, по дороге в больницу, он спросил:
	-  С ней все в порядке? В смысле...
	-  Извините, мистер Рейнс, -  ответил констебль, -  но меня 
попросили только привезти вас.
	Судорожно стискивая руки, он ждал в стерильно-белой комнате на 
восьмом этаже. Ее сбила машина. Вот оно что. О Господи Иисусе, она 
шла к автобусной остановке, и ее сбил какой-то пьянчуга.
	Даже в столь ранний час "Бельвю" захлестывал лихорадочный 
ритм жизни и смерти. Он смотрел, как доктора и медицинские сестры 
вполголоса, с серьезными лицами обсуждают записи в больничных 
картах и назначения. Потом его до костей пробрал озноб: по 
больничному коридору, стуча башмаками по линолеуму, пробежал 
какой-то мужчина в деловом костюме. Он сидел, наблюдая чужие драмы, 
пока наконец не понял, что рядом с ним кто-то стоит.
	-  Мистер Джозеф Рейнс? -  спросил этот кто-то. Высокий, очень 
худой, с тугими кольцами седых волос. Он представился: -  Лейтенант 
Хепельман. -  Перед глазами Джо мелькнул жетон нью-йоркского 
полицейского управления, и он поднялся с места.
	-  Нет, нет. Сидите, -  Хепельман положил руку ему на плечо, 
усадил обратно, сел на соседний стул и придвинулся с ним к Джо, словно 
был его другом и хотел дать совет по очень личному делу.
	-  Я заметил, что она опаздывает, и понял, что наверняка что-то 
случилось, -  проговорил Джо, разглядывая свои ладони. -  Позвонил ей 
на работу, но никто не подошел к телефону. -  Он поднял голову. -  Ее 
сбила машина? Водитель, конечно, удрал?
	Глубоко посаженные синие глаза Хепельмана оставались 
спокойными и непроницаемыми. Он привык к подобным сценам.
	-  Нет, мистер Рейнс. Не знаю, кто вам сказал, что вашу жену сбила 
машина. Нет, мистер Рейнс. На вашу жену... напали. Сейчас она вне 
опасности, но шок еще не прошел. Она погибла бы, если бы не какой-то 
черномазый. Он спугнул того типа и гнался за ним целый квартал, но 
подонок удрал.
	-  Напали? Что значит -  напали?
	Хепельман молчал с каменным лицом. Вот он, миг, способный 
сломить любого, возникающая перед мысленным взором картина: какой-
то субъект дергается на ней, между бедер сопротивл