КАНУН ДНЯ ВСЕХ СВЯТЫХ

Чарльз УИЛЬЯМС
Перевод с английского Н. Григорьева и В. Грушецкий






Литературный ПОРТАЛ 


http://www.LitPortal.Ru


Анонс

     Это - Чарльз Уильяме Друг Джона Рональда Руэла Толкина и Клайва Льюиса.
     Человек, который стал для английской школы "черной мистики" автором столь же знаковым, каким был Густав Майринк для "мистики" германской.
     Ужас в произведениях Уильямса - не декоративная деталь повествования, но - подлинная, истинная суть бытия людей, напрямую связанных с запредельными, таинственными Силами, таящимися за гранью нашего понимания.
     Это - Чарльз Уильяме Человек, коему многое было открыто в изощренных таинствах высокого оккультизма. Человек, чьи книги приоткрывают для внимательного читателя путь в Неведомое...

Глава 1

Новая жизнь

     Она стояла на Вестминстерском мосту. Смеркалось, но Город словно противился темноте. Фонари на набережной Виктории еще не горели, зато в окрестных домах сняли светомаскировку, все ставни, жалюзи, занавески то ли раздернули, то ли и вовсе не закрывали, и окна светились, как первые неяркие звезды над головой. Огни означали мир. Конечно, настоящий, официальный мир еще не наступил, но земля перестала содрогаться от взрывов бомб. Враг перестал быть врагом, миновал еще один мучительный кризис; настало время для терпеливого труда и благоразумия, чтобы покончить с тоской, страданиями и невзгодами. Отныне не будет больше изматывающих дежурств и ежедневного отчаяния.
     В сгущающихся сумерках Лестер Фанивэл смотрела на Город. Полумрак скрыл следы бомбежек, но она знала, как много предстоит поработать, чтобы они исчезли совсем. Где-то высоко в небе гудел самолет. Звук успокаивал даже больше, чем полная тишина. В мерном далеком гудении было больше безопасности, чем в реве и грохоте всех эскадрилий, вместе взятых. Вторая мировая война кончилась, и дальний гул мотора красноречиво сообщал ей об этом.
     Луна еще не взошла; темнела река внизу. Она положила руку на парапет и поглядела на нее; надо постараться, чтобы этой руке больше не пришлось накладывать бинты.
     Неплохая была рука, хоть и не такая чистая и гладкая, как много лет назад, до войны. Двадцатипятилетняя рука.
     Ее хозяйке возраст казался весьма почтенным. Она долго разглядывала ее в тишине и покое то так, то эдак, пока ей не стало казаться, что тишина затянулась, пожалуй, слишком надолго, не считая того далекого самолета. За все время, что она стоит здесь, ни один человек не прошел по мосту; за весь вечер она не слышала ни голосов, ни звука шагов, ни шума автомобиля.
     Лестер сняла руку с парапета и обернулась. Мост был пуст, как и река под ним: ни машин, ни пешеходов вверху, ни одной лодчонки внизу. Словно во всем Городе она - единственное живое существо.
     Пока она смотрела на реку, ощущение мира и безопасности постепенно пропитывало все ее существо, и только теперь Лестер попыталась припомнить, как, собственно, она оказалась здесь. Сознание с недоумением подсказало, что она шла куда-то по делу; то ли к себе домой, то ли из дома. Наверное, она хотела встретиться с Ричардом, но почему-то вспоминалось, как сам Ричард или кто-то рядом с ним не велели ей приходить.
     Нет, она совсем не могла представить, кто бы это мог быть, если не Ричард, но каким-то образом знала, что должна прийти. Все смешалось из-за дурацкого крушения, теперь в голове вообще никаких мыслей не осталось. Она подняла глаза и увидела за зданиями Парламента и Аббатства виновника этой неразберихи - самолет, лежавший одним крылом в воде, а другим - на набережной. Она рассматривала его, чувствуя, как много он для нее значит, только непонятно, почему. На какой-то момент Лестер показалось, что он просто перегородил ей дорогу домой, где был - или будет Ричард, и где ее ждали неотложные дела. Она с удовольствием вспомнила новенькую чистенькую квартирку - им очень повезло снять такую прелесть. Они с Ричардом поженились как раз накануне. Неужели это было вчера?
     Ну, пусть не вчера, но совсем недавно - просто в другой день. Да, это был другой день. Слово на миг встревожило ее; это и правда был какой-то отдельный день. Может, она потеряла память? Да нет, она точно помнила, что выходила замуж, и конечно же, за Ричарда.
     Тьма становилась все гуще, и самолет казался теперь просто чуть более темным силуэтом, различимым только потому, что она не отводила от него глаз. Стоит посмотреть в сторону, и ей уже не найти его. Если она его упустит, то останется посреди этого.., этого затишья. Да, она помнила, в Лондоне так бывает, но нынешнее длилось до нелепости долго. Неестественная тишина - в ней не было никакого движения, если не считать легкого дрожания уже разгоревшихся звезд вверху и вечного течения реки внизу. По крайней мере, она видела текущую воду. В самом деле видела? Может, и вода неподвижна?
     Она была наедине с этой ночью в Городе, ночью мира, огней и звезд, знакомых мостов и улиц, замерших в совершенно незнакомой тишине. Стоит только поддаться ей, и тогда уже не узнать всего остального, все сразу станет иным и жутким.
     Лестер выпрямилась, оторвавшись наконец от парапета, на который облокачивалась до сих пор, и заставила себя встряхнуться.
     - Совсем скуксилась, - ввернула она словечко, позаимствованное у подруги по Красному Кресту. Раз короткий путь перекрыт, придется идти в обход. К счастью, в Сити относительно светло. В домах горели огни, освещая дорогу куда ярче, чем в недобрые прежние дни. Она могла бы даже заглянуть в окна. Пожалуй, ей хотелось увидеть кого-нибудь - читающую женщину, играющих детей, мужчину, слушающего радио, уловить хоть какой-нибудь признак человеческой близости. На этом мосту как-то уж очень одиноко. Она повернулась к Вестминстеру и тронулась в путь, но, не успев пройти и десяти шагов, внезапно остановилась. В первый момент она сочла, что слышит лишь эхо своих собственных шагов, и тут же поняла, что это не так. Здесь был кто-то еще. Кто-то шел к ней, и шел быстро. Сердце подскочило и упало; звук одновременно и радовал, и пугал ее. Быстрые смены противоречивых ощущений раздражали. Это Ричард мог без конца размышлять над своими переживаниями; ее же подобные вещи просто сводили с ума. Да, конечно, она восхищалась этой его способностью, просто сейчас ее немножко одолели зависть и раздражение. Это он виноват в охватившем ее чувстве неуверенности! Лестер помедлила и, не успев тронуться с места, узнала шаги. Это были его шаги. За шесть месяцев замужества ей не наскучило узнавать их. Это Ричард. Лестер быстро пошла навстречу и вскоре уже увидела его. Глаза узнали силуэт так же безошибочно, как уши - звук шагов. Однако облегчение от встречи одновременно усилило и раздражение.
     Почему он причинил ей столько беспокойства? Разве они не условились о встрече? А если условились, почему он опоздал? Почему ей пришлось ждать? И что она делала все это время? Вспомнить подробности никак не удавалось, и это только подлило масла в огонь. Ричард приближался. Белокурые непокрытые волосы отливали золотом в свете дальнего фонаря; возле следующего столба они сошлись лицом к лицу.
     Он замер, едва увидев ее, и лицо у него стало мертвенно-белым. Потом он метнулся к ней. Она вытянула руку, словно отстраняясь, и проговорила ледяным тоном, совершенно противоположным ее сокровенным желаниям:
     - Где это ты был? Чем занимался? Я столько времени жду.
     - О чем ты? - переспросил он. - Как ты выбралась?
     Что значит - жду?
     Вопрос ошеломил ее, и она растерянно уставилась на мужа. Он тоже смотрел на нее, только встревоженно и почти враждебно; что-то в его лице напугало ее еще сильнее. Ей подумалось, что она теряет сознание. Ричард стоял рядом и одновременно словно плыл в воздухе далеко-далеко от нее. Она сказала:
     - А ты - о чем? Где ты пропадаешь? Ричард!
     Он действительно пропадал - в прямом смысле. Ее ладонь еще не успела опуститься после того отстраняющего жеста, а он уже пятился назад, неуверенно, неловко, торопясь выбраться из тускло освещенного круга.
     Она пошла за ним; нельзя было дать ему ускользнуть.
     Она почти настигла его, увидела, как он протянул к ней руки.., поймала их; она знала, что поймала, потому что видела его ладони в своих, только почему-то не чувствовала их. Страшные ладони, и сам он такой же страшный.
     Она прижала руки к груди, и они словно приросли там.
     Широко открытыми от страха и гнева глазами она наблюдала, как он исчезает, исчезает.., и вот уже истаял, как призрак; вместе с ним истаяли все чудесные человеческие звуки - шаги, голоса, колокола, рокот моторов, шелест колес. Все это время, пока он был здесь, она снова отчетливо слышала множество разных звуков. А теперь он ушел - и все стихло. Она с трудом выдавила его имя; но и оно не смогло вернуть его. Он исчез. Лестер снова осталась одна.
     Она не могла бы сказать, сколько времени провела так, потрясенная, не в силах двинуться. Страх поначалу мешался со злостью, но теперь отделился от нее, оставшись единственной леденящей определенностью. Когда наконец она смогла пошевелиться, смогла сделать шаг, прислониться к парапету, ухватиться за него руками, внезапная мысль вдруг опустошила ее. Мысль разом нависла надо всем: над злостью, недоумением, тишиной.
     Она умещалась в коротеньком слове: "Умер, - думала она, - Ричард умер". Иначе он не ушел бы. Ни разу, даже поссорившись, ни он, ни она не бросали друг друга. Без этой уверенности они не отважились бы на союз. Лестер заплакала - непривычно, беспомощно, глупо. Она ощутила, как слезы текут по лицу, и поглядела на парапет в поисках сумочки и носового платка. Вот беда, теперь уже не одолжить их у него, как она делала порой, чтобы досадить побольнее. Она отошла на пару шагов, ладонями размазала по лицу слезы и посмотрела на мостовую. Сумочки не было и там. Она рыдала, стоя посреди улицы, и при ней не было ни платка, ни пудреницы. А все из-за того, что Ричард исчез, умер. Раз исчез, значит, умер; как еще это могло бы случиться? Как иначе она могла бы оказаться здесь, и в таком виде?
     Мертвый... А она так часто досаждала ему. Мертвый, и это было их последнее прощание. Мертвый - и страдания затопили раскаяние. Они говорили друг другу, что это ничего не изменит, и вот чем все кончилось! Они утешали друг друга, когда мирились после ссор, потому что хоть оба и были глупы, самолюбивы и несдержанны на язык, но горячо любили друг друга и вместе прокладывали курс в жизни для своего кораблика. Но теперь она вспоминала, что в сокровенных мыслях всегда предвидела такой конец. Смерть. Разъединенность. Вечная разлука. И какая разница для этой разъединенности, кто из них мертв! Если она...
     Она. В тот же миг Лестер все поняла. Однако это еще означало для нее только эту разъединенность, и новость не удивила. Один из них, и этот один - она. Ну что ж, она так она. И вдруг на нее обрушилось, как гром - она мертва! На этом реальнейшем мосту, под этими реальнейшими звездами стояла она и все знала. Слезы разом иссякли и высохли; она ощущала свою онемевшую, заплаканную, столь же реальную плоть, но теперь сомнений не оставалось, хотя и удивления по-прежнему не было. Она вспомнила, как все случилось. Они с Эвелин договорились встретиться у станции подземки, а вместо этого Лестер наткнулась на подругу вон там, и обе остановились. А потом - внезапный рев, крики, отчаянная боль. Прямо на них рухнул самолет. Вот тогда или сразу после этого она и стала тем, кем была сейчас.
     Она больше не плакала, просто заледенела от страданий.
     Разлука, выпавшая на ее долю, была даже глубже, чем казалось поначалу. Она видела Ричарда в последний раз.
     Это она, именно она уходила от него все дальше и дальше. Она теперь полностью отрезана от него, ибо мертва.
     Слово казалось посторонним, как никогда раньше, но означало именно это. Если бы умер он, может, она и последовала бы за ним; теперь же не могла и этого. Она никогда не сможет вернуться к нему, и он никогда не придет к ней. Он не сможет; ведь она сама оттолкнула его. Все совершенно правильно и совершенно невыносимо. Она оттолкнула его, и с Ричардом покончено. Но для нее конец еще не настал.
     Впервые в жизни ей пришлось столкнуться с последним из всех концов, но, как выяснилось, и он концом не являлся. Любая мелочь тянула за собой хвост воспоминаний, и это обнадеживало. Она никогда не думала, что будет так: заканчивая школу, выходя потом замуж, она считала, что начинает совершенно новую жизнь. Пожалуй, ей везло, она привыкла к своему везению, обещавшему и в будущем немало приятного. Но вот теперь ее ждала действительно совершенно новая жизнь. Благосклонная судьба хранила ее до поры от всех переживаний подобного рода.., как они называются? А-а, очень точно:
     "умереть заживо". Она и к жизни-то как следует не готовилась, а в итоге плохо подготовилась и к смерти. Никогда-никогда сердце ее не обрывалось в неизмеримые глубины, оно легко держалось на трепещущих крыльях повседневной жизни, никогда не задаваясь вопросом, а что же, собственно, держит его. Она была совершенно обыкновенной женщиной, разве немножко более удачливой, чем другие. И вот она мертва.
     Вокруг нее раскинулся молчащий город, внизу, под мостом, беззвучно текла река, да в небе помаргивали звезды, а в домах светились огоньки. Даже сквозь пелену безысходного страдания Лестер немного удивилась - откуда взялся этот свет? Если Город и правда такой пустой, каким кажется, если нигде ни души, почему же светятся окна? Она смотрела на них не отрываясь, удивление вспыхнуло и погасло, чуть погодя вернулось и опять ушло, и так снова и снова. Она все еще продолжала стоять на том же месте. Всю жизнь Лестер считала себя вполне разумной и не самой слабой, но ни разу в жизни ей не приходилось проявлять инициативу - особенно такого рода, какая требовалась сейчас. Она никогда не задумывалась о смерти; никогда не готовилась к ней; никогда не сверяла с ней свои планы. У нее не было с ней никаких дел, и вот теперь никаких дел не было и в ней. Похоже, и смерти нечего было ей предложить, кроме вида Лондона, вот она и стояла на мосту, беспомощная, всеми брошенная. Город заполнял все пространство до горизонта, и когда долгий мрак начал понемногу сменяться тусклым светом, она поразилась, как он огромен. Развиднелось; казалось, наступал блеклый октябрьский день; огни в окнах погасли. Потом снова стемнело, и они снова зажглись - и так раз двадцать-тридцать. Солнца не было. Днем она могла видеть Реку и Город; ночью - звезды. И ничего больше.
     Она и сама не знала, что в конце концов заставило ее двигаться. Не было ни голода, ни жажды, ни холода; пожалуй, она немного устала, но так, самую малость.
     Просто в какой-то момент Лестер поняла, что Ричард не придет, и ожидание стало бессмысленным. Помимо Ричарда был у нее в жизни еще только один маленький интерес: к простому человеческому обиходу; люди мало интересовали ее, не считая, быть может, школьной подруги Эвелин, а вот вещи, которыми люди пользуются, все эти дома, одежда, мебель, милые безделушки - к ним она всегда была неравнодушна. Именно их она любила, они теперь и окружали ее. Конечно, она не знала и не могла знать, что именно этот ее неподдельный интерес и подарил ей теперешний отдых в Ничто. Если бы умер Ричард, окружающее осталось бы для нее живым; а теперь умерла она, но окружающее все равно осталось с ней, только лишенное населявших его мужчин и женщин, не такое живое, как раньше.
     Она двинулась в путь. Куда? Не все ли равно? Обернувшись через плечо, Лестер отыскала взглядом рухнувший самолет. Он все еще был там, но теперь выглядел бледнее и меньше, словно постепенно исчезал. Неужели и весь Город со временем поблекнет и оставит ее в пустоте?
     А может, и сама она тоже исчезнет? До сих пор она не думала, как выглядит ее собственное тело; смерть не ставила перед ней проблем такого рода. При жизни тело никогда не создавало ей неудобств; она просто принимала его, со всеми недомоганиями и кое-какими несовершенствами, впрочем, весьма незначительными. Гордость - а женской гордости ей хватало - дозволяла отдавать это тело только Ричарду. Ей хотелось отдаваться Ричарду, и поэтому она считала, что любит его - так это называлось на ее языке. Правда, когда она была не в духе, ей хотелось, чтобы Ричард любил ее (в ее понимании этого слова) больше, чем она его. Но плохое настроение посещало Лестер не так уж часто. Она действительно желала Ричарда, нуждалась в нем, и до определенной степени любила. Она естественно и вполне искренне страдала без него, тосковала, брала вину на себя. Это была простая, честная страсть, простой честной страстью она и оставалась. Но теперь эта страсть все больше и больше воплощалась в одну-единственную мысль: она не в первый раз оттолкнула его, она слишком часто делала это раньше, и теперь получила неизбежный результат - он ушел.
     Итак, она двинулась в путь и пошла на север. Движение было неосознанным, просто эту часть Лондона она хорошо знала. За мостом, возле Уайтхолла - никого; на Трафальгарской площади - никого. В магазинах, в конторах - никого. В них было все, кроме людей. Временами ее охватывало ужасное ощущение - будто те здания, на которые она именно сейчас не смотрит, совершенно пусты; что вокруг - только фасады, за которыми нет вообще ничего; что если она пройдет один из магазинов насквозь, то окажется в полной пустоте. Словно Ничто кралось за ней по пятам; она не могла подобрать нужных слов, но подозрение не исчезало.
     Она добралась до Чаринг-Кросс Роуд и направилась по ней. Впереди показалась кирпичная стена, скрывающая вход в метро на станции "Лейстер-Сквер". У противоположного входа кто-то стоял. Лестер по-прежнему не испытывала ни удивления, ни страха, ни радости. Эмоции бездействовали. Раньше не было никого; теперь кто-то появился, но не Ричард; на этот раз - молодая женщина.
     Она перешла дорогу и подошла к незнакомке; видимо, это нужно было сделать. Незнакомка? Да нет. Это же - отметила она с намеком на удивление - это же Эвелин.
     Внезапно она сообразила, что именно здесь они и договаривались встретиться, и сразу почти забыла о своей смерти. Потом вспомнилось, что они чисто случайно встретились не там, где договаривались, и что обе шли именно сюда. Воспоминание внезапно возродило боль и беспамятство, столь же быстро угасшие. Оставалось идти дальше. Она и пошла.
     Фигурка Эвелин двинулась ей навстречу. Звук каблуков ужасно громко разнесся над мостовой, но через пару шагов стал едва слышен. Лестер не обратила внимание ни на звук, ни на то, как он убывает; она вся обратилась в зрение и просто пожирала глазами приближающуюся фигуру, словно старалась заполнить пустоту, оставшуюся после ухода Ричарда. Второе из дорогих ей существ теперь становилось единственным. Когда они сблизились, она не смогла найти слов для приветствия, кроме сотни раз говоренного, невыразительного и беспечного "Привет, Эвелин!" Звук собственного голоса испугал ее, а ожидание ответа заставило замереть в напряжении - будет ли ответ? И он пришел. Образ подруги произнес дрожащим голосом: "Привет, Лестер!"
     Они остановились, разглядывая друг друга. Лестер обнаружила, что совершенно не может обсуждать их нынешнее состояние. Эвелин стояла рядом, ростом чуть ниже ее, с осунувшимся лицом и быстро бегающими черными глазами. Черные волосы прикрывала зеленая шляпка; пальто тоже зеленое, в тон, пальцы беспокойно теребят друг друга. Лестер тут же заметила, что сумочки при Эвелин нет. Отсутствие того, что для обеих составляло почти неотъемлемую часть одежды, без чего обе они никогда не показывались на людях, утрата носового платка, косметички, ключей, денег, писем особенно остро заставляли чувствовать свою заброшенность. Они остались в чем были - без собственности, без элементарно необходимого. Лестер начала побаиваться, не потеряет ли она и платье, если так дальше пойдет, и отчаянно вцепилась в него. Без сумочки она ощущала себя вдвойне одинокой в этом пустом Городе. Но теперь Эвелин была рядом, а это уже кое-что. Теперь обе они готовы встретить неведомое грядущее. Бедные, затерянные странницы, теперь они смогут скитат