Дональд Уэстлейк.
   361


     ------------------------------------------
     Перевел с английского Д. ПАВЛЕНКО
     серия остросюжетного детектива
     издательство "САНТАКС-ПРЕСС" 1994, Москва
     OCR Васильченко Сергей
     ------------------------------------------

     361.   (Лишение   жизни:   насильственная  смерть.)  Убийство.  Словарь
синонимичных слов и выражений Роже.

ГЛАВА 1

     Телеграмму  отцу я  послал сразу, как только сошел с  самолета  на базе
военно-воздушных сил США Магуайр перед самой посадкой в автобус. А еще через
два дня мне зачитали приказ о демобилизации, и я, переодевшись в гражданское
и подхватив свои чемоданы, зашагал к воротам.
     Наконец-то свобода! Мне  было  двадцать три  года, в голове мешанина из
английского и немецкого,  в чемоданах  дешевые  тряпки и  никаких  планов на
будущее, но все равно чувствовал я себя отлично.
     База  находилась  на   Манхэттен-Бич  в  юго-восточной  части  Бруклина
неподалеку от Кони-Айленда. До самого Манхэттена оттуда еще ехать и ехать.
     Я не оглядываясь прошел через ворота и оказался на Ориентал-авеню. Все,
прощай, авиация! Впереди слева виднелась небольшая асфальтированная площадка
-  конечная  остановка где  уже стоял зеленый автобус. Я поднялся  в салон и
попросил  водителя высадить меня у  метро. Тот сказал, что нет проблем,  и я
уселся у окна прямо у него за спиной.
     Кроме меня в  автобусе,  в  задней части салона сидели  двое техников с
базы  и  медсестра-негритянка. Потом  вошел  еще один  парень с  чемоданами.
Почему-то мы избегали  смотреть друг  на друга  Он,  как и я  был  очередным
свежеиспеченным дембелем, и ему тоже было неловко - вообще мы вели себя так,
словно  только  что прошли обряд обрезания и  теперь боимся что если  начнем
болтать, то все об этом сразу догадаются.
     Был жаркий летний  день, 12 июля, вторник. Строго говоря отпустить меня
должны были 23-го, но,  наверное начальство решило,  что  ничего  страшного,
лишь бы  месяц  не  перепутать. Снаружи  от жары  плавился асфальт  и колеса
проезжающих  машин оставляли на  нем отпечатки. Было  видно,  как  вдали над
раскаленной полоской шоссе, дрожа, струится вверх горячий воздух. Поле между
базой  и Атлантическим  океаном  напоминало  потрескавшуюся  слоновью  кожу,
поросшую редкой бурой шерстью.
     Вскоре водитель отложил "Ньюс"  и завел мотор. Разворачивая автобус, он
резко крутанул руль, и на его серой  рубашке между лопаток тут же проступили
пятна пота. Когда мы выехали  на шоссе, в открытое окно кабины  задул легкий
ветерок и стало прохладнее.
     На одной из остановок он повернулся ко мне.
     - Вон твое метро. Во-он  там, видишь? - Он показал  на  уходившие  вниз
ступеньки эскалатора.
     Поблагодарив его, я взялся за чемоданы.
     - Счастливо, солдатик! - крикнул он мне вслед.
     Я улыбнулся, но, честно говоря, он мне не особенно понравился. Все-таки
я служил не в армии, а в авиации*. Уж он-то мог бы разбираться в таких вещах
получше, небось каждый день ездит по этому маршруту мимо базы.

     *  В  вооруженных силах  США существует четкое разделение на сухопутные
войска, авиацию и  флот  (US Army, US Air Forces, US  Navy)  (Здесь  и далее
примеч. пер.).

     Впрочем, черт с ним. Ни в какой я уже не в авиации. Я и забыл, что стал
штатским.
     Станция называлась "Брайтон-Бич".  Через три остановки налево по той же
линии была  конечная - "Кони-Айленд",  направо  - Манхэттен. Когда я дотащил
чемоданы  до эскалатора, с меня градом лил пот. Купив на всякий  случай  два
жетона, я вышел на платформу.
     В вагоне было несколько  мальчишек лет четырнадцати, хулиганского вида,
которые что-то малевали на рекламных  плакатах  и  орали. Не  обращая на них
внимания, я разглядывал  мелькавшие за окном улицы.  Сначала довольно  долго
тянулись  жилые кварталы - четырех-  и пятиэтажные кирпичные  дома, газетные
киоски,  детские  коляски  на  тротуарах.  Потом  поезд  нырнул  в  туннель.
Мальчишки сошли на остановке "Ньюкирк", а  я поехал дальше, от нечего делать
читая плакаты на стенах.
     Поезд прогрохотал  над Манхэттенским мостом, и из окна было видно,  как
далеко  внизу  ползут  маленькие  машины  и грузовики. На  секунду мне  даже
показалось, что это похоже на картинку из школьного учебника географии - вон
над головой летит самолет, под  мостом буксир, а в самом низу страницы - три
строчки о транспорте.
     Когда мост кончился, поезд снова вошел в туннель, и я достал бумажку  с
адресом, который мне  продиктовала по телефону Энн, жена Билла. Я думал, что
Билл тоже будет встречать меня в Нью-Йорке, но Энн сказала, что ему пришлось
срочно  уехать  в  Платтсбург  по  поводу  сделки  с  какой-то  транспортной
компанией,  поэтому  приедет  только  отец  и  будет  ждать   меня  в  отеле
"Уэзертон". Она и дала мне адрес отеля.
     Я звонил ей вчера.  Мне  было даже как-то странно с  ней разговаривать.
Жена моего брата, которую я никогда  не видел.  Он познакомился с  ней через
полгода  после того, как меня отправили  на  базу  в Германию,  а  еще через
восемь месяцев они  поженились. Они были женаты уже два года,  а я  даже  не
знал, как она выглядит. Все-таки,  что  ни говори, а три  года службы  - это
чертовски долго, сам испытал на своей шкуре.
     В бумажке было написано, что отель находится на углу Лексингтон-авеню и
Восточной 52-й улицы.  Я встал и подошел  к карте, висевшей  в дальнем конце
вагона. Похоже, мне надо было выходить на станции "51-я улица", которая была
на линии "Лексингтон-авеню". Определив, где я сейчас нахожусь, я  понял, что
мне надо делать пересадку на станции "Юнион-сквер".
     Оказалось,  что  это  вторая остановка  после  моста.  Я  выволок  свои
чемоданы  на платформу  и,  не  обращая внимания на  толчки  прохожих, начал
разглядывать  указатели, а  найдя  нужный,  поднялся наверх, поймал  такси и
сказал, куда ехать.
     Когда машина остановилась, счетчик  показывал 75 центов. Я дал таксисту
доллар, и через минуту коридорный вносил мои чемоданы в вестибюль отеля. Над
входом  торчал зеленый  козырек,  а швейцар  был  одет  в зеленую с  золотом
ливрею.
     Я   сказал  портье,  что   приехал  встретиться  с   отцом,   Уиллардом
Келли-старшим, и вскоре второй коридорный подвел меня к двери его номера.
     - Я сам постучу, - сказал я, протягивая ему четвертак. - У нас семейная
встреча.
     - Да, сэр, - кивнул тот, сунул монету в карман и ушел.
     Я постучал, и дверь распахнулась. На пороге стоял мой отец.
     - Рэй, паршивец! - с улыбкой воскликнул он.
     Я тоже расплылся в улыбке, даже щеки заболели. Втащил в номер чемоданы,
и отец радостно хлопнул меня по плечу.
     -  Ты  писал,  что  собираешься  стать  сержантом.  Что  случилось?  На
чем-нибудь прокололся?
     Действительно, я довольно быстро сумел получить звание рядового первого
класса, и у меня была масса возможностей заработать повышение, но я ясно дал
понять,  что на сверхсрочную не останусь.  Вот начальство и решило, что  нет
смысла  продвигать по службе человека,  который  все равно долго в  армии не
задержится.
     - Решил стать штатским, - усмехнулся я.
     - Клянусь  богом, Рэй, ты отлично выглядишь.  Слушай, да  ты, по-моему,
подрос, а?
     - Вряд ли. Наверное, просто в плечах раздался.
     - Господи, ну конечно! А ведь когда уходил, был совсем  мальчишкой. Да,
кстати, ты ведь еще не видел Бетси. Ей сейчас пять месяцев. - Он рассмеялся.
- Ну и каково это - быть дядюшкой?
     -  Пока не знаю. Я вчера разговаривал с Энн по телефону. По голосу  она
вроде бы ничего.
     -  Отличная девушка, просто отличная.  Билл теперь  остепенился,  и это
целиком ее  заслуга. - Он  покачал головой, быстро  заморгал и,  обняв меня,
похлопал ладонью  по затылку.  -  Господи!  - тихо сказал  он, и  его  голос
задрожал.
     Сначала  я крепился, но потом  тоже  не  выдержал.  Мы плакали, как две
женщины,  и все  хлопали  друг друга по  плечам, чтобы доказать  самим себе,
какие мы крутые парни.
     Потом я предложил сходить перекусить  и выпить пива, но неожиданно отец
заупрямился и сказал, что ему  неохота выходить из номера.  Я решил, что  он
просто устал от поездки и от жары. Жара и впрямь была  адская, хотя в номере
работал кондиционер.
     Мы поели в ресторанчике по соседству, а потом отец захотел вернуться  в
отель. Вообще-то, я был бы не прочь прогуляться и посмотреть город, но потом
решил,  что все-таки мы не виделись  целых три года, и не стал  спорить.  Но
пока  мы  шли  в отель,  я с любопытством смотрел  по сторонам. Я  родился в
Нью-Йорке, но  мне  не было  еще и года, когда родители  переехали,  так что
города я совершенно не помнил. Впрочем,  и мать свою тоже. Она умерла, когда
мне было два года.
     Весь день  мы  просидели  в номере  в  майках  с включенным  на  полную
мощность кондиционером.  Я  развалился  на кровати, подложив под голову пару
подушек,  а  отец  непрерывно  расхаживал  по комнате, хватая  то стакан, то
пепельницу, то  телефонный справочник и тут же кладя их  на место. Раньше  я
никогда не видел, чтобы он так нервничал.
     Но во всем остальном  он остался прежним, хотя, честно говоря, мне и  в
голову не приходило, что  он может  измениться.  Все как всегда - на вид лет
пятьдесят, те  же  рыжие с  сединой  волосы,  маленькое брюшко,  старомодные
круглые  очки в пластмассовой оправе.  Я был в армейской безрукавке, а он  в
майке с  узкими  бретельками,  оставлявшей  открытыми  его  широкие плечи  и
мясистые предплечья, покрытые веснушками.
     Весь  день  он  рассказывал   новости.  Моему  старшему   брату   Биллу
исполнилось двадцать шесть. У него жена и дочка, год назад он  снова получил
водительские права и устроился на работу в компанию  "Кэрмин трэк сейлс".  У
дяди Генри  все по-прежнему, да  и  у остальных тоже, короче говоря, все как
обычно.
     Потом мы вышли поужинать, и, когда отец вновь  стал  настаивать на том,
что пора возвращаться в отель, я сказал:
     -  Слушай,   пап,  всего  полвосьмого.   Сегодня  у  меня  единственная
возможность посмотреть город. Давай, а? К двенадцати вернемся, обещаю.
     Он пожал плечами, но согласился, и мы пошли на Таймс-сквер, а потом еще
долго  бродили  по  городу.  Я  был  разочарован,  поскольку ожидал  чего-то
необычного, даже  уникального. Как,  например, Мюнхен,  где  необычным  было
почти все. Когда я впервые там оказался, то обследовал его вдоль и поперек и
больше  никогда  не видел  ничего  похожего.  А  Нью-Йорк  напомнил  мне наш
Бингхэмптон,  только  большего  размера   -  как  маленькая  фотография  под
увеличительным стеклом.  Все кажется  больше, но  в то  же  время становятся
заметнее все недостатки.
     Незадолго до полуночи  мы вернулись к себе, а на  следующее утро еще до
девяти выписались из  отеля. Нашу  машину  вывели  из  гаража  и подогнали к
главному  входу.  Это  был черный  "олдсмобиль" прошлогодней модели  -  отец
всегда покупал "олдсмобили", но этого я раньше не видел. Когда меня забирали
в армию, у него был синий.
     Служащий отеля погрузил наши  чемоданы в багажник, отец дал ему на чай,
сел за руль, и мы покатили по 53-й улице в западном направлении.
     Я начал было опускать оконное стекло, но отец остановил меня.
     -  Подожди-ка. Смотри,  что  сейчас  будет.  -  Он щелкнул  кнопкой  на
приборной  панели, послышалось  тихое урчание,  и мне в лицо  хлынул  легкий
прохладный ветерок из вентилятора, установленного над ветровым стеклом.
     - Кондиционер, - гордо  сказал  отец. - Обошелся в  триста долларов, но
оправдывает все до последнего цента. Каждую минуту воздух в машине полностью
меняется.
     - Неплохо адвокаты зарабатывают.
     - А потом  тратят все  на лекарства,  - хохотнул он,  хлопнув  меня  по
колену.
     Я рассмеялся. Господи, как же хорошо я себя  тогда чувствовал  -  армия
позади, я снова в Штатах и вместе с отцом еду домой.
     Мы  выехали  на Гудзон-парквей,  пересекли  мост  Джорджа Вашингтона  и
спустились на автостраду нижнего уровня.
     - Новая, - сказал отец.
     - Эта часть моста? Выглядит как-то по-дурацки.
     С  шоссе э  9  мы свернули  на шоссе  э 17,  которое  вело  прямиком до
Бингхэмптона.
     В тридцати восьми милях от Нью-Йорка, когда на  шоссе  было  пусто, нас
нагнал светло-коричневый  "крайслер", и парень на  боковом  сиденье  высунул
руку из окна и начал стрелять в нашу сторону.
     Отец посмотрел на меня расширенными от ужаса глазами.
     - Кэп, - произнес он  неестественно высоким голосом, а потом у него изо
рта хлынула кровь.
     Когда он повалился мне на колени, машина потеряла управление, слетела с
дороги и врезалась в опору моста.

ГЛАВА 2

     Смутно  помню, как меня куда-то  везли. Потом  доктор  говорил, что это
невозможно и называется "ложная память", но я и вправду помню. И голос:
     - Посмотри на его ногу!
     Потом  на меня навалилась  темнота,  и,  хотя  я понимал, что  лежу  на
больничной  койке, мне  было  все  равно.  Шуршание  накрахмаленного  халата
медсестры,  позвякивание стекла, шорох бумаги - казалось, все это происходит
где-то далеко, в каком-то  другом мире. То же самое и с движением - белое на
белом, люди проходят мимо.
     Потом  я  понял,  что не  вижу  правым  глазом. Все  белые  поверхности
казались плоскими -  чувство перспективы  полностью отсутствовало.  Когда  я
закрывал левый глаз, все исчезало.
     Я застонал, и это прозвучало ужасно. Послышалось торопливое шуршание, и
надо мной навис расплывчатый шар с двумя мутными точками.
     - Мы проснулись? - приветливо спросил женский голос.
     Я  промолчал - боялся вновь услышать этот звук. Я моргнул левым глазом,
потом попробовал  моргнуть правым,  но ничего не вышло, я  вообще ничего  не
чувствовал в этом месте.
     Шар куда-то исчез, а  когда возник  вновь,  мне уже было  чуть полегче.
Каждый  раз,  когда я моргал, левый  глаз видел  все лучше и лучше.  Я сумел
разглядеть стену, железный таз в ногах кровати и верхний правый  угол двери,
выходившей  в  коридор. Когда туман рассеялся, я  сообразил, что  два  шара,
склонившихся надо мной, - это медсестра и доктор.
     Я медленно  потянулся к  голове,  чтобы  выяснить,  что  с  моим правым
глазом, но доктор схватил меня за руку и опустил ее на простыню.
     - Тихо, тихо, - сказал он. - Не надо напрягаться.
     - Глаз, - простонал  я  и,  подумав,  что,  может  быть, он  не  понял,
добавил: - Видеть.
     - Мы еще к этому вернемся, - кивнул он. - Как вы себя чувствуете?
     - Видеть! - прохрипел я.
     - Мы еще точно не знаем. Вам больно?
     Да, мне  было больно. До  этого я  ничего не чувствовал, но  стоило ему
спросить, как я понял, до чего же мне больно. Страшно болели ноги от лодыжек
до колен. И правая сторона головы - боль накатывала волнами.
     - Сейчас мы вам что-нибудь дадим.
     Наверное, они дали, потому что вскоре я заснул.
     Каждый раз, когда я просыпался, то чувствовал  себя все лучше, а открыв
глаз в пятый или шестой раз, увидел Билла. Мне  еще не разрешали садиться, и
я снова  почувствовал себя  как  мальчишка,  который попал в больницу, а его
пришел навестить старший брат.
     - Туго вам пришлось, Рэй, - сказал Билл улыбаясь.
     - Что с отцом?
     Он перестал улыбаться и покачал головой.
     - Убит.
     Но я и так это знал, потому что никак не мог забыть этой жуткой картины
-  отец  заваливается на  меня, глаза  словно раскрашенные куски  гипса,  по
подбородку течет кровь. Когда машина слетела с дороги, он был уже мертв.
     - Давно я здесь?
     - Больше месяца. Завтра будет ровно пять недель.
     - Значит, уже август?
     - Вторник, шестнадцатое. - На этот раз его улыбка получилась куда менее
веселой. - Да, дружок, тебе досталось. Было неизвестно, выживешь ли ты.
     - Слушай... они мне  ничего не говорят. Мой правый  глаз... я ничего не
вижу, все забинтовано.
     Он  взял  стул, подошел к кровати и сел. Наши  лица оказались на  одном
уровне. Я уже начал привыкать рассчитывать перспективу только левым  глазом.
Два-три дня  назад Билл казался бы мне то меньше, то больше: теперь его лицо
то приближалось, то отдалялось.
     За  три  года он здорово  изменился  -  рыжие волосы  стали  гуще, лицо
бледнее,  веснушки   поблекли,  щеки  пополнели  -   в  общем,  надежный   и
здравомыслящий  парень.  Даже не  верилось, что  когда-то это  был шалопай и
пьяница.
     - Они разрешили мне сказать, но только если ты сам спросишь. И  если  я
решу, что ты это выдержишь.
     - Глаза нет?
     Он кивнул.
     - Ты вылетел через ветровое стекло, и осколок...
     -  Боже мой.  -  Я в  изнеможении  откинулся на подушку и  задумался. Я
лишился глаза. Навсегда. У меня больше  никогда  не  будет глаза. И до конца
жизни я буду видеть окружающий мир совсем не так, как его видят другие.
     С другой стороны, могли ведь пропасть и оба. Черт, да что там, я вообще
мог погибнуть, а тем не менее жив и сохранил зрение.
     Интересно, на кого я сейчас похож? Я спросил об этом Билла.
     - На ощипанную индюшачью задницу, - он расхохотался. - Но с каждым днем
ты все больше идешь на  поправку. Доктор сказал, что  заметных шрамов у тебя
не останется, а я уже договорился с одним парнем насчет стеклянного протеза.
Он тебе его примерит, как только доктор даст добро.
     - Господи боже!.. А ноги? Болят, как черт знает что. - Впрочем, я знал,
что они по-прежнему при мне. Однажды  я  подсунул правую руку под  подушку -
левая  еще не слушалась - приподнял голову и посмотрел на ноги. Они были  на
месте,  под  простыней, похожие  на  толстые  бревна,  обмотанные  гипсовыми
повязками.  Больше  всего я  боялся ампутации, потому что в армии наслушался
жутких историй о людях, страдавших от болей в ногах, которых уже не было.
     - Перелом обеих  лодыжек, - коротко пояснил Билл.  - Тебя зажало  между
машиной и опорой моста. Пришлось делать пересадку костей.
     - Я поправлюсь?
     - Спрашиваешь! - Он искоса посмотрел на меня и улыбнулся. -  Еще будешь
бацать ногами рок-н-ролл на пианино.
     Я  попросил  у  него сигарету, но он  не  дал. Тогда я  выпросил одну у
детектива,  который  пришел  ко мне вечером.  Его  фамилия  была Кирк,  и он
работал  в  отделе  по  расследованию  убийств. Он  заставил  меня  подробно
рассказать, как все было,  хотя особо рассказывать было нечего. Я  не  узнал
никого из сидевших в "крайслере", не знал,  что означает "Кэпп" и зачем двум
незнакомцам понадобилось убивать моего отца.
     Едва  Кирк ушел, как  мисс Бенсон, тощая как доска  сиделка, отобрала у
меня сигарету.
     Примерно неделю Билл навещал меня каждый день, а потом вдруг не пришел.
Я спросил у мисс Бенсон, что случилось
     - Ему пришлось уехать в Бингхэмптон.
     - Зачем?
     Она попыталась отделаться отговорками, но я не отставал
     -  Мне очень жаль,  мистер  Келли, -  наконец  сказала она, не глядя на
меня, - но жену вашего брата сбила машина. Она погибла.
     - Да? - тупо переспросил я. - А я так хотел с ней познакомиться.

ГЛАВА 3

     Когда через три дня после Дня труда* я вышел  из больницы,  у меня было
два  глаза, но  только один - зрячий.  Этим  самым  глазом я увидел, как  из
"плимута", припаркованного на противоположной стороне  улицы, вышел какой-то
человек и быстро направился ко мне. Я замедлил  шаг, чувствуя себя  голым  и
беззащитным,  не в силах забыть  того типа, который высунул  из окна  машины
руку с пистолетом.
     Но это оказался вовсе не  он,  а  другой -  среднего роста и худощавый.
Судя  по  всему, похудел он  совсем недавно, но не мог позволить себе  новую
одежду  - пиджак висел  на нем, как на вешалке.  У него были светлые волосы,
острый нос, выступающий вперед подбородок и колючие настороженные  глаза, но
за  всей  этой  "крутой"  внешностью   проглядывали   слабость  характера  и
нерешительность.

     * Отмечается в первый понедельник сентября.

     Остановившись прямо передо мной, он уставился на галстук,