Страницы: -
1 -
2 -
3 -
4 -
5 -
6 -
7 -
8 -
9 -
10 -
11 -
12 -
13 -
14 -
15 -
16 -
Дональд Уэстлейк.
Пижона - в расход
------------------------------------------
Перевел с английского А. ШАРОВ
серия остросюжетного детектива
издательство "САНТАКС-ПРЕСС" 1994, Москва
OCR Сергей Васильченко
------------------------------------------
Вечер тянулся долго, как всегда бывает по вторникам. Последним номером
программы были "Высокие горы", а парочка поклонников Вогарта найдется везде.
По правде сказать, я и сам его поклонник, а посему решил, что не буду
закрывать лавочку до конца фильма, а потом запру заведение и отправлюсь
наверх, на боковую. Время близилось к двум часам, и у меня осталось только
двое посетителей, оба завсегдатаи. Оба сидели за стойкой. Оба пялились в
телевизор, оба тянули пиво. Я стоял в дальнем конце стойки, сложив руки
поверх белого передника, и тоже пялился в телевизор. Рекламный ролик. То ли
один, то ли оба посетителя попросили налить по второй. Сам я на работе не
пью, стало быть, мне не полагалось ни второй, ни первой.
Мое имя - Чарлз Роберт Пул. Все зовут меня Чарли. Чарли Пул. Ну вот,
теперь и вы знаете.
"Высокие горы" кончились тем, что полицейский уложил Богарта выстрелом
в спину, и развеселая компания Иды Люпин больше не могла строить ему козни.
Я произнес:
- Ладно, господа, пора допивать. Спать что-то хочется.
Эти двое были нормальными парнями, не то что иные из тех, которые
заглядывают по выходным и хотят, чтобы ночь никогда не кончалась. Они допили
пиво, сказали: "Спокойной ночи, Чарли", и вышли вон, сделав мне ручкой.
Я помахал в ответ, тоже пожелал им доброй ночи, сполоснул их кружки,
поставил на сушилку, и тут дверь открылась снова. Вошли двое парней в
костюмах и пальто застегнутых на все пуговицы. Было видно, что они в белых
сорочках и при галстуках. Нечасто узреешь такое в баре в Канарси в половине
третьего ночи со вторника на среду.
Я сказал:
- Извините, господа, мы закрываемся.
- Все в порядке, племянничек, - отозвался один из парней. Они подошли к
стойке и взгромоздились на табуреты.
Я воззрился на них. Оба разглядывали меня и ухмылялись. На вид - крутые
ребята. Я узнал обоих - это были дружки моего дяди Эла. И тот и другой уже
заходили ко мне, оставляли либо забирали когда сверток, когда какую-нибудь
записку.
- Ой, а я-то вас поначалу и не признал, - сказал я.
Тот из них, который взял на себя ведение переговоров, ответил:
- Так ты нас знаешь, не правда ли, племянничек? Я хочу сказать - знаешь
в лицо. Я прав?
Это их "племянничек" было чем-то вроде шутливой подначки. Дружки дяди
Эла все время так меня называли. Это значило, что я не считаюсь настоящим
членом организации и имею работу лишь благодаря дядюшке Элу, а без него,
вероятно, подох бы с голоду. Я понял, что имел в виду этот парень, когда
назвал меня "племянничком", но ничуть не обиделся. Во-первых, эти двое, как
и другие ребята из организации, были крутыми парнями, подлыми и мерзкими
злодеями. Во-вторых, против правды не попрешь, а это была правда: лень
раньше меня родилась, и вот уже двадцать четыре года я живу лодырем. И уже
давно отдал бы концы, не будь дяди Эла и этой работы в баре. Так зачем лезть
в бутылку только потому, что человек называет тебя "племянничком"?
Поэтому я просто сказал:
- Конечно, я вас знаю. Вы уже как-то заходили.
Второй парень процедил:
- Слышь, он нас узнает...
- Как не узнать, - ответил первый. - Мы уже как-то заходили.
Жизнь вечно подделывается под искусство. И все же я готов был биться об
заклад, что ни один из них никогда не читал Хемингуэя.
- Чем могу служить? - спросил я, надеясь, что они просто принесли
какой-нибудь сверток для передачи и сейчас уйдут. Я устал. Кабы не эти
"Высокие горы", я прикрыл бы лавочку уже в час ночи.
- Да уж кое-чем можешь, племянничек, - ответил первый. - Ты можешь
услуги ради взглянуть на эту штуку и сказать, как она тебе нравится.
Он полез в карман пальто, извлек оттуда маленькую белую картонку,
похожую на визитную карточку, и положил ее на стойку, прихлопнув ладонью.
Потом убрал руку.
- Ну, как она тебе? - спросил он.
На карточке было мое имя и что-то похожее на чернильную кляксу.
- Ну-с, и что же это такое? - спросил я.
Парни переглянулись. Второй сказал первому:
- Он что - разыгрывает нас?
- Не знаю, - ответил первый и посмотрел на меня как-то уж очень
недоверчиво. - Ты не понимаешь, что это за штука?
Я пожал плечами и покачал головой, переводя взгляд с карточки на их
физиономии и обратно. Я едва сдерживал улыбку: мне казалось, что это
какой-то розыгрыш или что-нибудь в этом роде. Все дружки дяди Эла считают
своим долгом время от времени прикалывать меня - никчемного лодыря,
дядюшкиного племянничка. Ну да приходится с этим мириться, если хочешь мягко
спать.
Первый посидел с минуту, потом покачал головой и сказал:
- Он не знает. Ей-богу, не знает.
- Вот это племянник, в натуре, - проговорил второй. - Племянничек, да
ты всем племянничкам племянничек. Всех племянничков в мире собрали и скатали
из них тебя, ты это знаешь?
- В чем тут юмор? - спросил я. - Сдаюсь. Говорите отгадку.
- Юмор, - сказал второй. Он произнес это слово так, будто ему не
верилось, что такое вообще возможно.
Первый постучал по картонке. У него были толстые пальцы и грязь под
ногтями.
- Это метка, племянничек, понимаешь? - сказал он - Черная метка, и
помечен ею ты.
- Он до сих пор ничего не понимает, - подал голос второй - Нет, веришь
ли - он до сих пор ничего не фурычит.
- Зафурычит, - ответил первый. Он быстро сунул правую руку за пазуху
пальто и достал пистолет - здоровенный черный угловатый блестящий пистолет,
из дула которого веяло смертью. И дуло это смотрело прямо на меня.
- Эй! - воскликнул я и, кажется, вытянул руки перед грудью, будто
защищаясь. Подсознательно я все еще был убежден, что все это - розыгрыш и
парни пришли сюда попугать племянничка. Поэтому я и сказал: - Эй! Ты что,
хочешь ранить кого-нибудь?
- Открывай кассу, - велел первый, по-прежнему держа меня на мушке. -
Вся штука в том, что это должно выглядеть как ограбление, понимаешь?
Уразумел, о чем я, племянничек?
- Не уразумел, - проговорил второй. - Ничего он не уразумел.
- Совершенно верно, - сказал я, как бы давая им возможность объяснить
мне, что к чему. - Ничего я не уразумел.
- Эта метка означает, что тебе крышка, - заявил первый. - Твоя песенка
спета. Иди открывай кассу.
- Шевелись, шевелись! - поторопил меня второй. - Племяннички должны
быть послушными мальчиками.
Я так ничего и не понял. Но, с другой стороны, возможно, правильнее
было бы поиграть с ними. Рано или поздно им надоест кочевряжиться, и они
объяснят мне, в чем тут дело. Поэтому я пошел к кассе, ударил по клавише с
надписью "в работе", и кассовый ящик открылся.
- Пожалуйста, - сказал я. - Все нараспашку.
- Вытаскивай деньги, - велел первый. Он все еще держал в руке этот свой
пистолет. - И клади их вот сюда, на стойку
Бумажек было не ахти как много. Гриль-бар "Я не прочь" приносит доход,
которого после оплаты всех издержек, припасов и вычета шести процентного
налога на прибыль едва хватает на мое жалованье. Но это не имеет значения:
никто и не хочет, чтобы бар "Я не прочь" приносил какой-то там доход. Не
спрашивайте меня почему. Я трижды или четырежды осведомлялся об этом у
своего дяди Эла. В первый и второй раз он пытался что-то мне объяснить -
гнал какую-то бодягу про налоги. Мол, в книгах бара регистрируются деньги,
которые организация зарабатывает где-то еще. Такая, в общем, бухгалтерия. Но
всякий раз, когда дядя Эл пытается втолковать мне это, дело кончается тем,
что он колотит себя ладонью по лбу, а у меня пропадает охота расспрашивать
его.
Так или иначе, в кассе была лишь жалкая горстка бумажек, в большинстве
своем однодолларовых, и я положил их на стойку. Второй парень подошел, сгреб
деньги и запихнул в карман пальто.
- Эй, погодите-ка! - воскликнул я. - Это уже не смешно.
- Совершенно верно, - проговорил номер первый. Вид у него был подлющий,
а пистолет все так же смотрел на меня.
Только теперь мне впервые подумалось, что дело серьезное. И я сказал:
- Не собираетесь же вы меня убивать!
- Ты все прекрасно понял, - ответил номер второй.
- И тут пришел ему конец, - изрек первый...
И тут пришел местный патрульный Циккатта. Он шагнул в бар со словами:
- Привет, Чарли, что-то ты припозднился сегодня.
Ну и что мне было делать? Сказать: "Патрульный Циккатта, эти двое
пришли ограбить и убить меня. Вон у того в кармане пальто моя вечерняя
выручка, а другой сунул за пазуху страшный пистолет, когда вы переступили
порог?" Это я должен был сказать? Вы так думаете? Я должен был заложить
полиции дружков своего дядюшки Зла? Вы так думаете? Если да, то лишь потому,
что совершенно незнакомы с положением дел.
Да, мой дядя Эл попросту, убил бы меня, если б я настучал на двух его
приятелей. Я не шучу. Бах! - и готово.
Сейчас, пока патрульный Циккатта здесь, все в порядке, но что будет
завтра? Или на следующей неделе? Как мне жить? Где мне жить? Куда сунуться?
И, что гораздо важнее, куда меня засунет дядя Эл?
Эти двое пришли из пушки палить, а не шутки шутить. Наконец это
уложилось у меня в голове. Однако давайте присядем на минутку и подумаем. У
организации нет причин желать моей погибели, значит, должно быть, где-то
кто-то другой дал маху, правильно? Ну а когда кто-то дает маху, не стоит
выплескивать младенца вместе с водой, а стоит разобраться и подумать, можно
ли исправить эту ошибку. Правильно?
Стало быть, мне следовало сделать одно: как-нибудь умудриться остаться
в живых и дожить до той минуты, когда я смогу добраться до телефона и
позвонить дяде Элу, что, разумеется, придется ему весьма по душе в
полтретьего утра, и все такое прочее. Но сейчас у меня, можно сказать, есть
уважительная причина, в конце-то концов! Я расскажу дяде Элу, что стряслось,
и он, быть может, исправит ошибку.
Поэтому я сказал патрульному Циккатте:
- Как раз закрываюсь. Буквально сию минуту.
И больше ничего ему не сказал. Но посмотрел на двух подлых поганцев и
заявил;
- Извините, господа, но вам пора уходить.
Бандиты оглядели меня, потом патрульного, и я прекрасно понимал, о чем
они думают. Им надлежало убить меня, но сейчас они не могли сделать это, не
убив заодно и патрульного Циккатту. А убийство полицейского в форме,
находящегося при исполнении служебных обязанностей, - дело крайне опасное,
и, вероятно, не стоит заходить так далеко ради устранения какого-то там
племянничка. А значит, они, наверное, отложат исполнение своего замысла.
Возможно, сейчас выйдут на улицу и подождут, пока патрульный Циккатта не
уберется восвояси, а уж потом вернутся и пришьют племянничка, прямо в его
неприкосновенном жилище.
Я видел, как эти мысли вертятся в их головах и передаются посредством
взглядов от первого ко второму и обратно.
- Ладно, бармен, еще увидимся, - сказал первый.
- Ага, - проговорил второй, - еще увидимся, бармен.
Они вышли вон, а патрульный Циккатта приблизился к стойке, облокотился
на нее и сказал:
- Ну и ветер на улице.
Было только одиннадцатое сентября, и у нас тут не то чтобы уж совсем
Северный полюс, пусть даже на улице и свежо. Но я знал, что имеет в виду
патрульный Циккатта и что мне надлежит делать. Поэтому я сказал:
- Давайте-ка помогу отогреть ваши внутренности.
- Э... спасибо, Чарли, - ответил он. Циккатта всегда напускал на себя
удивленный вид, и этот спектакль повторялся у нас с ним чуть ли не еженощно.
Я достал из-под стойки стакан емкостью в четыре унции, налил в него
примерно три унции "бурбона" и поставил перед полицейским. Тот ссутулился и
навалился на стойку, повернулся спиной к широкому окну и чуть ли не вплотную
прижал свой стакан к груди, чтобы его не было видно с улицы. Буль-буль-буль.
И все дела.
Глядя через его голову, я видел тех двух парней. Они стояли на
противоположной стороне улицы перед магазином мужской одежды и болтали как
обычные парни.
- Я на минутку, - сказал я.
- Давай, Чарли, я удержу крепость, - пообещал Циккатта. и опять
принялся за свое: буль-буль-буль...
Я подошел к концу стойки, поднял откидную доску, прошмыгнул мимо
музыкального автомата, кегельбана и дверей туалета и прошел через дверь с
надписью "входа нет" в подсобку, до потолка заставленную ящиками с пивом и
виски. Уж чего-чего, а изобретательности мне не занимать.
Я включил в подсобке свет, проверил, заперта ли задняя дверь на оба
замка и засов, закрыты ли на двойные задвижки все три окна. Порядок. Оставив
свет гореть, я вернулся в зал. Патрульный Циккатта стоял у дверей, ведущих
на улицу.
- Ты забыл закрыть кассу, Чарли, - сказал он и махнул в ее сторону
своей дубинкой для ночных дежурств.
- А ведь верно, - ответил я. - Спасибо вам огромное.
- Когда-нибудь напросишься, обчистят тебя тут, - предупредил Циккатта.
- Ну, ладно, Чарли, спокойной ночи.
- Спокойной ночи, - сказал я.
Он вышел, и я тотчас запер за ним дверь. Двое парней попрежнему стояли
на той стороне улицы. Патрульный Циккатта побрел по тротуару, вертя пальцами
дубинку. Он уже успел наловчиться и теперь не ронял ее на каждом шагу, как
бывало раньше.
Я выключил неоновую рекламу пива в витрине и двинулся по узкому
длинному залу обратно к стойке. Там я погасил лампы, дававшие рассеянный
свет, и теперь горели только огоньки на полках. Им предстояло гореть всю
ночь напролет. Я оглядел погруженный в полумрак длинный зал, посмотрел
сквозь стекла витрин на улицу и увидел, как двое парней перешагнули через
бордюр и направились по мостовой в мою сторону. Машин на улице не было,
людей тоже - только эти два парня.
Я вошел в освещенную подсобку и поднялся по скрипучей лестнице на
второй этаж. Я слышал стук своего сердца, как будто оно билось прямо в ушах.
На втором этаже располагалась моя милая трехкомнатная квартирка.
Гостиная, кухня, а между ними - спальня. Попасть сюда можно было только
одним путем - по лестнице, ведущей из подсобки в кухню. Чтобы добраться до
гостиной, надо пройти через спальню, что не способствовало созданию
романтической атмосферы, когда мне случалось приводить домой девушку.
Впрочем, я нечасто приглашал их наверх, так что большого значения это не
имело. В конце концов тут вам не мансарда какого-нибудь повесы, а уютная
квартира с удобствами.
В нее-то я и поднялся. Зажег свет на кухне, потом щелкнул выключателем
на лестничной площадке, погасив освещение в подсобке, закрыл дверь на
лестницу и повернул ключ, оставив его в замочной скважине, дабы задержать
бандитов, если им придет в голову вскрывать замок отмычкой. Хотя с чего бы
им орудовать отмычкой, когда можно попросту разбить замок пулей?
Ну-с, что теперь? Ага! Я со всех ног бросился в прихожую, где стоял
телефон. В квартире, по обыкновению, царил беспорядок: постель не
заправлена, весь пол завален журналами, дверь из спальни в ванную - настежь,
и это просто безобразие: повсюду валяются трусы, носки и майки. Словом,
обычный срач, который я вечно клянусь самому себе разгрести при первом
удобном случае и все никак не разгребу. Однако сегодня, понятное дело, я не
думал о беспорядке и даже не заметил его, а просто ворвался в гостиную,
включая все светильники, какие попадались на пути, и быстро позвонил дяде
Элу в его манхэттенскую квартиру на Восточной 67-й улице.
Понадобилось семь звонков, я считал. Мой дядя Эл, известное дело,
закипает от ярости. Еще бы - в такой-то час! Но даже он наверняка
согласится, что у меня есть причины звонить.
Наконец он ответил. Я узнал его голос, сонный и раздраженный:
- ...ло? Что? Кто, черт возьми?
- Дядя Эл, - сказал я, - это я, Чарли.
Он мигом пробудился к жизни и стал безупречно вежлив.
- Альберта Гэтлинга нет дома.
- Дядя Эл, - твердил я свое. - Вы что, не слышите меня? Это я, ваш
племянник Чарли Пул.
- Альберта Гэтлинга нет дома. Он уехал из города.
Да что же творится-то?
- Что вы несете? - воскликнул я. - Вы - дядя Эл, я узнал вас по голосу.
- Альберт Гэтлинг во Флориде, - ответил он. - И пробудет там по меньшей
мере неделю. С вами говорит слуга.
- Позовите к телефону тетю Флоренс, - потребовал я. Не знаю уж, что
нашло на дядюшку Эла, но тетя Флоренс мигом образумит его. Тетя Флоренс -
жена моего дядюшки Эла и сестра моей матери. Так что дядя Эл, в общем-то, и
не дядя, а просто теткин муж.
- Альберт и Флоренс Гэтлинг во Флориде, - был ответ.
- Дядя Эл - снова завел я, но он повесил трубку.
Вернее, это я подумал, что он повесил трубку. Но когда я позвонил
снова, то не услышал ни гудков, ни каких-либо иных звуков. Трубка
безмолвствовала, и я знал, что это означает. Это значит, что парни на улице
перерезали провод, и я не могу никуда позвонить, чтобы позвать на помощь.
Что мне было делать? В голову пришла дикая мысль схватить на кухне
сковородку, спрятаться за дверью на лестнице и - бум! бум! - оглушить их,
когда они поднимутся наверх. Без толку. Я в этих "бум! бум!" - ни бум-бум.
Даже если у меня хватит духу сделать им "бум! бум!" (а я, поверьте мне,
слишком струхнул, чтобы прятаться за дверью на лестнице даже с пулеметом в
руках), все равно это без толку. Потому что речь идет о простом
недоразумении, и, как только оно разрешится, все вернется на круги своя, и
будет полный порядок, как и раньше. Но лишь в том случае, если я не причиню
вреда кому-нибудь из этих парней. Не убью и не контужу так, что беднягу
увезут в больницу или еще куда. Даже если это будет самозащита, даже если
речь идет о недоразумении, в котором вовсе нет моей вины, у меня, один черт,
возникнут трения с организацией.
Выходило так, что они могут в меня стрелять и делать что хотят, а я не
смею причинить им ни малейшего вреда. Если, конечно, хочу вести прежнюю
вольготную жизнь.
С другой стороны, я не смею просто сидеть сиднем и ждать. Если,
конечно, хочу вести какую-нибудь жизнь вообще.
Ну, как же тогда быть?
К животрепещущей важности решения этого вопроса вдруг добавилась и
животрепещущая срочность, поскольку снизу донесся грохот, означавший, что
бандиты проникли в дом, выломав заднюю дверь. Они пойдут вперед с опаской,
как делают всегда, но все равно через две-три минуты окажутся здесь, прямо
передо мной. А если патрульный Циккатта вдруг заглянет в мою гостиную почти
в три часа утра, это будет первый его визит такого рода.
Надо выбираться отсюда - вот что надо делать. Это яснее ясного. Надо
добраться до Манхэттена, до квартиры дяди Эла, и узнать, что происходит, и
заставить его помочь мне исправить это, несомненно, чисто случайное
недоразумение, пока меня по недоразумению не угробили.
Но выход тут только один - по лестнице, и очень много шансов за то, что
эти двое парней уже овладели ею и без боя продвигаются вверх.
Я в смятении и панике оглядел захламленную гостиную, жалея, что тут нет
лифта для подачи блюд к столу. Будь он, я мог бы спуститься в подвал. И
дымохода нет, а то бы я поднялся на крышу. И вообще ниче