в
общественные отношения  к  которому вступает индивид,  с тем,  что побуждает
деятельность,  с  ее  целями  и  предметными   условиями,  -  ставит  предел
дальнейшему их членению в границах данной системы анализа; с другой стороны,
настойчиво  выступила  задача  изучения   интрацеребральных  процессов,  что
требовало дальнейшего дробления этих единиц.
     В этой связи  в  последние годы была выдвинута идея "микроструктурного"
анализа деятельности,  задача  которого  состоит  в  том,  чтобы  об®единить
генетический  (психологический) и количественный  (информационный) подходы к
деятельности84. Потребовалось  ввести  понятия о "функциональных  блоках", о
прямых и обратных связях между ними, образующих структуру процессов, которые
физиологически  реализуют  деятельность. При  этом предполагается,  что  эта
структура в целом соответствует макроструктуре деятельности и  что выделение
отдельных "функциональных блоков" позволит углубить  анализ, продолжая его в
более   дробных  единицах.   Здесь,  однако,  перед   нами  встает   сложная
теоретическая  задача: понять те отношения,  которые  связывают между  собой
интрацеребральные  структуры   и  структуры  реализуемой  ими  деятельности.
Дальнейшее  развитие  микроанализа  деятельности  необходимо  выдвигает  эту
задачу.  Ведь уже  сама процедура исследования,  например,  обратных  связей
возбужденных элементов сетчатки глаза и мозговых структур, ответственных  за
построение первичных зрительных  образов, опирается на  регистрацию явлений,
возникающих  только благодаря последующей переработке этих первичных образов
в таких гипотетических "семантических блоках", функция которых  определяется
системой отношений, по самой природе своей являющихся экстрацеребральными и,
значит, не физиологическими.
     По  характеру  своих  опосредствований  переходы, о которых идет  речь,
сопоставимы  с  переходами,   связывающими   технику  производства   и  само
производство. Конечно, производство реализуется с помощью орудий и машин,  и
в этом смысле производство  является  следствием их функционирования; однако
орудия и машины порождаются самим производством, которое является категорией
уже не технической, а общественно-экономической.
     Я позволил себе  привести это  сопоставление, имея единственно  в  виду
выделить  ту мысль,  что анализ деятельности на психофизиологическом  уровне
хотя и открывает  возможность адекватного использования тонких  индикаторов,
языка  кибернетики и теоретико-информационных мер, но вместе с тем неизбежно
абстрагируется  от  ее  детерминации  как  системы,  порождаемой  жизненными
отношениями.  Проще  говоря,  предметная  деятельность,  как  и  психические
образы, не производится мозгом, а является его функцией, которая заключается
в их осуществлении посредством органов телесного суб®екта.
     Анализ   структуры   интрацеребральных   процессов,   их   блоков   или
констелляций  представляет   собой,   как   уже  было  сказано,   дальнейшее
расчленение деятельности, ее моментов. Такое расчленение не только возможно,
но часто и необходимо. Нужно  только ясно отдавать себе отчет в том, что оно
переводит исследование деятельности на особый уровень -  на уровень изучения
переходов  от единиц  деятельности (действий, операций) к единицам  мозговых
процессов, которые их  реализуют. Я хочу особенно подчеркнуть, что речь идет
именно об изучении переходов. Это и отличает так называемый микроструктурный
анализ  предметной  деятельности от  изучения высшей нервной деятельности  в
понятиях  физиологических  мозговых  процессов и  их  нейронных  механизмов,
данные   которого    могут    лишь    сопоставляться   с    соответствующими
психологическими явлениями.
     С    другой    стороны,     исследование    реализующих    деятельность
интерцеребральных  процессов ведет к демистификации  понятия о  "психических
функциях" в его  прежнем, классическом  значении -  как  пучка способностей.
Становится   очевидным,   что    это    проявления    общих   функциональных
физиологических (психофизиологических) свойств, которые вообще не существуют
как отдельности.  Нельзя же представить  себе, например, мнемическую функцию
как отвязанную от сенсорной и наоборот. Иначе говоря, только физиологические
системы  функций  осуществляют  перцептивные,  мнемические,  двигательные  и
другие  операции.  Но, повторяю,  операции  не  могут  быть сведены  к  этим
физиологическим  системам. Операции всегда  подчинены об®ективно-предметным,
т.е. экстрацеребральным отношениям.
     По   другому  очень  важному,  намеченному   еще  Л.С.Выготским,   пути
проникновения в структуру деятельности со стороны мозга идут нейрописхология
и  патопсихология. Их общепсихологическое  значение  состоит в том,  что они
позволяют  увидеть  деятельность  в  ее  распаде,  зависящем  от  выключения
отдельных участков  мозга  или  от характера тех более общих  нарушений  его
функции, которые выражаются в душевных заболеваниях.
     Я остановлюсь только на некоторых данных, полученных в нейропсихологии.
В  отличие от наивных  психоморфологических представлений, согласно  которым
внешне  психологические  процессы  однозначно  связаны  с  функционированием
отдельных мозговых  центров  (центров  речи, письма,  мышления в  понятиях и
т.д.),  нейропсихологические   исследования   показали,  что   эти  сложные,
общественно-исторические по  своему происхождению, прижизненно формирующиеся
процессы   имеют   динамическую  и  системную  локализацию.   В   результате
сопоставительного анализа обширного материала, собранного в экспериментах на
больных с разной локализацией очаговых поражений  мозга, выявляется  картина
того, как именно  "откладываются"  в  его морфологии  разные  "составляющие"
человеческой деятельности85.
     Таким образом, нейропсихология со своей стороны - т.е. стороны мозговых
структур - позволяет проникнуть в "исполнительские механизмы" деятельности.
     Выпадение отдельных участков мозга, приводящее к нарушению тех или иных
процессов,  открывает и  другую  возможность: исследовать  в этих совершенно
эксквизитных условиях их функциональное развитие, которое выступает здесь  в
форме  их восстановления. Ближайшим  образом это относится  к восстановлению
внешних и умственных действий, выполнение которых стало недоступным больному
вследствие того, что  очаговое  поражение исключило одно  из звеньев той или
иной  осуществляющей  их  операции.  Для  того чтобы  обойти  предварительно
тщательно квалифицированный дефект больного, исследователь проектирует новый
состав  операций,  способных  выполнять  данное действие,  а  затем  активно
формирует  у него  этот состав, в котором пораженное звено не участвует,  но
который зато включает в  себя  звенья, в нормальных случаях  избыточные  или
даже отсутствующие. Нет надобности говорить  об общепсихологическом значении
этого направления исследований, оно очевидно.
     Конечно, и нейропсихологические исследования, так же как и исследования
психофизиологические,    необходимо    ставят    проблему    перехода     от
экстрацеребральных  отношений  к   интрацеребральным.  Как  я  уже  говорил,
проблема  эта  не  может быть решена  путем прямых сопоставлений. Ее решение
лежит в анализе движения системы предметной  деятельности в целом, в которую
включено  и  функционирование  телесного  суб®екта - его мозга,  его органов
восприятия и движения. Законы, управляющие  процессами  их функционирования,
конечно, проявляют себя, но  лишь  до того  момента, пока мы  не переходим к
исследованию  самих реализуемых ими предметных действий или  образов, анализ
которых  возможен лишь на  уровне  исследования  деятельности  человека,  на
уровне психологическом.
     Не  иначе  обстоит  дело  и  при переходе  от  психологического  уровня
исследования к собственно социальному: только  здесь этот  переход  к новым,
т.е.  социальным, законам происходит  как переход от исследования процессов,
реализующих  отношения индивидов, к  исследованию  отношений, реализуемых из
совокупной   деятельностью  в   обществе,   развитие   которых   подчиняется
об®ективно-историческим законам.
     Таким  образом, системный анализ  человеческой деятельности  необходимо
является  также  анализом  по-уровневым.  Именно  такой  анализ  и позволяет
преодолеть    противопоставление    физиологического,   психологического   и
социального, равно как и сведение одного к другому.

         * Глава IV. ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И СОЗНАНИЕ * 

        1. ГЕНЕЗИС СОЗНАНИЯ
     Деятельность  суб®екта  -  внешняя  и  внутренняя -  опосредствуется  и
регулируется  психическим отражением реальности.  То, что в предметном  мире
выступает для суб®екта как мотивы, цели и условия  его  деятельности, должно
быть  им  так  или  иначе  воспринято,  представлено,  понято,   удержано  и
воспроизведено в его памяти; это же относится к процессам его деятельности и
к  самому себе -  к его состояниям, свойствам, особенностям.  Таким образом,
анализ деятельности приводит нас  к  традиционным  темам  психологии. Однако
теперь  логика исследования  оборачивается: проблема  проявления психических
процессов превращается  в  проблему  их  происхождения,  их  порождения теми
общественными связями, в которые вступает человек в предметном мире.
     Психическая реальность,  которая непосредственно открывается нам, - это
суб®ективный  мир   сознания.  Потребовались  века,  чтобы  освободиться  от
отождествления  психического  и  сознательного.  Удивительно то многообразие
путей, которые вели  к  их  различению  в философии, психологии, физиологии:
достаточно назвать имена Лейбница, Фехнера, Фрейда, Сеченова и Павлова.
     Решающий шаг состоял в утверждении идеи о разных  уровнях  психического
отражения. С исторической,  генетической точки зрения это означало признание
существования   досознательной  психики  животных  и  появления  у  человека
качественно  новой  ее формы - сознания. Так возникли  новые вопросы: о  той
об®ективной необходимости, которой отвечает возникающее сознание, о том, что
его порождает, о его внутренней структуре.
     Сознание  в  своей  неопосредственности   есть  открывающаяся  суб®екту
картина мира, в которую  включен и  он сам, его действия  и состояния. Перед
неискушенным человеком наличие  у него этой суб®ективной картины  не ставит,
разумеется, никаких теоретических проблем: перед ним мир, а не мир и картина
мира. В  этом  стихийном  реализме  заключается  настоящая, хотя  и  наивная
правда. Другое дело - отождествление психического отражения и  сознания, это
не более чем иллюзия нашей интроспекции.
     Она  возникает из  кажущейся неограниченной широты  сознания. Спрашивая
себя, сознаем  ли  мы то  или иное  явление, мы ставим перед собой задачу на
осознание   и,  конечно,  практически  мгновенно   решаем  ее.  Понадобилось
изобрести  тахистоскопическую  методику,  чтобы  экспериментально  разделить
"поле восприятия" и "поле сознания".
     С  другой  стороны,   хорошо   известные  и  легко  воспроизводимые   в
лабораторных условиях факты говорят о том, что человек способен осуществлять
сложные приспособительные процессы, управляемые предметами обстановки, вовсе
не отдавая себе отчета  в наличии их  образа; он обходит препятствия  и даже
манипулирует вещами, как бы "не видя" их.
     Другое дело,  если нужно сделать  или  изменить  вещь  по  образцу  или
изобразить некоторое предметное содержание. Когда я выгибаю из проволоки или
рисую,  скажем, пятиугольник,  то я необходимо сопоставляю  имеющиеся у меня
представление с предметными условиями, с  этапами его реализации в продукте,
внутренне примериваю одно к другому,  такие сопоставления требуют, чтобы мое
представление  выступило  для меня  как  бы в  одной плоскости  с предметным
миром, не сливаясь, однако, с ним.  Особенно ясно это в задачах, для решения
которых нужно  предварительно осуществить "в уме" взаимные  пространственные
смещения  образов  об®ектов,  соотносимых  между  собой;  такова,  например,
задача,  требующая  мысленного  поворачивания фигуры, вписываемой  в  другую
фигуру.
     Исторически  необходимость  такого  "предстояния"  (презентированности)
психического    образа   суб®екту   возникает    лишь   при   переходе    от
приспособительной  деятельности  животных  к  специфической   для   человека
производственной,   трудовой  деятельности.  Продукт,   к  которому   теперь
стремится  деятельность,  актуально  еще  не  существует. Поэтому  он  может
регулировать  деятельность  лишь  в  том  случае,  если  он  представлен для
суб®екта  в такой  форме,  которая  позволяет  сопоставить  его  с  исходным
материалом (предметом труда) и  его  промежуточными  преобразованиями. Более
того, психический образ продукта  как цели должен  существовать для суб®екта
так,  чтобы  он  мог  действовать  с  этим  образом  -  видоизменять  его  в
соответствии с наличными условиями. Такие образы и суть сознательные образы,
сознательные представления - словом, суть явления сознания.
     Сама по себе необходимость возникновения у  человека явлений  сознания,
разумеется, еще ничего не говорит  о  процессе из  порождения. Она,  однако,
ясно ставит задачу  исследования этого  процесса, задачу, которая  в прежней
психологии  вообще  не возникала. Дело  в том,  что  в  рамках  традиционной
диодической  схемы об®ект  -> суб®ект феномен сознания у суб®екта принимался
без   всяких   об®яснений,  если   не  считать   истолкований,   допускающих
существование под крышкой нашего  черепа  некоего наблюдателя,  созерцающего
картины, которые ткут в мозге нервные физиологические процессы.
     Впервые   метод   научного   анализа   порождения   и  функционирования
человеческого  сознания  -  общественного и  индивидуального  -  был  открыт
Марксом. В результате,  как это  подчеркивает один из  современных  авторов,
предмет исследования  сознания переместился  от  суб®ективного  индивида  на
социальные системы  деятельности, так что  "метод внутреннего  наблюдения  и
понимающей  интроспекции, долгое  время монопольно  владевший исследованиями
сознания, затрещал по швам"86. На немногих страницах невозможно, разумеется,
охватить  сколько-нибудь  полно  даже  только главные  вопросы  марксистской
теории  сознания.  Не  претендуя  на  это,  я  ограничусь  лишь   некоторыми
положениями, которые указывают пути решения проблемы деятельности и сознания
в психологии.
     Очевидно,  что об®яснение природы сознания лежит в тех  же особенностях
человеческой   деятельности,   которые   создают  его  необходимость:  в  ее
об®ективно-предметном, продуктивном характере.
     Трудовая  деятельность  запечатлевается в своем  продукте.  Происходит,
говоря словами Маркса,  переход деятельности в  покоящееся свойство. Переход
этот  представляет   собой  процесс  вещественного   воплощения  предметного
содержания  деятельности,  которое  презентируется  теперь  суб®екту,   т.е.
предстает перед ним в форме образа воспринимаемого предмета.
     Иначе  говоря,  в самом первом приближении порождение сознания рисуется
так:  представление,   управляющее  деятельностью,  воплощаясь  в  предмете,
получает   свое   второе,   "об®ективированное"   существование,   доступное
чувственному   восприятию;   в   результате  суб®ект  как  бы   видит   свое
представление  во  внешнем мире;  дублицируясь, оно  осознается.  Схема  эта
является,   однако,   несостоятельной.   Она   возвращает  нас   к   прежней
суб®ективно-эмпирической, по сути идеалистической, точке зрения, которая как
раз и выделяет прежде всего то обстоятельство, что указанный переход имеет в
качестве  своей  необходимой  предпосылки  сознание  -  наличие  у  суб®екта
представлений, намерений,  мысленных  планов, схем или  "моделей";  что  эти
психические явления и об®ективируются в деятельности и ее продуктах.  Что же
касается  самой  деятельности  суб®екта,  то,   управляемая  сознанием,  она
выполняет по отношению к его содержанию  лишь передаточную функцию и функцию
их "подкрепления - неподкрепления".
     Однако  главное состоит  вовсе  не в том,  чтобы  указать  на активную,
управляющую  роль сознания. Главная проблема заключается в том, чтобы понять
сознание как суб®ективный продукт, как преобразованную форму проявления  тех
общественных   по   своей    природе   отношений,   которые   осуществляются
деятельностью человека в предметном мире.
     Деятельность  является  отнюдь  не  просто  выразителем  и переносчиком
психического образа, который об®ективизируется в  ее  продукте.  В  продукте
запечатлевается не образ, а  именно деятельность, то предметное  содержание,
которое она об®ективно несет в себе.
     Переходы  суб®ект -> деятельность ->  предмет образуют  как бы круговое
движение,  поэтому  может казаться безразличным, какое  из  его  звеньев или
моментов  взять  в  качестве  исходного.  Однако это  вовсе  не  движение  в
заколдованном круге. Круг этот  размыкается,  и размыкается именно  в  самой
чувственно-практической деятельности.
     Вступая  в  прямое  соприкосновение  с  предметной действительностью  и
подчиняясь  ей,  деятельность  видоизменяется,  обогащается,  в  этой  своей
обогащенности она кристаллизируется в продукте. Осуществленная  деятельность
богаче,  истиннее,  чем  предваряющее  ее  сознание.  При  этом для сознания
суб®екта  вклады, которые  вносятся  его  деятельностью,  остаются скрытыми;
отсюда и происходит, что сознание может казаться основой деятельности.
     Выразим   это  иначе.   Отражение  продуктов  предметной  деятельности,
реализующей  связи, отношения общественных индивидов  выступают  для них как
явления  их  сознания. Однако в действительности  за  этими  явлениями лежат
упомянутые об®ективные  связи и отношения общественных  индивидов  выступают
для  них  как  явления  их  сознания.  Однако в  действительности  за  этими
явлениями лежат упомянутые об®ективные связи и отношения, хотя и не в явной,
а  в  снятой,  скрытой  от  суб®екта форме. Вместе с  тем  явления  сознания
составляют реальный момент в движении деятельности.  В этом и заключается их
не "эпифеноменальность", их существенность. Как  верно отмечает В.П.Кузьмин,
сознательный   образ   выступает   в   функции   идеальной   меры,   которая
овеществляется в деятельности87.
     Подход  к сознанию,  о  котором идет речь,  в  корне меняет  постановку
важнейшей  для психологии  проблемы  -  проблемы  соотношения  суб®ективного
образа  и  внешнего  предмета. Он уничтожает ту мистификацию этой  проблемы,
которую   создает   в  психологии  многократно   упомянутый   мною  постулат
непосредственности. Ведь если исходить из допущения, что внешние воздействия
непосредственно вызывают в нас, в нашем мозге, суб®ективный образ, то тотчас
встает вопрос,  как же происходит, что образ этот выступает как существующий
вне нас, вне нашей суб®ективности - в координатах внешнего мира.
     В рамках  постулата непосредственности  ответить на этот вопрос  можно,
только  допустив процесс вторичного, так сказать, проецирования психического
образа вовне. Теоретическая несостоятельность такого допущения очевидна88; к
тому   же  оно   находится   в   явном  противоречии   с   фактами,  которые
свидетельствуют о том, что психический образ с самого начала уже "отнесен" к
внешней по отношению к мозгу суб®екта реальности и что он не проецируется во
внешний мир, а, скорее  вычерпывается  из него89. Конечно,  когда я говорю о
"вычерпывании",  то  это  не  более  чем  метафора.  Она,  однако,  выражает
реальный,  доступный  научному  исследованию  процесс  - процесс  присвоения
суб®ектом предметного мира в  его  идеальной  форме,  в  форме сознательного
отражения.
     Этот  процесс  первоначально  возникает  в  той же системе  об®ективных
отношений, в которой происходит переход предметного  содержания деятельности
в  ее продукт.  Но для того чтобы  процесс этот  реализовался, недостаточно,
чтобы продукт деятельно