которые,  складываясь,  характеризуют  собой
строение  личности, а вместе с ним  и  сферу отражающих и опосредствующих ее
функционирование эмоциональных переживаний.
     Генетически   исходным   для    человеческой    деятельности   является
несовпадение  мотивов  и  целей.  Напротив,  их  совпадение  есть  вторичное
явление;  либо результат  приобретения  целью самостоятельной  побудительной
силы, либо результат  осознания  мотивов, превращающего  их в мотивы-цели. В
отличие  от  целей,  мотивы  актуально  не  сознаются  суб®ектом:  когда  мы
совершаем те или иные действия, то в  этот момент мы  обычно  не отдаем себе
отчета  в  мотивах,  которые их побуждают. Правда, нам нетрудно привести  их
мотивировку, но мотивировка вовсе  не всегда содержит в  себе указание на их
действительный мотив.
     Мотивы,  однако,   не  отделены  от  сознания.  Даже  когда  мотивы  не
сознаются, т.е. когда человек не отдает себе отчета в том, что побуждает его
совершать  те  или  иные  действия, они  все  же  находят  свое  психическое
отражение,  но в особой форме - в  форме эмоциональной окраски действий. Эта
эмоциональная   окраска  (ее  интенсивность,  ее  знак  и  ее   качественная
характеристика) выполняет специфическую  функцию,  что  и требует  различать
понятие эмоции  и понятие  личностного смысла. Их несовпадение не  является,
однако,   изначальным:   по-видимому,  на  более  низких   уровнях  предметы
потребности  как раз  непосредственно  "метятся"  эмоцией. Несовпадение  это
возникает  лишь в результате  происходящего  в  ходе  развития  человеческой
деятельности раздвоения функций мотивов.
     Такое раздвоение возникает вследствие того, что деятельность необходимо
становится  полимотивированной,  т.е.   одновременно   отвечающей  двум  или
нескольким мотивам147.  Ведь действия человека  об®ективно всегда  реализуют
некоторую  совокупность отношений: к предметному миру, к окружающим людям, к
обществу,   к  самому   себе.   Так,   трудовая   деятельность   общественно
мотивирована,  но  она  управляется  также  такими  мотивами,  как,  скажем,
материальное вознаграждение.  Оба  эти мотива хотя  и сосуществуют, но лежат
как  бы в разных плоскостях.  В условиях  социалистических  отношений  смысл
труда  порождается  для  рабочего  общественными мотивами;  что же  касается
материального  вознаграждения,  то этот мотив,  конечно, тоже выступает  для
него, но лишь в функции стимулирования, хотя ион и побуждает, "динамизирует"
деятельность, но лишен главной функции - функции смыслообразования.
     Таким образом, одни мотивы, побуждая деятельность, вместе с тем придают
ей личностный  смысл;  мы  будем  называть  их  смыслообразующими  мотивами.
Другие,  сосуществующие   с  ними,   выполняя  роль  побудительных  факторов
(положительных или отрицательных) - порой  остро эмоциональных, аффективных,
-  лишены  смыслообразующей функции;  мы будем условно называть такие мотивы
мотивами-стимулами148. Характерная черта: когда важная по своему личностному
смыслу для человека деятельность сталкивается в ходе своего  осуществления с
негативной стимуляцией,  вызывающей даже  сильное эмоциональное переживание,
то  личностный  смысл  ее  от этого не меняется; чаще  происходит другое,  а
именно   своеобразная,  быстро  нарастающая  психологическая   дискредитация
возникшей эмоции. это хорошо известное явление заставляет еще раз задуматься
над   вопросом  об  отношении  эмоционального  переживания   к   личностному
смыслу149.
     Распределение  функций  смыслообразования  и  только  побуждения  между
мотивами  одной и той  же  деятельности позволяет  понять главные отношения,
характеризующие мотивационную  сферу личности:  отношения иерархии  мотивов.
Иерархия  эта  отнюдь  не  строится  по  шкале  их   близости  к   витальным
(биологическим)  потребностям,  подобно  тому, как  это  представляет  себе,
например,  Маслоу:  в   основе  иерархии  лежит  необходимость  поддерживать
физиологический  гомеостазис;   выше  -   мотивы   самосохранения;  далее  -
уверенность, престижность; наконец,  на  самой  вершине  иерархии  -  мотивы
познавательные и эстетические150. Главная проблема, которая здесь возникает,
заключается не  в том, насколько правильна данная (или  другая, подобная ей)
шкала, а в том,  правомерен ли самый принцип  такого  шкалирования  мотивов.
Дело в том, что ни степень близости к биологическим потребностям, ни степень
побудительности и аффектогенности  тех  или иных  мотивов еще  не определяют
иерархических   отношений    между   ними.    Эти   отношения   определяются
складывающимися  связями  деятельности  суб®екта,  их  опосредствованиями  и
поэтому  являются  релятивными.  Это относится и  к главному соотношению - к
соотношению  смыслообразующих мотивов  и мотивов-стимулов. В структуре одной
деятельности  данный  мотив  может  выполнять  функцию  смыслообразования, в
другой -  функцию дополнительной стимуляции. Однако  смыслообразующие мотивы
всегда занимают более высокое иерархическое место, даже если они не обладают
прямой аффектогенностью.  Являясь  ведущими в  жизни  личности,  для  самого
суб®екта они могут оставаться "за  занавесом" - и со  стороны сознания, и со
стороны своей непосредственной аффективности.
     Факт существования  актуально несознаваемых мотивов вовсе  не  выражает
собой особого начала,  таящегося в  глубинах психики.  Несознаваемые  мотивы
имеют  ту же  детерминацию,  что и всякое  психическое  отражение:  реальное
бытие, деятельность человека в об®ективном мире. Несознаваемое и сознаваемое
не  противостоят  друг  другу; это лишь  разные формы  и уровни психического
отражения,  находящегося  в  строгой соотнесенности  с  тем местом,  которое
занимает отражаемое  в структуре  деятельности, в движении ее  системы. Если
цели и  отвечающие им действия необходимо сознаются, то иначе обстоит дело с
осознанием их мотива - того, ради чего ставятся и  достигаются  данные цели.
Предметное содержание мотивов всегда, конечно, так или иначе воспринимается,
представляется. В этом отношении об®ект, побуждающий действовать,  и об®ект,
выступающий в качестве орудия или преграды, так сказать, равноправны. Другое
дело  - осознание  об®екта  в  качестве мотива.  Парадокс состоит в том, что
мотивы открываются  сознанию только об®ективно, путем анализа  деятельности,
ее динамики. Суб®ективно же они выступают только в своем косвенном выражении
- в форме переживания желания, хотения, стремления к цели. Когда передо мною
возникает  та  или иная цель, то  я не только сознаю ее, представляю себе ее
об®ективную  обусловленность,  средства ее  достижения  и  более  отдаленные
результаты, к  которым  она  ведет,  вместе с  тем  я  хочу достичь ее (или,
наоборот,  она  меня отвращает от  себя). Эти непосредственные переживания и
выполняют  роль   внутренних   сигналов,  с  помощью   которых  регулируются
осуществляющиеся  процессы.  Суб®ективно  выражающийся же в этих  внутренних
сигналах мотив прямо в них не содержится. Это и создает впечатление, что они
возникают эндогенно и что именно они являются силами, движущими поведением.
     Осознание мотивов есть явление  вторичное, возникающее только на уровне
личности  и  постоянно воспроизводящееся  по  ходу  ее  развития. Для совсем
маленьких детей этой задачи просто  не существует. Даже на этапе  перехода к
школьному  возрасту,  когда у ребенка  появляется  стремление пойти в школу,
подлинный мотив, лежащий  за  этим стремлением,  скрыт от него, хотя он и не
затрудняется  в  мотивировках,  обычно воспроизводящих знаемое им.  Выяснить
этот  подлинный  мотив   можно  только  об®ективно,  "со  стороны",  изучая,
например, игры детей  "в  ученика", так  как в ролевой игре легко обнажается
личностный смысл  игровых  действий  и,  соответственно,  их  мотив151.  Для
осознания  действительных мотивов своей  деятельности суб®ект  тоже вынужден
идти  по  "обходному  пути", с той, однако, разницей, что на этом  пути  его
ориентируют сигналы-переживания, эмоциональные "метки" событий.
     День, наполненный множеством  действий,  казалось бы,  вполне успешных,
тем  не  менее может испортить  человеку настроение, оставить у  него  некий
неприятный  эмоциональный  осадок.  На  фоне  забот  для  этот  осадок  едва
замечается. Но вот  наступает минута,  когда  человек как бы  оглядывается и
мысленно перебирает прожитый день, в эту-то минуту, когда в памяти всплывает
определенное  событие, его  настроение приобретает предметную  отнесенность:
возникает аффективны  сигнал, указывающий, что именно это событие и оставило
у него эмоциональный осадок. Может статься, например, что это его негативная
реакция на чей-то  успех  в достижении общей цели, единственно ради которой,
как ему думалось, он действовал; и вот оказывается,  что это не вполне так и
что едва ли не главным для него мотивом было достижение  успеха для себя. Он
стоит  перед "задачей  на личностный смысл", но она не решается  сама собой,
потому  что  теперь  она  стала  задачей  на  соотношение  мотивов,  которое
характеризует его как личность.
     Нужна  особая внутренняя работа,  чтобы  решить такую задачу  и,  может
быть,  отторгнуть  от себя то,  что  обнажилось. Ведь беда, говорил Пирогов,
если вовремя  этого не подметишь и не остановился. Об этом писал и Герцен, а
вся жизнь Толстого - великий пример такой внутренней работы.
     Процесс проникновения  в личность выступает здесь  со стороны суб®екта,
феноменально. Но даже и  в этом  феноменальном его проявлении видно, что  он
заключается в уяснении иерархических связей мотивов. Суб®ективно они кажутся
выражающими психологические "валентности",  присущие  самим мотивам.  Однако
научный  анализ  должен  идти дальше,  потому что  образование  этих  связей
необходимо  предполагает  трансформирование самих  мотивов,  происходящее  в
движении всей той системы деятельности  суб®екта, в которой  формируется его
личность.

        5. ФОРМИРОВАНИЕ ЛИЧНОСТИ
     Ситуация развития человеческого индивида  обнаруживает свои особенности
уже  на самых первых этапах. Главная из них - это опосредствованный характер
связей ребенка с окружающим  миром. Изначально  прямые  биологические  связи
ребенок - мать  очень  скоро опосредствуются предметами: мать кормит ребенка
из  чашки, надевает на него одежду и,  занимая  его,  манипулирует игрушкой.
Вместе с тем связи ребенка с вещами опосредствуются окружающими людьми: мать
приближает  ребенка к привлекающей его вещи,  подносит ее к  нему или, может
быть,  отнимает у него. Словом, деятельность ребенка все более выступает как
реализующая его  связи с  человеком  через вещи,  а связи с  вещами  - через
человека.
     Эта ситуация развития приводит к тому, что вещи открываются ребенку  не
только в их  физических свойствах, но и в том  особом  качестве, которое они
приобретают  в человеческой  деятельности -  в своем функциональном значении
(чашка - из чего пьют, стул - на чем сидят, часы - то, что носят на руке,  и
т.д.), а люди - как "повелители" этих вещей, от которых зависят его  связи с
ними. Предметная деятельность  ребенка  приобретает орудийную  структуру,  а
общение становится речевым, опосредствованным языком152.
     В  этой  исходной ситуации  развития  ребенка  и содержится  зерно  тех
отношений, дальнейшее развертывание которых составляет цепь событий, ведущих
к формированию  его как личности. Первоначально  отношения к миру вещей и  к
окружающим  людям слиты для  ребенка  между собой,  но  дальше происходит их
раздвоение,  и они  образуют разные, хотя и взаимосвязанные, линии развития,
переходящие друг в друга.
     В  онтогенезе  эти переходы выражаются в чередующихся  сменах фаз:  фаз
преимущественно   развития   предметной  (практической   и   познавательной)
деятельности - фазами развития взаимоотношений с людьми, с  обществом153. Но
такие  же  переходы  характеризуют движение мотивов внутри  каждой  фазы.  В
результате  и возникают те  иерархические  связи мотивов,  которые  образуют
"узлы" личности.
     Завязывание этих узлов представляет собой  процесс скрытый и на  разных
этапах  развития выражающийся по-разному. Выше  я  описывал одно из явлений,
характеризующих  механизм  этого   процесса  на  стадии,   когда   включение
предметного  действия  ребенка  в  его отношение к  отсутствующему в  данный
момент взрослому  хотя  и  меняет  смысл  достигнутого  результата, но  само
действие  еще  полностью остается  "полевым". Как  же  происходят дальнейшие
изменения? Факты, полученные  в  исследовании дошкольников разного возраста,
показывают, что изменения эти подчиняются определенным правилам.
     Одно из них состоит в том, что  в ситуации  разнонаправленой  мотивации
раньше   возникает  подчинение   действия  требованию  человека,   позже   -
об®ективным  межпредметным связям. Другое открывшееся в опытах правило  тоже
выглядит  несколько  парадоксально:  оказывается,  что   в  условиях  двояко
мотивированной  деятельности предметно-вещественный мотив способен выполнить
функцию подчиняющего себе другой раньше, когда он дан ребенку в форме только
представления,  мысленно,  и  лишь  позже  -  оставаясь  в  актуальном  поле
восприятия.
     Хотя правила эти выражают генетическую  последовательность, они имеют и
общее  значение. Дело  в том, что  при  обострении ситуаций описанного  типа
возникает явление смещения (decalage), в результате которого  обнажаются эти
более простые  управляющие отношения;  известно, например,  что  подняться в
атаку  легче  по  прямому приказу  командира, чем  по  самокоманде.  Что  же
касается формы,  в  какой выступают  мотивы,  то в  сложных  обстоятельствах
волевой деятельности очень ясно обнаруживается, что только  идеальный мотив,
т.е. мотив,  лежащий  вне  векторов внешнего поля,  способен подчинять  себе
действия   с   противоположно  направленными   внешними   мотивами.   Говоря
фигурально,   психологический   механизм   жизни-подвига   можно   искать  в
человеческом воображении.
     Процесс формирования  личности  со  стороны  изменений,  о которых идет
речь,  может  быть  представлен  как  развитие  воли,  и  это  не  случайно.
Безвольное, импульсивное  действие  есть действие безличное, хотя  о  потере
воли можно говорить только по отношению к личности (ведь нельзя потерять то,
чего не  имеешь). Поэтому  авторы, которые  считают  волю  важнейшей  чертой
личности, с эмпирической точки зрения правы154. Воля, однако, не является ни
началом,  ни даже  "стержнем"  личности,  это лишь  одно  из  ее  выражений.
Действительную  основу  личности составляет  то особое  строение  целокупных
деятельностей суб®екта, которое возникает на определенном этапе развития его
человеческих связей с миром.
     Человек   живет   как   бы  во  все  более   расширяющейся   для   него
действительности.  Вначале  это  узкий  круг непосредственно окружающих  его
людей  и  предметов,  взаимодействие  с ними, чувственное  их  восприятие  и
усвоение известного о них, усвоение их значений. Но далее перед ним начинает
открываться действительность, лежащая  далеко за  пределами его практической
деятельности   и   прямого   общения:  раздвигаются  границы   познаваемого,
представляемого  им  мира.  Истинное  "поле", которое определяет  теперь его
действия, есть не просто наличное, но существующее - существующее об®ективно
или иногда только иллюзорно"
     Знание суб®ектом этого существующего всегда опережает его превращение в
определяющее его деятельность. Такое  знание выполняет  очень важную роль  в
формировании мотивов. На известном  уровне развития мотивы сначала выступают
как только  "знаемые", как  возможные, реально  еще  не  побуждающие никаких
действий. Для понимания процесса формирования  личности нужно непременно это
учитывать, хотя само по себе расширение знаний не  является определяющим для
него; поэтому-то, кстати говоря,  воспитание личности и не может сводиться к
обучению, к сообщению знаний.
     Формирование личности предполагает развитие процесса целеобразования и,
соответственно, развития действий суб®екта. Действия,  все более обогащаясь,
как бы перерастают тот круг деятельностей, которые они реализуют, и вступают
в противоречие с породившими их мотивами. Явления такого перерастания хорошо
известны и постоянно описываются в литературе по возрастной психологии, хотя
и в других терминах; они -то и образуют  так  называемые кризисы  развития -
кризис  трех  лет,  семи лет, подросткового  периода,  как и  гораздо меньше
изученные кризисы  зрелости. В результате происходит  сдвиг мотивов на цели,
изменение их иерархии и рождение новых мотивов  - новых видов  деятельности;
прежние  цели психологически дискредитируются, а  отвечающие им действия или
вовсе перестают существовать, или превращаются в безличные операции.
     Внутренние движущие силы этого процесса лежат в исходной двойственности
связей  суб®екта  с  миром,  в  их  двоякой  опосредованности  -  предметной
деятельностью   и   общением.   Ее   развертывание   порождает   не   только
двойственность мотивации действий,  но благодаря  этому также и соподчинения
их, зависящие от  открывающихся  перед  суб®ектом об®ективных  отношений,  в
которые он  вступает.  Развитие  и  умножение этих особых  по  своей природе
соподчинений,  возникающих  только в  условиях  жизни  человека  в обществе,
занимает длительный период, который может быть назван этапом стихийного,  не
направляемого   самосознанием   складывающейся  личности.   На  этом  этапе,
продолжающемся   вплоть  до  подросткового  возраста,  процесс  формирования
личности,  однако,  не  заканчивается,  он  только  подготавливает  рождение
сознающей себя личности.
     В педагогической и психологической литературе  постоянно указывается то
младший дошкольный, то подростковый возраст как переломные в этом отношении.
Личность действительно  рождается  дважды:  первый  раз -  когда  у  ребенка
проявляются  в  явных  формах  полимотивированность  и  соподчиненность  его
действий (вспомним феномен "горькой  конфеты" и подобные ему), второй раз  -
когда возникает его сознательная личность. В последнем случае имеется в виду
какая-то   особая   перестройка   сознания.  Возникает   задача   -   понять
необходимость этой перестройки и то, в чем именно она состоит.
     Эту необходимость создает то обстоятельство, что, чем более расширяются
связи  суб®екта с  миром,  тем  более  они перекрещиваются между  собой. Его
действия,  реализующие  одну  его деятельность,  одно отношение,  об®ективно
оказываются   реализующими  и  какое-то  другое  его  отношение.   Возможное
несовпадение или  противоречие их  не  создает, однако, альтернатив, которые
решаются  просто "арифметикой мотивов".  Реальная психологическая  ситуация,
порождаемая   перекрещивающимися   связями   суб®екта  с  миром,  в  которые
независимо от него вовлекаются каждое его действие и  каждый акт его общения
с другими людьми, требует от него ориентировки в  системе этих связей. Иными
словами,   психическое   отражение,   сознание  уже  не   может   оставаться
ориентирующим лишь те или  иные действия суб®екта, оно должно  также активно
отражать   иерархию   их  связей,   процесс   происходящего   подчинения   и
переподчинения  их  мотивов.  А  это  требует особого  внутреннего  движения
сознания.
     В  движении  индивидуального  сознания,  описанном  раньше  как процесс
взаимопереходов    непосредственно-чувственных    содержаний   и   значений,
приобретающих в зависимости от мотивов  деятельности  тот  или  иной  смысл,
теперь  открывается  движение еще в  одном измерении. Если описанное  раньше
движение образно  представить себе как движение в горизонтальной  плоскости,
то  это  новое  движение происходит как бы по вертикали.  Оно заключается  в
соотнесении мотивов друг с другом: некоторые занимают место подчиняющих себе
другие  и  как бы  возвышаются над ними, некоторые,  наоборот, опускаютс