тельные факты.  Один из них связан с так называемой "проблемой зонда".
Факт  этот  состоит  в том, что у  хирурга, зондирующего рану, "чувствующим"
является  конец  зонда,  которым он нащупывает пулю,  -  т.е.  его  ощущения
оказываются  парадоксально смещенными в  мир внешних вещей и локализуются не
на границе "зонд-рука", а на границе "зонд-воспринимаемый об®ект" (пуля). То
же происходит  и  в  любом  другом  аналогичном  случае, например, когда  мы
воспринимаем шероховатость бумаги кончиком острого пера. ощупываем в темноте
дорогу при помощи палки и т.п.
     Главный  интерес  этих  фактов  состоит в том, что в них  "разведены" и
частью  экстериоризированы отношения, обычно скрытые от исследователя.  Одно
их   них  -   отношение  "рука-зонд".  Воздействие,  оказываемое  зондом  на
рецептивные  аппараты  руки,  вызывает ощущения,  интегрирующиеся  в сложный
зрительно-тактильный  его  образ и  в дальнейшем выполняющие ведущую  роль в
регуляции  процесса  удерживания  зонда  в  руке.  Другое  отношение  -  это
отношение "зонд-об®ект". Оно возникает, как только действие хирурга приводит
зонд в  соприкосновение  с об®ектом. Но  даже в это первое мгновение об®ект,
выступающий еще в своей неопределенности - как "что-то", как первая точка на
линии  будущего "рисунка" - образа,  - является отнесенным к  внешнему миру,
локализованным  в   об®ективном   пространстве.  Иначе  говоря,  чувственный
психический образ обнаруживает свойство предметной отнесенности уже в момент
своего становления. Но продолжим анализ  отношения "зонд - об®ект" несколько
дальше.  Локализация  об®екта  в  пространстве  выражает его отдаленность от
суб®екта;  это  -   очарование   границ"   его   независимого   от  суб®екта
существования. Границы эти обнаруживаются, как только  деятельность суб®екта
вынуждена  подчиниться  об®екту, а  это  происходит даже в том случае, когда
деятельность  приводит  к  его   переделке  или  уничтожению.  Замечательная
особенность рассматриваемого отношения  заключается  в том, что эта  граница
проходит  как  граница  между  двумя  физическими  телами:  одно  из  них  -
оконечность  зонда  -  реализует  познавательную, перцептивную  деятельность
суб®екта, другое составляет об®ект этой деятельности.  На границе  этих двух
материальных вещей и локализуются ощущения, образующие "ткань" суб®ективного
образа об®екта: они  выступают как сместившиеся  на осязающий конец  зонда -
искуственного   дистантрецептора,    который   образует   продолжение   руки
действующего суб®екта.
     Если в  описанных условиях  восприятия  проводником  действия  суб®екта
является  вещественный  предмет,  который  приводится  в  движение,  то  при
собственно  дистантном   восприятии  процесс  пространственной   локализации
об®екта  перестраивается   и  крайне   усложняется.  В   случае   восприятия
посредством  зонда рука по отношению к  зонду существенно  не движется,  при
зрительном же восприятии подвижным является глаз, "перебирающий" достигающие
его  сетчатку  световые лучи,  которые отбрасываются об®ектом.  Но и в  этом
случае,  чтобы  возник  суб®ективный образ,  необходимо соблюдение  условий,
перемещающих границу "суб®ект-об®ект" на поверхность  самого об®екта. Это те
самые  условия, которые  создают  так называемую инвариантность  зрительного
об®екта, а именно, наличие таких  смещений сетчатки относительно отраженного
светового потока, которые  создают как бы непрерывную, управляемую суб®ектом
"смену щупал",  являющуюся эквивалентом  их движения по поверхности об®екта.
Теперь ощущения суб®екта тоже смещаются на внешние границы об®екта, но не по
вещи (зонду), а по световым лучам; суб®ект видит не  сетчаточную, непрерывно
и быстро изменяющуюся проекцию об®екта, а внешний об®ект в его относительной
инвариантности, устойчивости.
     Как   раз  игнорирование   главного  признака  чувственного  образа   -
отнесенности  наших  ощущений  к  внешнему миру -  и  создало то  крупнейшее
недоразумение, которое подготовило почву для  суб®ективно  - идеалистических
выводов из принципа  специфической энергии органов чувств. Недоразумение это
заключается  в том,  что  суб®ективно  переживаемые реакции  органов чувств,
вызываемые  действиями  раздражителей,  были   отождествлены  И.Мюллером   с
ощущениями, входящими в образ  внешнего  мира.  В действительности же никто,
конечно,  не  принимает свечение,  возникающее  в  результате электрического
раздражения глаза, за  реальный  свет, и  только  Мюнхаузену  могла прийти в
голову  идея  поджечь порох на полке  ружья  искрами, сыплющимися  из  глаз.
Обычно  мы совершенно правильно говорим:  "потемнело  в  глазах",  "звенит в
ушах",  - в  глазах,  и  ушах, а  не  в комнате,  на улице  и  т.д. В защиту
вторичности  отнесения  суб®ективного образа  можно  было  бы  сослаться  на
Зендена, Хебба и других авторов, описывающих  случаи восстановления зрения у
взрослых людей после удаления  врожденной катаракты: вначале у них возникает
лишь хаос  суб®ективных  зрительных  явлений, которые  затем  соотносятся  с
об®ектами внешнего  мира,  становятся их образами. Но ведь  это  люди с  уже
сформировавшимися  в  другой  модальности  предметным  восприятием,  которые
теперь получают лишь  новый вклад со стороны зрения; поэтому, строго говоря,
мы имеем здесь не вторичную отнесенность образа к внешнему миру, а включение
в образ внешнего мира элементов новой модальности.
     Конечно,  дистантное  восприятие  (зрительное,  слуховое)  представляет
собой  процесс чрезвычайной сложности,  и его исследование  наталкивается на
множество фактов, кажущихся  противоречивыми, а  иногда  и необ®яснимыми. Но
психология,  как  и  любая  наука, не  может  строится только  в  виде суммы
эмпирических фактов, она не может  избежать теории,  и весь  вопрос  в  том,
какой теорией она руководствуется.
     В  свете  теории  отражения  школьная "классическая" схема:  свеча-> ее
проекция на сетчатке глаза -> образ этой проекции в мозге, испускающем некий
"метафизический  свет",   -   есть  не  более   чем   поверхностное,   грубо
одностороннее  (а  следовательно,   и  неверное)  изображение   психического
отражения. Схема эта прямо ведет  к признанию того, что наши органы  чувств,
обладающие   "специфическими  энергиями"   (что  есть   факт),  отгораживают
суб®ективный  образ от внешней об®ективной  реальности. Понятно, что никакое
описание этой схемы процесса  восприятия в терминах распространения нервного
возбуждения, информации,  построения моделей и т.п. не  в состоянии изменить
ее по существу.
     Другую сторону  проблемы  чувственного суб®ективного образа  составляет
вопрос  о  роли практики  в  его  формировании.  Общеизвестно, что  внесение
категории практики  в теорию познания составляет  главный  пункт водораздела
между марксистским пониманием познания  и пониманием познания  в домарксовом
материализме,  с одной  стороны,  и в идеалистической  философии - с другой.
"Точка  зрения жизни,  практики должна быть первой и  основной точкой зрения
теории познания", - говорит Ленин45. В качестве  первой и основной эта точка
зрения сохраняется и в психологии чувственных познавательных процессов.
     Выше  уже говорилось  о  том,  что  восприятие является  активным,  что
суб®ективный образ внешнего мира есть продукт деятельности  суб®екта  в этом
мире. Но деятельность эта не может быть понята  иначе, как реализующая жизнь
телесного  суб®екта,  которая прежде всего является процессом  практическим.
Конечно,  было  бы  серьезной  ошибкой  рассматривать  в  психологии  всякую
перцептивную деятельность индивида как  протекающую непосредственно в  форме
практической деятельности или прямо происходящей  из нее. Процессы активного
зрительного   или  слухового   восприятия   отделяются  от  непосредственной
практики,  так  что  и  человеческий глаз и человеческое ухо  становятся, по
выражению Маркса,  органами-теоретиками46. Единственно осязание поддерживает
прямые  практические  контакты  индивида  с  внешним  вещественно-предметным
миром.  Это-  чрезвычайно  важное  с точки  зрения рассматриваемой  проблемы
обстоятельство, но и оно не исчерпывает ее полностью. Дело в том, что основу
познавательных процессов  составляет не индивидуальная практика суб®екта,  а
"совокупность человеческой  практики". Поэтому  не  только  мышление,  но  и
восприятие  человека  в  огромной   степени   превосходят  своим  богатством
относительную бедность его личного опыта.
     Правильная постановка в психологии вопроса о роли практики как основы и
критерия  истинности  требует  исследовать,  как  именно  входит  практика в
перцептивную  деятельность  человека.  Нужно  сказать,  что  психология  уже
накопила  множество  конкретно-научных  данных,  которые вплотную подводят к
решению этого вопроса.
     Как уже  говорилось,  психологические исследования  делают для  нас все
более  очевидным, что  решающая  роль в  процессах восприятия принадлежит их
эфферентным звеньям. В некоторых случаях, а именно, когда  эти  звенья имеют
свое  выражение  в  моторике  или  микромоторике, они  выступают  достаточно
отчетливо; в  других  случаях  они являются  "упрятанными",  выражающимися в
динамике текущих  внутренних состояний  реципирующей системы.  Но они всегда
существуют.  Их  функция является  "уподобительной" не только  в более узком
значении47,  но  и  в  значении  более широком. Последнее  охватывает  также
функцию включения в  процесс порождения образа совокупного опыта  предметной
деятельности человека. Дело в том, что такое включение не может осуществится
в   результате   простого  повторения   сочетаний   сенсорных   элементов  и
актуализации временных связей между ними. Ведь речь идет не об ассоциативном
воспроизведении   недостающих   элементов   сенсорных   комплексов,   а   об
адекватности возникающих  суб®ективных  образов  общим  свойствам  реального
мира, в  котором  живет,  действует  человек.  Иначе  говоря,  речь  идет  о
подчиненности процесса порождения образа принципу правдоподобия.
     Для  иллюстрации  этого принципа  обратимся опять-таки к хорошо и давно
известным   психологическим   фактам  -   к  эффектам   "псевдоспокического"
зрительного  восприятия,  изучением которых  мы  сейчас  вновь занялись. Как
известно, псевдоскопический  эффект  состоит  в том, что  при рассматривании
об®ектов  через   бинокль,  составленный  из  двух  призм  Дове,  происходит
закономерное  искажение  восприятия:  более близкие  точки  об®ектов кажутся
более отдаленными  и  наоборот.  В  результате,  например, вогнутая гипсовая
маска лица видится  при определенном  освещении как выпуклое, рельефное  его
изображение, а рельефное изображение лица  видится, наоборот,  как маска. Но
главный  интерес  опытов с  псевдоскопом  заключается  в  том,  что  видимый
псевдоскопический образ возникает только в том случае, если он правдоподобен
(гипсовая маска лица столь же "правдоподобна" с точки зрения реальности, как
и его гипсовое выпуклое  скульптурное изображение),  или в случае, если  тем
или    иным    способом    удается    заблокировать    включение    видимого
псевдоскопического образа в сложившуюся у человека картину реального мира.
     Известно, что  если  заменить  голову  человека,  сделанную  из  гипса,
головой реального человека, то псевдоскопический эффект вообще не возникает.
Особенно демонстративным являются опыты, в которых испытуемому, вооруженному
псевдоскопом, демонстрируется одновременно в  одном и том же зрительном поле
два об®екта -  и реальная голова  и ее выпуклое гипсовое изображение;  тогда
голова человека видится  как обычно, а гипс воспринимается псевдоскопически,
т.е.  как  вогнутая  маска.  Такие  явления  наблюдаются,  однако,  лишь при
правдоподобности     псевдоскопического    образа.     Другая    особенность
псевдоскопического эффекта состоит  в  том, что  для того,  чтобы он возник,
лучше  демонстрировать об®ект на  абстрактном, непредметном  фоне,  т.е. вне
системы  конкретно-предметных связей. Наконец, тот же принцип  правдоподобия
выражается  в  совершенно поразительном эффекте появления таких "прибавок" к
видимому   псевдоскопическому  образу,  которые  делают  его   существование
об®ективно  возможным.  Так, помещая перед  некоторой поверхностью  экран  с
отверстиями, через  которые  можно  видеть части этой поверхности, мы должны
получить при псевдоскопическом восприятии такую картину: части  поверхности,
которая  расположена  позади экрана,  видимые  через  его отверстия,  должны
восприниматься  испытуемым как находящиеся ближе к нему, чем экран, т.е. как
бы свободно висеть перед экраном.  В действительности же дело обстоит иначе.
При благоприятных  условиях испытуемый видит -  как  это  и должно  быть при
псевдоскопическом восприятии -  части поверхности, расположенные за экраном,
впереди экрана;  они, однако, не  "висят" в воздухе (что неправдоподобно), а
воспринимаются  как  некие  об®емные  физические  тела,  выступающие   через
отверстие  экрана.  В  видимом образе  возникает  прибавка  в  виде  боковых
поверхностей, образующих границы этих физических тел. И, наконец, последнее:
как     показали    систематические    опыты,     процессы     возникновения
псевдоскопического образа,  а равно и устранения его  псевдоскопичности хотя
происходят  одномоментно, но  отнюдь  не  автоматически, не сами собой.  Они
являются   результатом  перцептивных  операций,  осуществляемых   суб®ектом.
Последнее доказывается тем фактом, что  испытуемые могут научиться управлять
обоими этими процессами.
     Смысл опытов с псевдоскопом заключается, конечно, вовсе  не в том, что,
создавая с  помощью  специальной оптики  искажение проекции  демонстрируемых
об®ектов на сетчатках глаз,  можно при определенных условиях получить ложный
суб®ективный  зрительный  образ. Их  действительный  смысл  состоит  (как  и
сходных  с  ними,  классических "хронических"  опытов Страттона, И.Колера  и
других)   в   открываемой   ими   возможности   исследовать  процесс  такого
преобразования   информации,   поступающей   на  сенсорный  "вход",  которое
подчиняется    общим    свойствам,    связям,    закономерностям    реальной
действительности.  Это  -  другое,   более  полное  выражение   предметности
суб®ективного образа,  которая выступает теперь не только  в его изначальной
отнесенности к  отражаемому  об®екту, но и в отнесенности его к  предметному
миру в целом.
     Само  собой  разумеется,  что у человека  уже должна  сложиться картина
этого  мира.  Она  складывается,  однако,  не   только   на  непосредственно
чувственном уровне,  но  и на высших  познавательных  уровнях - в результате
овладения  индивидом опытом  общественной  практики, отраженным  в  языковой
форме, в системе значений. Иначе говоря, "оператором" восприятия являются не
просто накопленные прежде ассоциации ощущений и не апперцепция в кантианском
смысле, а общественная практика.
     Прежняя,  метафизически  мыслящая  психология  неизменно  двигалась при
анализе восприятия в  плоскости  двоякой абстракции: абстракции человека  от
общества и абстракции воспринимаемого  об®екта  от  его  связей с предметной
действительностью. Суб®ективный чувственный образ и его об®ект выступали для
нее как  две противостоящие друг  другу вещи. Но психический  образ не  есть
вещь. Вопреки физикалистским представлениям,  он  не  существует в  веществе
мозга в форме вещи, как  не существует и  никакого  "наблюдателя" этой вещи,
которым может быть  только душа, только духовное  "я". Правда состоит в том,
что  действительный и  действующий человек  при помощи своего  мозга  и  его
органов воспринимает внешние об®екты;  их явление ему и есть их  чувственный
образ.  Подчеркнем  еще  раз:  явление   об®ектов,   а  не  вызываемых   ими
физиологических состояний.
     В восприятии  постоянно происходит активный  процесс  "вычерпывания" из
реально  действительности  ее  свойств,  отношений  и  т.д.,  их  фиксация в
кратковременных   или   длительных   состояниях    реципирующих   систем   и
воспроизведение этих  свойств  в  актах формирования новых  образов, в актах
формирования новых образов, в актах узнавания и припоминания об®ектов.
     Здесь мы  снова  должны прервать  изложение  описанием психологического
факта,  иллюстрирующего  только  что  сказанное.  Всем  известно, что  такое
отгадывание загадочных картинок. Нужно найти на картинке  замаскированное  в
ней изображение  предмета, указанного  в загадке  (например, "где охотник" и
т.п.).  Тривиальное  об®яснение процесса восприятия (узнавания)  на картинке
искомого  предмета  заключается  в  том,  что  оно  происходит в  результате
последовательных сличений зрительного  образа данного предмета, имеющегося у
суб®екта, с  отдельными комплексами  элементов  картинки;  совпадение  этого
образа с одним из  комплексов картинки и приводит к  ее "отгадыванию". Иначе
говоря, это об®яснение  исходит из  представления о двух сравниваемых  между
собой  вещах: образа в голове суб®екта и его изображения на картинке. Что же
касается трудностей,  которые при этом возникают,  то  они относятся за счет
недостаточной   выделенности  и  полноты  изображения  искомого  об®екта  на
картинке,  что   и  требует   многократных  "примериваний"   к  ней  образа.
Психологическая неправдоподобность такого  об®яснения подсказала автору идею
простейшего  эксперимента,  состоящего  в  том,  что  никакого  указания  на
предмет, замаскированный  в картинке, испытуемому не  давалось.  Испытуемому
говорилось: "перед  вами обычные загадочные картинки для детей: постарайтесь
найти  тот  предмет,  который скрыто  изображен  в каждой  из них".  В  этих
условиях  процесс  вообще  не  мог  идти  по  схеме  сличения  возникшего  у
испытуемого  образа  предмета с его изображением,  содержащимся в  элементах
картинки. Тем  не менее загадочные картинки  испытуемыми разгадывались.  Они
"вычерпывали"  изображение  предмета из картинки, и у  них  актуализировался
образ этого знакомого им предмета.
     Мы  подошли теперь к  новому  аспекту проблемы чувственного  образа - к
проблеме  представления.   В   психологии   представлением  обычно  называют
обобщенный  образ, который  "записан"  в  памяти. Старое,  субстанциональное
понимание образа как некоей вещи приводило к субстанциональному же пониманию
и представления. Это - обобщение, возникающее в результате накладывания друг
на  друга  - на  манер гальтоновской фотографии - чувственных  отпечатков, к
которым ассоциативно присоединено словонаименование. Хотя в  пределах такого
понимания  допускалась  возможность трансформации представлений, они  все же
мыслились  как  некие  "готовые"  образования, хранящиеся на  складах  нашей
памяти. Легко увидеть, что  такое понимание представлений хорошо согласуется
с  формально-логическим  учением  о  конкретных  понятиях,  но  находится  в
вопиющем противоречии с диалектико-материалистическим пониманием обобщений.
     Наши  чувственный  обобщенные  образы, как и понятия,  содержат  в себе
движение  и,   стало   быть,  противоречия;  они   отражают  об®ект  в   его
многообразных  связях   и   опосредствованиях.  Это   значит,   что  никакое
чувственное знание  не является  застывшим отпечатком. Хотя оно и хранится в
голове  человека, но  не  как  "готовая"  ведь, а  лишь виртуально -  в виде
сформировавшихся  физиологических  мозговых констелляций,  которые  способны
реализовать суб®ективный образ об®екта, открывающегося человеку то  в одной,
то в другой системе  об®ективных связей. Представление об об®екте включает в
себя не только сходное в об®ектах, но и разные как бы грани его, в том числе
и  не   "накладывающиеся"  друг  на  друга,  не   находящиеся  в  отношениях
структурного или функционального подобия.
     Диалектичны не  только  понятия, но и  наши  чувственные представления;
поэтому  они  и  способны  выполнять функцию, которая  не  сводится  к  роли
фиксированных