ультуру.   Имеются   сложные
связывающие их  трансформации и  переходы, так что  никакое прямое  сведение
одного к другому невозможно. Для психологии, которая ограничивается понятием
"социализация"   психики  индивида   без   дальнейшего   его   анализа,  эти
трансформации   остаются   настоящей  тайной.   Эта  психологическая   тайна
открывается только в исследовании порождения человеческой деятельности и  ее
внутреннего строения.
     Основной, или,  как  иногда  говорят, конституирующей,  характеристикой
деятельности   является  ее  предметность.   Собственно,   в  самом  понятии
деятельности уже  имплицитно содержится понятие  ее  предмета  (Gegenstand).
Выражение  "беспредметная деятельность"  лишено всякого смысла. Деятельность
может   казаться   беспредметной,   но   научное  исследование  деятельности
необходимо  требует открытия  ее предмета.  При  этом  предмет  деятельности
выступает  двояко:  первично  -  в  своем  независимом   существовании,  как
подчиняющий себе и преобразующий деятельность суб®екта, вторично - как образ
предмета,   как  продукт   психического   отражения  его   свойств,  которое
осуществляется  в  результате деятельности суб®екта и иначе осуществиться не
может.
     Уже   в  самом  зарождении  деятельности   и   психического   отражения
обнаруживается  их  предметная   природа.  Так,  было  показано,  что  жизнь
организмов в гомогенной,  хотя и  изменчивой  среде может развиваться лишь в
форме усложнения  той системы элементарных отправлений, которая поддерживает
их существование.  Только  при  переходе к жизни в  дискретной среде, т.е. к
жизни  в мире предметов, над процессами,  отвечающими  воздействиям, имеющим
прямое   биотическое    значение,    надстраиваются   процессы,   вызываемые
воздействиями, которые сами  по себе могут быть нейтральными, абиотическими,
но  которые  ориентируют  его  по  отношению  к  воздействиям  первого рода.
Формирование  этих  процессов,  опосредствующих  фундаментальные   жизненные
отправления,  происходит  в  силу того,  что  биотические  свойства предмета
(например,  его  пищевые   свойства)  выступают  как   скрытые  за  другими,
"поверхностными"  его свойствами, поверхностными в том  смысле,  что, прежде
чем испытать на  себе  эффекты, вызываемые биотическим воздействием,  нужно,
образно  говоря, пройти через  эти свойства (таковы, например,  механические
свойства твердого тела по отношению к химическим его свойствам).
     Я, понятно,  опускаю  здесь  изложение  конкретно-научного  обоснования
приведенных положений, равно как и обсуждение вопроса об их внутренней связи
с  учением И.П.Павлова  о сигнальной функции  условных  раздражителей  и  об
ориентировочных рефлексах; то и другое освещено мной в других работах59.
     Итак, предыстория человеческой деятельности начинается  с  приобретения
жизненными процессами предметности. Последнее означает собой также появление
элементарных  форм  психического   отражения   -  превращение  раздражимости
(irribilitas) в чувствительность (sensibilitas), в "способность ощущения".
     Дальнейшая эволюция  поведения  и психики животных может быть адекватно
понята именно как  история развития  предметного содержания деятельности. На
каждом новом  этапе  возникает все  более  полная подчиненность  эффекторных
процессов деятельности об®ективным связям и отношениям свойств предметов, во
взаимодействие с которыми вступает животное. Предметный мир как бы все более
"втягивается"  в  деятельность.   Так,  движение  животного  вдоль  преграды
подчиняется ее  "геометрии" -  уподобляется ей и несет ее в  себе,  движение
прыжка  подчиняется  об®ективной  метрике  среды, а  выбор обходного пути  -
межпредметным отношениям.
     Развитие  предметного содержания деятельности находит  свое выражение в
идущем   вслед   развитии   психического   отражения,   которое   регулирует
деятельность в предметной среде.
     Всякая деятельность имеет кольцевую структуру: исходная афферентация ->
эффекторные процессы, реализующие  контакты с предметной средой -> коррекция
и  обогащение с  помощью обратных  связей исходного афферентирующего образа.
Сейчас кольцевой характер процессов, осуществляющих взаимодействие организма
со  средой,  является  общепризнанным  и достаточно  хорошо  описан.  Однако
главное заключается не в  самой  по себе кольцевой  структуре, а в том,  что
психическое  отражение  предметного  мира  порождается  не   непосредственно
внешними воздействиями  (в том числе  и  воздействиями "обратными"), а  теми
процессами,  с помощью которых суб®ект вступает в  практические  контакты  с
предметным  миром и которые  поэтому необходимо  подчиняются его независимым
свойствам,  связям, отношениям. Последнее  означает,  что  "афферентатором",
управляющим  процессами деятельности, первично  является сам  предмет и лишь
вторично  -  его   образ  как  суб®ективный  продукт  деятельности,  который
фиксирует,  стабилизирует  и несет в  себе  ее предметное  содержание. Иначе
говоря,  осуществляется  двойной   переход:  переход   предмет   ->  процесс
деятельности и  переход деятельность  -> ее суб®ективный продукт. Но переход
процесса в форму продукта происходит не только на полюсе суб®екта. Еще более
явно  он  происходит   на  полюсе  об®екта,  трансформируемого  человеческой
деятельностью;  в этом случае регулируемая психическим образом  деятельность
суб®екта  переходит  в   "покоящееся   свойство"  (ruhende  Eigenschaft)  ее
об®ективного продукта.
     На  первый  взгляд  кажется, что  представление  о  предметной  природе
психики относится только к сфере собственно познавательных процессов; что же
касается сферы  потребностей  и  эмоций,  то  на  нее  это представление  не
распространяется. Это, однако, не так.
     Взгляды  на  эмоционально-потребную  сферу как  на  сферу  состояний  и
процессов,  природа  которых лежит в самом суб®екте  и которые лишь изменяют
свои проявления под  давлением внешних условий, основываются на смешении, по
существу,  разных категорий, смешении, которое особенно дает о  себе знать в
проблеме потребностей.
     В психологии потребностей нужно  с самого начала исходить из следующего
капитального различения: различения потребности как внутреннего условия, как
одной из  обязательных предпосылок деятельности и потребности как  того, что
направляет и регулирует конкретную деятельность суб®екта в предметной среде.
"Голод способен поднять животное на ноги, способен придать поискам более или
менее страстный характер, но в  нем  нет никаких  элементов, чтобы направить
движение  в ту  или другую сторону и видоизменять  его сообразно требованиям
местности  и случайностям встреч"60, - писал Сеченов. Именно в  направляющей
своей функции потребность и является предметом  психологического познания. В
первом же случае потребность  выступает лишь  как состояние нужды организма,
которое само по себе не способно вызывать  никакой определенно  направленной
деятельности;   ее   функция   ограничивается   активацией   соответствующих
биологических  отправлений   и  общим   возбуждением   двигательной   сферы,
проявляющимся  в  ненаправленных поисковых движениях. Лишь  в  результате ее
"встречи"  с  отвечающим  ей  предметом  она  впервые  становится  способной
направлять и регулировать деятельность.
     Встреча потребности с предметом есть акт чрезвычайный. Он отмечался уже
Ч.Дарвином,  о  нем  свидетельствуют  некоторые  данные  И.П.Павлова; о  нем
говорит  Д.Н.Узнадзе  как   об  условии  возникновения   установки,  и   его
блистательное описание дают современные этологи. Этот чрезвычайный акт  есть
акт  опредмечивания  потребности  -  "наполнения"  ее  содержанием,  которое
черпается  из окружающего мира.  Это  и переводит потребность на  собственно
психологический уровень.
     Развитие потребностей на  этом  уровне происходит в  форме развития  их
предметного  содержания.  Кстати  сказать,   это  обстоятельство  только   и
позволяет понять появление у человека новых потребностей, в том числе таких,
которые  не имеют своих  аналогов  у  животных,  "отвязаны" от биологических
потребностей  организма  и  в   этом  смысле  являются  "автономными"61.  Их
формирование   об®ясняется   тем,  что  в   человеческом  обществе  предметы
потребностей   производятся,  а   благодаря   этому  производятся   и   сами
потребности62.
     Итак,  потребности управляют  деятельностью со стороны суб®екта, но они
способны  выполнять  эту  функцию  лишь  при   условии,   что  они  являются
предметными.  Отсюда  и происходит  возможность  оборота  терминов,  который
позволил К.Левину  говорить  о побудительной  силе  (Aufforderungscharakter)
самих предметов63.
     Не  иначе  обстоит  дело  с эмоциями  и чувствами. И  здесь  необходимо
различать,  с  одной  стороны,   беспредметные   стенические,   астенические
состояния,  а  с  другой  -   собственно   эмоции  и   чувства,  порождаемые
соотношением   предметной  деятельности   суб®екта  с  его  потребностями  и
мотивами. Но об этом нужно говорить себе. В связи же с анализом деятельности
достаточно указать на то, что предметность деятельности порождает не  только
предметный характер  образов,  но также  предметность потребностей, эмоций и
чувств.
     Процесс  развития  предметного  содержания  потребностей  не  является,
конечно, односторонним. Другая его  сторона состоит в том, что и сам предмет
деятельности  открывается   суб®екту  как   отвечающий  той  или   иной  его
потребности. Таким  образом, потребности  побуждают деятельность и управляют
ею со стороны суб®екта, но они  способны  выполнять эти функции при условии,
что они являются предметными.

        3. ПРЕДМЕТНАЯ ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ И ПСИХОЛОГИЯ
     То   обстоятельство,  что   генетически   исходной  и  основной  формой
человеческой  деятельности   является  деятельность  внешняя,  чувственно  -
практическая,  имеет для  психологии особый смысл.  Ведь психология  всегда,
конечно,  изучала  деятельность   -   например,  деятельность  мыслительную,
деятельность  воображения,   запоминания  и  т.д.  Только  такая  внутренняя
деятельность, подпадающая  под декартовскую категорию  cogito, собственно, и
считалась  психологической,  единственно входящей в поле  зрения  психолога.
Психология, таким образом, отлучалась от  изучения практической, чувственной
деятельности.
     Если внешняя деятельность и  фигурировала в старой психологии, то  лишь
как выражающая внутреннюю деятельность, деятельность  сознания. Произошедший
на  рубеже  нашего  столетия бунт  бихевиористов  против этой  менталистской
психологии скорее углубил, чем устранил  разрыв между  сознанием  и  внешней
деятельностью,  только  теперь,  наоборот,  внешняя  деятельность  оказалась
отлученной от сознания.
     Подготовленный  об®ективным  ходом   развития  психологических   знаний
вопрос, который встал сейчас во весь рост, состоит в том, входит ли изучение
внешней  практической  деятельности  в  задачу  психологии.  Ведь  "на  лбу"
деятельности "не написано", предметом какой науки она является. Вместе с тем
научный опыт  показывает,  что  выделение  деятельности в  качестве предмета
некоей особой области знания - "праксиологии" - не является оправданием. Как
и  всякая  эмпирически  данная реальность,  деятельность  изучается  разными
науками;  можно изучать физиологию  деятельности,  но  столь  же правомерным
является ее  изучение,  например,  в  политической экономии  или социологии.
Внешняя  практическая  деятельность  не  может быть из®ята  и из  собственно
психологического исследования. Последнее положение может, однако, пониматься
существенно по-разному.
     Еще в тридцатых годах С.Л.Рубинштейн64 указывал на важное теоретическое
значение для психологии мысли  Маркса о том, что в обыкновенной материальной
промышленности мы имеем перед собой раскрытую  книгу человеческих сущностных
сил  и  что психология,  для которой  эта книга остается  закрытой, не может
стать   содержательной  и  реальной   наукой,   что  психология  не   должна
игнорировать богатство человеческой деятельности.
     Вместе   с  тем   в   своих  последующих   публикациях   С.Л.Рубинштейн
подчеркивал,  что,  хотя   в  сферу  психологии  входит  и  та  практическая
деятельность,  посредством  которой  люди   изменяют  природу   и  общество,
предметом  психологического   изучения  "является  только   их  специфически
психологическое  содержание, их мотивация  и  регуляция, посредством которой
действия  приводятся в  соответствие с отраженными в  ощущении,  восприятии,
сознании об®ективными условиями, в которых они совершаются"65.
     Итак,  практическая  деятельность, по  мысли автора, входит  в  предмет
изучения психологии, но лишь тем особым своим содержанием, которое выступает
в  форме  ощущения,  восприятия,   мышления  и  вообще  в  форме  внутренних
психических  процессов и состояний суб®екта.  Но это утверждение является по
меньшей мере односторонним, так как оно абстрагируется  от того капитального
факта, что деятельность -  в той или иной  ее форме - входит в самый процесс
психического отражения, в само содержание этого процесса, его порождение.
     Рассмотрим самый простой случай: процесс восприятия упругости предмета.
Это  процесс  внешне-двигательный, с  помощью  которого  суб®ект  вступает в
практический  контакт, в  практическую  связь с внешним  предметом и который
может   быть   направлен  на  осуществление  даже   не   познавательной,   а
непосредственно  практической   задачи,   например,   на   его   деформацию.
Возникающий  при  этом  суб®ективный образ  -  это,  конечно, психическое и,
соответственно, бесспорный  предмет психологического  изучения.  Однако  для
того, чтобы понять природу  данного образа,  я должен  изучить процесс,  его
порождающий,  а  он в  рассматриваемом  случае  является  процессом внешним,
практическим. Хочу  я этого или не хочу, соответствует  или не соответствует
это моим  теоретическим взглядам, я все же вынужден включить в предмет моего
психологического исследования внешнее предметное действие суб®екта.
     Значит,  неправомерно считать, что внешняя предметная деятельность хотя
и  выступает  перед  психологическим исследованием, но лишь  как  то, во что
включены внутренние психические процессы,  и что  собственно психологическое
исследование  движется,  не  переходя  в  плоскость изучения  самой  внешней
деятельности, ее строения.
     С   этим  можно  согласиться  только  в  том  случае,   если  допустить
одностороннюю   зависимость   внешней   деятельности   т   управляющего   ею
психического образа,  представления цели или  ее  мысленной схемы. Но это не
так.   Деятельность   необходимо   вступает   в   практические   контакты  с
сопротивляющимися   человеку  предметами,  которые  отклоняют,  изменяют   и
обогащают  ее. Иными  словами,  именно  во внешней  деятельности  происходит
размыкание   круга  внутренних   психических  процессов  как   бы  навстречу
об®ективному предметному миру, властно врывающемуся в этот круг.
     Итак,  деятельность входит в предмет  психологии,  но не  особой  своей
"частью" или "элементом", а в своей особой функцией.  Это функция  полагания
суб®екта  в  предметной  действительности  и  ее   преобразования   в  форму
суб®ективности.
     Вернемся, однако, к описанному случаю порождения психического отражения
элементарного  свойства  вещественного  предмета  в  условиях  практического
контакта  с  ним. Случай этот был приведен  в качестве  только  поясняющего,
грубо упрощенного примера. Он имеет,  однако, и реальный генетический смысл.
Едва  ли  нужно сейчас  доказывать,  что  на  первоначальных  этапах  своего
развития  деятельность  необходимо  имеет  форму  внешних процессов  и  что,
соответственно,   психический  образ  является   продуктом  этих  процессов,
практически  связывающих суб®ект с  предметной действительностью.  Очевидно,
что на ранних генетических этапах научное об®яснение природы и  особенностей
психического отражения невозможно иначе, как на основе изучения этих внешних
процессов.  При  этом  последнее  означает  не подмену исследования  психики
исследованием  поведения, а лишь демистификацию природы  психики. Ведь иначе
нам  не остается  ничего другого,  как  признать  существование таинственной
"психической способности", которая состоит в  том, что под  влиянием внешних
толчков,  падающих  на  рецепторы  суб®екта,   в  его   мозге  -  в  порядке
параллельного   физиологическим   процессам   явления  -   вспыхивает  некий
внутренний свет, озаряющий  человеку мир,  что происходит как  бы  излучение
образов,   которые   затем  локализуются,   "об®ективируются"   суб®ектом  в
окружающем пространстве.
     Само собой разумеется, что реальность,  с которой  имеет дело психолог,
является несопоставимо более сложной  и  богатой, чем  ее рисует приведенная
грубая схема  возникновения  образа в результате  практического  контакта  с
предметом. Однако  как бы  далеко ни  отходила психологическая реальность от
этой грубой схемы, какими бы глубокими ни были метаморфозы деятельности, она
при всех условиях остается осуществляющей  жизнь телесного суб®екта, которая
по самому существу своему является процессом чувственно-практическим.
     Усложнение деятельности и,  соответственно,  усложнение  ее психической
регуляции ставит чрезвычайно широкий круг научно-психологических проблем, из
числа которых  следует прежде всего  выделить  вопрос  о формах человеческой
деятельности, об их взаимосвязи.

        4. СООТНОШЕНИЕ ВНЕШНЕЙ И ВНУТРЕННЕЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ
     Старая  психология  имело  дело  только  с внутренними процессами  -  с
движением представлений, их  ассоциацией  в сознании, с их генерализацией  и
движением  их  субститутов  -  слов. Эти  процессы,  как и  непознавательные
внутренние переживания, считались единственно составляющими предмет изучения
психологии.
     Начало  переориентации  прежней  психологии было  положено  постановкой
проблемы  о происхождении внутренних психических процессов.  Решающий шаг  в
том  отношении  был  сделан И.М.Сеченовым, который  еще сто  лет тому  назад
указывал,  что психология незаконно вырывает из целостного  процесса, звенья
которого   связаны   самой   природой,   его   середину   -   "психическое",
противопоставляя  его  "материальному". Так как психология родилась из этой,
по  выражению Сеченова, противоестественной операции,  то потом уже "никакие
уловки не  могли склеить эти разорванные его  звенья". Такой подход к  делу,
писал далее Сеченов, должен измениться.  "Научная психология по всему своему
содержанию  не  может  быть  ничем иным, как  рядом  учений о  происхождении
психических деятельностей"66.
     Дело историка - проследить этапы развития этой  мысли.  Замечу  только,
что   начавшееся  тщательное  изучение  филогенеза   и  онтогенеза  мышления
фактически раздвинуло  границы  психологического  исследования. В психологию
вошли такие парадоксальные с суб®ективно- эмпирической точки зрения понятия,
как понятие о практическом интеллекте или  ручном мышлении. Положение о том,
что внутренним умственным действиям генетически  предшествуют внешние, стало
едва  ли  не  общепризнанным.  С  другой стороны, т.е.  двигаясь от изучения
поведения, была выдвинута гипотеза о прямом, механически понимаемом переходе
внешних процессов  в скрытые, внутренние; вспомним, например, схему Уотсона:
речевое поведение -> шепот -> полностью беззвучная речь67.
     Однако главную  роль в  развитии конкретно-психологических  взглядов на
происхождение внутренних мыслительных операция сыграло введение в психологию
понятия об интериоризации.
     Интериоризацией называют, как известно, переход, в результате  которого
внешние по  своей  форме процессы  с внешними  же,  вещественными предметами
преобразуются в процессы, протекающие  в умственном плане, в плане сознания;
при  этом  они  подвергаются  специфической   трансформаци