как  шаман  Урбек.
Вокруг высокого костра качались,  взявшись  за  руки,  охотники.  Их  было
много, Оскор насчитал пятнадцать десятков... Вдруг вождь вскочил на ноги и
шагнул с поднятым ножом к белому коню, но ударить не успел. Арагез  вырвал
повод из рук охотников и заметался между горячим костром и крутым обрывом.
Женщины закрыли руками черноволосые головы и упали на землю, мужчины звали
на помощь доброго Мир-Суснэ. Когда Арагез, вытянувшись,  понесся  в  гору,
Оскор вскочил ему на спину и, нащупав узду, осадил  к  земле.  Подбежавшие
охотники накинули петлю на потную шею коня, свалили его на землю и связали
ноги.
     Связанного Арагеза они подтащили ближе к костру. Сопр опять встал  на
колени перед огнем, его опять окружили люди. Они пели:

                          Великий и Невидимый,
                          Гони на нас
                          Молодого зверя.
                          Большого зверя
                          Сделай слабее ушана...

     Охотники просили у Нуми-Торума мяса и тепла, здоровья и  силы  зверя.
Когда они кончили петь, вождь подбежал к связанному  Арагезу.  Блеснул  на
солнце широкий нож...
     Попробовав горячей крови, мужчины окружили костер и, потрясая оружием
предков, запели песню победы.

                          Добрый отец огонь,
                          Ты на небе и на земле,
                          Ты веселый и сильный,
                          Ты ненасытный и злой.
                          Порази врагов в сердце,
                          Порази врагов в голову.
                          Сожги одежду и тело
                          Врагов твоего народа...

     Оскор слушал братьев и вспоминал рвущийся к небу живой огонь угров...
Песню победы воины гордого племени всадников пели перед  большим  костром,
когда враги приходили на  их  землю.  Тогда  мужчины  пили  горячую  кровь
жертвенных лошадей и шли защищать город старого Кардаша,  спасать  женщин,
детей и скот. Тогда один угорский воин был сильнее пяти булгар...
     Оборвалась песня победы, остановились ноги братьев. От  леса  бежали,
поблескивая железными шлемами, чужие воины. Они разделились, как  птицы  в
полете, на три хвоста. Врагов было в десять раз меньше,  чем  охотников  у
костра, но Сопр молчал. Манси сбились в кучу, как пестрые  угорские  овцы.
Только  Ласло  вышел  навстречу  чужим,  размахивая  узким  кривым  мечом.
Передний воин выбил из рук его меч и засмеялся. Ласло был травой, а  русый
пришелец - тополем.
     Два молодых воина подошли  к  вождю.  Один  из  них  ударил  себя  по
железной груди и сказал:
     - Неси, кунинг, скору и серебро Новугороду!
     Сопр испугался и сел на землю. Синеглазый богатырь  поставил  его  на
ноги и закричал:
     - Вашей земли не заяхом, ни город ваших, ни весей ваших.
     Другой воин достал из-под чешуйчатой железной рубахи куний мех и стал
гладить его, как пса.
     - Гех, рума, гех, - замотал головой вождь.
     Сопр толкал в спину  испуганных  охотников,  посылал  их  в  чумы  за
родовым серебром и мехами.
     У затухающих костров, воткнув в землю  длинные  черные  мечи,  стояли
чужие бородатые воины. Манси  несли  им  короткохвостых  соболей,  красных
караганов и мягких куниц. Жены шли за охотниками, прижав к мокрой от  слез
груди круглые булгарские чаши, шейные кольца и кувшины.
     Русые пришельцы все раскладывали  на  два  десятка  заплечных  нош  и
перевязывали белыми витыми ремнями. Серебряные чаши и  узкогорлые  кувшины
они складывали в широкие кожаные мешки.
     Забросив на крепкие спины  тяжелые  ноши,  бородатые  воины  побежали
обратно, к лесу, как густогривые волки от стада. Бежали они легко, ступали
мягко на каменистую землю доброго и смешного  народа.  Манси  смотрели  им
вслед и не знали, кто спас их от железных воинов - Великий Нуми-Торум  или
добрый Мир-Суснэ? Кому им надо завтра приносить жертву за свое избавление?
     Предводитель русых пришельцев остановился у леса,  сбросил  на  землю
ношу и пошел назад. Он подошел к костру, долго глядел на притихших  людей,
худых и грязных, замученных болотной хворью.
     - У отчизны вашей несть кунинга, несть кметей,  -  сказал  синеглазый
предводитель и снял с головы железный шлем.
     Он насыпал в шлем продолговатые и ровные серебряные обрезки, поставил
его к ногам Сопра и вернулся к своим воинам.
     Воинственные пришельцы, дождавшись синеглазого предводителя, скрылись
в лесу. Манси потянулись от потухшего костра один за другим к своим чумам.
Никто громко не радовался, никто не горевал. Казалось, ничего не случилось
в стойбище братьев, не было чужих воинов, а был короткий сон.
     Удивленный Оскор долго стоял один у потухшего костра, слушал ворчание
собак, доедающих белого коня, и думал. Он думал о бородатых  пришельцах  с
железной грудью, быстрых, как  ветер,  и  крепких,  как  камень,  думал  о
покорных охотниках, замученных голодом, хворью и  жадностью  своих  богов.
Мужчины из его племени не отдадут родовое серебро так покорно, как братья.
     - Рума, рума, - тянул за рукав мансийский вождь  Оскора.  -  Пошли  к
лодке. Надо ехать.
     Улетели думы угорского певца,  как  вспугнутые  птицы,  и  он  увидел
Сопра. Старик стоял перед ним довольный  и  важный,  забыв  позор  и  горе
своего народа.
     - Ты сейчас отдал родовое серебро чужим воинам! -  закричал  на  него
Оскор. - Ты станешь беднее раба...
     - Гех... Ты не видел, рума, наших святилищ. Мое богатство в лесу, его
бережет Нуми-Торум и настороженные луки с толстыми стрелами. Я смеюсь  над
русыми пришельцами.
     Оскор пошел за хитрым вождем к Великой Голубой реке. Они шли  высокой
густой травой  через  редкий  березник,  шли  рядом.  Сопр  рассказывал  о
синеглазых воинах.
     - Они живут в Новагороде, на краю земли. У русых воинов много воды  и
много лодок. Весной они кладут свои узкобокие лодки-ушкуи на плечи и несут
их по земле Немь до речки Волок. Эта маленькая речка сестра Голубой  Камы.
Потом они спускаются к нам за мягкими шкурами и серебром.
     Светлый березняк кончился, пропала широкая тропа. Они зашли в  густую
зелень ирги и колючего повоя. Сопр быстро находил лазы в темной  чащобе  и
нырял в них, а Оскор пробирался, как тяжелый зверь, давил и ломал кусты.
     Раздвинув плечом зеленую стену повоя, он неожиданно  вышел  на  свет.
Под ногами блистала вода тихого маленького залива, в трех шагах от него  в
лодке сидел Шавершол.



                             10. ГОЛУБАЯ КАМА

     Утро начиналось на середине Великой реки. Свет полз от лодки к темным
берегам, оставляя за собой побелевшую воду. Клочки тумана спешили укрыться
от него в тихих заливах.
     Сопр спал сидя, уткнувшись носом в холодные  кожаные  мешки.  Впереди
него бесшумно греб Оскор, за спиной покачивался Шавершол.
     Всю ночь простояли угры на  коленях,  не  выпуская  из  рук  гребков.
Ударят они гребками, метнется лодка, как малая рыба от щуки, прошумит вода
по ее сосновым бокам и закрутится позади. Мах за махом - и ближе  послы  к
мудрому слову. Скоро увидят они широкое горло речки  Мясная  вода  и  Сопр
поведет их тайной тропой к Большому шаману.
     Вырвал Оскор гребок из воды, увидел, как посыпались голубые  искры  с
него, и понял - Сияющий вышел на небо. Много  раз  встречал  Оскор  желтое
солнце, много спел утренних песен, но солнце всегда  казалось  ему  новым,
всегда родным...
     Шавершол глядел на желтый огонь, пылающий на небе, и весело смеялся.
     - Урга-а! - кричал он солнцу. - Будь здоровым и сильным, Желтолобый!
     "Овым и сильным! Овым и сильным!" - повторяли  за  ним  духи  леса  и
большой воды.
     Далеко унесли по реке  быстрые  духи  голос  Шавершола,  а  Оскор  не
шевелился, слушал песню голубой воды и зеленых гор, веселую песню светлого
утра.
     - Гех!
     Лодка качнулась. Это встал Сопр. Он размахивал руками и показывал  на
темные камыши.
     - Там, там Яйва, Мясная вода. Надо к берегу, рума.
     Угры взялись за гребки, лодка пошла поперек большой  воды,  навстречу
черноголовым камышам.
     - Стой, рума, стой! - закричал старик. - Костер на берегу.
     Маленький костер увидели и угры, но было уже поздно. Лодка заскрипела
по каменистому дну и уткнулась в берег. Ступив на  землю,  Оскор  выдернул
меч и побежал к костру. За ним выскочили Сопр и Шавершол.
     Все трое долго шарили  по  заросшему  ивняком  и  повоем  каменистому
берегу, искали следы человека, хозяина огня, и не находили. Но только сели
к костру, из зеленой чащобы вышел Большой шаман. Старый  Сопр  и  угры  от
удивления и страха прилипли к земле.
     Большой шаман подошел к ним, сел к костру. Первым  опомнился  Сопр  и
осторожно спросил:
     - Это ты, хозяин Синей пещеры? Или твоя добрая душа бродит по земле?
     - Не бойся, Сопр. Я пришел сюда встретить братьев.
     - Гех... Ты спустился на лодке?
     Большой шаман не ответил вождю, глядел  на  вздрагивающие  огоньки  и
думал.
     - Мы послы. Мы не можем  вернуться  к  старому  Кардашу  без  мудрого
слова, - сказал Шавершол хозяину Синей пещеры и встал.
     - Садись, богатырь. Ты  будешь  долго  слушать  меня.  Я  расскажу  о
далеких предках моего народа, о горькой судьбе наших  племен  и  о  мудром
шамане Чань-Наги.
     Шавершол сел, хозяин Синей пещеры стал говорить:
     - Я знаю, в пауле Сопра  были  русые  пришельцы  из  Новагорода.  Они
придут к нам еще. Речные дороги не зарастают... - Большой шаман  замолчал,
долго глядел на Великую Голубую реку, потом сказал Сопру: - Возьми  лук  и
принеси Нуми-Торуму жертвенную птицу маншин.
     Когда вождь скрылся в зеленом лесу, он сказал уграм:
     - Слушайте меня, братья... Мы пришли на эту землю  давно,  усталые  и
ослабевшие. Встретили нас глухие леса и  гнилые  болота.  Но  мы  остались
здесь: идти вперед не было сил. И мы не знали, куда  нам  идти...  Большим
шаманом шести наших племен был тогда мудрый Чань-Наги.
     Мудрый Чань-Наги велел старейшим менять соболя и  куницу  на  высокой
горе. По Голубой Каме приходили к нам чужие люди. Они  оставляли  железные
ножи и серебряные чаши, забирали наши меха и уходили домой. Чужие люди  не
видели, кто приносит на вершину горы мягкие шкуры. Они не знали  дорогу  к
нашим паулям. Мы были сыты и богаты, не боялись голода  и  болезней.  Умер
мудрый Чань-Наги и Великий Нуми-Торум стал глупее нетопыря. Но  народ  наш
все еще верил ему, приносил в жертву последних коней, отдавал  бессильному
богу типчаковой степи половину добычи... Душа моего доброго народа ослепла
от едкого дыма чувалов.
     Большой шаман замолчал и долго глядел  на  затухающий  костер.  Таяли
красные угли, темнели и рассыпались.
     Угры ждали другие слова, слова надежды и  радости,  но  хозяин  Синей
пещеры молчал.
     - Мы послы, - сказал ему Шавершол. - Нас спросит вождь,  нас  спросит
народ: где искать новую родину? В племени всадников осталось сорок воинов,
смелых и сильных воинов. У нас много  женщин  и  детей.  В  наших  жилищах
серебро и красные ковры, в загонах - скот...
     - Мы послы, - сказал Оскор. - Назови нам  землю,  куда  не  дотянутся
длинные мечи пришельцев.
     Большой шаман поднял седую голову и, оскалив зубы, тихо засмеялся. Он
смеялся, как густогривый зверь перед убитым теленком. Но радость его  была
человеческой.
     - Братья! - сказал он уграм. - Земля много  раз  снимала  и  надевала
белую паницу, я молчал. Рождались и умирали люди,  я  молчал.  Мне  нечего
было говорить. В  Синюю  пещеру  пришли  два  богатыря.  Они  были  нашими
братьями, и я сказал себе: "Они  спасут  нас".  Слушайте  меня,  послы.  К
восходу от Синей пещеры, за  речкой  Чань-Наги,  долго  тянутся  густые  и
темные леса. Не гнездятся там птицы, туда уходят умирать раненые звери. За
черными лесами лежит богатая земля светлых  речек  и  зеленых  гор.  Земля
неведомая врагам. Идите туда, братья, ставьте чумы в  счастливой  земле  и
топчите к нашим паулям тайные тропы.
     Большой шаман посидел у потухшего костра, тихо встал и ушел в лес.


     ...Вода без устали катится к югу, раздвигает леса,  обегает  каменные
горы. День и ночь не  выпускают  из  рук  угорские  послы  широколопастных
гребков. Они спешат к старому Кардашу с мудрым словом Большого шамана. Уже
два раза  восходило  по  небу  желтое  солнце,  два  раза  на  серую  воду
спускалась черная ночь, а угры  еще  не  ложились  на  землю.  Слабели  их
крепкие руки, закрывались глаза от усталости.
     Шавершол повернул лодку к отлогому берегу. Надо поесть горячего  мяса
и отдохнуть у костра. Скоро они увидят родной Меркашер.
     К самой воде подступал мелкий и редкий кустарник, за ним  поднимались
высокие светло-зеленые сосны, за соснами синело небо.
     Угры нашли неглубокую круглую яму и на дне  ее  развели  костер.  Они
опалили убитых по дороге птиц, наелись горячего мяса.
     Шавершол сразу уснул, завернувшись в медвежью шкуру, а  Оскор  слушал
неумолкающую реку, и в душе у него рождалась новая песня:

                         Ручейком я начиналась
                         Далеко, в лесу зеленом.
                         Я была слабее дыма,
                         Неприметней кислых ягод.
                         Собирала по дороге
                         Малых речек наговоры,
                         И весенних вод напевы,
                         И дождей осенних ропот...

     Певец проснулся от непонятного страха,  вскочил  и  огляделся.  Рядом
спал Шавершол, с реки, покачиваясь, полз в темные  кусты  белый  туман,  в
чистой зелени радостно суетились птицы. Но светлое утро не  убило  в  душе
тревогу. Оскор глядел на серую воду и что-то хотел вспомнить...
     - Лодка! - он бросился к реке, долго бегал  от  куста  к  кусту,  как
потерявший след зверя молодой пес, но лодки не было.



                             11. ЛЕС И ЛЮДИ

     Могучий лес окружал племя  всадников,  высылал  вперед  цепкие  кусты
ветлового  ерника  и  крепкий  вереск.  Он  захватывал  зеленые  пастбища,
густотравные луга и узкие полоски желтеющих полей.
     Лес наступал. Но угры не посылали навстречу ему  воинов  с  железными
топорами, не жгли высоких костров на пастбищах и полях, не бросали в огонь
порубленные ели, истекающие смолой, тугой вереск и жидкий ивняк, пахнувший
болотом. Похоронив старого Кардаша,  они  ждали  послов  с  мудрым  словом
Большого шамана. День и ночь они думали об одном: кто первый  покажется  у
южного вала, послы или булгары? Послы принесут спасение племени, булгары -
гибель.
     В предрассветных сумерках воины из рода черных орлов сменили у  южных
ворот быстроногих дзуров. Семь раз взойдет, проплывет  по  синему  небу  и
спустится в темный лес горячее солнце. Семь раз сторожевые воины прокричат
ему:
     - Будь здоровым и сильным, Желтолобый!
     В полдень брат вождя и старейшина черных орлов Мункач заметил  идущих
к городищу пеших воинов. Он ждал их, не поднимая тревоги.  Они  подошли...
Молодой черноволосый охотник постучал рукояткой ножа в  крепкие  ворота  и
закричал:
     - Воины Кардаша, пустите друзей!
     Прикрывшись щитом, вышел на вал старый Мункач и спросил гостя:
     - Кто ты? Кого привел на нашу землю?
     - Я Гайно. Мы послы народа коми.
     Старейшина подал  знак,  угорские  воины  открыли  тяжелые  ворота  и
впустили гостей.
     Мать Гайно была из рода быстроногих дзуров. Он  знал  язык  угорского
народа и не раз бывал в городе старого Кардаша. Не расспрашивая сторожевых
воинов, Гайно повел своих соплеменников к высокой юрте вождя. Чужие люди с
удивлением глядели на большеколесные степные телеги,  стоящие  кругом,  на
временные загоны для скота, обнесенные высокой изгородью, на суетившихся у
родовых костров женщин и детей. В городе  старого  Кардаша  было  шумно  и
тесно. Но гости не видели воинов.
     Толкнув обитые шкурой двери, послы  зашли  в  большую  юрту  вождя  и
остановились у дверей. Они ждали приглашения. Но никто не  ответил  на  их
приветствие, никто не позвал  их  сесть  на  почетное  место  гостей.  Дом
старого Кардаша был пуст. Сквозь маленькое продолговатое  окно,  затянутое
бычьим пузырем, пробивался солнечный свет и ложился неровными полосами  на
темные шкуры и красивые ковры,  разостланные  на  глиняном  полу.  Великий
Нуми-Торум,  поблескивая  серебряным  лицом,  глядел  на  них   устало   и
недружелюбно. Гости переглянулись и хотели  уходить,  но  услышали  голоса
людей.
     В жилище вождя вошли старейшины. Брат Кардаша позвал гостей к  очагу,
женщины принесли свежее мясо и старый мед в тонких булгарских кувшинах.
     Послы неторопливо ели и пили, а старейшины сидели молча  у  холодного
очага. Гайно тоже молчал. Он знал угорские обычаи: пока женщины не  унесут
остатки еды, старики не будут говорить. Гости отдали  женщинам  серебряные
чаши с чисто обглоданными белыми  костями  и  пустые  кувшины,  старейшина
черных  орлов  спросил  Гайно  о  здоровье  великого  Камшамана   и   стал
рассказывать о набеге булгар, о гибели многих воинов,  о  смерти  раненого
вождя, мудрого Кардаша. Гайно слушал, качал головой и  пересказывал  своим
сородичам печальные слова старейшины.
     - Мы видели, - сказал Гайно уграм, - молодой лес  на  ваших  полях  и
пастбищах. У вас мало воинов, у нас  мало  женщин.  Наши  мужчины  хорошие
охотники. Ваши женщины не будут знать голода.
     Старейшины поняли слова Гайно. Им рассказывали отцы, они видели сами:
приходили из северных лесов беловолосые люди с дорогими подарками и  брали
угорских девушек в жены. Речку свою беловолосые охотники назвали Иньвой  -
Женской водой. На  ее  берегах  селились  они  с  черноволосыми  угорскими
женами.
     ...На другой день старейшины повели гостей на  праздник  девушек.  На
широкой поляне под священной лиственницей плясали угорские девушки. Щеки и
грудь они раскрасили железной краской,  на  тонкие  загорелые  шеи  надели
желтые бусы. Окружали их небольшие костры,  у  костров  сидели  женщины  с
детьми и молчаливые одинокие воины.
     Гости и старейшины уселись на шкуры. Девушки  обняли  друг  друга  за
гладкие плечи и, тихо покачиваясь, запели о том,  что  они  знают  в  лесу
сладкие коренья, умеют варить буйный мед и делать войлок тоньше  осинового
листа. Гайно  глядел  и  слушал,  хотел  запомнить,  а  потом  спросить  у
старейшин имя девушки с ловкими и  сильными  руками.  Она  легко  плясала,
опираясь на длинные пальцы крепких маленьких ног. Такая жена не отстанет в
лесу от охотника.
     Окончив танец, девушка подошла к старейшинам и села впереди их.
     - Она не знает законов племени?  -  громко  спросил  молодой  охотник
брата вождя.
     - Нет, Гайно, - ответил ему старый Мункач,  -  дочь  мудрого  Кардаша
хорошо знает законы своего народа.
     Дочь вождя поправила тяжелые бусы из  зеленого  камня,  поглядела  на
чужого охотника и встала. На ней было платье из мягкого войлока и  широкий
серебряный пояс. "Одежда ее дороже клееного лука",  -  подумал  Гайно.  Он
хотел сказать ей ласковое слово, но она ушла с праздника.
     - Ждет Илонка певца Оскора, - сказал вслед девушки старейшина Мункач.
- Ходит к южному валу. Там встречает и провожает красную зарю.
     Перед заходом солнца угорские девушки начали  танец  невесты,  начали
медленно, ступали на траву осторожно и  мягко,  как  лесные  кошки.  Но  с
каждым кругом они кружились быстрее и их гибкие беспокойные руки  тянулись
к кому-то далекому  и  невидимому.  Одинокие  воины  не  могли  усидеть  у
костров, когда танец стал быстрым, как  смерч  в  лесной  степи.  Вскочили
молодые женщины, встали удивленные гости из тоскливых северных лесов -  их
танцы были вялыми, осторожными. Только седые старейшины остались сидеть на
шкурах, бесстрастные и мудрые.
     Медленно садилось  в  синеющий  лес  раскалившееся  за  день  солнце,
становился мягче и спокойнее танец девушек-невест.
     Скрылось  солнце,  сели  на  траву  уставшие  девушки,  звонче  запел
Меркашер свою  бесконе