ероятно, это какое-то недоразумение.
     --  Возможно,  -- серьезно сказал лысый и отпечатал что-то
на компьютере. Затем он вновь перевел взгляд на Х.  Пожалуй,  в
его глазах можно было прочесть сочувствие арестованному.
     --  Если я арестован, -- нерешительно произнес Х., -- то я
бы  хотел,  чтобы  меня   допрашивали   в   присутствии   моего
адвоката... Или...
     Он  и  сам  не  знал,  что  он  хотел  добавить в качестве
альтернативы.
     --  Разумеется  вас будут допрашивать в присутствии вашего
адвоката, господин Х., -- заверил  лысый.  --  Но  я  вовсе  не
следователь,  и допрашивать вас не собираюсь. Я даже не имею на
это права. Я всего лишь скромный сотрудник отдела статистики, и
в  мои  обязанности  входит  задать  вам несколько вопросов, на
которые вы даже не обязаны отвечать.
     И  он  действительно  предложил Х. несколько простых, явно
несущественных  вопросов  и   ввел   ответы   арестованного   в
компьютер,  что,  по-видимому, являлось обычной в таких случаях
формальностью. Среди прочего он спросил, за кого  Х.  собирался
сегодня  голосовать. Х. отвечал рассеяно; он был явно расстроен
и никак не мог собраться с мыслями.
     --  Вероятно,  сейчас  вас  отведут  в камеру, -- сказал в
заключение лысый, -- и ваша дальнейшая судьба от меня никак  не
зависит. Желаю вам всяческих успехов, господин Х.
     --  Благодарю  вас,  --  сказал  Х.  --  Надеюсь,  что это
недоразумение быстро выяснится, и я еще успею проголосовать.
     --  От  всей  души  вам  этого  желаю,  --  ответил лысый,
печально глядя на арестованного.
     Х.  показалось,  что лысый размышляет сейчас о допускаемых
порой даже  компетентными  органами  нелепых  ошибках,  которые
приводят  к  столь неприятным для честных граждан последствиям.
Х. был недалек от истины. "Разумеется этот болван никогда  и  в
мыслях  ничего  неблагонадежного  не  держал,  --  думал сейчас
лысый. -- Однако теперь он уже слишком много знает..."
     Х.  вышел  из  кабинета, и двое молодых людей снова повели
его к лифту. Он больше не улыбался и  на  какое-то  время  даже
позабыл про Выборы. Он ушел в свои мысли и опять не заметил, на
какой этаж они поехали. Из лифта они вышли в мрачный коридор, в
котором   через   каждые   двадцать  шагов  стояли  вооруженные
дежурные. Молодые люди вежливо поклонились Х.  и  передали  его
одному   из   таких  дежурных,  что-то  ему  при  этом  сказав;
поглощенный своими думами Х. не расслышал, что именно. Дежурный
молча  провел его в одиночную камеру, и запер за ним дверь. При
этом ключи как-то особенно,  по  тюремному  гулко,  звякнули  в
замке.
     Камера  была  довольно  чистая и очень маленькая; кровать,
унитаз и умывальник едва помещались в ней, окна не было. Х. сел
на  кровать,  положил  рядом  с  собой  сумку и обхватил голову
руками. Всё происходившее  совершенно  не  укладывалось  в  его
голове.  Его  утешала  лишь  мысль  о том, что всё это не может
продолжаться  долго.  Его  даже  не  переодели,  и  сумку   ему
оставили. Несомненно, его скоро должны вызвать к следователю, а
там он позвонит своему адвокату, и всё  образуется.  На  работу
он,  конечно, сегодня уже не поедет, а проголосует и отправится
прямо домой.  На  работу  можно  будет  позвонить.  Оттуда  уже
возможно  и  так  звонили  Линде,  и  она сейчас сходит с ума и
поднимает на ноги весь город. От этой мысли  Х.  разнервничался
окончательно,  встал с кровати и нетерпеливо заходил по камере.
Он вдруг почувствовал голод и какие-то несвойственные ему  рези
в  желудке.  Интересно, будут ли его здесь кормить. Впрочем, он
поморщился, представив себе,  как  тут,  должно  быть,  кормят.
Лучше уж подождать до дома, подумал он.
     Прошло  несколько  часов,  а  Х.  все  не  обретал  покоя.
Поминутно он посматривал на часы; время текло ужасно  медленно.
Наконец,  в  четвертом  часу  пополудни  вновь загремели ключи,
дверь камеры отворилась, и все тот же  дежурный  передал  Х.  в
распоряжение двух незнакомцев в грубых черных комбинезонах. Эти
двое опять повели Х. к лифту. Х. хотел с  ними  заговорить,  но
почему-то  не  решался.  Он опять не обратил внимания, на какой
этаж отправился лифт. Наконец, он спросил:
     --  Меня  везут  к  следователю?  Могу  я позвонить своему
адвокату?
     Один из незнакомцев покивал головой и ответил:
     -- Скоро тебе будет и следователь, и адвокат.
     Другой как-то странно хмыкнул.
     Х. посмотрел на часы и задал новый вопрос:
     -- Как вы думаете, успею ли я еще сегодня проголосовать?
     Спросив  об  этом,  он  тут же понял, что задал совершенно
идиотский вопрос: ведь этим людям  едва  ли  известно,  что  он
абсолютно  невиновен  и  арестован явно по ошибке. Тем не менее
человек в черном  не  колеблясь  ответил:  "Успеешь",  и  снова
покивал головой, а другой опять как-то странно хмыкнул.
     Они  вышли  из  лифта  и очутились в очень коротком, почти
темном коридоре.  Коридор  этот  заканчивался  шахтой  глубиной
около  трех  метров.  Почти  такую  же  шахту Х. видел на своей
работе. Там ее использовали для прессования мусора; электронное
устройство приводило в движение стальные горизонтальные прессы,
которые и образовывали пол и стенки шахты.
     Х.  вдруг  понял,  что  сейчас  произойдет,  и  не ошибся.
Человек в черном, тот, который хмыкал, сильно толкнул его, и Х.
свалился  в  шахту. Другой палач, более словоохотливый, включил
пресс. Х. успел еще ужаснуться, подумав, какая страшная  смерть
ему  предстоит,  но к счастью, времена средневековой жестокости
давно канули в лету: словоохотливый достал пистолет и выстрелом
в голову избавил Х. от мучений.

     На  другой  день  в  здании  Фирмы,  прямо  перед входом в
кафетерий, висело объявление:

     С  глубоким  прискорбием  мы  извещаем, что вчера утром на
углу  проспекта  Революции  и  27ой  линии  произошла   крупная
дорожная  катастрофа.  К сожалению, среди погибших оказался наш
сотрудник Х.
     Выражаем наши искренние соболезнования семье Х.

     Сотрудники,   как   водится,   приужахивались,   а   затем
равнодушно расходились по своим местам. Имелась для них в  этом
деле и приятная сторона: было что обсудить и скрасить тем самым
длинный и скучный рабочий день.
     В  десять часов Джонс и Лоретти, как всегда, отправились в
кафетерий.
     --  Одного  не понимаю: какой черт понес его на 27-ую!? --
не уставал повторять Лоретти.
     --  Все  это  вообще  крайне  неясно,  -- время от времени
бурчал Джонс. -- Очень, очень неясно.
     --  А что еще тут неясного? -- спрашивал Лоретти, но Джонс
лишь презрительно пожимал плечами.
     Впрочем, Джонс всегда был радикалом.

1997 г.