лись в колодце мира мрак и воздух.

     Рамин, любовью сладостной ведом,
     К Счастливому, к Шеру, примчался в дом.

     Бехруз, открыв гостеприимно двери,
     На друга посмотрел, глазам не веря.

     Сказал: "Не ждал я, что в ночную пору,
     Как день, придет Рамин, предстанет взору".

     Сказал Рамин: "О братец! Под чадрой,
     Под покрывалом нашу тайну скрой!"

     Ответил тот: "Живи в моем дому, --
     Об этом не скажу я никому.

     Ты господином будешь, я -- слугой,
     Нет, раб не служит службою такой!

     Тебе я буду и рабом и другом,
     О нет, слугой твоим я стану слугам!

     А если ты прикажешь в эту ночь
     Мне и рабам уйти из дома прочь,

     То ты себе оставь и дом и службы,
     А мне оставь блаженство чистой дружбы!"

     Сто дней Рамин и Вис, в саду Шеру,
     Играли, пели, пили на пиру.

     Дверь на засове, а сердца раскрыты,
     Как жаркое вино, горят ланиты.

     Днем -- празднество, игра, увеселенье,
     А ночью -- поцелуев упоенье.

     В руках -- то кубок с хмелем, то упругий
     И стройный стан возлюбленной подруги.

     Вис для Рамина -- радости светильник,
     Услада и прелестный собутыльник.

     Сверкает, как Венера, чаровница,
     При звуках чанга спать она ложится.

     Еще играет в ней вчерашний хмель,
     А ей уж кубок подают в постель.

     Пред ней Рамин, пленительный и юный,
     И лютни он перебирает струны.

     Поет ей о любви, поет, влюбленный,
     Напев, дыханьем страсти опаленный:

     "Мы влюблены, мы счастливы вдвоем,
     Подруга, друг для друга мы живем!

     Мы -- верности опора в трудный час,
     Мы -- стрелы смерти для жестоких глаз.

     Чем больше ликованье в нашем взоре,
     Тем больше у врагов тоска и горе.

     Пусть ласки станут нашим достояньем,
     Мы от утех любовных не устанем!

     Мы в ласках -- две негаснущих свечи,
     Два лепестка, раскрывшихся в ночи!

     Нам счастье жизни подарила страсть,
     Любовь не может побежденной пасть!

     Вис и Рамин в союз вступили сладкий,
     Как белый сокол с горной куропаткой.

     Вис, что вина пьяней и краше, -- слава!
     И Вис, и красоте, и чаше -- слава!

     Вис -- любящей, любимой страстно, -- слава!
     Вис, что Мубаду не подвластна, -- слава!

     Мы славим Вис уста -- алей рубина,
     Что радость принесли устам Рамина.

     Мы славим Вис, подругу с нежным сердцем,
     Ей стал Рамин в любви единоверцем!

     Ликуй, Рамин, -- удачная охота:
     Не дичь, а Вис поймал в свои тенета!

     Ликуй, Рамин, ты счастлив наконец:
     Твои желанья обрели венец!

     Ликуй, Рамин, в приюте наслаждений:
     В раю ты слился с розою весенней!

     Ликуй, Рамин, ты солнцу стал четой --
     Владей землею, солнцем залитой!

     Хвала Шахру, -- той матери дивись,
     Что родила на свет Виру и Вис!

     Хвала стране, где светится луна,
     Державе, где подруга рождена!

     Карану незабвенному хвала:
     Не от него ли Вис произошла?

     Хвала улыбке Вис: в покорных слуг
     Улыбка превратила всех вокруг!

     О Вис, бесценный кубок подними ты:
     Вино алеет, как твои ланиты!

     Возьму я кубок из руки твоей --
     И сделаюсь хмельней, но не слабей!

     А что меня пьянит, -- не все ль равно:
     Твое лицо, иль кубок, иль вино?

     Из рук твоих взяв чашу на пиру,
     Я чашу наслаждения беру.

     Все радости мои ты умножаешь,
     Все горести мои уничтожаешь.

     В ларце моей души, как жемчуг, блещешь,
     В созвездье рук моих звездой трепещешь.

     Пусть жемчуг в том ларце блестит всегда,
     В созвездье том -- всегда горит звезда!

     Пусть, словно сад, лицо твое цветет, --
     Сад, где мои ладони -- садовод!

     Потомки будут восхищаться нами
     И нашими гордиться именами.

     Такому счастью будет мудрость рада,
     Такую страсть увековечить надо!

     О сердце, обливавшееся кровью,
     Ты наконец исцелено любовью!

     Чье сердце сердца любящих светлей
     И чье лицо -- лица любви милей?

     Но, чтоб взглянуть на то лицо, смети
     Всех недругов со своего пути.

     Шипами роза страсти снабжена,
     Хотя любовь сладка, она страшна.

     От жизни откажись во имя страсти,
     Тогда лишь ты в любви узнаешь счастье.

     Все прочие желанья подави,
     Пожертвуй миром, чтоб достичь любви!

     А ныне пей, доверься божьей воле,
     О дне грядущем ты не думай боле.

     Не беспокойся ни о чем, живи
     Лишь для любви, лишь для одной любви!"

     Рамин вино все время распивал,
     Все дни такие песни распевал.

     Здесь, рядом, -- Вис, отрада и услада,
     А где-то там -- тоска и злость Мубада.

     Здесь -- наслажденье, пенье и цветенье,
     А у царя -- унынье и смятенье.

     Терзали шаханшаха злые думы,
     И клятвы он потребовал, угрюмый,

     Но полог злой судьбы над ним навис,
     Как только испытать задумал Вис.

     Ее искали ночью, утром, днем,
     И шах стонал, охваченный огнем.


        "ВИС И РАМИН ВОЗВРАЩАЮТСЯ В МЕРВ"

     Поручив царство своему брату Зарду, Мубад отправляется
     на поиски Вис. Он скитается в пустынях, лесах и горах,
     оплакивая свою судьбу, раскаиваясь в том, что обрек Вис
     на тяжкое испытание огнем и поэтому она от него убежала.
     Он клянется, что, если Вис возвратится к нему, он ее
     простит, будет рабом ее желаний. Боясь умереть на чужбине,
     Мубад возвращается в свою столицу. Между тем Рамин тайно
     посылает матери письмо. Он жалуется на притеснения со
     стороны Мубада, сообщает, что ему и Вис живется прекрасно,
     а когда Мубад умрет, он, Рамин, станет законным шахом, или
     же, не дождавшись смерти Мубада, сам свергнет его с престола.
     Мубад приходит к матери, и та говорит шаху, что она сумеет
     вернуть Вис и Рамина в Мерв, если Мубад их простит и будет
     творить Вис и Рамину только добро. Мубад дает клятву, мать
     пишет об этом Рамину и вызывает его и Вис в Мерв. Они
     возвращаются, к большой радости Мубада, который все забыл
     и простил.


        "МУБАД, ВИС И РАМИН ВОССЕДАЮТ НА ПИРУ, И РАМИН ПОЕТ ПЕСНЮ О САМОМ СЕБЕ"

     Когда Мубад, Рамин и Вис, все трое,
     Соединились, позабыв былое,

     Простили прежнее, собравшись вместе,
     Очистили свои сердца от мести,

     Воссел однажды шаханшах седой,
     А Вис блистала властной красотой.

     Он чашу взял, и перед властелином,
     Как щеки Вис, вино зажглось рубином.

     Рамина шах позвал: исчезла злоба,
     И радость шаху доставляли оба.

     Супруги прелесть -- упоенье взгляда,
     А чанг Рамина -- для ушей отрада.

     Когда Рамин рукою струн касался,
     То и гранит расплавленным казался.

     Он песню о себе самом повел, --
     У нежной Вис, как роза, лик расцвел.

     "О сердце, -- пел он, -- боль твоя тяжка мне.
     Ты, сердце, не из меди, не из камня!

     Не огорчайся, позабудь печаль.
     Ужель тебе меня совсем не жаль?

     Ты насладись вином и пеньем сладким,
     Да станет в чаше боль моя осадком!

     С тобою жить осталось нам немного,
     Так пусть мучений кончится дорога!

     Поверь: судьба за прежние мученья
     Еще попросит у тебя прощенья!

     Ты будешь биться радостно, победно,
     А то, что было, то пройдет бесследно.

     Пусть много зла для нас таится в небе,
     Но не всегда печальным будет жребий!"

     У шаха в голове уже давно
     Перемешалось с разумом вино.

     Любовной песни, более прекрасной,
     Потребовал от брата шах всевластный.

     Рамин запел другую песню, -- пусть
     Она развеет в старом сердце грусть!

     "Увидел я цветущий сад весенний,
     Он создан для любви, для наслаждений.

     Там -- движущийся кипарис прелестный,
     Там у луны чудесной -- дар словесный.

     Там роза райская, дыша весной,
     Нежданно расцвела передо мной.

     Она утешит сердце в дни ненастья,
     Она умножит счастье в пору счастья.

     Хотел ее любовником я стать,
     А должен был садовником я стать!

     Теперь, когда на розы ни взгляну,
     Я вижу их расцветшую весну,

     Чтоб не пробрался к розам дерзкий вор,
     Ворота сада запер на запор.

     Завистник, ревностью себя не мучай:
     Дождешься ты от бога доли лучшей.

     Тебе на небе нравится луна?
     Она от бога небесам дана!"

     От этой песни, что свободно пелась,
     Душа у шаха страстью загорелась.

     В нем ожила тоска по Вис, и вдруг
     Он кубок попросил из нежных рук.

     Он захмелел тотчас же от питья --
     И ржавчина исчезла бытия.

     Сказала Вис: "О царь, над миром властвуй,
     На благо всех друзей живи и здравствуй!

     Пройди свой путь в содружестве с победой,
     Во всех деяньях славу ты изведай.

     Как хорошо, что можем пить вино,
     Что славить государя нам дано!

     Кормилицу давай-ка позовем, --
     Посмотрит, как мы счастливы втроем!

     А если соизволит царь страны,
     Расскажем ей, как мы теперь дружны.

     Пускай часок побудет с нами ныне, --
     Нет у владыки преданней рабыни".

     Позвали мамку, оказав ей честь,
     С красавицей велели рядом сесть.

     Шах приказал: "Вина мне, брат, налей,
     Вино из рук друзей -- всего милей!"

     Рамин обрадовался тем словам,
     Налил вина царю и выпил сам.

     Вино, исполненное самовластья,
     Его зажгло пыланьем сладострастья.

     Он с кубком к Вис приблизился, горя,
     Сказал ей потихоньку от царя:

     "Пей, наслаждайся на пиру хмельном,
     Посев любви мы оросим вином!"

     То слово слух ласкало розоцветной, --
     Ответила улыбкой чуть заметной

     И молвила: "Пускай в твоем угодье
     Посев любви познает плодородье!

     В сердцах у нас на длительные годы
     Пускай любви произрастают всходы.

     Будь верен мне, одну меня любя, --
     Ведь я люблю лишь одного тебя!

     Ты наслаждайся мной, а я -- тобою,
     Ты будь моей, а я -- твоей судьбою.

     Друг в друге обретем рудник щедрот,
     А шах пускай от зависти умрет!"

     Царь слышал все, о чем они шептались:
     Со стариком, как видно, не считались...

     Но гнев сокрыл он, из себя не вышел, --
     Казалось, будто ничего не слышал.

     Кормилице сказал: "Наполни чаши".
     Рамину: "Сердце ты обрадуй наше,

     Твой голос будем слушать до зари,
     Побольше пой, поменьше говори!"

     Кормилица им разлила вино.
     Рамин, чье сердце было влюблено,

     Запел, а в песне были грусть и сладость...
     Вот так ты пей и пой, лишь в этом радость!

     "Приди, -- я пожелтел, я стал шафраном,
     Смой желтизну мою вином багряным.

     Пусть щеки расцветут, как лепестки,
     Не станет в сердце ржавчины тоски.

     Пусть мой цветущий лик врагов обманет,
     Пусть не поймут, что сердце втайне вянет.

     Нет, не доставлю радости врагу,
     Я буду боль терпеть, пока смогу!

     Зачем погряз я в пьянстве и в распутстве?
     Затем, что есть забвенье в безрассудстве!

     Вино прекрасно, если есть возможность
     В нем потопить печаль и безнадежность.

     Хочу я, чтобы в пьянстве и в разгуле
     Моя тоска и горе потонули.

     А ты поймешь, из-за кого я пью.
     Красавица, ты боль поймешь мою.

     Льва сокрушить моя сумела б сила,
     Когда б меня любовь не сокрушила!

     Господь, к твоей взываю благостыне:
     Лишь ты подашь совет, что делать ныне,

     Чтоб ночь моя сменилась ярким днем,
     Чтоб я тоску не заливал вином!"

     Услышав грустный звон и эти стоны,
     Расплавился б и камень, потрясенный.

     Рамин смотрел на среброгрудый идол
     И страсть свою невольно песней выдал.

     Ужели тот, кто сердце в пламя бросит,
     От пламени успокоенья просит?

     Где вступят хмель и страсть в союз ночной,
     Там вспыхнет юности огонь двойной.

     Хотя Рамин снаружи был спокоен,
     Он обезумел, жалости достоин,

     В руках держал он лютню и пылал,
     И был высок его любви накал.

     Но странно ль, что душа рвалась на части,
     Что не сумел он спрятать пламя страсти?

     Нежданно не затопит ли запруду,
     Когда вода нахлынет отовсюду?

     Как полая вода, любовь нахлынет, --
     Запруду назиданий опрокинет!

     В опочивальню шах, счастливый, пьяный,
     Пошел с женой неверной, но желанной.

     Ушел и брат его, и для Рамина
     Булыжником была в ту ночь перина!

     В ту ночь и шах не склонен был ко сну,
     Он, опьяненный, укорял жену:

     "К чему все эти прелести твои,
     Когда в тебе и капли нет любви?

     С весной твою сравню я красоту,
     Похожа ты на дерево в цвету,

     Чьи листья и плоды глаза чаруют,
     Но тех, кто ест их, -- горечью даруют.

     Лицом ты стала сахару подобной,
     А нравом -- дикой тыкве несъедобной.

     Я многих знал прелестниц без стыда.
     Таких, как ты -- не видел никогда.

     Любовниц страстных видел я немало,
     По-разному ласкали их, бывало,

     Но я такой не видел срамоты, --
     Таких, как твой любовник и как ты.

     Нередко так сидите вы при мне,
     Как будто вы сошлись наедине,

     От страсти обезумели горячей!
     В безумье страсть становится незрячей,

     И то, что видно всем, лишь вам не видно,
     При всех ведете вы себя бесстыдно.

     Любовникам покажется порой
     И глиняный комок -- Альбурз-горой.

     Вам кажется, что ваша страсть безмерна,
     На деле -- только стыд, и срам, и скверна.

     Не будь со мной, мой идол, так сурова,
     Не то твоим врагом я стану снова.

     Пусть даже станет падишах ослом, --
     Ты на него не вздумай сесть верхом.

     Я падишаха с пламенем сравню,
     В свирепости подобен он огню.

     Будь львом бесстрашным, сильным будь слоном,
     Но берегись вступать в борьбу с огнем.

     Не доверяйся ты морской лазури:
     Спокойно море накануне бури,

     Вода тиха, но помни наперед,
     Что гибелью грозит водоворот.

     Не издевайся, не терзай мне душу,
     Не то свой гнев я на тебя обрушу.

     Кто стену шаткую возьмет в опору?
     Под ней погибнешь ты в лихую пору!

     С тобою рядом испытал я муку,
     Измучился, познав с тобой разлуку,

     В твоих тенетах буду я доколе,
     Доколе буду я страдать от боли?

     Мне хоть немного ласки подари,
     Не то -- запомни! -- мстительны цари.

     Мои оковы хоть на миг разбей,
     Яви мне страсть с покорностью своей.

     В твоих лобзаньях душу обрету,
     Вознагражу тебя за доброту.

     Получишь Кухистан и Хорасан,
     Тобой, как солнцем, буду осиян!

     Весь мир я вижу лишь в твоих очах,
     Ты -- суть венца, который носит шах.

     Владей моей страной по воле неба,
     А мне оставь халат и корку хлеба!"

     Красавица пылала и смущалась,
     И вспыхнула в упрямом сердце жалость.

     Ее растрогал старец сумасшедший,
     Она сказала сладостные речи:

     "О самодержец, правящий страной,
     Ни дня разлуки ты не знай со мной.

     Соитие с тобой мне так приятно,
     А всякая другая связь -- отвратна.

     Я жизнь к ногам повергну господина:
     Мне прах у ног твоих милей Рамина!

     Мне опостылел этот ловкий плут,
     Чья радость -- в пьянстве, чье занятье -- блуд!

     В тебе я вижу солнца свет победный,
     Так для чего луны мне отблеск бледный?

     Ты -- океан в сиянии зари,
     Как ручейки -- все прочие цари.

     И если я тебе еще по нраву,
     То будь моим, а я -- твоя по праву!

     Смотри же, не считай меня дурной,
     Неверной и развратною женой.

     Моя душа -- в твоей любви всецело,
     А если нет души, то гибнет тело.

     Очей Рамина кажется милей
     Мне волосок на голове твоей!

     Что было -- было, не вернется снова,
     Тебя любить отныне я готова!"

     Красавица Мубада потрясла,
     Когда такую речь произнесла.

     В его душе от этих уверений
     Расцвел душистый сад, цветник весенний.

     Он был надеждой свежей опьянен,
     Он погрузился в дивный, сладкий сон...

     Он спит, а Вис не спит, в глазах -- досада.
     Ну, как равнять Рамина и Мубада!

     Один хорош одним, другой -- другим, --
     Рамин ни с кем на свете не сравним!

     Вдруг слышит шум: то громче он, то тише...
     Рамин, как видно, двигался по крыше!

     Страсть подняла влюбленного с постели,
     Сон и терпенье разом улетели.

     Как мысль безумца, ночь была темна,
     И лился дождь, и спряталась луна,

     Да, скрылась, как лицо прекрасной Вис, --
     Шатер из черных туч над ней навис.

     Увидел небосвод: луна -- в плену, --
     И, как Рамин, оплакал он луну.

     Луна за тучей -- все бледней, печальней:
     Так Вис грустит в своей опочивальне.

     Рамин сидит на крыше, на краю,
     А в сердце страсть подобна острию.

     Влюбленному и ночь сияет светом,
     А снег на крыше -- белым, вешним цветом.

     На крыше для него -- дворец прекрасный,
     Прах для него цветист, как шелк атласный.

     Не видит он любимой, но душа
     Живет, ее дыханием дыша.

     Что радостней такой высокой страсти,
     Когда ему и ей грозят напасти,

     Когда им страшно: день придет однажды, --
     О тайной их любви узнает каждый.

     Беда любимой -- для него беда,
     День для него -- день Страшного суда!

     Рамин сидел на крыше. Было поздно,
     А ночь текла -- дождлива и беззвездна.

     Но что ему и дождь, и снег, и холод,
     Когда в душе огонь, который молод!

     Будь в каждой капле -- ста потоков сила,
     Она б ни искорки не погасила!

     С дождем, шумевшим в мире, как стремнина,
     Смешались слезы горькие Рамина.

     Попало сердце бедное в тиски.
     Он говорил, исполненный тоски:

     "Любимая, взгляни же со стыдом:
     Ты -- дома, я -- под снегом и дождем.

     Ты возлежишь, другого обнимая,
     На мягких, белых шкурках горностая,

     А я в снегу, я мерзну без подруги,
     Как в глине, я увяз в своем недуге.

     Ты спишь, не зная -- болен ли, здоров ли
     Любимый твой, рыдающий на кровле.

     О снег, на сердце огненное падай!
     Тоска любви, безумного обрадуй!

     Вздохну -- и снегу боль я причиню,
     Весь мир предам я своему огню!

     Подуй, холодный ветер, в эти дни,
     Своим дыханьем мир оледени!

     Заставь ее на миг проснуться краткий,
     А косы -- разметаться в беспорядке!

     Ей принеси мою мольбу и стон,
     Ей расскажи, что горем я сражен,

     Что, одинокий, мерзну я в снегу,
     Что радость доставляю лишь врагу.

     Но и врага мой жребий растревожит, --
     Любимой жалость я внушу, быть может?

     Ужели не заплачет вместе с тучей,
     Когда погаснет свет звезды падучей?"

     Звучали стоны то сильней, то тише,
     До слуха Вис дошли шаги на крыше,

     Любовь проснулась в сердце опаленном,
     Кормилицу послала за влюбленным.

     Душа ее страдала и томилась,
     Пока наперсница не воротилась.

     Кормилица спустилась быстро вниз
     С посланьем от Рамина милой Вис:

     "Я надоел тебе, моя любовь,
     Иль пить мою ты продолжаешь кровь?

     Какому же обязан я злосчастью,
     Что ты пресытилась моею страстью?

     Все той же верен я любви, надежде,
     Но ты-то стала не такой, как прежде.

     Ты беззаботно кутаешься в мех,
     А я в смятенье падаю на снег.

     Мне -- боль и горе, а тебе -- шелка,
     Тебе -- веселый праздник, мне -- тоска.

     Ужели бог такой желал судьбы:
     Тебе -- пиры, мне -- слезы и мольбы?

     Ужели ты сотворена для нег,
     А я в унынье проживу свой век?

     Будь счастлива всегда, из года в год:
     Ты нежная, ты не снесешь невзгод!

     Но почему же я страдать обязан?
     Ужели с горем навсегда я связан?

     Будь радостна -- ты радости дос